Harmony

Ранее, ещё до всего этого ужаса, в деревне, дома, Т/и доверяла чуть ли не каждому. Она не видела в людях плохих существ, не боялась им доверится, рассказывала всё всегда и сразу. Когда о чём-то думала, могла мыслить в голос не боясь, что её кто-то услышит. Однако то время истекло. За всё проведенное время со Стэйси, она ничего о себе не рассказала. Подруга знала её возраст, имя, конечно, но не более. Т/и не рассказывала о прошлом, не упоминала семью. Она была скована, когда речь заходила о ней, и старательно избегала вопросов. Их дружба была коротка, даже мимолётна. Т/и не успела буквально ничего. Она планировала когда-то пойти вместе со Стэйси погулять, съесть мороженое, но вместо этого ей пора давно навестить подругу на кладбище. Т/и не смогла сразу доверится Стэйси, а теперь жалеет. Она стоит напротив Чанбина, вспоминая былые времена с подругой. Как же она скучает. Тоска наполняет сердце. В чужих глазах неимоверная серьёзность. Но даже тот факт, что Чанбин серьёзно отнесётся к её прошлому, не действует спусковым крючком. Т/и боится довериться, но в то же время из груди рвутся слова. Боится, но хочет. Не повторится ли ситуация со Стэйси? Вот, что мучает больше всего. Т/и страшно, что из-за неё Чанбин тоже уйдет из жизни, как это было с её подругой. Боязно начинать что-то, будь то дружба или что-то большее. Страх, что она разрушит такого хорошего человека вновь — только растёт. И дать ключик от своей души — она не может. Т/и и дальше будет держать всё в себе и ни за что не расскажет своё прошлое. Потерять ещё одного родного человека она не может. Девушка смотрит в пол, как вдруг она затаила дыхание. Родного? С каких пор парень стал ей родным? Когда это случилось? Т/и дышит тяжело — неужели… снова? Неужели она снова привязалась к человеку?.. — Нет, не расскажу, — отвечает Т/и и уводит глаза в сторону. Сцепливает руки за спиной, перебирая пальцами. Она хочет рассказать, хочет довериться, перестать таскать бремя за собой в одиночку, но что если Чанбин, как и Стэйси, из-за неё умрёт? Подняв глаза, Т/и наткнулась на карие. В них та же серьёзность, но она не заставит девушку рассказать о прошлом. Чанбин наверняка видит в её глазах колебание, то, как её душа неспокойна. Её мозг твердит одно — нельзя, не можно подвергать опасности парня. А сердце… Оно говорит обратное. Девушка прикусывает нижнюю губу, грустным взглядом бегая по чужому лицу. Кажется, она запомнила каждый миллиметр. Снова натыкаясь на чужой взгляд, Т/и вновь замечает ту необычную нежность. По телу пробегают мурашки. Такой взгляд внушает доверие. Т/и губы приоткрывает в порыве всё рассказать, открыться, но, опомнившись, уводит взгляд. Нельзя. Запрещено. Но мужской голос, как и взгляд, заставляет с каждым разом прислушаться сердце. — Т/и, — зовёт девушку Чанбин, — не бойся, — ласково просит, сокращая дистанцию. Пальцы приподнимают женский подбородок, легонько поворачивая на себя. Т/и не сопротивляется — она не хочет. Ей нравится эти нежные касания, как кожа от них пылает. Слова будто стрелами в самое сердце попадают, минуя ту стену, которую выстроила Т/и после побега из родного дома. Возможно ли такое, что эта стена дала слабину ещё при первой встрече? Девушка заглядывает в глаза напротив, как вдруг внутри что-то будто ломается, однако в то же время, будто восстанавливается. Странные чувства, которым нет объяснений. Её невидимая стена рухнула. Слёзы покатились по щекам. Неужели она и в правду теперь зависит от этого человека? — Прости, — вытирает капли солёной воды тыльной стороной руки. — «Прости за то, что втянула тебя в это» — остаётся не сказано. Стена пала, этой секунд хватило, чтобы Т/и за одно мгновение полностью поняла, что втянула парня в свои дела уже давно. Как со Стэйси. Чанбин совершил ошибку, разрешив ей тут переночевать. Не такая же ситуация была с подругой? Чанбин убирает руку, пряча в домашних штанах. Но в отличие от действий, взгляд остаётся прежним. Кажется, он наоборот с каждой секундой теплеет, но такое же невозможно, да? — За то, что ты заплакала? — негромко спрашивает Чанбин. Т/и кивает. Она не скажет правду, пусть и сердце требует. По крайней мере, сейчас. Т/и не уверена, что сможет долго скрывать кровавое прошлое за своей спиной. Рано или поздно она не совладает с чувствами, которые хранятся в сердце. — Не нужно за это извиняться, — произносит парень, как вдруг его заключают в объятия. Он пошатывается на месте от неожиданности, поднимая руки на рефлексе. Т/и прижалась к нему настолько сильно, что стало тяжело дышать. Ей же просто захотелось вновь почувствовать себя в безопасности, снова ощутить тёплые касания через одежду, услышать стук чужого сердца. Т/и крепко обняла парня, будто говоря: «Обними и меня». Чанбин удивлённо смотрел на девушка, прежде чем незаметно ухмыльнуться и легко обнять. В его груди будто медом расплылось тёплое чувство, и это то, чего он боялся. Он старательно избегал этих ощущений, пытался оградить себя, запретить, но его сердце всё решило по своему. Когда Чанбин впервые встретил Т/и в магазине, он просто решил помочь девушке, но никак представить не мог, что зайдет так далеко. Второй раз он тоже помог девушке, отвезя её в больницу, а в третий… снова помог, разрешая переночевать у себя. На утро после той первой ночи здесь, он приготовил ей завтрак из-за приличия. Он тогда хотел поговорить с девушкой, спросить, что случилось, ведь была она, грубо говоря, в ужасном состоянии, и, если что, попросить её уйти. Однако… смотря на неё, какой милой она была после сна, пусть и скована, язык не поворачивался поднять ни одну из тем. Чанбин решил, пусть девушка останется на ещё одну ночь, и уже на следующий день поговорит с ней. Но в то утро она резко убежала, оставив его в затмении. Целый день он пытался найти причину такого странного поведения, но ничего точного сказать не мог. И в тот же день она снова оказалась у него. Заплаканная, испуганная, и такая хрупкая. В то мгновение сердце больно затрепетало, и он, взяв её на руки, отнёс на кровать. Свет месяца будто потоком вливался в спальню, пока в комнате была темнота. Чанбин присел на пол у кровати, кладя руки на матрас, а на них подбородок. Лунный свет падал на расслабленное женское лицо, давая возможность парню рассмотреть девушку поближе. Чанбин сидел тихо, будто даже не дышал, лишь бы не потревожить чужой сон. Его мысли были пусты на тот момент, но стоило Солнцу взойти на небо, освещая пригород столицы, Чанбин мысленно себя проклял. Он целую ночь просидел на полу рядом с кроватью, рассматривая нежные черты, не заметив, что уже светает. После был краткий разговор, где Т/и поняла, что именно Чанбин её принёс в больницу. Вечером он заказал пиццу в качестве ужина, и, кажись, отсюда начали появляться проблемы. За просмотром фильма он изредка бросал взгляды на девушку. Это было неосознанно. Он засматривался на секунды, ловил себя на этом и отворачивался, говоря себе, что это в последний раз. Но всё повторялось. За каждым совместным ужином, иногда завтраком, он всё больше и больше тайком глядел на девушку. Но если бы ему можно было. Чанбин изначально заметил привлекательность и миловидность девушки и сразу дал себе понять, что думать о чём-то больше — категорически нельзя. Но с каждым разом, с каждым взаимным взглядом он понимал, что всё только ухудшается. Он начал влюбляться… В глубокие тёмные глаза, в длинные волосы, аккуратные руки, которым он боялся навредить во время вальса. В хрупкое тело, в милое личико, в пухлые губы и приятный голос. Он запомнит навсегда, как дрожали длинные густые ресницы во время сна, как смешно сдвигались брови к переносице. Как бы он вначале не старался запретить себе влюбляться, какие он бы не выстраивал барьеры, что себе не говорил — всё было напрасно. Его сердце не устояло перед такой красотой, не стало слушается его и влюбилось… Однако… Чанбин не тот человек, который смог бы сделать Т/и счастливой. Она заслуживает большего, быть счастливой, и он этого дать не сможет. Как бы его сердце не трепетало при столкновении взглядами, он отвергает чувства, стараясь уйти от них. Он видит в чужих глазах взаимную симпатию. Т/и тоже к нему что-то чувствует. Чанбин уверен. Её глаза говорят всё за неё. А румянец на щеках во время близкого контакта, будто подает зелёный свет. Но какие не были чувства у Т/и к нему — он не может. В конце концов, если их общение перерастет в нечто большее — они просто погубят друг друга своими чувствами. И всё же сопротивляться объятиям он не может. Они слишком тёплые и приятные, особенно, когда первый шаг не его. Т/и прижалась максимально близко, уткнувшись носом в грудь. И как такому можно противостоять? В такие моменты хочется большего: сильнее обнять, поцеловать, шептать нежности на ухо. Показать свою любовь, ласку, и больше никогда не видеть слёзы. Но снова же… он не уверен, что сможет сделать Т/и счастливой. Обнимаясь, Чанбин хочет отстраниться, но его держат настолько крепко, что нужно приложить усилия. Стоя так близко, держа в руках такое крохотное женское тело, Чанбин ощущает сильную ответственность за безопасность. Это чувство появилось одновременно с влюблённостью, и, наверное, избавиться от него будет так же сложно. Он не хочет сделать Т/и больно тогда, когда в её жизни всё плохо. Он знает, что в последние дни у девушки нестабильное эмоциональное состояние, и ему страшно думать о том, что Т/и может с собой сделать, если он скажет, что ей нужно уйти. Но и дать волю чувствам, как это было с вальсом — больше не может. Чанбин зашёл в тупик. Если он пойдёт за чувствами — в конце будет плохо. И коль он оставит чувства позади — Т/и, признавшись в своих, будет разбита в дребезги. Но всё же второй вариант лучше, нежели первый.