Созерцание

***

      В островной деревушке, казалось, невозможно найти ни хорошей одежды для долгого пути, ни чернил, ни баночек с белой пудрой. Среди гор и лесов, казалось, невозможно найти и пропитания. В маленьком поселении каждый знал своего соседа и соседа своего соседа. Новые лица вызывали в них интерес, но следом за интересом проходил испуг. Мягкие разговоры не скрывали их недоверия, а застенчивые улыбки не помогали убрать чужой настороженности.       Должно быть, до них доходили слухи с севера, и они искали в словах незнакомцев, нашедших себе приют в храме, подвоха совсем иного рода. Они опасались прихода дворцовых интриг в их счастливую гавань, но опасаться стоило затесавшихся среди них хищников.       — К чему тебе эти белила, маленькая Юки-онна? — спросил Сукуна, нависая над зажжённым фонарём. — Они все такие же слепые, как тот монах из Аидзу. Им хочется тебя потрогать, а не рассматривать твои метки.       Я остановилась, так и не укрыв до конца лицо плотной краской, и потянулась вперёд с зажатой в руке толстой кисточкой. Белая черта теперь стекала по лицу Сукуны, касаясь кончика пробегавшей по носу метки, вплетаясь в узор одной из кривых линий, обнимавших его щёки. В один момент его весёлое выражение переменилось рябью растерянности. Он озадаченно смотрел за тем, как я продолжила покрывать лицо белой краской.       — Поэтому они мне и нужны. — Последние штрихи проходили по линии шеи, и мне приходилось отложить зеркало в сторону, чтобы собрать волосы освободившейся рукой. — Видят они меня или нет, благородные дамы получают внимание быстрее в этих краях.       — Значит, тебя не ждать до рассвета? — в свете зажённого фонаря глаза Сукуны блестели пламенем заговорщика, решившего под покровом ночи затеять сомнительную авантюру. И я позволяла ему это раз за разом. Одно движение рукой, короткий наклон головы. Останавливать его я была не в праве, ограничивать – тоже. И сам он на самом деле никогда не нуждался в том, чтобы ждать меня.       Вернулась я задолго до обозначенного часа, но Сукуна уже спал. В воздухе витали ароматы поглощённой энергии. На собственных губах остывали остатки сладкой крови.

***

      Нужно было быть сумасшедшим, чтобы не бояться вампирского укуса. Пугало ожидание, пугал сам процесс, пугала перспектива того, что останется в венах после, останется ли, остановится ли сородич. Страх разливался по телу, разгоняя сердечный ритм, ускоряя дыхание. Страх сковывал мышцы, и Мегуми чувствовал, как напрягалась каждая из них, старался не подпускать напряжение к другой руке.       Холодная рука держалась за предплечье, блокировала возможность случайного движения, но не давила. Ладонь сжималась в кулак, ведомая чужой расслабленной хваткой, а после – раскрывалась снова под лёгкими обмораживающими прикосновениями, пальцы переплетались, движение повторялось. Кожа на запястье расходилась под давлением заточенных клыков, недостаточно глубоко, ни на миллиметр дальше – протыкали, не резали. Среди откинутых на задворки сознания вопросов должен был быть тот, что интересовался «Почему?». Холодные губы прижимались к коже, тёплая кровь стремилась наружу, бережно собираемая обжигающими прикосновениями языка между ними.       Вдохи растягивались, выдохи тяжелели, сознание накрывал плотный туман, заглушающий шум со стороны, отделяющий то, что происходило снаружи от того, что нарастало внутри, распускаясь дрожащими волнами. Тело слабело, голова кружилась.       Каждое движение со стороны чувствовалось без необходимости видеть его. Слишком ярким ощущался контраст внешнего холода и внутреннего жара, выцарапывающий происходящее на лакированной стене воспоминаний. Вампирская аура или какая-то иная сила подавляла болезненность укуса, но не могла задавить страх. Он продолжал разливаться по телу вместе с мистическим успокоением, создавая щекочащую изнутри смесь, в ходе естественной реакции – максимально далёкую от изначального эффекта каждой из составляющих.       Всё вокруг казалось излишним.       Не нужно было предлагать подобного – мысль, задержавшаяся в голове на недолгие секунды, прежде чем вновь улететь за пределы осознанного.       Воздуха в закрытой комнате не хватало.       Вдох вышел судорожным – громким и резким, внезапным среди толщи разлитой по помещению тишины. Одновременно с тем исчезли с кожи воткнутые в запястье клыки, но холодные касания продолжились. Движения языка становились размашистее, скользящие по коже ледяные губы смыкались плотнее, прежде чем вновь распахнуться. Секунды, отданные на странный танец, растягивались. Следом – похожим образом пробирающие касания выше; язык, губы – миллиметр за милиметром вдоль предплечья. Осторожное давление вновь выставленных клыков.       Сил хватало только на то, чтобы отозваться коротким протестующим стоном. И острия клыков, приставленные было к коже, тут же исчезли.       Дышать легче не стало. Чужая аура продолжала окружать почти осязаемыми границами. Казалось, можно было лишь немногим протянуть руку, прежде чем наткнуться на преграду. Не хотелось даже пытаться.       Ощущение не покидало, зудело мелким покалыванием по рукам, под ухом. Туман вокруг рассеивался, пропадала давящая тяжесть, не позволявшая поднять веки. Но на то, чтобы сфокусировать зрение, уходили секунды. Напротив – необходимый распалённому телу холод и размытое сияние кроваво-красных глаз.       Мысли постепенно возвращались в сознание, или это была единственная здравая идея, оставшаяся среди опустевшей головы. Глаза нужно было снова закрыть, и тяжёлые веки с лёгкостью повиновались короткому приказу, пока мозг не до конца осознавал зачем.       Воздух щекотал и стягивал увлажнённую кожу лежавшей на столе руки. Напоминание об уговоре, не обговорённом достаточно, не установленном как-то официально. Просто предложение забрать кровь при условии не трогать ауру. Нельзя было рассчитывать на то, что вампир поймёт неозвученные условия.       Он нависал пугающе близко. Собственное дыхание, запертое между лицами, обжигало. Встречаться взглядами с сородичем было нельзя, слишком велик был шанс угодить в ловушку и расстаться с частью потока энергии. Отобранные выдохи оставались бы на губах спасительной прохладой. Сил хватало только на то, чтобы слегка потянуться вперёд, к источнику всех бед, к единственной возможности исправить ситуацию, и чуть склонить голову вбок, чтобы лёгким движением распахнутых губ прикоснуться к губам напротив.       И не встретить сопротивления.       Хотелось надеяться поймать отголоски острого имбиря или щиплющие остатки сливового сакэ, но на языке отчётливо проступал вкус собственной крови. Знакомый с лет буйной юности, похороненный под пылью времени, возрождающийся самым странным образом из возможных.       Инициатива слишком быстро уступала место реакции. В застилающем мысли тумане с трудом становилось возможным определить, вёл ли он наплывающие движения за собой, вновь упирая затылок в перегородку, или сдавался под напором извне. Отследить разницу не представлялось возможным, границы между двумя решениями размывались.       Пальцы кололо потребностью прикоснуться. Но стоило лишь поднять руку, как она в тот же момент угодила в чужую хватку, так и не достигнув едва ли обозначенной цели.       — Не распаляйся, охотник, — низкий шероховатый голос размазывался по губам горячими выдохами. — Это просто последствия укуса, — о чём в первую очередь напоминали расходящиеся по телу пульсации притуплённой боли от зажатого запястья, а уже после – вкрадчивый полушёпот сородича.       Туман рассеивался постепенно, открывая одно за другим звенья цепи событий, приведших Фушигуро к этой точке. Давая разрешение на укус, он не думал, что это приведёт к подобному. В Тенген знали только о том, что процесс не должен быть болезненным. Раскрывая своё запястье, Фушигуро готовился к тому, что его парализует энергией, что аура сородича его усыпит до окончания кормления, что это будет сродни укусу комара.       Ни в одном из предполагаемых сценариев он не должен был… оказаться здесь. Где его поднятую руку обхватывали за запястье и не отпускали, где вторая рука сородича, согнутая в локте, упиралась в стену рядом с головой Фушигуро, где лицо Сукуны всё ещё опасно соприкасалось с его лицом кончиками носов. Призрак прерванного поцелуя продолжал витать где-то среди сорванных выдохов, тянуть за собой в могилу.       — Извращение, — только такой итог можно было подвести пережитому. Уверенность Мегуми в тексте Дневников Ураюме сыграла с ним злую шутку, потому что эта жестокая женщина забыла где-нибудь между строк упомянуть о сильном побочном эффекте своих ужинов для любой кормушки. Возникшая на губах улыбка была далека от весёлой.       Сукуна, напротив, казался удовлетворённым.       — Идеальное прикрытие, — размеренное пояснение от вампира ни на секунду не заставило Фушигуро отказаться от своих слов. Его голос всё ещё был слишком низким, его лицо оставалось слишком близко, и улыбку в чужих словах удавалось скорее услышать, чем увидеть.       Увидеть удалось немногим позже – Сукуна отстранялся медленно, будто растягивая этот момент случайной близости, отодвигался осторожно, вытягивая руку, следом – отпуская из хватки запястье Фушигуро и усаживаясь на то самое место, с которого поднялся.       — Эйфория укуса усыпляет бдительность и служит оправданием для всех испытанных кормушкой реакций, — продолжал вампир. Он всё ещё находился неоправданно близко. Слегка скосив глаза в сторону, Фушигуро мог видеть, как Сукуна сидел на диване, развернувшись к собеседнику корпусом. Его локоть расслабленно упирался в спинку дивана. — У луны специфические способы заботы о своих детях. И всё равно большинство предпочитает отказаться от её даров. Никакого уважения к пище. В уме, если это можно так назвать в их случае, только низменное желание утолить жажду. Единицы оставляют кормушки в живых. А ведь так намного интереснее…       Не сразу Фушигуро заметил эти странные, успокаивающие движения. Лишь позже, сосредоточившись, смог почувствовать, как пальцы вампира расслабленно перебирали пряди его волос.       — Сородичей тоже кроет? — сорвавшийся с губ тихий, но уверенный вопрос казался подходящим ситуации. О собственной отдаче на получение энергии Ураюме в Дневниках всё же писала. И её описания легко бы поясняли всё то, что творил сейчас Сукуна.       — Смотря что ты под этим подразумеваешь, — отвечая на вопрос, Сукуна не прекратил осторожных движений, и при этом не звучал отстранённо. Он прекрасно слышал вопрос и его расплывчатый ответ не был результатом отвлечённого сознания.       — Ураюме говорила, что энергия пьянит, — начал было Фушигуро, хотел этим вопросом подвести к происходящему.       Однако ответ Сукуны выбивался из намеченного плана:       — Только когда её много. Пьянит не столько энергия, сколько разливающееся по венам чувство. Чем больше энергии, тем более живым чувствует себя сородич. И чем человечнее хочется казаться, тем больше энергии необходимо поглотить. Кровь даёт не так много…       — Значит, твою руку в моих волосах сейчас мы на последствия укуса не списываем? — вышло слишком резко. Фушигуро почти услышал напряжённое потрескивание ионизированной атмосферы между ними. В тот же самый момент лёгкие движения, осторожно оттягивающие пряди, прекратились.       Это не должно было звучать обвинением. Сила привычки брала своё, непреднамеренно окрашивая лёгкие вопросы излишне серьёзным тоном. Лишние прикосновения выводили Мегуми из себя, и вряд ли это являлось итогом воспитания в Тенген. У других агентов не было проблем с тем, чтобы свободно пустить кого-то в своё личное пространство. За пределами тренировок, вне семейных проявлений привязанности, кроме обозначенной обстоятельствами необходимости. Это касалось только личной неприязни Фушигуро, его личного нежелания делить своё пространство с кем-то, кто не входил в список исключений, когда обстоятельства происходящего тоже не были обговорены.       Сукуне удавалось балансировать между вежливым сохранением дистанции и ненавязчивыми прикосновениями. Они почти не касались друг друга в прошедшие встречи, но каждое из прикосновений происходило так естественно нужно в неотслеживаемом моменте, что у Фушигуро не оставалось выбора. Это просто происходило. Это просто произошло. Он не должен был акцентировать на этом внимание сейчас. Но сделанного не вернёшь, и оставалось только лениво повернуть к Сукуне голову, анализировать его реакцию: то, как растерянное выражение, не привычное для тысячелетнего сородича, сменялось на лице куда более подходящей и привычной самоуверенной улыбкой.       — Хочешь сказать, что тебе это не нравится? — Сукуна прижимал пальцы к подбородку, ни на секунду не давая Фушигуро забыть, как успокаивающе они ощущались в его волосах.       — Хочу сказать, что сейчас это лишнее, — потому что это было тем, что следовало говорить. Была бы воля Фушигуро, он бы отмотал время назад к моменту укуса, чтобы остановить себя сразу после того, как клыки перестали сжиматься на его коже. Тот… поцелуй – нечто настолько же лишнее, как и последующие движения сородича.       Ком разочарования сдавливал горло. Сукуна не прекращал пытливо следить за собеседником, и он точно не пропустил короткого сглатывающего движения, предательски выданного дрожанием кадыка.       — Сейчас был твой первый укус, — зачем-то напоминал вампир. Фушигуро бы предпочёл, чтобы этот укус был первым и последним. — Тебе нужно успокоиться, отвлечься. Не пытайся с этим бороться, слабость и головокружение после – это абсолютно нормально. Как и всё остальное…       Не скрывая широкой ухмылки, Сукуна красноречиво перевёл взгляд с глаз Фушигуро ниже, намного ниже, прежде чем вновь приковать всё внимание к лицу собеседника. Мегуми надеялся, что самая неловкая часть происходящего не будет подниматься в их разговоре.       Давящее чувство он предпочитал игнорировать, закрывать на замки самоконтроля, проходиться для верности предупреждающими печатями, потому что не так страшна близость к нечисти, сородичу, объективно красивому парню или комфортному собеседнику, как осознание совокупности обозначенного в Сукуне.       Вопреки всем попыткам убедить себя, Мегуми медленно подходил к осознанию, что Сукуна уже давно не пугал. Весь поднимающийся со скребущими когтями страх был направлен на что-то иное. Весьма конкретное что-то, связанное с предрассудками организации.       Для Тенген Сукуна оставался ночным кошмаром. Любые попытки выйти на его след оканчивались смертью оперативников. Он легко бы мог осушить Фушигуро, если бы заподозрил в нём что-то кроме интереса к поиску Ураюме. Отдел дознавателей не упустил бы шанса взять Мегуми в оборот, если бы они только узнали о любой из их встреч.       Он не понимал сам, почему оставался в живых после каждой прогулки. Почему даже сейчас, когда у вампира была возможность досуха опустошить его вены, он остановился. Объяснения Сукуны по части необходимости оставлять Фушигуро в живых казались сомнительными, но он раз за разом доказывал верность своему слову, и подобная принципиальность не могла не подкупать.       На смену давящей ауры приходила вереница противоречивых мыслей. Эти мысли заставляли Фушигуро держать дистанцию, потому что происходящее в голове пугало сильнее нагоняя от Тенген, пугало сильнее вонзающихся в плоть клыков.       Лучше бы тогда на Окинаве ему встретилась намэ-онна.       Объяснить притяжение к нечисти, которая славилась своей привлекательностью, было бы легче. Объяснить, почему тогда ничего не сделал – тоже. В отличие от тысячелетних сородичей, дева-намэ не заинтересована в разговорах. Она бы просто облизала его с головы до ног и ушла, что вышло бы унизительным, и Сатору бы никогда не забыл о произошедшем, напоминая о случае при каждом удобном моменте. Но на месте проклятой девы стоял Сукуна со своими зачем-то выкрашенными волосами, со всеми этими выразительными метками (вид за распахнутой полупрозрачной рубашкой слишком мощно впечатался в сознание, отказываясь пропадать до сих пор), с арсеналом эмоциональных улыбок, за которыми виднелись неоформленные клыки...       Намэ-онна улыбалась бы самым мерзким образом, выкатывая вперёд шершавый метровый язык, по-змеиному бы изучала им воздух перед собой, медленно приближаясь к незадачливому страннику…       Отвращение, направленное на образ в мыслях, изрядно отвлекало и успокаивало. Заземляло, возвращая способность вести адекватный диалог.       Сукуна говорил о том, что всё, происходящее с ним, – адекватная реакция на укус, и Мегуми не мог не отметить для себя этот момент интересующим вопросом:       — И сколько раз тебя кусали?       В ответ прозвучали короткие смешки-выдохи. Повернув голову в сторону собеседника, Фушигуро видел, как «вежливо» вампир прикрывал выражение своего лица, прежде чем на нём вновь застыло уже ставшее привычным заискивающее выражение.       — При жизни – ни разу, — признался он, продолжая уверенно смотреть Фушигуро в глаза. Что-то явно гипнотическое было в том, как тьма зрачков затапливала карие радужки, мешая отвести взгляд от этого зрелища. — В годы моей смертности сородичей было не так много, и из-под земли новообращённые вылезали не так часто. — Мегуми старался запоминать рассказ вампира, но сравнение прошлых времён с нынешними заставляло мрачно задумываться о неприятных тенденциях последних лет, в которые устранение Явлений действительно было поставлено на поток. — Так что первое время я сам пытался справляться без учителя. Повторял то, что давало положительный отклик, не допускал повторения того, что ужасало меня самого… А после смерти укус уже не даёт того эффекта, что испытывают живые.       Они продолжали смотреть друг другу в глаза, и внезапное откровение Сукуны начинало казаться в такой ситуации слишком подходяще-неправильно. Как что-то личное, рассказанное в спокойной обстановке человеку, которому доверяешь. Закрытая, погружёная в томный полумрак комната идзакая подходила под описание помещения со спокойной обстановкой, но всё остальное… Между ними только три встречи… пять, если считать их знакомство и нынешнее рандеву. Сукуна всё ещё оставался тысячелетним сородичем, а Мегуми по прежнему был частью Ордена, из которого этот тысячелетний сородич изрядно напился крови и энергии.       — Кому вообще пришло в голову кусать сородича? — Мегуми старался звучать не напряжённо, словно эта информация не вызывала никакого интереса, была предметом для внезапной шутки.       И Сукуна это настроение поддерживал.       — Моему учителю, — отвечал он с расслабленной улыбкой. — Он был довольно… интересной личностью. — Вампир слегка переменил положение, отодвигаясь, чтобы сесть на диване удобнее и не отводить взгляд от Фушигуро. — Зато он был хорош в том, чтобы объяснить все плюсы и минусы существования в ночи. Научил искать что-то за пределами слепого утоления жажды. Эту пустоту не заполнить. Поэтому необходимо отвлекаться, держать себя в руках и вовремя останавливаться.       Последние слова подходили и Фушигуро. Сукуна смотрел на него так, словно и впрямь отчитывал за то, что Мегуми собирался делать тогда, во время поцелуя. Хотя он сам понятия не имел, что именно делал. Это нельзя было списать на силу привычки – его опыт отношений просто не позволил бы подобную привычку развить. Но это было похоже на поглощающее чувство ностальгии. Хотелось позволить этому ощущению подвести себя к точке невозврата, хотелось поймать руками то ли горизонт событий, то ли закатное небо в чужих волосах. Хотелось узнать, что скрывалось по иную сторону истории, или хотелось узнать, была ли толстовка надета на голое тело…       Отвлекаться. Держать себя в руках. Вовремя останавливаться.       Пальцы на руках едва ли не скрипели от того, с каким напряжением Мегуми медленно сжимал их в кулаки.       — А если наоборот? — вопрос звучал невпопад, но пришедший в голову образ из воспоминаний о прочитанных страницах Дневника отлично накладывался на происходящее и отвлекал. — Если вообще не притрагиваться к энергии?       — Лишишься рассудка, — вкрадчиво пояснял ему Сукуна, вновь опасно близко подбираясь к лицу Фушигуро. — В ночи необходимо соблюдать баланс. Неустанное поглощение настолько же недопустимо, как и полное прекращение потребления энергии.       — В первом случае до тебя доберётся Тенген или агрессивно несогласная нечисть, — понимал Мегуми. — А во втором случае ты теряешь контроль и со временем превращаешься в первый случай.       Сукуна ещё раз пристально выгляделся в лицо напротив, прежде чем широко улыбнуться и вновь отсесть к своей части дивана.       — Ураюме ничего не говорила о том, как ей иногда от голодовки срывало резьбу? — судя по реакции, Сукуна уже знал ответ на вопрос, но Мегуми всё равно покачал головой из стороны в сторону, после чего сородич продолжил: — Она успокоилась только после того, как охотники оторвали Йорозу голову… — Он улыбался, подпирая щёку кулаком. Казалось, воспоминание о произошедшем его забавляло по непонятным для Мегуми причинам. Сам же Фушигуро вспоминал о редких страничках, на которых упоминалась «девушка-танец»: невоспитанная и бесстыдная, даже по меркам сородича. О её смерти она тоже упоминала. Это было в первом свитке, где Ураюме могла не писать ничего на протяжении десятилетий. — Ну, или мне так казалось…       Записи последнего столетия перед попаданием Дневников в руки Тенген тоже не могли похвастать стройностью повествования. Это не были десятилетия, как в первом свитке, но порой между записями Ураюме проходили месяцы.       — Если она нашла какие-то новые лазейки в кровавом контракте, она могла бы сказать мне. — Обращённый было на Фушигуро взгляд закрывался. Сукуна явно мыслями переставал находиться в текущем моменте, и следовавший за словами наклон головы вниз только подтверждал подобные догадки. — Мы бы придумали что-нибудь адекватное, и ей не нужно было бы…       Сукуна остановился на полуслове. Усмехнулся. И снова поднял взгляд к Фушигуро, словно не было последних секунд общего замешательства.       — Если хорошо себя чувствуешь, можешь идти. Я оплачу счёт.       Последние слова сородича были не менее внезапными, чем предшествующий этому поток личной информации. Что-то будто перещёлкнуло в его голове, заставляя менять направление разговора, убегать, оставаясь на месте, и вводить Фушигуро в ступор.       — Ты настолько удивлён тому факту, что у меня есть деньги? — предположение Сукуны было далеко от истины, но тоже находилось среди ряда возникших в голове Мегуми вопросов. — Сородичам тоже нужны средства к существованию. Не всегда всё решают дары.       Секунды потребовались вампиру для того, чтобы вернуться к привычной для Мегуми манере общения. Без лишней исповеди, немного свысока, напоминая о том, что прогресс не стоит на месте.       — И ты не думаешь, что это будет странно, если я сейчас просто выйду за дверь? — Мегуми не издевался, но после всех слов, сказанных Сукуной в начале ужина, подобное предложение не соответствовало сотканному повествованию их выдуманной истории.       Сукуна не прекращал широко улыбаться: такие улыбки всегда использовали, придумывая на ходу самую провокационную идею.       — Абсолютно нормально, — в словах Сукуны не прекращал ощущаться какой-то подвох. — Не забудь взять часы, охотник. — Он осторожно подвинул их к Фушигуро по столу, но не поднимал с них руку, когда они оказались почти перед самым носом.       Скептичный взгляд, мечущийся между лицом вампира и тыльной стороной его ладони, не был достаточно красноречив, чтобы заставить Сукуну поднять руку. Тяжело вздохнув, Фушигуро постарался осторожно продвинуть ремешок между чужими пальцами, сдвинуть ладонь хоть немного в сторону…       — Старые часы после баснословно дорогого телефона – это игра на понижение. — Вопреки сказанному, ситуация всё же не могла не забавлять. Сукуна в ответ на его слова только улыбнулся и всё-таки поднял руку, позволяя Фушигуро забрать часы и подняться с дивана.       Он специально поднимал в нём градус раздражения, чтобы у Фушигуро не осталось желания продолжать их беседу? Едва этот вопрос был мысленно сформулирован, за спиной зашуршала отъезжающая дверь.       — Вы уже уходите? — её милый голос в купе с вежливыми словами создавал впечатление едва ли не расстроенное.       — Только я, — коротко ответил Фушигуро, не понимая, когда успел оказаться в этой ситуации и когда Сукуна прожал кнопку на столе. — Простите. — Потому что перед ней, выглядящей по-настоящему грустной со своими большими глазами и надутыми щёками, хотелось извиниться. — Спасибо. — С поклоном вместо прощания, Мегуми скрылся за дверью.       Сукуна за всей сценой наблюдал с улыбкой, явно не собираясь вмешиваться, наслаждаясь видом его социальной неловкости. С сородичами на Окинаве вести беседу казалось проще, чем с одной обычной смертной официанткой.       Выходя на свежий воздух, возможно, излишне поспешно, Мегуми думал о том, что устроенный для Сукуны цирк был самой худшей расплатой за произошедшее. И если бы не Ураюме, он никогда не захотел бы находиться в обществе такого существа, как Сукуна.       Широкий ремешок часов едва ли закрывал оставшийся после вампирского укуса синяк. Он расплывался характерным пятном по коже. Кроме яркого цвета ничего не напоминало о том, что под кожу входили вампирские клыки. Следов самого укуса Сукуны нигде не было, и это сильно отличалось от меток после укуса молодых вампиров. Не часто, но Фушигуро видел осушенные тела: посреди темнеющего пятна в месте укуса очень заметно выделялись характерные чёрные точки. Синяк Мегуми же больше походил на… на обычный синяк. И придумать отговорку по этому поводу не представляло особого труда. Если у кого-то будет особое желание разглядывать его запястья.       Но на всякий случай стоило найти у сестёр какую-нибудь кофту с длинным рукавом. Он наверняка перетаскивал что-то подобное.       Дорога до их квартиры пешком заняла всего полчаса. Фушигуро легко мог бы доехать на автобусе, но после всего случившегося ему необходимо было проветрить голову. И определиться с тем, что говорить сёстрам, потому что его внешний вид тоже привлёк бы к себе повышенное внимание. Оставалось надеяться, что в такое время они уже спали, и Мегуми прошёл бы спокойно незамеченым.       Надежды разрушились со взглядом в две пары одинаковых карих глаз, сверкающих посреди плохо освещённого коридора.       — Не ранен, без оружия, в гражданском… — перечисляла свои наблюдения Нанако, пока Мегуми разувался в гэнкане. — Ещё и предупредил не за час до приезда… Откуда такой внезапный приступ братской любви?       Фушигуро закатил глаза. Сестра, судя по внешнему виду, уже готовилась ко сну, но ей это не помешало выйти в коридор, чтобы со сложенными на груди руками непонятно за что его осуждать.       — Ты сама просила чаще проявлять нашу семейную привязанность, — и на самом деле его слова прозвучали, как глупый, детский перевод стрелок. На который Нанако, давно уже переставшая ребёнком быть, ожидаемо не повелась.       — Я всё равно чувствую какой-то подвох… — Она забавно морщила нос, будто пыталась подобно ищейке выведать информацию из воздуха. За время их разговора Мегуми успел выпрямиться и закрыть за собой дверь.       — Это папины штаны. — Мимико, которая до этого стояла лишь молчаливой тенью сестры, подметила именно то, к чему в разговорах с семьёй Фушигуро предпочёл бы не приходить. — Ты такое не носишь, — напоминала она всем собравшимся, будто Мегуми сам мог забыть о своей нелюбви к вычурным оттенкам.       Фушигуро ещё раз закатил глаза и сложил руки на груди, повторяя за сёстрами.       — Ну, видимо, сегодня всё-таки ношу, — в качестве реакции на его слова Нанако только немногим изменила положение головы в немом вопросе. — У меня была важная встреча, и одежда Сугуру стала единственным, что одобрила Нобара, так что…       — Важная встреча? — скептицизм Мимико избавил его от необходимости договаривать предложение до конца, среди всех детей их странной семьи именно её характер идеально резонировал с характером Мегуми, что не могло не радовать, но и не могло не раздражать. Кроме черт, которыми Фушигуро мог гордиться, сестра отражала и те грани характера, которые он сам находил до скрежета выводящими из себя. Её въедчивость относилась к одной из таких. — Вечером? — она выразительно приподняла бровь, выражая в этом жесте всё своё недоверие к словам брата.       Пока Мимико продолжала выжидающе сверлить Фушигуро пытливым взглядом, в глазах Нанако разгоралось пугающее понимание.       — Ты был на свидании! — с каждым произнесённым слогом улыбка сестры становилась шире. Она даже опустила руки, чтобы подбежать в пару быстрых шагов к Мегуми и взять обе его ладони в свои. — Наконец-то ты понял, что агенты Тенген – это тупиковая ветка! Расскажешь, кто это? Как вы познакомились? Ты уйдёшь из организации?       Мегуми хотел поспешно выпутать руки из чужой хватки. На вопросы сестры у него не было заготовленного ответа.       — Я не собираюсь уходить из Тенген, — после такого ответа Нанако сама перестала держаться за него и с видом глубочайшего разочарования отошла на шаг. — Мими-чан, — обращение к сестре звучало, почти как крик о помощи, но, едва столкнувшись с её тяжёлым взглядом, Мегуми в очередной раз вспомнил, почему старался договариваться с Нанако. Практичная принципиальность Мимико иногда пугала. Этому испугу он не мог позволить просочиться в вопросительном: — ты-то что думаешь?       На суровом лице легко считывалось осуждение, и было за этим что-то ещё, мрачное и давящее, словно Мимико научилась проникать в чужие души на расстоянии и находить там то, что ей крайне не нравилось.       — Ты правда решил опять начинать отношения вместо того, чтобы решать свои проблемы? — в оттенках переживания крылась возможность получить успокаивающий ответ. Мегуми хотел бы сказать ей, что она всё неправильно поняла, но правда заключалась в том, что его «отношения» по сути своей и были той самой проблемой, которую стоило решить. Одно было неразрывно связано с другим, без всего этого маскарада не представлялось возможным… узнать об Ураюме больше. В идеале – узнать, что с ней произошло и где она могла быть сейчас. В худшем случае он просто поможет Сукуне забрать то, что Ураюме запечатала перед уходом, и они разойдутся – каждый своей дорогой.       Глубокий выдох весьма некстати возрождал на языке вкус разбавленного собственной кровью алкоголя.       Поцелуй был случайностью, обычным последствием вынужденного укуса. Который Мегуми сам предложил исключительно из благих побуждений. В этом не было ничего особенного.       — Пока ещё рано говорить об отношениях, — в конце концов ответил он, оставляя сестёр в непонимании. — Мне просто нужен консультант для проекта, над которым я работаю в архиве…       Если подумать, это даже почти походило на то, что представляла его связь с Сукуной в реальности. Между ними только информация о прогулках в ночь тысячелетней давности. Мегуми не упоминал временные рамки, Дневники Ураюме, но его слова всё равно заставили глаза Нанако распахнуться то ли в испуге, то ли в недоверии.       — Тебя расплющит откатом, как брошенный с крыши помидор… — Мимико с отсутствующим выражением лица выдавала самый красочный, хотя не сказать, чтобы не правдивый, вариант развития событий при условии, что Фушигуро выдавал секреты Тенген левому лицу. Откат внутреннего тока должен был работать моментально – только так обеспечивалось сохранение информации внутри агентов и среди малой части тех, кто доверие Ордена успел заслужить.       — Всё в порядке, — скорее попытка убедить самого себя, — я не рассказываю ничего из того, что ему не нужно знать, — бег по острию ножа. На таких неформальных «важных встречах» слишком легко размывались границы, выставленные старыми ведьмами. Факт того, что Сукуна – нечисть, знакомая не только с организацией, но и с Дневниками, расширял перечень допустимого к упоминанию в разговоре, но откровенничать с ним всё равно было опасно.       — Зачем тогда тебе понадобился консультант с улицы? — Мегуми скорее ожидал услышать что-то подобное от Мимико – оно продолжило бы её стремительно сдавливающую горло цепочку вопросов, но Нанако, наблюдательная и злопамятная, не могла не зацепиться за полученную информацию.       Фушигуро прикрыл глаза и перевёл дыхание.       — С Окинавы, — поправил он сестру, хотя на самом деле понятия не имел, откуда Сукуна был родом, и где прятался сейчас – вряд ли на улице. Современные потребности требовали современного убежища. — На Окинаве нет в достаточной мере квалифицированных агентов, — он убедился в этом самостоятельно.       Разговор с сёстрами проверял, насколько нервная система Фушигуро оставалась крепкой. Их подозрения не пробуждали злость – с чего бы злиться на беспокойство со стороны родных, если сам в самом деле творишь нечто крайне сомнительное – но утяжеляющая усталость без остановки заполняла каждую клеточку тела. Ложь, основанная на полуправде и недомолвках, выматывала.       — Я ничего не говорю об Ордене, — Мегуми звучал так, будто сдался; желание поскорее закончить разговор или хотя бы найти нормальную точку опоры режиссировало сцену за него. — Я спрашиваю про старые верования Рюкю, о кровавых ритуалах…       Близняшки продолжали смотреть с одинаковым подозрением.       — Когда ты успел заделаться кровавой ведьмой? — новый вопрос Нанако смешил. Ритуалы внутреннего тока пришли Фушигуро в голову в первую очередь потому, что это вампиры первыми ассоциировались с кровью. Но девочкам не могло даже в голову прийти, что их брат вдруг решил вести какие-то дела с сородичами. Зато они точно должны были помнить один факт, который самым странным образом проигрался именно сейчас.       — Я дружу с кровавой ведьмой. — Нобару девочки знали по большей части благодаря разговорам, но долгие годы в этих разговорах она всплывала едва ли не единственной из всего Ордена. Эволюцию их взаимоотношений от незнакомой вредной ведьмы до напарницы и лучшей подруги они должны были отследить. — И это максимум того, как я могу помочь из архива.       В собственные слова он почти по-настоящему верил. Возможно, из-за того, что они опасно соприкасались с истиным настроением. Если убрать из уравнения Нобару, в сухом остатке останется реальный корень всего: желание оставаться полезным. Даже если изменился вектор его помощи… и он не смог отловить момент, в который всё пошло наперекосяк.       Ещё некоторое время они с сёстрами упрямо переглядывались, отказываясь отводить взгляд друг от друга. Пока, в конце концов, Мимико не отступила на шаг назад, поднимая руки в сдающемся жесте. Нанако тут же переключила всё своё внимание на близняшку.       — Прости. — Она слегка склонила голову, выражая этим свои искренние извинения, чем только сильнее заставила Фушигуро напрячься. Ему не нравилась такая резкая смена настроения. — Я не хотела на тебя давить.       Отступившая к сестре Нанако вновь повернулась к Фушигуро.       — Это значит: «Ты, очевидно, творишь какую-то херню, но мы надеемся, что ты знаешь, что делаешь», — подтверждая слова сестры, Мимико кивнула. — Это всё ещё не звучит, как что-то безопасное, но по крайней мере это не похоже на то, что было с тем парнем из Киото и Ханой…       Фушигуро в очередной раз закатил глаза на реплику Нанако, та ответила ему коротким фырчанием фальшивой обидчивости, словно она и не ждала от брата чего-то иного. Нависшие было грозовые тучи обошли их взаимоотношения стороной. Близняшки направились в сторону своей комнаты, Мегуми принялся искать в шкафу вещи на замену.       — Кстати, если собираешься в душ, можешь не включать лампочку. Она всё равно перегорела, — предупредила Мимико, вновь выглядывая в коридор из комнаты. — И полотенце лучше тоже взять из шкафа, мы пока ничего не стирали.       После её слов дверь в комнату снова закрылась.       Лампочка в ванной горела, но едва ли вытягивала оставшейся мощностью адекватное освещение. Комната оставалась погружённой в холодный полумрак – достаточно для того, чтобы разглядеть очертания предметов, но не более. Вещи сестёр занимали все свободные поверхности, и собственные пришлось сложить на столешницу у раковины. Место укуса продолжало неприятно ныть при любом неловком повороте рукой, Фушигуро снял часы с запястья, мельком взглянул на время. Цифры безапелляционно сообщали, что миновала отметка полуночи.       Сукуна должен был к тому моменту выйти из идзакая. Наверное, он уже успел поужинать более подходящей для себя пищей. Или только-только отправился на поиски пропитания, потому что до рассвета было ещё много часов. Рука сама тянулась к карману с телефоном, выуживая средство связи и открывая окно переписки без чётко сформулированной, осознаной мысли. Не рефлекс, но что-то явно бессознательное, проступающее в действиях задолго до прямой команды, основанное на не до конца понимаемом желании высказаться.       Идея начать разговор с Сукуной звучала в голове полубредовой горячкой. Рёбра стягивало в ответ на расплывающееся по телу щекочащее чувство. Сукуна слишком много рассказывал о себе, об Ураюме. Не только в последнюю встречу – в целом. Он делился чем-то важным и казалось справедливым приподнять забрало в ответ, не снимая метафорической брони полностью.       Над текстом сообщения Фушигуро много не думал. Белое облако диалога раздувалось от количества вмещаемой информации. Будь на его месте Юджи, тот бы разделил сообщения по смысловым частям (если не по каждому слову), но Мегуми не имел понятия, держал ли Сукуна свой телефон на беззвучном, а отвлекать его от возможной подпитки частыми вибрациями или звуковыми сигналами не хотелось. С другой стороны, отпечатанное: «Только освободился с допроса от сестёр, чтобы сказать, что я добрался до дома» – не выглядело излишне навязчивым или откровенным. Это должно было всплыть когда-нибудь позже, когда у Фушигуро в очередной раз рассеялось бы внимание и пропала любая бдительность. Он бы не отследил момента, когда спокойно выдал бы что-то важное в момент уязвимости… И Сукуна мог бы этим воспользоваться. Он всё ещё мог и при том раскладе, в котором Мегуми полностью осознанно выдавал в диалоге часть состава своей семьи. Здравый смысл и годы изучения нечисти кричали в голове о том, насколько глупым был сделанный шаг. Громкие голоса успешно заглушались воспоминаниями об их встречах. О словах Сукуны про отсутствие желания убивать. Глупо было этому верить, но верить хотелось.       В конце-концов, у него будет шанс проверить слова Сукуны после встречи с Сатору завтра. Если тот вернётся.       Сообщение оставалось непрочитанным, Сукуна продолжал скрывать последнее посещение мессенджера. Не было никакого смысла в том, чтобы ждать ответа посреди пустой тёмной комнаты, поэтому Фушигуро отложил телефон к остальным вещам.       Вся эта история про фальшивые отношения была сплошной проблемой. У сестёр каким-то образом получалось чувствовать происходящее едва ли не на одном уровне с Сатору. При этом мнения их полярно различались. Сатору, не имея ни малейшего представления о том, кто стоит по иную сторону разговоров, дал добро на отношения с кем-то вне Ордена. Не то, чтобы это было чем-то выходящим из ряда вон. Напротив, он рад был поздравить Хану с её «маленькой победой», он спокойно отнёсся к отношениям Мегуми с Норитоши, когда сам переживал достаточно трудный жизненный период…       Девочки же по необъяснимым причинам находили связь между каждым из этих событий. И это придуманное основание для связи событий им не нравилось. В их закономерности Фушигуро бежал от проблем в объятия сомнительного источника позитивных эмоций.       Два раза – слишком мало, чтобы думать о закономерности. В случае третьего не было никаких позитивных эмоций.       Раздражение заставляло пальцы мелко подрагивать. Пуговицы едва поддавались – разобравшись с петлями на первых двух верхних, Фушигуро просто стянул рубашку через голову.       Экран телефона загорелся оповещением.       Вместо входящего ответного сообщения Сукуна проставил реакцию хлопающих ладоней, как самое злопамятное существо на памяти Фушигуро.

***

      Более адекватное сообщение Фушигуро получил позже. Непривычный от Сукуны текст он прочёл уже лёжа на диване и лениво почёсывая за ухом льнущего к руке Широ. Мимико утром точно будет злиться, что он разбудил собак (даже если всего одну) и сломал им всю выстроенную и выверенную за годы систему. Но как можно было отказать, когда огромный комок белой шерсти сам семенил лапками по паркету и лез под руку, выпрашивая свою порцию поглаживаний?       Перебирание пальцами по белой шёрстке изрядно заземляло и отвлекало эмоционально от текстов Сукуны.       Вместо того, чтобы акцентировать внимание на факте наличия в жизни Фушигуро упомянутых сестёр, он цеплялся за ситуацию, раскручивая сцену наводящими и провокационными вопросами. Отмечая по итогу разделённые неопределённой ложью острова информации, на одном из которых Тенген, уверенные в том, что Фушигуро ушёл на свидание. А на другом – живущие отдельно от организации близняшки, для которых он оставался исключительно преданным Ордену работником с рабочими встречами.       И, если говорить о встречах, Мегуми не представлял, сколько времени мог бы занять поиск древних ритуалов в архиве, а видеться с сородичем, не имея на руках результатов, было бы бессмысленно.       Единственной ниточкой был «кровавый контракт», о котором Сукуна ненароком упомянул. Стоило сказать, что тот в очередной раз удивился отсутствием в Дневниках Ураюме информации о какой-то глобальной части существования сородичей. Более того, Сукуна не понимал, почему о кровавом контракте не было информации в архиве Тенген.       Заторможенный мозг нехотя выкатывал вперёд воспоминания о недавней прогулке: то, как ночное освещение храма обрамляло фигуру сородича, как подсвечивались контрастом обнимающие кожу метки… В тот момент внимание Мегуми сильнее привлекала оголённая шея вампира, зазывающе-открытая из-за запрокинутой головы, спереди – свободная от чернильных узоров. Метки на теле, скрытые за тканью, шли шире и ниже, и Фушигуро пытался сосредоточиться на том, чтобы не опускаться взглядом дальше выпяченного кадыка, пока Сукуна что-то говорил размеренным и низким голосом о связях между родом Тенген и собственным.       «Наследие – считай, сродни фамилии для тех кто заключил с луной кровавый контракт».       Воспоминание ворошило волосы на затылке. Всё было под рукой ещё до последней встречи, но вместо этого он зацепился за поиск Ураюме и… Ему нужны были документы времён основателей. Хотя бы копии, которые стоило поискать в архивах. Путь до Киото Фушигуро был закрыт по нескольким причинам, включая свежеобъявленную нерукопожатность. Оставалась библиотека Токио под пристальным надзором всегда всё помнящей Курои-сан… Мысли о необходимости с ней видеться разбивались об упрямо возникающие в сознании скалы протеста.       Не сразу удалось отследить тот момент, когда солнечные лучи начали окрашивать комнату. Разнеженный отвлечёнными почёсываниями Широ дремал, привалившись мордочкой к краю дивана. Сукуна вышел из сети с первыми признаками рассвета, не забыв напоследок обозначить причину. Фушигуро чувствовал остаточные следы использованного дара внутри тела – после целой ночи бодрствования он не жаловался на усталость.       — Ну и зачем нужно было это делать? — Нанако стояла в дверном проёме, с осуждением разглядывая развернувшуюся перед её глазами картину. — Его теперь гулять не поднимешь.       Едва услышав кодовое слово, Куро, спавший в лежанке на татами, встрепенулся. Приютившийся под боком Фушигуро Широ только перебрал лапками, размещая себя удобнее возле дивана.       — О чём я и говорила. — Поднявшийся чёрный пёс уже бодро наворачивал круги под ногами Нанако. Той пришлось скомандовать ему вернуться на место, потому что время прогулки ещё не пришло и сначала псов стоило покормить.       — Ты сегодня рано встала, — заметил Мегуми, провожая сестру взглядом. Она шла к кухне, достаточно бодрая для столь раннего часа, и хотя она потирала время от времени глаза, особых следов сонливости Фушигуро в ней не замечал.       Со вчерашнего дня в мессенджере висели жалобы Итадори на тренировку с Маки. Восхищение боевыми навыками Зенин соседствовали с просьбами никогда больше её к нему не подпускать. Фушигуро ответил, что подумает над тем, чтобы приспособить тренировки Юджи к её расписанию. Предложение тут же встретил поток плачущих эмоджи.       — Ты тоже не спишь в такой час. — Нанако смотрела на него через плечо, наполняя кормом собачьи миски.       — Я и не ложился, — спокойно ответил ей Мегуми, откладывая телефон на журнальный столик.       Сестра, до этого выглядевшая достаточно весёлой, несмотря на ранний подъём, разом переменилась в лице. Фушигуро не мог сказать наверняка, что проскользило в её взгляде, но приготовился к самым худшим из возможных последствиям.       — Висел на проводе со своим консультантом? — Фушигуро не нравилась широкая улыбка, в которой растянулись вдруг губы Нанако. — Что, он настолько предан своему делу, чтобы обсуждать с тобой окинавские ритуалы до пяти утра?       Фушигуро откинулся на подушку, стараясь всем своим видом показать, что разговор с сестрой окончен, и после затянувшегося молчания поверил, что у него получилось. Как оказалось – зря.       Вернувшись с кухни, Нанако нависла над ним, упираясь вытянутыми руками в спинку дивана и слегка перемахивая через неё корпусом.       — Молодой? Симпатичненький? — Живой поток вопросов от сестры, казалось, не способен был иссякнуть, но и ответа на них у Фушигуро не было. О возрасте Сукуны до смерти он не знал совершенно ничего, и рассказать о тысячелетнем сородиче Фушигуро не мог, да и описать его… тем словом, что подобрала Нанако, не поворачивался язык.       Поэтому он просто смотрел в большие карие глаза сестры и взглядом умолял прекратить очередной допрос.       — Милашка? — не сдавалась Нанако. — Или до смерти горяч?       Фушигуро понятия не имел, как у неё удавалось выдавать такие предположения с самым невинным выражением лица. Будто она спрашивала, хочет ли брат на завтрак холодную собу или отядзукэ.       — Как каждое твоё слово оказывается хуже предыдущего? — Фушигуро обращался скорее к пустоте пространства перед собой, чем к сестре. Отвечать на её вопросы он по-прежнему не собирался. Сукуна с трудом вписывался в обозначеные рамки. Начиная с того, что тот давно умер и влочил своё существование в ночи, заканчивая историями из Дневников Ураюме, в которых она самым трепетным образом описывала действия своего компаньона.       — Я не знаю, какими бывают консультанты с Окинавы, а ты не даёшь никаких зацепок, — Нанако надувала щёки, всем своим видом выказывая девичье недовольство, и Широ – мохнатый предатель – поддерживал её слова тихим коротким лаем. — Он скорее загорелый сёрфер, потому что с южных островов, или бледный книжный червь, потому что музейный отаку?       Не желая больше ни секунды находиться в обществе младшей сестры, Фушигуро скинул с себя одеяло и поднялся с дивана, чтобы уйти из комнаты куда-нибудь ещё.

***

      Остаток времени своего пребывания у близняшек Фушигуро искал одежду, в которой можно было вернуться к Тенген – что-то максимально простое и, желательно, с длинным рукавом. Тёмно-серая кофта, скорее всего, принадлежала Сатору, была на размер больше, но она идеально закрывала руки до самых костяшек, из-за чего становилась лучшим выбором.       Прогревшийся воздух Токио и охлаждающий ветер приятно расслабляли, отчищая голову от особо навязчивых мыслей. Это помогло взглянуть на ситуацию под новым углом и найти необычное решение одной крайне беспокоящей ситуации.       Фушигуро набрал Юджи на подходе к метро.       С Итадори стоило вести себя аккуратно и ненавязчиво, что с трудом удавалось при врождённой прямолинейности Фушигуро. Итадори был далёк в плане запоминания информации от Курои-сан, но он легко мог выдать оставшиеся за кадром моменты, или сосредоточиться на вещах, о которых его просили забыть.       — Не говори мне, что ты уже договорился с Маки-сэмпай на постоянные тренировки, Фушигуро, — прозвучало с той стороны провода вместо приветствия. — Я с ней такими темпами начну бросаться на людей намного раньше рассчитанного.       Угрозы Итадори смешили. В первую очередь тем, что Зенин на тренировках распечатывала все собственные резервы и ожидала того же от противника, изматывая каждого до полуживого состояния. По этой же причине доверить дампира ей можно было только на один вечер, и опасения Юджи становились бессмысленными. В Тенген слишком пеклись о сохранности и здравомыслии единственной полукровки, чтобы вдруг начать способствовать проявлению его натуры нечисти в полной мере.       — К твоему счастью, у Маки слишком много работы, — Юджи необходимо было успокоить, разговор с излишне встревоженным Итадори не дал бы результата. — Твои тренировки – это только моя головная боль.       — Мог бы звучать и повеселее, знаешь ли, — упрекал его дампир. — Я не настолько плох.       — Дело не в том, плох ты или хорош, а в том, что эти занятия отнимают время от моей работе в архиве… — будто работа Фушигуро в самом деле была важна. Старые тексты проверяли и до него, и без него, а тренировки просто помогали поддерживать себя в форме, чтобы не слиться с рабочим столом окончательно. Итадори в таком случае являлся живой мишенью, что не способствовало адекватному сбросу накопленной энергии. С дампиром приходилось сдерживаться, многие вещи приходилось объяснять. Иначе как «головной болью» подобные действия назвать представлялось с трудом. — Но, раз уж мы заговорили о работе в архиве…       Разговор как нельзя лучше переходил к основной причине состоявшегося звонка.       — Можешь взять у Курои-сан записи о дампирах времён основателей? Нам нужно кое-что разобрать совместно…       Оригиналы старых записей были записаны на подшитых друг к другу листах васи, но подборки переводов, записанные в классических японских тетрадях, не разделялись по годам или темам. В одной книге вполне могли соседствовать блоки о дампирах и старых ритуалах. Юджи просто очень кстати попал под руку. Фушигуро мог получить необходимую ему информацию, срываясь от Курои-сан за интересом дампира к собственной природе.       — Маки-сэмпай рассказала тебе о том, как всё прошло вчера? — в голосе Итадори слышалась странная неуверенность. Будто Маки должна была рассказать Фушигуро о том, что во время простого спарринга что-то пошло не так. — Честно, я понятия не имею, что это было такое, я думал это типа нормально и что так у всех бывает… — О чём бы Юджи ни говорил, Фушигуро ему верил. Слишком многое из сверхъестественного в жизни Итадори тот предпочитал списывать на что-то нормальное, простое и человеческое.       — Разберёмся на месте.       С этими словами Фушигуро завершил звонок, только чтобы поскорее набрать Маки. Спуск к станции пришлось отложить на некоторое время.       — Чем ты запугала Итадори, Зенин? — его голос звучал с лёгким раздражением. Напарница Нобары была в шаге от того, чтобы испортить Фушигуро все планы и даже не подозревала об этом.       — Ничем я его не пугала, — лениво тянула Зенин. — Хорошая была тренировка… Если не считать того, что Итадори застал меня врасплох своими способностями. Ты знал, что у него есть икирё? — Фушигуро понятия не имел. — Он не оформленный, но его можно прочувствовать. Я же сначала уже думала хвалить тебя за то, как ты натаскал его на парирование внезапной атаки, но потом перепроверила несколько раз и поняла, что ты к этому никакого отношения не имеешь. — Мегуми чувствовал самодовольство Зенин сквозь телефон и раздражённо закатил глаза. Её боевые навыки были на более высоком уровне, чем у Фушигуро – сказывалась подготовка Киото и чуть больший опыт, но это не делало его настолько беспомощным в сравнении с ней, как та себе представляла. — В общем, теперь ты знаешь, что у Итадори глаза на затылке и можешь использовать это в тренировках.       Она сбросила трубку.       Фушигуро глубоко втянул воздух и медленно выдохнул, успокаиваясь.       Икирё представляли собой что-то сродни астральной проекции – явление в Японии чуть более частое, чем дампиры, но всё равно достаточно редкое, чтобы в полной мере его изучить. В разные временные отрезки икирё считали то душой, выходящей на время из тела ради исполнения подавленных желаний человека, то самостоятельным духом с собственным сознанием. Он был то неотъемлемой частью духа, то полноценным «двойником» человека, и иногда, будучи неоформленным, считался «лицом в тени», позволяющим видеть больше, чем доступно обычному человеку, без поворота головы знать, что происходило за спиной.       Неудивительно, что чувствительная к энергии Маки прочувствовала подобное первой. Странно, что Фушигуро не заметил очевидного за полтора года тренировок. Или просто предпочитал всё это время игнорировать незначительные эпизоды, выбивающиеся из привычной картины контроля энергии нечистью.       С другой стороны, это всё ещё могла быть вампирская особенность, перешедшая к Итадори от половины их крови. Потомки очень долго не общались с собраниями сородичей, и Явления не могли располагать даже третью той силы, что была у вампира, уже прошедшего несколько ночей.       Мозг подкидывал воспоминания о прогулке с Сукуной до старого русла Сумиды и его глупом лавировании при ходьбе спиной вперёд.       Что-то подсказывало Фушигуро, что в записи времён основателей он будет всматриваться со всей внимательностью. Теневая картина перед ним уже приобретала понятные очертания, но стоило ещё немного раскрутить под светом собранные детали, чтобы каждая из них встала под правильным углом.

***

      Не то, чтобы у Фушигуро перед глазами был какой-то образ того, что он увидит в Тенген после того, как откроет дверь главного здания. Хотелось, конечно, надеяться на спокойный послеобеденный час и разбор старых текстов в кабинете с Итадори. Но любые представления всегда имели свойство рушиться при столкновении с реальностью. Поэтому Фушигуро ничего не ожидал. И всё равно сцена с участием главной целительницы токийского отделения… несколько шокировала. Она стояла на одном из расставленных по холлу кожаных кресел, без привычного медицинского халата, в классических джинсах и шёлковом бежевом топе, накинутом поверх чёрной облегающей кофты и со всей силы отвешивала затрещину двухметровой шпале, именовавшей себя идеальным козырем Тенген.       — Полегчало? — как ни в чём не бывало спросил Сатору, медленно разворачиваясь к подруге лицом.       — Ни на йоту, — спокойно ответила ему целительница.       Она осторожно опустилась на кресло, чтобы сесть, наклонилась к стоявшим на полу простым бежевым туфлям на небольшом каблуке и подняла одну туфлю из пары. Закинув одну ногу на другую, целительница медленно, почти лениво, обувалась. И она должна была переставить ноги, чтобы вернуться к обувке, но вместо этого она перевела взгляд в сторону Мегуми.       — Я что-то пропустил? — Фушигуро хотелось бы понимать, что происходило перед его глазами. Да, он знал, что Сатору и Иэйри Сёко были настоящими друзьями, а не просто коллегами, вынужденными делить один корпус организации, но такое поведение их двоих несколько выбивалось из того, что он привык видеть.       — Всё под контролем, — беззаботно отмахнулся Сатору свободной рукой. В зажатом кулаке другой он держал сложенные очки, которые поспешно надел сразу после своих слов.       Сёко шарила рукой по карманам джинс в поисках чего-то, чего там не оказалось. Раздосадованный щелчок языком выдавал бесполезность дальнейших поисков.       — «Всё под контролем» – это когда я могу это вылечить. — Целительница устало облокотилась на кресло. — Несколько царапин после встречи с бакэнэко… — Она начала загибать пальцы на руке. — От синяков до переломов после рейда. Брешь в потоке, — Сёко указала свободной рукой в сторону Фушигуро, — тоже куда ни шло. Энергию я восполнить могу. Но не могут целители влить обратно выпитую кровь.       Договорив, Сёко в усталом жесте зачесала назад длинные каштановые волосы той рукой, на которой до этого загибала пальцы.       — Это просто кровь, Сёко, — по растянутым слогам и драматично запрокинутой голове Мегуми понимал, что Сатору закатил глаза и старался сделать этот жест как можно более заметным. — Она восстанавливается за день или два…       Если бы целители могли использовать свои дары в противоположную сторону и причинять боль силой мысли, именно это бы и произошло с Сатору. Мегуми видел тот уровень прожигающего неверия во взгляде Сёко.       — Ты безмозглый самоубийца, Сатору, — её безэмоциональный полушёпот пугал. — А если бы что-то пошло не так?       Сатору вновь закатил глаза.       — Вот поэтому я и не хотел тебе ничего рассказывать… Ты драматизируешь.       Целительница устало вздохнула и прижала пальцы к переносице, чуть сжимая и массируя. К драматизму из них двоих склонен был Сатору. В то время как Сёко на памяти Мегуми всегда оставалась человеком, способным максимально точно дать оценку происходящему…       — Как ты вообще смог напороться на вампира? — Мегуми подводил итоги своих наблюдений. На Сатору не было никаких следов: закатанные рукава бледно-голубой рубашки открывали вид на незапятнанные предплечья, шея за распахнутым воротом тоже казалась абсолютно чистой… Но рядом была Сёко, которая жаловалась на выпитую кровь и, видимо, она успела залечить самые заметные последствия.       Оставался вопрос: «Когда?», хотя Мегуми уже знал ответ. Явление в Тайто. Судя по всему, к «месту встречи» тот всё же отправился в одиночку, из-за чего попал под голодные клыки. Чувство вины неприятно кололо в области сердца.       Вопрос привлёк внимание двух спорщиков.       — Это шмотки Сугуру? — вместо ответа уточнил Сатору и сдвинул очки к кончику носа. Движения его казались несколько заторможенными, и изменения в выражении его лица происходили медленнее.       Светлое чувство вины исчезало из настроения Фушигуро по мере того, как брови Сатору медленно, но всё выше и выше поднимались. Приспущенные стёкла давали учителю возможность не только видеть цвета окружающего мира в полной мере, но и считывать потоки ауры людей. И вместе с тем – факт того, что Мегуми зачем-то могло понадобиться использовать ободряющий дар этой ночью.       — За кого ты вообще меня принимаешь? — При мысли о том, какие варианты возможности использовать энергию ночи могли приходить в голову Сатору, Мегуми скривился с отвращением. — Мы разошлись в районе десяти, я ночевал у близняшек… Не мог уснуть, решил написать какую-то глупость… И как-то слово за слово мы с ним разговорились… Я только с рассветом понял, что дар всё это время работал…       Признаваться в том, что происходило на самом деле, казалось ещё более неловким, чем если бы Фушигуро выдал целый сборник лжи о ночных приключениях на втором свидании.       — Сатору, не мешай сыну разбираться со своими отношениями, — вступилась за него Сёко, хотя Мегуми бы очень не хотелось, чтобы она вмешивалась в этот разговор. — И лучше расскажи ему, что ты натворил.       Нехотя, но Сатору начал рассказ. О Явлении в Тайто, у парка на старом русле Сумиды. Он рассказывал так, будто сам наткнулся на это место во время прошлого патруля, вымарывая из своего рассказа факт того, что это Мегуми был тем, кто дал наводку. Сэнсэй одну за другой подтверждал построенные догадки.       В том числе – про самостоятельное устранение выползшей нежити.       — Тяжелее всего было собрать мысли в кучу и применить дар, — после пережитого Сатору позволял себе настолько небрежный тон в голосе. — Оказывается, укус не просто безболезненный, а прямо противоположно болезненному…       В словах Сатору – открытие века, которое бы заставило Фушигуро несколько раз подумать перед тем, как предлагать Сукуне свою руку для укуса. После сделанного информация от Сатору уже не вызывала никакой реакции, становилась фактом, лишённым требуемого эмоционального отклика.       — Сатору, даже не думай это повторять. — Сёко до белой кожи впивалась пальцами в обивку чёрного кожаного кресла. — Я тебя откачивать не буду.       Во взглядах между ними – слишком много понимания, которое бывало только между опытными агентами. Всё чаще начинали приходить оповещения о гибели оперативников среди их поколения.       Мегуми выбрал лучшее время для того, чтобы уйти к себе в кабинет.