Пошли покурим?

      Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по своему.       В этих словах кроется огромный смысл. Если семья счастливая, то и её члены в порядке, в достатке и в большинстве своём им не на что жаловаться. Но вот несчастливые семьи. Это же просто тонны историй, и каждая отличается от предыдущей. Где-то родители алкаши, а дети подвергаются насилию. В другой не хватает одного из отца или матери, из-за чего в дальнейшем ячейка общества распадается. В следующей дети встали на скользкую дорожку преступности, например закладки прячут или играют в казино.       И семьи рушатся, разваливаются без любви и внимания их ценности стираются в пыль и развеиваются по ветру, так будто ничего и не было. А всё что остаётся — это выцветающий штамп в паспорте или роспись на документах. Мелочь, о которой никто и не вспомнит. Бумаги будут пылится годами, в дальнем углу кладовой, ведь люди вовлечённые не захотят даже пропускать мысль о том, что было в прошлом, не захотят видеть, не захотят вспомнить.       А на пыльных руинах возведут новое здание с позолоченным названием «Новый брак» или «Новая семейная жизнь». Кому-то повезёт, и история правда станет новой, возможно даже счастливой, но другие люди, не осознав своих прошлых ошибок, повторят их. И снова — пыль, старые документы, угол кладовой.       У многих людей такие коробки с "приветами" из прошлого заняли не одну комнату и не один угол. Многие прячут переполненные дома.       Но скрывают не от кого-то постороннего, а от самих себя.       Потому что боятся, потому что неприятно, противно и мерзко. И опять же в первую очередь от самих себя.       Хочется что-то исправить, вернуться в прошлое, найти ошибку и спасти отношения, чтоб те остались в порядке на долгие годы вперёд.       Но есть ли гарантия, что найдя одну ошибку и исправив её, ты в дальнейшем не сделаешь другой?       Но осечек бояться не стоит. Чем больше ты делаешь неправильных действий, тем больше опыта получаешь. Но вопрос в том, будешь ли ты пользоваться этим самым опытом или из раза в раз наступать на одни и те же грабли.       Ген вот считает, что его мать как раз строит здание за зданием на покосившемся пыльном фундаменте старых ошибок.       Новый брак за новым.       И за каждым разводом следуют сопли слёзы, разочарованные выкрики: «Ну я же его так любила! ». Возможно она и любила каждого из своих пяти мужей, но они её навряд ли. А за истерикой следовало что-то вроде: «Нет, они уходят. Все уходят. Какой раз то уже. Наверное дело всё же во мне. ». Но, очевидно, это было не так. Не ищите оправдания херовым людям. Нельзя засунуть цветы в жопу и назвать это вазой.       Женщина, что сконцентрировалась на поиске своего счастья совершенно забыла о счастье своего ребёнка. Мать Гена была слишком наивной и доверчивой, многим удавалось вступить с ней в брак, а после пары месяцев забрать половину имущества. Асагири имела хорошую должность и работу с довольно большим количеством ноликов в ежемесячном чеке заработной платы, так что часто становилась жертвой любовной драмы, но из раза в раз ничему новому не училась и своих оплошностей не понимала.       Ген же наблюдал за её скитаниями молча и со стороны. Это её проблемы, да и что мальчик мог сделать? Правильно — ничего.       Если он пытался что-то сказать или намекнуть маме на намерения альфонса, его тут же избивали, угрожали и тому подобное.       Так что парень наученный горьким опытом молчал, не влезал не в свои дела и терпел. Ген лелеял сладкую надежду, со своим совершеннолетием съехать от матери и её хахаля. Он откладывал деньги, больше не влезал в ссоры старших и всё чаще просто уходил в свою комнату к коту.       Если мать проебала свою жизнь, и, по умозаключениям Гена, помочь ей было уже никак, то парень не хотел делать со своей судьбой тоже самое.       Нынешний "папа" был невысок, плотного телосложения и темноволосый. С Геном он пытался разговаривать, даже, возможно, хотел наладить общение, но закрытого парня хуй растормошишь, так что все попытки пресечены были на корню. Они не общались, максимум здоровались и прощались. Мать была счастлива и, вроде как, наконец нашла того самого. Ген был рад, правда рад. За маму, за себя, его вроде как теперь не бьют, за кота, в которого не летели тапки, вазы и тарелки. В целом был доволен.       Ширасе взял фамилию Асагири, возможно, хотел показать таким образом серьёзность своих намеренний, был для Асагири-старшей поддержкой и опорой, а Гена не трогал. Хотя, вроде как, чужого сына своей жены он и не любил, ну хоть не бил и на том спасибо. Мужчина закрывал глаза на найденные пачки сигарет, на ночные гулянки и выбитые стёкла в комнате "сына". Не его это дело, не его воспитание.       Возможно, отношение Ширасе к Гену было такое же, как и у парня к тем цветам в коридоре больницы.       Живёт и живёт, хуй с ним.

***

      Процедуры.       Только Ген понял к чему был этот стук в дверь, быстро поднялся, вставил ноги в тапки и в припрыжку побежал к двери.       — Здрасте, — парень оглядывает стучавшего с ног до головы изучающим взглядом. На пороге был высокий, молодой человек, возможно, даже интерн, с тёмными, прямыми волосами и очень жёстким подбородком. На глазах очки, а на бейдже на белом, до боли в глазах, халате выведено маркером косым почерком: «Старший мед. брат Кинро. ». Выглядел парень, в целом, очень собранно, даже слишком. Складывалось впечатление, что он даже дышит по графику.       — Добрый вечер, седьмая, пройдите со всеми на физиотерапию. Она на третьем в двадцать втором и двадцать третьем кабинете, — голос приятный, бархатный и очень участливый, будто со старым другом разговаривает, а глаза такие холодные, отстранённые, кажется, даже с льдинками отвращения. Ммм, понятно, противоречивая личность.       — Хорошо, будет сделано, мой капитан, — и прежде чем Гену что-то скажут, он со звонким стуком хлопает дверью прямо перед раскрывшихся в удивлении глазами за стёклами очков.       Асагири развернулся на пятках с противным скрипом и хлопнул в ладоши.       — Мои ненаглядные, пошлите, — Шишио с Рюсуем с завидной синхронностью поднимают уставшие глаза на Гена. Уставшие, потому что ещё и дня не прошло, а Асагири их уже утомил, — Цукаса, солнышко, убери этот толстенный том, пожалуйста, у меня от него глаза болят.       — Да что ты? Знаешь, Ген, иногда полезно и почитать, а не двадцать минут щёлкать с одного канала на другой, — Цукаса абсолютно спокойно встаёт, подходит к Нанами и берёт того за шкирку целой рукой. К чему это? Непонятно. Неужели Рюсуй сам не дойдёт? Неясно.       — А меня? —Ген бы тоже не прочь спокойно повисеть и построчить что-нибудь в телефоне, как Рюсуй сейчас, но у Шишио только одна рука.       — А ты на обратном пути, — ну нет, Шишио реально нужно какое-нибудь тихое место без Гена, где можно почитать или просто попялить в потолок, иначе скоро в мире освободится одна пара палёных Гуччи.       — Ок-ок, только не забудь, ты обещал, — и Ген проходит буквально два метра и у самой двери запинается об ковёр.       На выдохе чуть слышно проносится тихое «Блять», прежде, чем Асагири целует пол.       С грохотом тощая тушка оказалась на кафеле под ошарашенные взгляды сопалатавцев.       — Ты в порядке? — Рюсуй был брошен на произвол судьбы Цукасой, и быстро подошёл к другу.       — Заебись, — кряхтя, Ген не поднимая головы, всё так же лежит на полу, выставив большой палец в вверх. Руки и ноги парня разбросаны в хаотичном порядке, а гипс, кажется, треснул.       — Боже, блядь, горе ты моё луковое,— Шишио берёт Гена так, как взял ранее Нанами и чуть встряхнул.       — Кажется, я сломал ещё что-то. Только очень глубоко.       В итоге беднягу погрузили на плечо и так понесли на третий этаж. Там в рядки сидели покалеченные подростки с костылями, некоторые даже с колясками.       Просидели так не долго, очередь двигалась быстро, и коридор стремительно пустел. Когда парней запустили в кабинет, внутри всё было так же бело и чисто, как и во всей больнице, и вошедших посадили за аппараты. Через несколько минут пропищал датчик, и замигала лампа, Ген первый освободился от металических держателей и выскочил наружу, а потом стремглав спустился с лестницы.       — Он вроде еле живой был, —досадливо протянул Нанами, выходя следом за умчавшимся Асагири.       — На нём всё как на собаке заживает, к тому же Ген та ещё королева драмы, — поддержал Шишио и закинул Рюсуя на плечо, —Пошли?       — Ага. Спасиб, что таскаешь.       — Да как бы мне форму хоть одной руки в этих стенах не потерять, — это было довольно эффектно. Нанами весил больше шестидесяти пяти килограммов, а его таскают тут как мешок с картошкой, в целом, даже не утруждаясь.       В след за Геном двое спустились на первый этаж, там по коридорам и через холл, парни зашли в столовую, где в окружении пары тройки человек сидел Асагири и что-то активно рассказывал. Завидев друзей, тот помахал, приглашая на места.       — Вооот, —заговорчески протянул Ген, — это Цукаса Шишио и Нанами Рюсуй. Мы вместе в седьмой живём, ждите нас сегодня вечерком.       Дальше Асагири снова отвлёкся и продолжил вещать с того места, где его прервали, а парни приступили к трапезе. Правда, вряд ли то, что подавали можно назвать едой. Умершая, в прямом и переносном смысле, котлета, почему-то на гарнир каша, вот только не понятно овсяная или гречневая; и компот, его столько разбавили, что и вкуса нет, и по цвету он уже не красный, а светло-светло-розовый. Ну проглатывать это надо, или понос или смерть от голода. Лучше уж пострадать пару часов у толчка, чем твои друзья дебилы на твоих похоронах буду стоять в чёрных вуалях и плакать, как какие-нибудь светские львицы. В частности речь о Гене. Если в такой ситуации он сам не окажется накрыт крышечкой.       Потом поднялись на второй, прошли в первую палату. Та также, как и седьмая была рассчитана на четыре человека, но пришло как минимум пятнадцать, так что ютиться пришлось очень сильно. Девушки уличили момент, запрыгивали на колени, некоторые даже сломанные, парней, чтоб место хватило. Ну а когда всё более менее утряслось, и Гену дали пространства разгуляться, Шишио напрягся, увидев выражение лица того. «Пока мозг взвешивал и думал, у жопы вдруг возник план, блять. » быстро пробежало у Цукасы в голове, и он предпочёл отвернутся. А вот Рюсуй кипиш не пропускает.       Решено было сделать забег по коридору на костылях и колясках. Ставили деньги. По хлопку начинали бежать от начала коридора до стеклянных дверей. Ген отжал у какой-то девушки костыли, а Нанами отрыл коляску. Танака и Мисаки там тоже были, ставили деньги. Со стороны их обжимания выглядели немного противно и смехотворно. У девушки рука в гипсе, у парня — нога. Ну их дело.       Короче говоря, ожидаемо или нет, но выиграл Ген, пару ребят—соперников заносило на поворотах, хотя там, блять, прямой коридор. Ну дрифт, всё дела. Рюсуй до конца не докатил, с одной рукой на коляске сложно. Асагири отдали деньги, довольно много для больничных гонок. Два касаря и ещё сотку накинули. Ген сделал пометку: сходить в ближайший магаз или, может, кого-нибудь выловить и попросит сходить. Ну это потом, это завтра.       Подуставшие спортсмены единогласно решили пойти покурить. Но надо же было какому-то еблану притащить траву. Это или гашиш или анаша, Цукаса не понял, да и слава богу, а вот Ген с Рюсуем вызвались раскурить косяк.       На седьмом этаже было тихо, только эхо с матами разбавляло мёртвое молчание строительных лесов, плитки и пыли. Окон нет, только дыры в стенах — запах курева внутри не задерживается. Идеал места для вот таких тусовочек.       А потом Ген блевал, за ним блевал Нанами, за ним снова Асагири и так по кругу. Цукаса держал волосы одному, потом другому, затем они держали их друг другу, пока Шишио пошёл за водой. Вопрос в том, упала ли смесь ужина и желудочного сока кому на голову, ведь блевали в пустые дыры окон. С седьмого этажа.       А сейчас всё резко стихло. Компания ушла. Звуки исчезли вместе с ними, поглощаемые тишиной бетонных стен. Ген сидел теперь на жопе ровно, возможно, в первые за весь день, не считая тех нескольких часов, бессмысленно потраченные на сериал. Каждый вздох и выдох разносился по этажу гулким эхом, оживляя сумерки. Хотя было уже темно, и лунные лучи белыми полосами падали на захламлённый пол, а звёзды мерцали на чёрном полотне неба, было тепло. Как летом в июле.       И Асагири сидел спокойно, вслушиваясь в мирное дыхание всё ещё зеленоватого Рюсуя. Если б здесь один сидел, было бы стрёмно. Ген одиночество не любил, вне зависимости от обстоятельств, но Судьба — женщина капризная, и по иронии Ген как раз таки постоянно был один. В частности, из-за матери и её похождений, но и из-за своей глупости. Иногда тупо хочется человеческого тепла и ну, банального внимания. А обдолбанный мозг думает не в том направлении. И тут, как лампочка в двухцветной голове родилась идея.       — Рюсуй, —голос был немного хрипловатый, а во рту стоял неприятный привкус.       — Мм? — кажется парень уже дремал. Устал бедняга.       — Давай засосёмся? — жопа ищет приключений.       Сон у Нанами как ветром сдуло. Даже глаза перестали слипаться.       — Чё? Ты еблан?       — А то ты не знал?       — Ну догадывался. Ген, ты серьёзно?       — Ну типо. Мне интересно, просто, —Асагири тупо моргнул, будто не понял реакции друга.       — Чел, мы только что блевали. Практически синхронно. Лично у меня во рту кота похоронили, и я бы тебе не советовал туда лезть, — Нанами в поцелуе с парнем не видел ничего позорного, тем более с другом, товарищем типа Гена. Просто, обстоятельства не подходящие.       — Да, — усталый выдох, будто вот эти самые леса сам до седьмого этажа таскал, — Думаю ты прав. Просто, мне так грустно.       Ну вот, привет, сопли, слюни, истерика. Рюсуй не был прям бест френдом Гена, но общались они достаточно, да и бухали вместе они внушительное время, чтоб Нанами по первой фразе мог понять поток пьяного или обдолбанного монолога Асагири.       Но вот всё нытьё прекращается, ведь в дверях показалась знакомая шевелюра тёмных волос. Ммм, водичка. Слава тебе, господи.  Сушняк реально убивает.       — Как вы тут? — спросил Шишио, передавая по бутылке сидящим, —  Блять, а мне вас потом отряхивать. Хули в пыль-то самую сели.       — Солнце моё, не дёргай меня пожалуйста, — конючил Ген, — А то я чувствую, вторая волна близко.       Хотя, говоря по правде, это скорее уже третья.       — Да сиди, кому ты нужен, — взгляд Шишио забегал между Асагири и Нанами. Но вот первый резко побледнел, а потом позеленел. Радуга, ебучая.       — Цукаса, если я умру, обещаешь плакать, — в глазах читалась мольба, а тёмный цвет глаз Гена контрастировал с цветом лица.       — Если я сейчас разревусь, обещаешь сдохнуть? — а, понятно. Ну да, пошёл я нахуй.       На самом деле, Цукаса просто привык отвечать Гену колкостями. Но если Асагири умрёт, Шишио правда будет плакать. Но не сейчас, если Ген прям щас упадёт бездыханным телом — Цукаса охуеет.       В общем, попили водички, ещё немного поныли о том, как плохо переживать отходняк, хотя, это был не он, парней бы за двадцать минут не отпустило, просто, организмы оказались не готовы. О жизни поболтали, опять поныли, а потом получили втык от Шишио. Ну как бы нехер. Сначала волосы держи, потом за водичкой сгоняй, а ещё отрехни, донеси. Ну и всё в этом духе.       Палата встретила прохладой плитки, запахом цитруса. Мандаринки всё также валялись на тумбе — и лёгкими порывами сквозняка из открытой форточки.       Тихо. Звенящая тишина. Даже противно.       Ах да. Точно. В довершение к раскалывающейся голове, отёку суставов и ломоты во всём теле ещё...       Очень хотелось курить.       Прям пиздец, как сильно. Срочно сигу в зубы, зажигалку, этот до нельзя приятный звук, когда чиркают колёсиком и какой-нибудь кавер в наушниках. Ну в данном случае хотя бы телик включите, пожалуйста.       Шишио будто мысли читая, повернулся к пульту и щёлкнул по красной кнопочке. Ящик зажужжал, звякнул экран и загорелся. Снова новости, те же, что и днём, но только с дополнениями последних событий. Дамочка в студии что-то без умолку трещала, сообщала и вводила в курс дела, но у Гена уши, как ватой заложило. Парень повернулся благодарным взглядом к другу, что выхватил его мысли из воздуха, быстро скользнул взглядом по Нанами, который скинув тапки, принялся снова за свой телефон.       Окно не закрывалось с момента их пробуждения, так что в палате прохладно, но не холодно, чуть кожу покалывает иголками морозца ещё не растаявшего снега и уличной свежестью.       Ген достал свою помятую пачку из под матраса,  открыл и увидел одиноко лежащую бумажную палочку. Да, сегодня явно не его день. Сиги, блять кончились. А сейчас он бы ни одну скурил, даже обидно. Что за издевательство?       Ну ладно, хоть что-то есть же. Пачка сминается и рвётся до неузнаваемости продукта, а сигарета показывается в тонких пальцах.       Темно, тихо. Никто свет не включил и даже не пытался разбавить тишину. Рюсуй в неизменном положении, а Кас, кажется, решил спать ложиться. Оно и понятно, двух парней — хоть и лёгких — с седьмого на второй этаж. Та ещё задачка.       На часах уже за полночь, на их пролёте никого, все ушли в первую. Это там гремит музыка, там пьяные разговоры, запах наркоты и там табачный дым. Можно конечно попробовать стрельнуть у пары человек, но идти тупо лень.       Ген, смирившись со своим положением, достаёт зажигалку из ящика и подходит к окну. Дует. Как бы не заболеть. Мысль эта присутствует, но сразу затмевается чем-то более навязчивым. Чирикает красная коробочка, в мраке комнаты появляется слабый огонёк, что слегка трепещет под сквозняком.       Первая затяжка.       Дым выбивает оставшиеся мысли и заполняет уставшее сознание. Через лёгкие распространяется по всему телу, и, кажется, даже дышать стало легче.       Асагири ещё долго так стоял, скурил всю сигарету быстро, и трёх минут не прошло, но в окно пялился долго. Просто смотрел, просто думал, просто не знал, чем себя занять.       Снег красиво блестел под лучами луны, и Ген залип, думал, смотрел, наслаждался красотой. От нечего делать, решил спалить фильтр. Воткнул его в снег на козырьке с той стороны окна и поджёг. Неприятно запахло, в ночи затлели пепельные части бумажки и этой непонятной ваты.       Ген наконец чувствует усталость, глаза слипаются. Парень тихо и аккуратно обходит, уже спящего Рюсую, Цукасу, что мирно посапывает, и ложится в постель.       Ну ладно, бошка завтра заболит ещё сильнее, ибо придёт реальный отходняк, и так-то с куревом это всё мешать не стоило, но как-то похуй. Слава богу хоть полегче стало, да заснуть получиться. И на этом спасибо.       Последнее, что Асагири увидел это залетающие в их палату снежинки.

***

      На стене ужасно мерно тикали часы. Их противный звук бил по ушам, пробираясь до самого мозга, создавая неприятный гул. На пункте, или ресепшене — называйте как хотите — сидела женщина в годах и что-то пыталась втолковать шебутной мамаше. Рядом плакал ребёнок. Чуть дальше ссорились два мужика, орали.       Господни, да что ж такое?       — Бякуя-сама, добрый вечер, — медсестра, по виду опытная, со стажем, подошла к одиноко сидящему мужчине.       — Не сказал бы, что вечер добрый, — хмуро отозвался Ишигами.       — Да, прошу прощения. Вашего сына доставили, ну вы и сами в курсе, гипс уже наложили. Мальчик скоро должен выйти из-под наркоза, — закончила женщина и успокаивающе улыбнулась. Вот только это не помогло.       — Да, спасибо.       — Боюсь, что вам нельзя оставаться здесь. Сейчас привезут новых пациентов, вам бы домой собираться, — Бьякуя нахмурился, но всё же медсестра была права. На молчание она просто покачала головой.       — Завтра, в часы посещения вы можете увидеть сына, — в руки к мужчине опускается аккуратная бумажка, — А сейчас вам лучше ехать домой.       — Да, спасибо, — Ишигами поднимается, берёт своё пальто и идёт к стеклянным дверям, — До свидания.       — До свидания, — отражает женщина, и разворачивается. Новые пациенты, новая работа. Ночная смена.       Бьякуя ушёл, и только в машине смотрит на содержимое маленького сообщения.       « Ишигами Сенку. Второй этаж второго крыла, девятая палата. Часы посещения: 17.00-21.00»