Пошли покурим?

      Tear You Apart — She Wants Revenge

      Бег. Бег. Бег.       Сенку сбивает с ног мужчина в форме, который злобно что-то кричит в ответ, но не оборачивается. Прилетает локтем по зазевавшемуся затылку, и кто-то дулом автомата больно цепляет оголившуюся на спине кожу.       Сложно двигаться в противоположную сторону человеческого потока. Особенно, если его наполнением являются крепкие, натренированные мужчины, а ты всего лишь недавно оперившийся паренёк, который и школу то пока толком не закончил.       Но, тем не менее, он бежит.       Громоздкая, стальная дверь больно врезается в бок, когда невысокий, бородатый юноша выскакивает из здания и толкает Ишигами. Его зажимает между ещё двумя мужчинами, которые, не обращая внимания, двигаются к выходу и снова выталкивают Сенку наружу. Парень толкается вперёд, проскальзывает мимо чернокожего солдата и бежит по узкому, опустевшему коридору.       Ему неимоверно холодно, а ноги покрылись, кажется, тонким слоем запекающейся крови из маленьких ранок. Ишигами всё не мог понять, как оказался здесь, что конкретно делает и каким образом планы по просмотру ужастиков на ночь воплотились в жизнь, но только иным путём       Он сам оказался в кошмаре.       Сенку, пробежав по меньшей мере метров триста по прямой, выпал из распахнувшихся дверей в пустое пространство. Здесь не было ничего. Словно ангар или подземная парковка супермаркета. Приглушенный полумрак нагнетал обстановку, пряча в дымке дальние углы холодного помещения. По центру, с единственной яркой лампой, стоял блок лифта. Просто короб с одной ярко-красной кнопкой и дверьми.       Сенку выпрямился из той настороженной позы, в которую сгрупировался, попав за матовые двери. Шаг. Ещё один. Глухой звук даже босых ног в кромешной тишине вызывал чувство дискомфорта и неподдельной тревоги, но Ишигами продолжил путь, обременённый лишь тяжестью пистолета, пристёгнутого к своему бедру.       Кнопка поддалась неохотно и не с первого раза, но продавить её в конце концов удалось. Нога ступила в открывшиеся двери и затянула за собой и парня.       Большое зеркало во всю стену и снова только одна, единственная кнопка. Не было ни цифр нумерации этажей, ни других клавиш или, хотя бы, экрана.       Зеркало и неоновая кнопка.       Ишигами прошёлся взглядом по себе. Растрёпанные волосы, прорванная внизу сорочка, напуганный и взмыленный вид и садина на правой щеке. Вздох, за ним другой.       — Боишься? — обратился парень к метающемуся взгляду напротив.       Но это всего лишь отражение. Оно не ответит.       Кулак звонко ударил по клавише,и двери сомкнулись. Лифт начал опускаться, но к удивлению Ишигами его самого подбросило вверх, чуть не впечатав в проржавевший потолок. Пол резко ушёл из под ног, и сердце, в противовес телу, ухнуло в пятки и заклокотало там с натужной силой.       Бам.       Остановка. Резкая, такая же как и сброс кабинки в обстрактное пространство под этим коробчатым, незамысловатым зданием. Ишигами замечает, что его лицо с поразительной скоростью встретилось с полом, только когда скула впечатывается в грязную, песочную нижнюю пластину.       Он с кряхтением поднимается на ноги и настороженно оглядывает тёмный, пустой коридор, представший перед ним после протяжного визга разъехавшихся дверей. Оттуда на Сенку кто-то смотрит, он в этом уверен. Старый страх, в котором он никому не признается, тяжело скрываемая вина за свою безэмоциональность перед людьми, дуло пистолета направленное на него в шесть лет… обиженно-отчаянный крик Асагири…       Нечитаемый взгляд отца.       Сенку смотрит только под ноги. На пробу делает боязный шаг в неизвестность, проклиная тот момент, когда не уточнил у взбалмошной женщины детали дела в машине. Из орудий у него только пистолет, неприятно тяжелящий ногу. Ни фонарика, ни хотя бы зажигалки.       Шаг. Шаг. Шаг.       Они короткие и очень медленные. Под пристальным взглядом темноты, Сенку силится поднять полуприкрытый, левый глаз, но это, чувствуя его намерение, давит безпочвенным страхом сильнее, и карие радужки снова опускается к босым ногам.       Страшно.       И Асагири провёл здесь месяц?       Сенку было тошно уже спустя две минуты променада в холодном, тёмном коридоре.       Вспоминая смятые листы плана  у себя на коленях в полуночной темноте и свете салона, Ишигами, дойдя до развилки, повернул налево наощупь. Ноги неприятно холодил кафель, кое-где разбитый, из-за чего Сенку думал, что уже оставляет кровавый след, выдающий его по всем фронтам, но на поверку ступни лишь неприятно свербело, а крови не было вовсе.       Он идёт долго, может больше пяти-семи минут, так что уже теряется в пространстве и не помнит с какой стороны и пришёл. Один неверный шаг, разворот, взгляд не туда, и он выйдет обратно к лифту, где пути назад не будет.       Свет. Яркая вспышка слепит и заставляет вскинуть озябшие руки, заслоняя глаза. Резко, больно. Ориентация в пространстве теряется — хотя казалось бы, куда уж больше — и Ишигами обнаруживает, что выпал из плохо закрытой двери в полностью белое пространство. Подумал было, что умер в той непомерной темноте, оказавшись здесь, где любая плоскость просто не имела значения. Казалось, упрись ногой в горизонтальную поверхность и шагай дальше — гравитация тебе врагом не станет. Но в реальности его удержала маленькая — из-за перспективы и отдаления — и серая дверка впереди, что несуразно выбивалась из белого «нигде».       Здесь на него тоже кто-то смотрел. Но злее и уже не так абстрактно, учитывая, что прямо над ним, под потолком, мигал красный датчик, спрятанной где-то в стене камеры.       Сенку понял, что пока он в слепой зоне — остаётся незамеченным, но сделай хоть один единственный шаг — нахождение здесь постороннего заметят и без внимания не оставят. Он осмотрелся. Избавиться от третьих лиц наблюдателей парень тоже не мог, учитывая, что видел он только мигающий огонёк.       Пистолет оказался полезен наудивление быстро.       Ишигами отстегнул беретту с бедра, ощущая неприятный груз ответственности, пока непонятно за что. Приноровился, снял с предохранителя, прицелился. Около красной точки взгляд резал неестественный выступ. Туда то он и метил.       Бах.       Звук с отвратительным звоном отскочил от невидимых стен и ударил по перепонкам, так что Ишигами чуть ли не роняет оружие, вскидывая руки к ушам.       С первого раза не попал.       Зато лампочку разбил.       От отдачи заболели руки, и запульсировало где-то в локтях, но Сенку упрямо поднял пистолет и прицелился ещё раз. Поувереннее и не такими дрожащими пальцами надавил на курок, заранее готовый к звону в голове и ушах.       Бах.       Попал. Возможно не прямо в линзу, но достаточно искорёжил стену, чтобы перекрыть обзор.       Два поворота направо, и я буду в третьем крыле. Налево, пятая дверь по стороне с огнетушителем.       Один неуверенный шаг и… Сенку срывается на напряжённый бег до конца, до двери, хватаясь за холодную ручку, толкает её вперёд.       Тут всё тот же холодный, грязный пол — он ступнями чувствует липкие следы и мелкие камушки — но уже не так по-белому блёкло и ярко.       И после тёмной бездны и места, по описанию похожего на рай, это тускло-серое помещение не могло не радовать.       На стенах висят бланки и информационные листы, ознакамливаться с которыми времени совершенно нет, старый план эвакуации, покрытый толстым слоем пыли, а двери неестественно вдавлены внутрь.       Ишигами прислушивается.       Тихо.       Только где-то в конце очередного — уже не настолько длинного — коридора звонко тикают часы. Сенку проходит внутрь, отцепляясь от ручки, чувствует неприятную тяжесть в ногах и загнанный гул сердца в ушах.       Лучше бы здесь сновал персонал или некто абстрактный он, упомянутый Элли ранее, чем тусклый звук стрелок и абсолютное ничего, кроме них, по слуховым ощущениям. Пространство небольшое и преодолевается парнем за пять не очень размашистых шагов, и он прислушивается.       По ту сторону уже слышен чей-то беспрестанный говор, бьющиеся звуки и скрежет металлических тележек или чего-то подобного. Сенку возвращает пистолет на место и глубоко вздыхает.       «Когда окажешься в холле, — не тушуйся, — чем естественнее будет шаг и осанка, тем неприметнее ты станешь. В толпе сверстников, подогнанный под них визуально, ты быстро затеряешься, — слышит он чужой напряжённый голос у себя в голове и успокаивается. — Прикинься больным! Оприходуй какую-нибудь каталку и сделай ужасно усталый вид. Бинго! Не пойман — не вор.»       Звучит пусть и обнадёживающие, но не очень уж продуманно. Однако других вариантов у Сенку нет. Парень тихо приоткрывает легко поддавшуюся дверцу, обнаруживая, что вблизи стоят два центровых, кожаных дивана — шмыгает за один незамеченным. Снова оглядывается. Ишигами кажется, что стоит ему вытащить голову из укрытия, как в лицо упрутся несколько очень дружелюбных стволов разного калибра. Дыхание сбивается сильнее, ладони мокнут, а в голове образовывается неясный шум, давящий на виски, но Сенку его гонит, судорожно обдумывая свой следующий шаг.       У стены, в паре метров от него, одиноко стоит инвалидное кресло, и в голове всплывает образ Гена, беспечно несущегося наперегонки по коридору на таком же против какого-то пацана со сломанной ногой. Оприходовать какую-нибудь каталку уже не кажется бредовой идеей, и парень бросается вперёд.       Упал он на неё не очень удачно, ударившись о колесо и сидушку, но времени на причитания не было, так что Сенку, сжав зубы, пересаживается удобнее, пытаясь принять естественную позу.

      Корча болезненного вида рожу, парень выкатывается в лобби, пытаясь маневрировать между снующими туда сюда медсёстрами и врачами.       Куда дальше? Направо, услужливо подсказывает голова. А направо от чего?       И Сенку с ужасом осознаёт, что дальнейшего маршрута он не знает. Направо. Но дело в том, что от прохода, из которого он выпал, направо дороги нет. Там просто стена.       Только прямо или налево.       Куда–       — Эй, парень! — только этого не хватало!       К нему движется неприятного вида мужчина неопределённого возраста с очень длинной бородой, собранной в хвост.       Хвост!       Ишигами нервно выдохнул, до последнего надеясь, что слова обращены не к нему, делая вид, что не услышал или не понял, но когда человек в узких туфлях с высоким каблуком остановился около него, звук треска надежд раздался особенно отчётливо.       — Ты почему здесь?       — А? — и за эти мутно-заспанные глаза можно было бы дать Оскар.       — Из какого отделения? Тебя здесь кто оставил? — не размениваясь на любезности, грубо обратился мужчина, погладив свою бороду.       — Я… я не знаю, — он медленно и — будто-бы — ослабше поднимает на медика лицо. — Проснулся уже здесь, н-но я… я помню, синие стены... Кажется.       — Из третьего что-ль? — он поднял голову вверх, снова погладил себя за растительность на лице и задумчиво выдал. — Вряд ли, но только там синие стены. Ну?       Ишигами в ответ вопросительно уставился, сквозь полу-прикрытый, туманный взгляд.       — Поедешь в третье и проверишь, — оглянувшись, мужчина выцепил кого-то в толпе. — Рури, отвезти этого к Доктору. Потерялся, кажется.       И это имя отдало в затылке странным узнаванием.       Сенку на миг отключается и пытается вспомнить. Пробует в уме необычно знакомые р, и судорожно перебирает варианты, где мог услышать хоть что-нибудь похожее. Но голова отказывает в помощи, а сзади, сбивая, кто-то мягкими руками берётся за ручки кресла. Сенку, стараясь не выходить из образа, бросает на неё беглый взгляд — настолько, насколько мог бы это сделать человек, долго обезвоженный — и почти выдаёт себя, закашлявшись вдохом.       Длинный блонд; высокая, аккуратная фигура; вздёрнутый нос и огромные голубые глаза.       Она тоже его увидела. Тоже узнала.       Рури кивнула на брошенную вслед фразу неприятного мужчины и, не подавая виду, покатила Сенку по прямой. Туда, куда ему, вроде как, и не надо.       Оказываясь в ловушке, зверь обычно готов даже конечность себе оттяпать, лишь бы избежать смерти. Но Сенку не зверь, да и ручки-ножки ему довольно дороги.       В светлой голове быстро мечутся мысли, прикидывая, что можно сейчас сделать.       Ударить, убежать? Договориться? Молча ждать следующего поворота и окончательно заплутать в этом подземном лабиринте?       У него не было времени, не было чёткого плана, да даже банальной уверенности в успехе не оказалось. Зачем он бросился на амбразуру? Потому что его попросили. А разве не мог отказать? Ещё как мог. Почему остался? Почему здесь, сейчас?       Эту девушку он видел пару раз на дежурствах да и то — издалека. Кто она и что делает на самом деле — загадка тёмного подземелья, но даже так у Сенку не было других вариантов, кроме как молча подстраиваться под ситуацию.       Бросаться в логово тигра — глупо и опрометчиво. Но а если это и не тигр вовсе?       Ишигами ставит всё, что есть: загнанное сердце, испуганный взгляд и слепую надежду, на то, что перед ним добродушный котёнок, и блёклым шёпотом зовёт:       — Рури.       Но в ответ ему — тишина. И сердце ухает вниз, кажется не успевая вернуться на место, с прошлого раза — в лифте, и теперь рухнуло к полу откуда-то из живота. Люди исчезли совсем с прошлого поворота, и сейчас — в полном одиночестве и тишине — отчаянный, но тихий зов казался очень жалким. Сенку мог бы за это себя поругать, если бы силы оставались на что-то помимо регулировки дыхания и перепуганных в голове мыслей.       Огнетушитель в конце, у стеклянных дверей, мигнул красным боком в тусклом свете потрескивающих ламп.       Огнетушитель.       — Не говорите пожалуйста ничего, — взгляд не упал на светлую макушку перед собой, а темп движения не сбился. Сначала Сенку подумал, что от страха ему показалось. Но потом голос за спиной продолжил. — Здесь опасно. Воздержитесь от имён и делайте то, за чем пришли.       Сенку хотел открыть рот, но задохнувшись просьбой о молчании, только кивнул.       — Синие стены. Здесь содержат объекты подверженные серьёзным изменениям в ходе исследований. В красном обследуют, а в жёлтом подготавливают к экспериментам. Это как конвейер.        В синем — последний пункт?       — Я не знаю, почему вы так долго, и зачем отправили именно тебя, но… — коляска остановилась у дверей, и прежде, чем Рури толкнула их вперёд, она произнесла немного отчаяннее и умоляюще чем требовалось и было позволено. — Но я молюсь, чтобы он был в порядке и был последним. Если это не прекратится, следующей Он заберёт её.       Сенку не заставил Рури уточнять вслух, ведь было предельно прозрачно, что речь шла о Кохаку.       Но Сенку бросили в гущу событий и кто такой этот загадочный Он, один и тот же это человек с тем, которого упомянула Элли там, наверху; что продолжится то в конце концов?       Заметив его тихую заминку, Рури подтолкнула ручками коляску вперёд и просяще уточнила:       — Не думай об этом сейчас, — как будто дала сама себе совет она. — Просто вытащите его и попросите Юканэ, чтобы она не забыла про своё обещание.       Сенку кивнул, не смея открыть рот и нарушить её слепую надежду.       — По правой стороне, восьмая дверь. Сейчас она не заперта, а обход начнётся не раньше чем через час, но если уже известно о переполохе наверху, то Он окажется здесь раньше, чем ты достигнешь двери, — Рури виновато качнула плечами, когда Сенку всё-таки обернулся на неё. Она отправляла ребёнка — но куда? На смерть? Казнь? В неизвестность? В лапы опасности? О, определённо что-то из этого. Но даже чувствуя, вину, сама не могла помочь больше, чем уже это сделала. — Поторопись и… Пожалуйста будьте в безопасности.       Абсурд.       Рури сама это понимала. Быть в сохранности в лабиринте под тоннами земли над головой, преследуемые невидимым и абстрактным злом, которое ещё не обрело ни лица, ни формы — звучит, как очень плохая шутка или бредовый сон при температуре под сорок.       Но это дети. Дети, оказавшиеся здесь по неосмотрительности взрослых. Дети, которые этими самыми взрослыми не могут быть спасены и вытягивают друг друга самостоятельно. Вынуждены это делать.       — Пожалуйста, — напоследок оставляет Рури и робко отходит на шаг назад. Сенку кивает. Его обволакивает этим просящим пожеланием, и воздуха как будто становится больше в этом душном подземелье.       Ишигами кивает ещё раз — уже сам себе — и толкает больничные двери. Его встречает очередной коридор. Синие стены, серые двери, тележка с лекарствами вся в мерных стаканах. Лампы сверху потрескивают и попеременно гаснут, оживая вновь.       Нумерации на дверях нет, как и любой опознавательной информации. Любой, хоть крупицы. Чистые стены, чистые блистеры и флаконы с медикаментами, чистые двери.       Сенку теряется в неясной, ждущей тишине. На него снова устремлён взгляд. Куда-то между лопаток. Цепкий, злой и угрожающий.       Он поднимается с кресла и теперь катит его самостоятельно, оглядываясь. Но камер нет. Красных лампочек не видно — никаких выпуклостей из стен или хоть чего-то, что обличило бы слежку или то, что могло бы смотреть в спину так злобно и давяще.        Ещё шаг, и отсюда ты уже не выберешься.       Толща над головой снова давит, и Сенку прикладывает все усилия, чтобы вспомнить слова Рури и отсчитать восьмую комнату.       В каком-то напуганном бездействии Сенку останавливается перед дверью. Он дошёл сюда, пережив четыре момента, которые в своей жизни постарается не вспоминать даже в самых страшных кошмарах — ухнувший вниз лифт; комната, похожая на рай, но в действительности больше походящая на ловушку дьявола; неприятный мужчина в остроносых ботинках, поймавший его в самый неподходящий момент; умолкнувшая после зова Рури, почти убедившая его молчанием, что является никак уж не помощником — всё пронеслось воспоминаниями перед напряжённым, адреналиновым взглядом, силясь быть стёртым из головы как можно быстрее.       Но что дальше?       За тонкой перегородкой Ген? Или что-то иное? Может кто-то другой, а Асагири вовсе здесь и не было никогда?       Тут Сенку и понимает, что безбожно и — непозволительно сейчас — медлит, боясь увидеть, что там внутри. У него нет времени. Он окажется здесь, быстрее, чем ты достигнешь двери.       Но вот он стоит перед комнатой, а Его всё нет.       Сенку тягуче сглатывает и касается пальцами ледяной ручки. Они здесь все холодные или это его от страха бьёт жаркой лихорадкой?       Надави и открой. Но Сенку не может. Опускает всю кисть и накрывает её второй рукой, но они обе не слушаются. Ишигами начинает паниковать, но вспоминает, что даже на это нет времени, и резко толкает дверь вперёд.       Здесь свет тусклее, но это не мешает ему, увидев, отшатнуться назад в спасительную пустоту коридоре.       Трубки. Трубки. Трубки. Катетер. Аппарат ИВЛ. Датчик. Трубка. Датчик. Катетер. Катетер. Датчик.       Трубка.       Трубка.       Датчик.       Трубка.       По меньшей мере семь экранов с данными, но Сенку не уверен, что сосчитал правильно. Ноги не слушаются, не пересекают порог, и Ишигами злится на себя за промедление и то, что не может отвести взгляд.       Ген, весь в узлах проводов и запутанных трубках, с кислородной маской на лице и иглами капельниц, выглядывающих из ног и рук, где-то даже по две. Он, кажется, вовсе и не дышит, но пищащий аппарат упрямо показывает ровный пульс под восемьдесят, а линия кардиограммы устало кривится новыми завитками.       Шаг. Ещё один. Они ломаные и топорные. На не гнущихся ногах. И Сенку выглядит как плохо сделанная и уже сломанная, деревянная игрушка кукловода, у которой оборвались несколько лесок. Но он упрямо ступает, пусть и с трясущимся внутри криком, который парень выпустить не может. Слишком опрометчиво.       Он подталкивает одной рукой коляску и подходит справа к койке, поражаясь, как за этим сгустков машин и пластика сумел разглядеть настолько крошечного Асагири. Он будто высох и уменьшился. Щёки впали, разрезая острыми скулам когда-то круглое лицо. Губы истончились, а из-за бледности, пропадали с лица вовсе. Глаза затерялись в тёмных кругах под ними, а подбородок угловато и неестественно топорщился.       Ишигами выдохнул. Прогнал паническое наваждение. Постарался перестать таращиться, но это плохо выходило, и он просто отвернулся.       Он окажется здесь, быстрее, чем ты достигнешь двери.       У них мало времени. У него. Если оно вообще было. Хотя бы пара лишних минут.       Отключение от ИВЛ занимает по меньшей мере десять дней, но у них не было и десяти минут. Ишигами огляделся. Вытащить иглы — больно и, если принудительно — неправильно, но вариантов не оставалось — открепить датчики казалось раем, после выуживания катетеров из чужих вен. Но ИВЛ. Воздух. Его нельзя просто отключить.       Перевести в спонтанный режим вдохов-выдохов на три дня — самое быстрое и опасное из возможного.       Но нет времени.       Теоретически, Сенку, мог бы убить Гена раньше, — чем это сделало бы истощение, — когда начал беспорядочно тыкать на аппарат, а потом аккуратно снимать маску, вытягивая эндотрахеальную трубку, глубоко засевшую во рту.       Руки тряслись, а пальцы холодели. Тело било паникой, и всего его охватила адреналиновые дрожь, которая уходить и вовсе не собиралась. Сенку с широко раскрытыми глазами, боязно, но внимательно наблюдал, как тонкий, длинный шлаг выходит у Гена изо рта, сдерживая тошноту. Он хотел зажмуриться, отвернуться, но негнущиеся пальцы и руки, одеревенев, не позволяли ему этого.       И он смотрел.       Когда тело стало относительно свободным, и Ишигами откинул от него одеяло, картина в который раз поразила, что пришлось застыть на долгие пять секунд. Высохшие руки, истончившиеся ноги и выпирающие колени. Асагири всегда был худым и тощим, может даже болел дистрофией, но то, что Сенку видел сейчас — хотел забыть мгновенно, но уже никогда не сможет — поразило до дрогнувших поджилков.       Сенку топорным взглядом обшарил комнату и наткнулся на устроенные вряд у стены кислородные баллоны.       Он окажется здесь, быстрее, чем ты достигнешь двери.       Ишигами пришёл в себя, когда натягивал на болезненно лёгкую голову дыхательную маску и, повернув вентиль, пустил кислород.       Водрузить хрупкое тело на коляску оказалось проще, но страшнее, чем он представлял. Ген кажется не весил и двадцати килограммов, а руки безвольно свисали с подлокотников к полу. Он выглядел таким хрупким и тонким, что Сенку сначала побоялся ставить на колени болон с воздухом, боясь раздавить ноги его весом.       Обратный путь легче не казался, но теперь Сенку хотя бы знал, куда идти.       Точно знал.       Выйти из синего, повернуть направо, потом налево, обойти лобби с внешнего коридора, на этот раз пропустить белую комнату-ловушку и в темноте добраться до лифта с другого прохода.       Они обогнут все предположительно людные места, выходя к шахте.       Это в безопасном, идеальном варианте. Сенку надеялся, что именно он им и попадётся в ближайшие полчаса-час побега.       Тело на кресле не шевелилось, и Сенку только опасливо смотрел за чужим дыханием, каждый раз вздрагивая, когда Ген пропускал вдох-выдох, и маска не запотевала, напрягая Ишигами снова и снова.       Сенку шагнул вперёд, покидая тусклое, холодное пространство, погрузившееся в тишину, где больше не звучали датчики и шум аппаратов. Он выкатил кресло в серый, плохо освещённый коридоре, избавляясь от синего на периферии зрения и уже увереннее прибавил шагу.       Полчаса — слишком долго. Час уже сулил им неприятности, так что Сенку срывается на бег, стараясь сильно не трясти руками и коляской. Кислородный болон при каждом шаге бьётся о металлический подлокотник, ударяя по ушам неясной трелью отсчёта, и Ишигами только ускоряется, не в силах остановиться и переложить его.       Первый поворот мягко окатил успокаивающей волной, сбавляя количество адреналина в крови, и Сенку наконец почувствовал усталость в деревянных ногах, грузно бегущих по кафельному полу.       Когда он топорно вошёл в поворот коляской во второй раз, следом заворачивая сам, около уха что-то быстро просвистело.       Что-то ударилось об угол за ним. А потом ещё и ещё.       Осознание заставило вцепиться в ручки до побелевших пальцев и ускориться. Настолько, насколько он мог. Бежать босиком по холодной плитке с плохо маневрируемым грузом оказалось слишком тяжело, но засвистевшие по стенам уже где-то сзади, вдалеке, пули прибавили ему скорости спринтера.       В немых, безлюдных коридорах лампы работали через раз, и Ишигами нырял в эту темноту, надеясь на укрытие, но без конца утверждался в том, что стрелку необязательно его видеть, чтобы попадать в поразительной близости от раскрасневшихся пяток.       С ним игрались.       Знали, что уйти парень не сможет, а от того и не стреляли на поражение.       Запугивали.       По лодыжке чиркнуло горячей, режущей болью, прежде чем Сенку не впихнул себя и Гена в новые двери, в пустой внешний коридор лобби, почти разбивая стеклянные двери подножкой коляски. Он выровнялся и ускорился, сорвавшись на бег.

Sister — She Wants Revenge

      Бег. Бег. Бег.       Шаг. Затем ещё.       Один размашистый.       Один неловкий из-за подкосившихся колен.       Ещё один.       Скрип колёс.       Сознание не чувствовало опасности. Пока не поняло, что конкретно случилось и почему по правой ноге течёт что-то вязкое и тёплое? Почему остаются, словно хлебные крошки, кровавые следы одной из ног? Почему даже неосознанно, но тело продолжало двигаться? Даже без сил и толковой координации.       Ещё шаг.       Здесь совсем не было света, а простая прямота коридора изогнулась в полукруг, так что Сенку врезался коляской, прямо в подвернувшуюся не во время стену. Ему пришлось развернуть Гена лицом, уперев спинку в серый бетон, умостить руки на подлокотниках, чтобы отдышаться, и поднял глаза для проверки маски и болона.       Ген смотрел на него.       Очень слабо. Своими провалившимися серыми глазами, которые, казалось, выцвели в непонятный прозрачно-блёклый туман. Смотрел устало, но ясно. Ресницы подрагивали, и было видно, каких усилий ему стоит держать их в таком положении или просто оставаться в сознании.       — Ген…       Тишина, испугавшись звука голоса, расступилась и дала им немного воздуха. Уже не казалось, что она — тёмная и тяжёлая — облепила их со всех сторон, окружая и запирая. Она отшагнула на пару метров, но этого хватило, чтобы Сенку наконец перестал испуганно трясти руками просто так, убирая тремор.       — Эй, Ген, — еле слышно, осипшим голосом, так тихо, что в полуметре его слова растворились в дымке осязаемой темноты.       Сенку наклонился ближе, чтобы удостовериться, что ему не кажется. Глаза смотрели на него, а губы в ответ старались слабо шевелиться, но иссохшая кожа этого не позволяла, а голоса не было и вовсе. Он застрял где-то в горле, слишком слабый, чтобы вырваться и обратить мысли в слова.       Ишигами не стал напирать.       — Потерпи, ладно?       Ответа ждать не пришлось, потому что он бы не последовал. Вместо слов, Сенку услышал, как в дребезги рассыпалось стекло.       Бам.       Снова что-то оказалось слишком близко к его уху, и Сенку рефлекторно двинулся в противоположном направлении, прихватывая коляску за ручки.       Выстрел.       Бам. Рассыпалась бетонная крошка от угла извилистого коридора, царапая ноги пробежавшему по ней Сенку. Его нагоняли. Этот кто-то — мог это быть Он, испугавший Рури? Или он, о ком Элли бегло и невнятно упомянула? Он, лица которого представить даже не мог? — преследовал теперь, загоняя, упорно и напористо.       Как будто время кончалось или появились новые переменные. Как будто дикий зверь наконец наигрался, и наступило время обеда. Сенку не знал, да и думать об этом сейчас было некогода в уклонениях от пуль. Кто-то, наступая на пятки, злился, но не мазал. Плечо жгло, а выстрел в бедро провоцировал мешающую хромоту. Замедляющую. Сердце от страха и бега заглушило любые звуки. Даже если Ген наконец смог сказать ему хоть слово, Сенку это наверняка не услышал.       Интересно, что бы сейчас бубнил? Матерился бы много или верещал опять. ПоносИл бы и медленного Сенку и назойливого, настырного стрелка на чём свет стоит.       Ишигами отчего-то улыбнулся, но поздно спохватившись и зацепив край стены, вбежал в самую тёмную часть здания.       Путь к шахте.       Здесь вообще не было света, ни слабой лампочки, ни крошечного, блёклого окошка. Сюда он шёл наощупь, боязно передвигаясь маленькими шажками. Сейчас же убегал от ухающих звуков оружия и ударов собственного сердца размашистыми шагами, толкая перед собой коляску с кренящимся Геном, который на каждом повороте норовил упасть или вылететь.       Бум. Бум. Бум.       Уже не разбирал выстрелы это или набат пульса в голове. Ничего кроме них попросту не было, и мир вдруг сузился до тактильных ощущений ручек под пальцами и однотипных звуков. И в этот замкнутый, повторяющийся круговорот слабо дребезжащей полоской ворвался…       Свет.       Тусклый свет от дверей. От кабинки лифта. И Сенку ускорился ещё, позабыв про гудящие ступни, про уставшие ноги, про то, что тело его быстрее передвигаться уже не могло.       Он втолкал кресло, путаясь в ногах, завалился вперёд и тут же отшатнулся. На секунду Сенку испугался, что переломал Гену ноги, слишком сильно на него навалившись, но эта мысль ускользнула быстро из-за нехватки драгоценного времени.       — Стоять! — прежде, чем случилось ещё хоть что-то, Сенку вскину сорванный с бедра пистолет на преследователя. — Пацан!       Загнанный, мечущийся взгляд, трясущиеся руки, слабо схватившие оружие и подкашивающиеся ноги. Но он готов был бороться. Хоть секунду. Две. Он выиграет их. Тело двигается неосознанно и спонтанно. Он стреляет наугад в показавшийся силуэт.       В лифте мало места. Кресло само по себе еле влезает.       Два раза? Заезд в две стороны?       Нет, на это не хватит времени.       — Пистолет на пол! — грозный, тяжёлый голос облачился вместе с вышедшим из дымки обладателем. Высокий, большой мужчина. Блондин. Сигарета в зубах и недовольные, подведённые глаза. — И ногой отопни в сторону! Сейчас!       Крик. Сенку почти подчиняется.       Он действительно собирается стрелять в человека? Нет, защищаться? Он действительно станет?       Что ты будешь делать? Что будешь делать, если захочешь сражаться?       Бам.       Тело бесконтрольно двигается вперёд — один шаг — палец на курке непослушно гнётся, выходит топорно и неуклюже. Выстрел наугад. Шаг назад и быстрое нажатие на кнопку. Пришлось вдавиться в Гена безбоязно, сейчас на раздумья не было времени и возможности.       — Пацан!       Бам. Бам. Бам.       Беспорядочная очередь полетела в закрывающиеся двери. Вслепую, без цели. Ишигами хотел только защищаться.       Стены лифта загудели. Они поднимались. Быстро. Ген болезненно застонал, еле слышно, до ужаса слабо и больше рефлекторно, чем осознанно. Сенку, опомнившись, отвернулся от двери, в которую пялился, после того, как звуки выстрелов и с той стороны утихли, и отшатнулся, вдавившись в стену, чтоб не нажимать на Гена.       — Эй, — на зов глаз не подняли, но голова еле заметно отклонилась. Не кивок, этот жест можно было бы принять и за простой инертный перекат, но Сенку знал, это точно было знаком Гена. — Ты…       Он хотел сказать что-то вроде — ты в порядке — но язык не повернулся, и Ишигами только выдавил слабым голосом:       — Живой.       Голова снова наклонилась. Миллиметровое движение, но уже второе, так что и на совпадение уже не спишешь. Зная Гена, тот наверняка послал его в самые далёкие страны, так что Сенку только нервно усмехнулся.       Их пошатнуло, когда лифт резко остановился и встряхнулся. Двери слишком медленно, нехотя разъехались, а Сенку только и ждавший этого, выпихнул Гена наружу. На этом подобии подземной парковки было всё так же тихо, как и внизу.       Иди. Не останавливайся. Дыши.       Колёса заскрипели.       Они преодолевают всё пространство настолько быстро, насколько могут это сделать изрезанные, уставшие ноги Сенку.       Но за закрытой дверью всё обстоит диаметрально противоположно тому гнетущему подземелью.

The Kill — Thirty Seconds To Mars

      Деревья у кромки поляны охвачены огнём. На земле грудами лежат люди — свои, чужие? — Сенку разобрать не смог. Вертолёт всё ещё кружит сверху, заглушая неясную, смазанную брань и крики. Автоматная очередь. Вдалеке его кажется окликают по имени, но царит такой хаос, что Сенку не уверен ни в этом наваждении, ни в том, как действительно его зовут.       Это ад?       Полыхающий, болезненно яркий, но чёрный, заполонённый криками боли и отчаяния, сливающимися с оружейными очередями и винтовыми звуками вертолёта.       Он наверняка бы так и выглядел. По крайней мере, Сенку запомнит именно так.       — Ген, — осипше окликает Асагири он, и не надеясь на ответ.       Что нужно было сделать? Куда дальше? Отсюда не выбраться, услужливо подсказывает сознание. И что теперь? Что-то же было. План. План! Элли заставила прогнать его тысячу и один раз! Там было что-то ещё! Что-то, что забыл.       Было…       Был…       Фургон!       — Ген, фургон! — как будто Асагири бы мог ему подсказать.       Забрался под шумок, вытащил его, — лучше на коляске вывози, мы не знаем в каком Ген состоянии, — у тебя целых два лифта на выбор. У третьего выхода с северной стороны ждут люди и фургон. Если нужно, то в ручках у тебя моя любимица. Пользуйся, не стесняйся, — всплыли в голове слова Элли.       Третий выход… Северная сторона. А где эта сторона?!       Сенку усиленно катит — проталкивает — кресло по промёрзшей земле, судорожно вспоминая. Заходил он в эту дверь на западе, вышли они из неё же. Значит… значит им нужно повернуть за угол! Ишигами стиснув зубы, из последних сил продолжает путь, молясь, что не ошибся.       Здесь относительно тихо — люди пока не добрались, но деревья уже полыхают.       И ничего… Одни охваченные огнём стволы и кроны… Ни фургона, ни людей. Сенку испуганно оглядывается. Третий выход. Сзади здания арками устроились пять погрузочных выезда для машин. Ишигами, опомнившись, судорожно перехватывает кресло и тащит его за собой. Везти сил уже нет, и он идёт впереди, еле шевеля ногами, подтягивает Гена за собой. Колёса врезаются в неровную землю, застревают.       Дойти.       Кресло не поддаётся. Как не тяни, оно увязло. Ген еле морщится, будто лицо задело резкой судорогой. Сенку оглядывается, улавливая это секундное движение, и не удерживается на ногах. Падает.       Ком больно дерёт в горле, и он уже готов заплакать. Так по-детски и так по-человечески бессильно. Отчаянно. Десять метров до третьего выхода. Это его обычные пятнадцать шагов.       Вставай.       Сенку упирается в землю, подтягивает ноги к груди, но они совсем онемели и не слушаются. Он больно щипает.       Вставай!       Пальцы прорывают почву, а взгляд поднимается на Гена. Тот не смотрит, его веки опущены, он потерял сознание. Просто. Но Сенку кажется, что он и не дышит вовсе.       Вставай!!!       Всё, что было: силы на вдохи-выдохи, моргание и остальную сейчас бесполезную энергию, он вкладывает в пару совсем слабых рывков, поднимается. Его не хватит на то, чтобы вытащит увязшие колёса, но на то чтобы поднять…       Нет времени думать! Бери — делай!       Сенку стягивает маску и откидывает — отталкивает, потому что нет сил — кислородный болон, стягивает Гена с коляски. Сам еле стоит, но взгружает Асагири себе на дрожащие плечи, перехватывая руки спереди замёрзшими пальцами и вцепляется так, что наверняка придётся отдирать силой.       Шаг. Шаг. Шаг.       Ещё немного. Вот уже арка третьего выглядывает своими внутренностями.       Шевеление. Силуэты.       Сенку действительно кажется, что он сейчас разревётся — хотя может и уже, своё тело он сейчас слабо контролировал — облегчение накатывает неясной волной, но расслабиться себе Ишигами не даёт — упадёт снова.       — Сенку! — теперь уже чётко, не похожее на наваждение или галлюцинацию, его имя. — Твою мать!       К нему кто-то бежит. Он не особо видит, скорее ощущает подсознательно. Если в них снова будут стрелять, Сенку действительно просто сдастся. Он делает ещё шаг, вцепившись в Гена. И плевать, что ноги босые, насквозь продувает ледяной ветер, а пистолет он где-то потерял — то ли в лифте, то ли пока падал — сил нет различать эти, сейчас, мелкие факторы. Мир сузился до мышц в ногах и того, как ими передвигать. Асагири волочится за ним безвольным мешком, груз которого на последних движениях кажется неподъёмной тяжестью.       — Ишигами! — женский голос, но он его не различает.       Падает.       — Блять!       Он знает, что не дошёл, сколько конкретно — вот об этом не в курсе. Энергии злиться на себя нет, как и на отчаяние или любую другую эмоцию свойственную этой ситуации. Он просто упал. Просто утянул за собой Гена, который и не дышит наверняка уже совсем. Глаза не открыть — веки вдруг стали чугунными, а правый глаз вообще залило кровью из рассечённой брови.       Когда и успел?       Рядом на колени кто-то падает. Сначала переволакивают Гена — это Сенку понимает, когда с него будто бы снимают бетонный блок со сваями, а потом переворачивают на спину и его.       — Сенку! — она настырно кричит, но сколько бы не взывала — Ишигами хмыкать — вряд ли он ответит. Серьёзно, хватит. — Сенку, открывай глаза! Ты меня слышишь?       После пары постукиваний по щекам и настойчивой тряски, из-за которой Сенку затошнило, он всё-таки открыл один чистый глаз, чтобы от него наконец отстали.       — Живой! — о, так это Элли. — Сукин сын! Напугал. Ты справился! Слышишь? Справился! Хуёво — да, но справился!       О…       Его берут под руки и, кажется куда-то перекладывают. Несут. Снова перекладывают.       Хуёво — да, но справился!       О! Да пошла ты…

***

Metamorphosis — emi

      Ген слабо соображает, но всё-таки берёт себя в руки и начинает вспоминать. Что-то очень важное. Он видел… слышал. Оно ускользнуло из памяти, как будто не было вовсе ничего. Но запястья холодят чьи-то пальцы, а от хватки кисти немеют. Ему холодно — вернее, холоднее чем обычно — и сыро, влажно. В затхлых комнатах вряд ли вообще была хоть капля воды. Ген и забыл какая она на вкус. И еду забыл. Да какая еда, когда тебе осталось только вспоминать, как выглядит небо?       Справа чувствуется шевеление, и Ген напрягается. Его поднимали, везли, толкали, тащили, роняли. Эти ощущения он помнит. Как-то смутно. Как через толщу воды проходят звуки, а картинка яркими пятнами плывёт перед глазами, но в одно целое никак не соберётся.       Шуршат пакетом прямо у его уха, а дорога внизу трясётся. Опять везут?       Но куда? И кто?       Он хочет открыть глаза и посмотреть, но веки будто кто-то слепил вместе ресницами. Яблоки под ними слезятся от неясного раздражения — как если бы там застряла ресничка — силясь растворить клей. Но не получается.       — Ген.       Голос. Знакомый, но чужой. Такой отзывается в голове, эхом разносится внутри по органам, но отдаёт неясной обидой. Немного злой, но это от усталости.       — Ген, открой глаза.       Асагири бы и рад, да вот ему кто-то кладёт ладонь прямо на лицо, мягко массируя веки. Это не больно, но Гену неприятно. Хочется оттолкнуть, но слабая рука не слушается. Только покалывает онемением, но не поднимается.       — Ген.       Уже требовательнее и чуть с нажимом, но он не придаёт этому какого-то серьёзного значения. Уже и сам начинает раздражаться от непослушных конечностей и отключённых мышц.       — Я знаю, ты уже не спишь. Открой глаза. Дай я посмотрю, — он смягчился, будто соглашаясь на медленные правила игры. — Слёзы всё текут. Давай помогу.       И Гена понемногу отпускает. Сначала он чувствует пальцы рук, потом ноги целиком и уже может поворачивать головой. Он лежит на чём-то узком и неудобном, развернёшься — упадёшь. Мельком сила возвращается в руки, а холодные иголки по-немногу уходят. Грудь освобождает от тяжести, и дышать сразу становится легче. Клей с ресниц и вовсе внезапно схлынул. Контроль возвращается в тело, шаг за шагом, но вот он уже может разомкнуть губы.       Будто ему разрешили.       — Ген.       Асагири открывает глаза. Сначала щурится — яркий свет сверху, как специально, направлен точно ему в лицо — потом понемногу шарит взглядом по обстановке вокруг. Неудобное под ним трепыхается, подскакивает и виляет из стороны в сторону. Они бегут? Может едут?       Вокруг — там где они, наверное всё же, едут — всё синее. Асагири не может различить другого цвета. А когда наконец натыкается взглядом на обладателя зовущего его голоса, то задушено издаёт неясный звук, похожий на всхлип.       — Доброе утро, Ген, — Ксено держится рядом с каталкой, на которой Асагири — в очередной раз — везут в камеру. — Сегодня ты долго просыпался.       И Гену хочется закричать. Вскочить с койки, выдернуть капельницу, которую он сейчас только нашёл глазами, спотыкаясь, снова попробовать сбежать. Наверняка у лифта его опять перехватит Снайдер, а двери безбожно издевательски закроются прямо перед носом, напоследок мигнув белой пустотой кабины. Его опять пропустят через Белую комнату для дезинфекции.       Снова. Снова. Снова.       Но он хотя бы попытается.       — Ты какой-то напуганный, — Ксено хмыкнул, прибавляя шаг в прямом коридоре. — Просыпался долго, а вот спал недостаточно. Подремли ещё.       Медсестра, следующая сзади, кивнула и добавила что-то в капельницу.       Ген хотел подскочить с телом, наконец вернувшем силу и хоть какую-нибудь энергию, но не успел. Доктор перед глазами начал расплываться в цветасто-синем мареве, а виноватый прищур девушки и вовсе смешался с вездесущим цветом этих проклятых стен.       А потом синий ушёл.       Его поглотила темнота.

***

Ozin Gana — MOLDANAZAR

      — Ген!       Асагири слабо соображает, но всё-таки берёт себя в руки и начинает вспоминать. Что-то очень важное. Он видел… слышал. Оно ускользнуло из памяти, как будто не было вовсе ничего. Но запястья холодят чьи-то пальцы, а от хватки кисти немеют. Ему холодно — вернее, холоднее чем обычно — и сыро, влажно. В затхлых комнатах вряд ли вообще была хоть капля воды. Ген и забыл какая она на вкус. И еду забыл. Да какая еда, когда тебе осталось только вспоминать, как выглядит небо?       Справа чувствуется шевеление, и Ген напрягается. Его поднимали, везли, толкали, тащили, роняли. Эти ощущения он помнит. Как-то смутно, как через толщу воды проходят звуки, а картинка яркими пятнами плывёт перед глазами, но в одно целое никак не соберётся.       Шуршат пакетом прямо у его уха, а дорога внизу трясётся. Опять везут?       Но куда? И кто?       Он хочет открыть глаза и посмотреть, но веки будто кто-то слепил вместе ресницами. Яблоки под ними слезятся от неясного раздражения — как если бы там застряла ресничка — силясь растворить клей. Но не получается.       — Ген, — его трясут настойчиво и в имени долго и упрямо растягивают единственную гласную. — Асагири, твою мать...       Ген вроде как морщится, но так плохо контролирует тело, что навряд ли понял, что брови сошлись недовольной дугой, а губы, треснув, искривились в раздражении. Он хочет открыть рот, сказать, чтоб его оставили в покое, но язык насухо прилип к нёбу, а челюсть вроде как свело, и разомкнуть зубы не получается. Ген мычит. Хотел отмахнуться, но рука рухнула на мягкое одеяло и ослабла.       Мягкое. Одеяло.       — Хорош придуриваться, — за плечи подняли и ко рту поднесли стакан с водой. Она влилась в стиснутый капкан и, наконец, позволила языку отстать от нёба. Ген закашлялся, но напугано начал приходить в себя, не понимая по причине чего его так настырно тормошат и требуют внимания. — Ты уже не спишь, я вижу.       Асагири с усилием приоткрывает один глаз. До щёлочки. Хмурится, хотя в помещении царит полумрак, и только лампа где-то за спиной будившего подсвечивает темноту и его силуэт. Гену кажется, что в глаза ему не то что песка насыпали, скорее бетонную крошку под веки загнали. От этого он плачет. Слёзы текут не от раздражения белка, а прямо таки от боли света, наконец коснувшегося его глаз.       — Вот, — две руки опускают его за острые плечи на поднятую подушку, а боль следом врывается и во второй глаз, и в позвоночник. — Потихоньку…       От расправленной спины начало сводить лёгкие. Асагири содрогнулся в болезненном кашле, сопровождаемом стонами, и ему, наверное, следовало всё же лежать и пока вовсе не двигаться.       Силуэт молча подождал, пока припадок пройдёт и снова предложил воды, теперь уже своими поднимая истончившиеся чужие руки, цепляя худыми пальцами края кружки и, придержав, поднёс к иссохшим губами.       — Ты молодец, — как-то грустно и неопределённо произнёс силуэт. — Ген, ты молодец.       Асагири всё ещё страшно, но на сильные эмоции и адреналин энергии не находится, и он просто тихо и слабо паникует где-то внутри собственного организма, пытаясь понять кто перед ним — друг, враг? — и снова фокусирует замыленный взгляд.       Силуэт небольшой, но точно крупнее Ксено, всплывшего моментально перед глазами; у него светлые, отросшие волосы, вздёрнутый нос и массивные скулы. Хитрые, но большие глаза.       — Ну? — фигура подаётся вперёд, требуя чего-то карими глазами с немой надеждой. — Узнаёшь?       На нём красная джерси и брякающая от любого движения цепь. Волосы забраны двумя заколками по бокам, и из-за этого светлая чёлка смешно топорщится вперёд. В слабом свете тусклой лампы блеснула серьга.       — Ген, — мозг ударило узнаванием, но бесполезное тело, уже уставшее, не выдало никакого, даже подобия, удивлённой реакции. — Ау? Не отключайся!       — Рюс… — скорее губами, чем голосом прошелестел Ген, но его поняли.       — Слава Посейдону! Асагири? Чё за херня? — Нанами перед ним, в домашней одежде, с патчами под глазами — один из которых сполз от его движений почти на челюсть — с забранными, сырыми волосами, немного напуганный и взволнованный, но не пойми от чего, радостный. — Какой же ты… Арх! Я не могу.       Он встал и навернул пару кругов в узком пространстве между кроватями. Потоптался, дёрнулся и громко вздохнул, что-то вспомнив. Тут же сорвался с места, оставив Гена как попало — завалившегося на бок, скрюченного и обессиленного. Асагири, сморщившись, попытался сделать пару глубоких вдохов-выдохов, которые отозвались болью в лёгких, будто те не могли до конца раскрыться. Он прошёлся ещё мутными глазами по комнате и с неясным удовлетворением заметил, что прежде её никогда не видел. Небольшая — помещались только две большие, узко составленные кровати, тумбочка и письменный стол со стулом у двери, под плазмой на стене ютился низкий комод с кучей проводов и громоздким пультом. Пространство, заставленное двумя чемоданами, забросанное развороченными внутренностями аптечки и раскиданной одеждой, ещё больше сужая, скрадывая комнату до крошечных размеров. Из-за балконной двери дуло, развивая прозрачную занавеску, закрывая половину стены с фотографиями, которые Ген разглядеть не смог.       Когда Асагири бросил взгляд на соседнюю кровать, смятую и захламлённую, дверь скрипуче открылась.       — Проснулся, я же говорил! — Рюсуй, слишком энергичный, подпрыгнултак, что из-за его движений у Гена начало ломить в висках. — Анэ-сан!       В узком проёме показалось три головы помимо Рюсую, но Ген не уверен — зрение смешивало всё в смутные пятнистые картинки. Серьёзные, напряжённые глаза разного цвета; вторящие им два голубых и недовольная, скованная эмоциями копна тёмных волос.       Элли прошла жёстким шагом внутрь, и теперь, когда в узком помещении толпится кто-то вроде неё и Кохаку, сопровождаемые большими плечами Рюсуя и Цукасы, комната вообще поглотила свободное пространство. Элли упала рядом, совсем на край кровати, и недовольное зыркнула на Нанами, когда поднимала накренившегося Гена, выравнивая. Тонкие пальцы в серебряных кольцах бережно налили воды в гранёный стакан и помогли Гену попить.       — О Ками-сама, благодарю, — задушенным шёпотом выдавила она и уткнулась Гену в лоб своим. Искусанными губами поцеловала его в висок и снова вернулась ко лбу. — Слава Богу.       Кажется она заплакала… Ген не особо разобрал, но ему на устроенные на коленях руки закупали мелкие сгустки чужого облегчения. Он подался вперёд, навстречу, и тут она громко всхлипнула, перехватывая бессильные пальцы своими, переплетая. Громкие всхлипы не заглушили надрывный вдох сзади, обладателя которого Асагири видеть не мог, но на периферии угадывал силуэт Кохаку, вцепившуюся в предплечье Цукасы, хмурившегося густыми бровями, побелевшими пальцами, прикрыв лицо ладонью. Нанами поутих до того, что Ген перестал замечать его вездесущую ауру.       — Слава Богу, — дрожащими руками она поднесла его кисти к губам и моляще поцеловала. Ещё и ещё. Кажется, Элли хотела перехватить его, обнять, но боялась сломать. — Спасибо, Ками-сама…       Ген хотел успокоить её. Никогда не любил Эллины слёзы, хоть и видел сейчас только третий раз. Они её всегда ломали, и Ген ненавидел, что стал этого причиной. Сил не хватало, чтобы добраться до её сырых глаз, но он перекинул дрожащая руку девушке за шею и слабо — будто падая — накренился вперёд. Элли разразилась ещё большим всхлипом.       Подумать только… Когда Сенку упал в паре метров от неё, а Элли, не успевшая его подхватить, проклинала свои медленные ноги, она не так испугалась, как сейчас. Когда в фургоне Ген засвистел от недостатка кислорода, не в силах вздохнуть. Когда они меняли машину три раза, прячась от преследования. Когда они перекладывали Асагири с койки на койку в новый фургон, а он ничего и вовсе не весил. Когда очнулся Сенку и на дрожащих ногах еле дошёл в движущейся машине, а потом снова рухнул в обморок у каталки Гена. Когда вывозила — практически выкрадывала — других детей из их домов в ночи. Когда они вернулись сюда и не смогли найти живого места, чтобы поставить капельницу. Когда извели всю аптечку, обматывая тонкие конечности бинтами.       Когда. Когда. Когда.       Всё это время, когда она не могла позволить себе тратить время и силы на бесполезные слёзы и рыдания и хладнокровно обследовала иссохшее тело, залечивая, замазывая, заматывая его, Элли только вздыхала и продолжала спасительный и нужный, повторяющийся из раза в раз ритуал. Обмыть, замазать, залепить или замотать.       Сейчас всё, что копилось, лавиной обрушилось на присутствующих, и каждый, кажется ощутил её боль.       Не материнскую, но гораздо более сильную и родную.       Всхлипы поутихли, и Юканэ, поборов слабость, отстранилась. Они все собрались, отступив от уже привычного напряжения, и спокойно, но немного дёргано расселись по свободным местам. Кохаку — на стул, Цукаса встал за ней, а Нанами, освободив девушке с Геном пространства отошёл и уместился на захламлённый стол.       — С… — голос не слушался, раздражая Асагири, и он, хотел было нахмурить брови, но перенаправил энергию к губам, слабо просвистев. — Сигарету…       — Не, ну это точно Ген, — невесело хохотал Рисую. — Бро, ты дышишь еле-еле…       Но он запнулся, когда увидел женскую руку, притягивающую пачку.       — Анэ-сан! — вторя рюсуевскому осуждению, Цукаса броском оказался у кровати и перехватил запястье. Гену осталось только бессильно за этим наблюдать.       — Парень…       — Вы сами прекрасно знаете, что так лучше не делать, — не поддался на угрозу он. — Его лёгкие…

      — В том-то и проблема, — с нажимом, но блёкло огрызнулась Элли. — Они в порядке.       Повисло молчание. Цукаса не намеревался отступать, но уже видел, что сделать ничего не сможет.       — Пожалуйста, — попросил Нанами, слезая одной ногой со стола. — Это так, но… разве подобное будет проблемой?       — Я не знаю! — рявкнула девушка, и Кохаку на стуле подскочила, ножками заскрипев по полу. — Не знаю почему именно так! Что-то произошло, пошло не так? Лёгкие — это побочка или следствие эксперимента этого ненормального?! Я не знаю…       Голова виновато качнулась вниз кудрями, пряча глаза за густой стеной. Цукаса держал её руку, повисшую бессильно, перегнувшись через кровать. Нанами застыл, так и не опустившись на пол целиком, а Кохаку рывком поднялась, сама испугавшись своей резкости:       — Ребят, — она начала, неуверенная в своей правоте, но твёрдо затем ступившая вперёд, опустила руку на толстое запястье, зеркаля движение Шишио. — От одной ничего не будет…       Шёпотом, но с просьбой.       — Ты себя слышишь?! — подтянулся Рюсуй, но осёкся.       — Руки, — собравшись, встряхнула телом Элли, смахнула мягко девичью кисть, царапнув Цукасу ногтями. — Убери.       Шишио напоследок укоризненно уставился в её глаза — глаз — и сбрасывая наваждение, отступил, оттесняя Кохаку обратно на стул.       Элли окинула их всех жёстким взглядом и, вспомнив что-то, сама достала сигарету и раскурила её. Ген потянулся на встречу занятым пальцам, но собственные, задеревенелые, холодные, совсем не гнулись, и он только обидчиво сморщил нос, едва прослеживаемым движением. Юканэ догадливо, но понимающе кивнула и сама поднесла палочку к его губам.       Первая затяжка отдалась по телу тошнотой и скрутила лёгкие в тугой узел ещё только на подходе к ним. Ген закашлялся, испугав вздрогнувшую Кохаку. Вторая пошла легче, но будто клубами дыма застревая на каждом втором сантиметре трахеи. Вытянуть всё из сигареты ему не дали, разрешив ей дальше тлеть в пепельнице с половины и до фильтра.       Асагири расслабленно выдохнул последнюю горькую струйку дыма и обмяк в подставленную сзади подушку.       — Ему бы поесть, — заметила девушка.       — Холодильник пустой, — покачал головой Нанами. — только хоккайдо с вишней.       — Неси, — уже мягче отрапортовала Элли. — Хоть что-то.       — Да он их даже не проглотит, — руки выпрямились в протестующем жесте, указав на Гена. — Давайте подождём, он…       — Неси — разберёмся.       Рюсуй протестующе дёрнулся, но всё-таки встал со стола и босыми ногами прошлёпал до обшарпанного косяка и остановился.       — Эй, вы где? — ещё одна голова протиснулась в проём, вытесняя Нанами обратно в комнату. — Вы чег-?       Послышался глухой грохот. Лямки пакета выскользнули из перебинтованных пальцев.