Ma Meilleure Ennemie

      Сонхва заходит в комнату почти последним. После холодного февральского ветра, тепло комнаты почти обжигает его промерзшие руки. Он опять забыл перчатки, но возвращаться за ними не стал — если вернется, больше не выйдет.       Сегодня собраться с силами и выйти из квартиры было особенно тяжело, но, словно чувствуя малейшие колебания даже за десятки километров, его психиатр звонит ему. Они говорят двадцать минут. Сонхва сидит на полу перед дверью, стискивая телефон в пальцах до боли и кусая губы. Раз за разом, отрывая зубами сухие корочки, так и не сумевших зажить ранок, пока спокойный голос говорит и говорит. Кровь выступает на губах каплями и его тошнит от её соленого вкуса. Но он выходит. Поднимается из темноты и заставляет себя идти не оборачиваясь. Только вперед. Его пальцы сжимают тревожную кнопку в кармане теплого пальто, гладят по краям, и это делает его тяжелые ноги немного легче. Шаг за шагом.       В комнате почти все лица знакомые. Он едва кивает на приветственный взмах руки Пак Сохи. Ей двадцать четыре, она младше Сонхва, но в их группе поддержки она «старичок». Приходит уже второй год и её история убивает даже крохотную надежду Сонхва, что когда-нибудь станет легче. Он смотрит на неё пытливо: она улыбается. У неё есть работа — она выходит из дома каждый день, а не только по четвергам. У неё нет видимых шрамов. Но она все ещё здесь. Сидит рядом с Сонхва, которому её боль знакома слишком хорошо. Если бы их выздоровление отмеряли в процентах от ноля до ста, то у Сонхва был бы ноль, а у неё один.       Пол процента в год. Сонхва никогда не станет легче.       Он не видит смысла в своем приходе. Он не видит смысла уходить сейчас.       Сонхва сидит на своем стуле, положив горящие огнём руки на колени. Они готовы начинать, пусть четыре стула ещё свободны. Фразы стандартны — немного постоянства в их разваленных до руин жизнях. Сонхва нравится это слышать. Он смотрит на ведущего терапию и буквально видит ниточку, что привязывает их друг к другу. Он не знает почему, всегда ли это так, но это второй человек которому он доверяет в этом мире. Их всего двое, но это уже нечто невероятное. Он доверяет словам и улыбкам этого человека- честность, открытость, принятие, понимание. Все это завязано на одном человека, пусть даже когда Сонхва выйдет за дверь, не сможет назвать и цвета волос этого человека. Он не видит внешности. Он слепой и немой.       — Как прошла эта неделя? — он обращается словно ко всем сразу, но к каждому особенно.       Кто-то поднимает руку, собираясь ответить первым. Их таких несколько, тех кто молчать не может. Они выливают потоки информации, которую Сонхва глотает вместо воды, которую слушает жадно и никогда не может принять до конца.       Дверь справа от Сонхва хлопает. Он никогда не садится к ней спиной, она всегда в поле его зрения, как и большое окно.       — Здравствуйте, — говорит ведущий приятным голосом и по его тону и улыбке Сонхва понимает, что пришёл кто-то новый. Ещё один. Сонхва смотрит на вошедшего и задыхается. Вдох застревает в его легких камнем. Его глаза выдают страх, его поза становится неестественной, словно он сейчас вскочит на ноги и побежит прочь, спасаясь. Но этот человек никогда его не ранил. Сонхва смотрит на чужое испуганное лицо. Лохматые кудри волос, покрасневшее от холода лицо. Этот парень кажется сам в ужасе, что всё-таки зашел. Он стоит на входе, так и не отпустив дверной ручки, и его испуганный взгляд бросается с ведущего прямо на Сонхва. Они смотрят друг на друга в страхе, в непонимании, что делать дальше. Сонхва тяжело проглатывает соленую слюну, и отводит глаза. Что он здесь делает?       — Прошу вас проходите, — мягко говорит ведущий, и Чон Юнхо, резко кивнув, наконец проходит вперед к свободному месту. Он шумный. Грохается на стул, неловко стискивая в руках концы своего шарфа, и его взгляд мечется по Сонхва почти ощутимо.       — Хотите представиться? — доброжелательный, успокаивающий тон.       — Эм, да, конечно, — он кажется не понимает, что это вовсе не обязательно, продолжая бегать глазами с ведущего на застывшего Сонхва, — Чон Юнхо.       Группа приветствует его, но Сонхва не может открыть рта. Это не удивляет никого, но Чон Юнхо смотрит так словно это задевает его. Опять. Сонхва сжимает руки до выступивших вен, хватка почти болезнена, но у Сонхва с некоторых пор понятия о боли сильно размылись. Хотя и привыкнуть к боли невозможно.       Пак Сохи говорит, что её пригласили на свидание. Коллега по работе предложил выпить кофе в эту субботу. Она говорит, что ответила да, но ночью не могла уснуть от страха, что звонила своей сестре, и та конечно же приехала. Сонхва звонить не кому. Каждая его ночь проходит в одиночестве, и это лучшее на что он мог бы рассчитывать. Темнота. Тишина. Запертые двери и окна. В его крохотной комнате нет ни одного угла, который он не может увидеть со своего спального места. В его комнате всегда горит торшер. Ползут тени из окна по потолку и стенам. Он смотрит на них, укрыв плечи одеялом до тех пор пока не отключается от подействовавшего снотворного. Каждый раз это разное время.       Чон Юнхо смотрит на него. Украдкой, когда его внимание способно переключится с чужих историй о том, как непосильны обыденные вещи. Он неловкий, скованный и бесконечно удивленный. Сидит на стуле и кажется будто каждый в этой комнате знает, что он здесь лишний. Он не такой, как они — это ясно каждому, но осуждать никто не собирается, не здесь, не с их историями, и потому что никто не знает его причин.       Его взгляд тяжело падает на лицо Сонхва, скользит по его шее и падает сразу на сжатые в кулаки руки. Он слишком живой для этого места, ерзает неуютно, смотрит по сторонам и выглядит ужасно напуганным. Будто готовится, что сейчас его вытолкают из комнаты с позором, едва Сонхва решит указать на него пальцем. Никто не будет этого делать.       — Ты его знаешь? — Сохи склоняется к Сонхва, спрашивая тихим шепотом, и Сонхва едва кивает. Он знает его. Знает этот загнанный взгляд и страх на дне глаз.       Они заканчивают через два часа. Сонхва сидит до последнего надеясь, что сейчас они все разойдутся, и Чон Юнхо уйдет тоже. Ведущий смотрит на них обоих, Сонхва уверен, что он достаточно проницателен, чтобы понять некоторые вещи.       — Сонхва, мне стоит проводить тебя? — спрашивает он тихонько и бросает красноречивый взгляд на застывшего у дверей, такого неловкого Чон Юнхо. Все уже вышли, один он мялся и теребил шарф, ожидая так и не сдвинувшегося с места Сонхва.       — Не нужно, — говорит Сонхва сухими губами, а после поднимается на тяжелые ноги.       — Уверен? Я могу вызвать охрану.       — Все в порядке, — Сонхва давит улыбку, короткую, едва способную тронуть его губы, но он не врёт, — этот человек не причинит мне вреда.       Накидывает пальто на плечи и проходит мимо Чон Юнхо, сразу на выход и не останавливается, даже когда тот идёт за ним следом с видом побитого щенка. На расстоянии, явно собираясь с силами, чтобы заговорить, но Сонхва от него не хочет слышать ничего. Он выходит на улицу, кутаясь лицом в черный шарф от поднявшегося ветра. Дверь за спиной не хлопает, так как Юнхо выскакивает буквально следом, наконец видимо решившись. Сонхва замирает на тротуаре, обернувшись к нему лицом. Их глаза встречаются и Чон Юнхо вздыхает, словно готовясь к прыжку с высоты без страховки. Сонхва смотрит на него пустыми глазами, едва склоняя голову на бок. Он ждет, но Чон Юнхо просто подходит к нему чуть ближе, чем Сонхва может вынести, и бегает взглядом по его лицу.       — Я…Здравствуй, — наконец произносит.       Сонхва молчит. Он ждет пока Чон Юнхо скажет всё что хочет, будь то проклятия или все тот же вопрос что и раньше. Почему? Будто Сонхва знает ответ. Настоящий. Не тот бред, что слышал на суде, те жалкие бездушные попытки оправдаться. Он знал, что ответ был где-то здесь, на поверхности, где-то в затертых воспоминаниях о тех словах, что кричали в его лицо, но боль мешала ему тогда слышать и понимать хоть что-то. Ответ был, наверняка слишком простой для всего пережитого. Какая нибудь глупость вроде случайной улыбки, яркого макияжа или может самого существования.       — К-как ты? — Чон Юнхо кусает губы, сам понимая насколько глупый и неуместный вопрос задал. Сонхва имеет полное право не отвечать. Он имеет полное право ударить или уйти.       — Зачем ты здесь? — спрашивает Сонхва. Он даже не будет спрашивать, как он его нашёл. Холодный ветер с колючими снежинками обжигает его щеки, но он только едва щурится.       — Хотел увидеть, — говорит Юнхо обезоруживающе честно, делая короткий шаг навстречу. Сонхва отступает, и Юнхо тут же поднимает руки перед собой.       — Прости, прости я… — он облизывает губы и делает ещё шаг назад, — я не, не хотел напугать. Только увидеть. Я не знал номера или почты и поэтому…так внезапно.       Сонхва слушает этот бессвязный лепет, только потому что этот человек когда-то смотрел на него почти так же испуганно. Только потому что не скрыл, а вынес Сонхва из настоящего ада на этих самых руках. Потому что эти же глаза смотрели на него с ужасом и мольбой.       «Только не умирай». Он говорил это. Сонхва готов выслушать ещё немного.       — Зачем? — Сонхва смотрит на него прямо. Кажется, Чон Юнхо и сам не знает зачем. Почему не выбросил Пак Сонхва из головы, как только закончились суды, и не постарался жить дальше, задвинув возможные чувства жалости или вины, а вернулся увидеть. Каждый спаситель проникается ответственностью к спасенному? Так ли это?       — Не знаю, — он опускает голову, — прости.       Будто ему есть за что извиняться. Сонхва разворачивается от его сгорбленной фигуры и уходит. К счастью, Чон Юнхо не следует за ним.       Сонхва доживает до следующего четверга на упрямстве, даже не своём. И странном ожидании. Придет ли Чон Юнхо опять? В его жизни осталось мало вещей, способных пробудить от безразличного созерцания. Это было одной из них. Сонхва причесывается у зеркала, проверяет перчатки в кармане пальто и только потом выходит на улицу. Сегодня они собираются раньше, и когда он пойдет домой будет ещё светло, это его немного радует. Немного солнца в феврале. Немного пешей прогулки и свежего воздуха. Ещё немного страха.       Сонхва приходит почти первым. У самой двери он видит Чон Юнхо, все такого же растрепанного и повинно опустившего кудрявую голову. Ведущий их группы стоит напротив, насупив брови, и что-то воинственно втолковывает Юнхо, почти тыкая пальцем в его грудь. Сонхва вздыхает и, потянув край шарфа, чтобы снять, идёт к ним.       — Добрый день, — Сонхва здоровается, его голос непривычно громкий даже для него самого, и Чон Юнхо тут же вскидывается. Его глаза блестят, когда он видит Сонхва, и выдох похож на облегчение.       — Здравствуй, Сонхва, — говорит он, и смотрит пытливо. Он буквально спрашивает глазами то, что озвучивает ведущий. Можно ли ему остаться.       Сонхва едва кивает. Он думал об этом. Причина, которую не знает Чон Юнхо. Сонхва думает, что возможно может её назвать, но оно того не стоит.       — Спасибо, — Юнхо едва улыбается.       Сонхва занимает свое негласное место, и ни капли не удивляется, когда Чон Юнхо садится рядом. Сонхва вздыхает — слишком близко — и бросает короткий взгляд на Юнхо. Тот смотрит в ответ тут же, будто ждал этого взгляда.       — Я боялся, что ты не придешь, — говорит он, доверительно смотря в глаза, — ты…просто скажи, если мне не стоит приходить. Я просто хотел понять. Тебя.       Сонхва едва улыбается ему уголками губ. Да. Сонхва бы тоже хотел понять Чон Юнхо. Который свидетельствовал против своего же брата ради Сонхва, который таскался к нему в больницу, пусть и не заходил никогда в палату. Который сидел сейчас рядом и зачем-то пытался понять. Боль Сонхва? Его попытки жить дальше? Причины?       — Даже я не могу, — говорит Сонхва, уже не помня, когда был способен на такой длинный разговор хоть с кем-то, кто не врач. Юнхо поджимает губы и смотрит на Сонхва так, что щемит сердце. Что это? Явно не вина и не жалость. Боль? Чужая, но принятая на себя? Сожаления? Сонхва понимает жалость — он видел её на многих лицах, обращенных на себя, понимает ненависть, понимает любопытство. Но не это.       — После этого, — Юнхо обводит рукой комнату и настороженного ведущего, не спускающего с них глаз, — могу я…выпьем кофе?       Он удивляет. Сонхва ждал чего угодно, но уж точно не приглашения на кофе. Это было слишком странным, чем-то из той прежней жизни, когда его не боялись задеть словом или жестом. Где к нему относились нормально. После громкого суда, когда его лицо, жертвы, видела вся Корея, а лицо и личность преступника скрыты, никто и никогда не относился к нему как к чему-то цельному, пусть он таким уже и не был. Юнхо спрашивает так, будто забыл, что у таких как Сонхва проблемы с выходом из дома или с контактами. Готов ли Сонхва пить кофе в неизвестном месте с кучей незнакомых людей? Нет. Был бы его психиатр доволен, что он вышел из дома впервые за полтора года? Да. Пойдет ли он на это? Нет.       Чон Юнхо не может быть настолько глуп, чтобы решить будто одного его желания понять Сонхва достаточно, чтобы они как два друга пошли выпить кофе, и Сонхва выложил ему всю душу. Или это его способ загладить даже не свою вину? Будто тех денег, что получил Сонхва через суд или тех, что выплачивал ему дедушка Юнхо каждый месяц недостаточно.       — Не любишь кофе? Может чай? — после продолжительного молчания спрашивает Юнхо.       — Нет, — говорит Сонхва.       Юнхо замолкает, он не выглядит удивленным или огорченным. Он выглядит так будто понимает.       — Прости.       Сонхва его прощать не за что. Больше ему не любопытно.       Сегодняшняя встреча разбивает Сонхва на кусочки. Ведущий запаздывает, а когда приходит, его всегда жизнерадостное лицо полно черной скорби. Он обводит их собрание взглядом, особенно задерживаясь на Юнхо, а после просит немного тишины в память об ушедшей Пак Сохи. Сонхва не может дышать. Он смотрит на пустой стул, где всегда сидела она и чувствует, как дрожь пробивает его руки.       Ведущий говорит о ней, о том, как рад был ее знать. О том, какой сильной она была, и как поддерживала многих из тех, кто сейчас был здесь. О ценности жизни, о боли, которую они все здесь знают, которую понимают.       Сонхва не может дышать, не может разобрать его слов.       — Сонхва? — зовёт Юнхо, только его голос пробивается через туман, только его лицо внезапно видит Сонхва перед собой, — пойдем на воздух?       Сонхва смотрит на него широко раскрытыми глазами и едва кивает. Чон Юнхо может забрать его. Он может вывести его из этого кошмара. Он уже делал это.       Сонхва чувствует холодную ладонь на своей руке, его тянут уйти, но он не находит сил подняться. Его ноги прирастают к полу, словно опять сломаны. Словно он связан, и тугие веревки разрывают его кожу до костей. В этот раз пленят его вовсе не люди.       — Сонхва? — Чон Юнхо садится перед ним на корточки, игнорируя чужие взгляды и вопросы. Он аккуратно удерживает дрожащие руки Сонхва в своих и смотрит в испуганные, красные глаза. Он знает этот взгляд, он уже знает, что сейчас скажет Сонхва, даже если тот ещё не издал и звука.       — П-помоги мне, — говорит Сонхва, словно не своим голосом, вцепляется в его руки до боли, цепляется взглядом за его — ясный и твердый, — помоги мне.       Юнхо легко поднимает его на руки, так как уже делал. Сонхва закрывает глаза, обнимая его спину с чудовищной силой. Он не хочет умирать здесь. Он не может умереть здесь.       Юнхо спускается с крыльца осторожно, боясь поскользнуться. Ему почти больно от крепкой хватки чужих рук, но больше его беспокоит только то, что Сонхва без пальто в феврале. Осторожно он ставит его на дрожащие ноги, с благодарностью кивая вышедшему за ними следом ведущему, который принес вещи Сонхва. Он выглядит обеспокоенно, но смотрит на Юнхо уже совсем другими глазами.       — Я принесу воды, — говорит он, помогая накинуть пальто на плечи Сонхва, потому что тот так и не разжал рук, уткнувшись в плечо Юнхо горячим лицом. Его дыхание сбитое, каждый вдох даётся с трудом, он почти хрипит от удушья, царапая спину Юнхо скрюченными пальцами.       — Все будет хорошо, Сонхва, все будет в порядке, обещаю, — говорит Юнхо шепотом, но боясь пошевелиться и сделать хуже, — дыши Сонхва, просто дыши.       Сонхва держится за него будто от этого зависит его жизнь, но видимо слышит даже сквозь накативший ужас. Юнхо размеренно дышит и чувствует, как Сонхва пытается следовать ему. Глубокий вдох. Выдох. Ещё раз.       — У меня не получится, — говорит Сонхва сбивчиво, — у неё не получилось, а я…       Юнхо сжимает его спину сильнее, почти погребает в своих объятиях, словно обещая удержать во что бы то ни стало. Жуткие слова, потеря кого-то похожего, возможного ставшего близким — Юнхо хочет стереть это. Заставить Сонхва забыть, но всё что он может это обнимать его на холоде, не давая сойти с ума.       — Она не ты, — говорит он жестко, — Сонхва, я обещаю, что помогу. Обещаю.       Сонхва молчит. Его дрожь постепенно стихает, а пальцы едва расслабляются на спине Юнхо. Осторожно, Юнхо отстраняется так, чтобы заглянуть в бледное лицо, с искусанными до крови губами.       — Могу я отвезти тебя? — спрашивает Юнхо медленно, — здесь слишком холодно.       Сонхва смотрит так словно не понимает ни единого слова. А после едва заметно кивает.       В машине Юнхо включает печку потеплее, и краем глаза следит, как Сонхва пристегивается. Его руки, сухие с потрескавшейся кожей на костяшках, все ещё дрожат даже от такого небольшого усилия. Но он называет свой адрес достаточно твердым голосом. Юнхо не может обмануться его внешним спокойствием, но то доверие, которое оказывает ему Сонхва, безмерно ценное, немного радует его.       Сонхва откидывает голову назад, оставив руки лежать плетьми на бедрах. Его беззащитное горло в мелких шрамах от ожогов выглядит жутко беззащитным. Юнхо поспешно уводит глаза на дорогу. Не время рассматривать Сонхва. Возможно никогда не наступит это время.       — Спасибо, — говорит Сонхва, даже не смотря в его сторону.       Юнхо едва кивает, просто не в силах решить, какой ответ будет уместным.       — Ей было двадцать четыре, — тихо продолжает Сонхва.       — Мне жаль, — Юнхо правда жаль, даже если этой девушки он не знал.       — Это вообще возможно? — вдруг спрашивает Сонхва, — Жить дальше так словно ничего никогда не было, доверять, любить без страха.       Юнхо едва вздыхает, бросив короткий взгляд на профиль Сонхва.       — Нет, — говорит он, и Сонхва едва улыбается, — так не получиться, но.       — Знаю, — обрывает его Сонхва, — нужно учиться жить с этим страхом. Но я бы хотел забыть. Смерть — это очень надежный способ.       — Сонхва, — Юнхо смотрит на него напряженно, но Сонхва выглядит так, словно не говорил ничего из этого.       — Но я не хочу умирать, — продолжает тихо, искренне, будто сам с собой, — это то, что они пытались сделать. Не хочу помогать им хоть в чем-то.       Юнхо с трудом держит себя в руках. Он не должен это чувствовать, но ярость в его крови словно бешеная лава. Выжигает. Его руки сжимают руль до боли, и Сонхва это видит. Возможно будь у Сонхва хотя бы немного его ярости тогда, все случилось бы по-другому.       Домой Сонхва идет в одиночестве, не разрешив Юнхо проводить его до квартиры, и тот не смотря на неприкрытое волнение, отступает. Хотя и просит разрешения позвонить позже. Сонхва уверен, что он знает его номер, но не пользуется без позволения.       Он не знает, почему разрешает.       Не знает, почему отвечает на короткие сообщения Юнхо, в которых только беспокойство о его самочувствии, и ни одного вопроса почему. Сонхва ждал его попыток пролезть под кожу, глубже, вытащить на свет всё, что могло бы толкнуть его брата на такое зверство. Может он хотел найти ему оправдание? Что могло толкнуть одно человека пытать и насиловать другого? Злость? Ненависть? Провокации? Сонхва не мог придумать ни одной достаточной причины, мог ли их придумать Юнхо? Мог ли он обвинить Сонхва?       В следующий четверг Сонхва остаётся дома.       В пятницу он получает звонок и впервые за несколько месяцев выбирается в людное место. Он смотрит в зеркало в прихожей и впервые хочет выглядеть лучше, чем есть на самом деле. Он надевает свежую одежду, но она повисает на его плечах так, словно он слишком похудел для нее. Он помнил, что когда покупал её, выглядело это на нём лучше. Но выбор у него не велик. Так что он прячет синяки под глазами тональным средством и долго смотрит на свою заброшенную косметичку. Его руки бесконтрольно дрожат, когда он берет карандаш для глаз. Это выше его сил. Отбросив вещь, словно она обжигала, он спешно подвязывает отросшие волосы в хвост и выходит из дома.       Чон Юнхён, дедушка Юнхо, встречает его у самого входа в ресторан. Сонхва ловит себя на том, что улыбается, когда мужчина распахивает руки для приветственного объятия. Это почти традиция, иногда ужинать вместе, и каждый раз господин Чон буквально балует его, угощая самой вкусной едой из возможных. Ещё бы Сонхва был способен оценить это так, как это того заслуживало.       — Ты похудел, — вздыхает Юнхён, похлопывая Сонхва по спине, смотрит с почти отцовской укоризной.       — Простите, — Сонхва пристыженно кусает губы, но тот только махает головой, и ведет его под локоть к столику.       — Нет нужды, идем лучше покушаем.       — Юнхо уже здесь? — спрашивает Сонхва, вглядываясь в окружение. О том, что пригласил ещё и внука, Юнхён сообщил сразу, и если бы Сонхва был против, Юнхо бы и на порог не пустили. Иногда это поражало — то, как сильно господин Чон привязался к Сонхва.       Он с самого начала вступился за Сонхва, даже если вся остальная семья готова была его растерзать. Сонхва помнил, как очнулся в госпитале и первый человек, которого он увидел, был Чон Юнхён, что стоял перед ним на коленях и просил прощения. Он говорил Сонхва не думать ни о чем, а сосредоточиться на выздоровлении, и буквально уничтожил своего же внука. И после, даже когда казалось бы даже не его долги были выплачены, он все ещё заботился и переживал о Сонхва. Смотря на него, Сонхва вовсе не был удивлен, почему воспитанный им Чон Юнхо был тем, кто его спас.       — Задерживается на работе, — отмахивается дедушка так, словно все кого бы он хотел видеть, уже здесь. Сонхва присаживается за стол, слегка улыбаясь, когда видит как много блюд заказал мужчина. Ему не дают даже говорить, наставляя сначала покушать, а Сонхва никогда не мог отказать этому человеку, сделавшему для него так много.       Приближение Юнхо Сонхва замечает первым и машет рукой в приветствии.       — Ты вовремя, — говорит он, слегка похлопывая себя по животу, когда Юнхо подходит ближе, — я больше не могу есть это один.       Юнхо смотрит на него с теплой улыбкой, а взгляд быстро пробегает от самой макушки до кончиков сапог. Словно проверяя, насколько Сонхва в порядке.       — Дедушка, — вздыхает Юнхо укоризненно, присаживаясь слева от Сонхва, — не заставляй его.       — Ему стоит есть больше, как и тебе, — наставляет Юнхён, похлопав Юнхо по плечу, — какой ты костлявый.       Сонхва едва улыбается, глядя на них.       Ужин проходит непринужденно. Настолько, что Сонхва почти забывается. Никто здесь не относится к нему с жалостью или настороженностью. Они смеются и разговаривают на совершенно отвлеченные темы, и Сонхва не понимает, как ещё способен быть таким. Расслабленным. Непринужденным. Он смотрит на Юнхо и впервые не вспоминает об их общем прошлом, просто слушая его забавные истории и тихо посмеиваясь. Словно в эти несколько беззаботных часов его прошлое было полностью стерто. Исчезло. Будто он правда обычный парень, ужинающий в кругу семьи.       — Продолжайте молодежь, мне нужно отлучиться, — говорит Юнхён, когда его телефон начинает звонить, и он поднимается из-за стола, чтобы переговорить в более тихом месте.       — Ты тоже молодежь, дедушка, — фыркает Юнхо с улыбкой.       — Подлиза, — хмыкает Юнхён.       Они остаются вдвоем. Сонхва ловит смеющийся взгляд Юнхо, и жмет плечами.       — Он прав.       Юнхо фыркает ещё раз, не отводя глаз от улыбки Сонхва. Он рассматривает его открыто и без спешки, кажется сам не замечая, слишком сильно погрузившись в свои мысли. Сонхва замирает, когда взгляд Юнхо скользит по его лицу.       — Никогда не видел твоей улыбки, — вдруг говорит Юнхо, смотря открыто и будто бы нежно, — тебе идёт, — он делает паузу, подбирая слова, и почему-то краснея, — быть счастливым.       Сонхва не знает, что ответить. Он невольно поджимает губы, неловко поправляя волосы, упавшие на скулу. Быть счастливым — звучало несбыточно.       — Сонхва, я… — Юнхо явно собирается с духом, прежде чем сказать хоть что-то ещё, — я женюсь скоро.       Сонхва удивленно смотрит на какого-то не слишком счастливого Юнхо. Почему он вообще говорит это Сонхва?       — Дедушка ещё не знает, — продолжает он, не дождавшись от Сонхва ответа, — но я хотел пригласить тебя.       Сонхва думает, что не мог быть шокирован сильнее, но оказывается мог.       — Зачем? — это становится его самым частым вопросом в последние дни.       — Зачем женюсь? — уточняет Юнхо, оглядываясь коротко, чтобы убедится, что дедушки на горизонте нет, — это идея родителей. После суда над…ним, появились некоторые слухи и обо мне. Родители считают, что лучший способ показать, что я не такой же, это свадьба на девушке.       Не такой же?       — Это бред, ты… — Сонхва не хватает слов, он машет рукой на Юнхо, пытаясь выразить эмоции, — ты спас меня. Ты не такой человек.       Кому бы вообще хватило ума обвинить Юнхо в том, что он чудовище? Сонхва смотрит на Юнхо ещё миг, а потом понимает. Не такой же.       — И ты согласился, — говорит он медленно, опуская глаза на колени. Это не его дело — так он говорит себе. Семья Чон не его семья, и их дела его совсем не касаются, даже если на какой-то короткий миг он почувствовал себя причастным. Даже если ему казалось, что Чон Юнхо вовсе не такой, как его семья, которая обвиняла Сонхва в одном. Что он извращенец, гей, который специально окрутил их старшего сына, что он получил по заслугам, когда их сын всего лишь поддался его влиянию.       Он помнил, как ему в лицо летели крики матери Юнхо.       Как Чон Юнхван стоял над его поломанным телом и, поигрывая ножом, спрашивал, как много такие извращенцы, как он, готовы запихнуть в свою задницу. Его фантазия была безгранична. Он презирал Сонхва, не считал за человека, когда тушил о его горло сигареты, когда шутки ради, выворачивал его руки до вылетевших суставов. Когда его дружки пинали слишком смазливое лицо Сонхва, ломая кости, разбивая губы. Когда считали достаточно забавным, прыгать на его распятое, голое тело и слушать треск ломаемых костей и приглушенные крики. Им было забавно насиловать его всем, что по их мнению могло бы влезть внутрь него, потому что они же не были такими же пидорасами как Сонхва, чтобы присунуть свой член. Через пару дней эта мысль как-то незаметно их покинула.       Сонхва помнил, как Юнхван сидел на его груди, и склонившись к самому уху шептал, чтобы такая дрянь, как он, больше не смел заглядываться на его брата.       Сонхва никогда бы не сказал Чон Юнхо, что именно он был причиной.       Что нелепая влюбленность Сонхва, случайно обнаруженная его старшим братом, превратила жизнь Сонхва в пепел.       Сонхва не умел влюбляться, и как оказалось не умел выбирать друзей. Случайная фраза о том, что хотел бы позвать Юнхо на свидание, и его уже накачивали алкоголем, привязав голову ремнями к столу. Его ломали и обещали убить.       — Это не было вопросом выбора, — говорит Юнхо, слегка поморщившись.       — Вот как, — Сонхва не верит, и Юнхо понимает это.       Не такой же — значило не такой же, как Сонхва. Иначе, они оправдали бы даже расправу над собственным сыном.       Сонхва смотрит на Юнхо болезненным взглядом, словно пытаясь найти ему ещё оправданий. Может он не понимает? Может это Сонхва понял не так?       — Сонхва? — Юнхо смотрит на него становящимся все более потерянным взглядом.       — Мне пора, — говорит Сонхва, поднимаясь, — передай дедушке спасибо за ужин.

*

      В четверг Сонхва приходит первым. Он сидит на своем стуле, уставившись в окно стеклянным взглядом. Сегодня был снегопад, такой сильный, что остановился транспорт, и Сонхва пришел пешком, даже не уверенный, что собрание будет. Его телефон был отключен уже неделю и он не собирался его включать ещё столько же, поэтому с ведущим он не связывался. К счастью, когда он дошел до крыльца, весь мокрый и продрогший, было открыто. Он вешает пальто на вешалку у входа и долго сидит в пустой комнате, отогревая руки и ноги. Забавно. Он никогда не видел, чтобы здесь было так пусто.       Засмотревшись в окно, он не сразу понимает, что рядом кто-то сел. Только увидев перед собой протянутую руку с кружкой горячего чая, он словно просыпается. Переводит растерянный взгляд и смотрит прямо в глаза Чон Юнхо. Он выглядит откровенно не важно. Смотрит виновато, и наверняка уже обжег пальцы, держать кипяток так долго, но Сонхва не хочет её брать.       — Прости, — говорит Юнхо тихо, — прости Сонхва.       Сонхва все же забирает у него кружку и подносит к губам, осторожно отпивая глоток. Горячо и слишком сладко. Но он молчит, грея ладони о бока кружки.       — Собрания сегодня не будет, — голос Юнхо звучит слишком тихо, для места, где их только двое, — могу я отвезти тебя домой?       — Нет, Юнхо. Ты не можешь.       — Почему? — он явно не намерен сдаваться.       — Почему? — Сонхва делает ещё глоток, задумчиво погладив край кружки большим пальцем, — потому что свадьба тебя не спасёт, если кто-нибудь увидит нас вместе.       — Это, — Юнхо замолкает, словно пытаясь осмыслить, а после выдыхает сквозь зубы. Он горбится, закрывая лицо руками.       — Я никогда так не думал, — говорит он глухо, — я клянусь, это не так.       Сонхва делает ещё глоток.       Юнхо стекает на пол, становясь на колени и смотрит на Сонхва снизу вверх. Его глаза полны эмоций, но Сонхва не хочет их видеть. Он смотрит в свою кружку, исходящую паром и в его голове настоящая пустота. Наконец-то.       — Сонхва, пожалуйста, я никогда не думал о тебе так. Нет ни единой причины для оправдания того, что он сделал, — голос Юнхо полон отчаяния, когда он пытается поймать взгляд Сонхва, — моя семья — чудовища. Каждый из них.       — Я приду, — обрывает его оправдания Сонхва, наконец-то позволяя себе взгляд, — на твою свадьбу. Они правы. Лучше прекратить эти слухи сейчас, чем когда станет слишком поздно.       Юнхо хочет сказать, что с ним такого не может произойти, но прикусывает язык.       — Прежде чем сказать, что такого точно не будет, скажи это себе ещё раз — моя семья чудовища, — советует Сонхва, — уверен, что с тобой они обойдутся лучше? Не нужно с ними бороться, — его голос слегка дрожит, когда он вспоминает, как боролся сам. Кто знает, было ли бы лучше ему самому, не сопротивляйся он тогда так отчаянно.       — Лучше не давай повода и живи мирно, пусть даже и с чудовищами, — говорит он, поднимаясь на ноги, — пришли мне приглашение.