Проделки судьбы

В том сражении они потеряли одиннадцать человек и одного боевого пса. Их тела были преданы огню — вместе стражи соорудили большой погребальный костер для павших соратников. Одинокая тень полуразрешенного острозубого замка Волкихар мрачно сверкала на горизонте. На ближайшие десятилетия он умолк. Немногие последователи клана, оставшись без вожака, разбежались по Скайриму в поисках убежища. Выделявшийся на серо-зеленом фоне утреннего затянутого неба своей бледной неприглядной фигурой, замок молчаливо стоял, неживой и покинутый, отбрасывал холодную свою тень на соленые волны. В нем, однако, был нынче один обитатель — Валерика. Серана забрала свою мать из Каирна. Она ужаснулась, увидев масштабы разрушения, но слов своих обратно не взяла — сердечно поблагодарила Сейсар за спасение дочери и ее самой. Валерика решила оживить свой сад и вернуться к занятиям алхимией. Ее дочь, однако, не осталась с матерью. Она покинула замок вместе со Стражами и сама не знала, как скоро вернется в родные стены и вернется ли вообще. Она заявила, что покуда Стража Рассвета терпит ее, она будет находиться в форте во имя безопасности — кто знает, может, недобитые и обиженные вампиры решат поквитаться. Если, конечно, Сейсар не нужна будет ее помощь — Серана выразила готовность помочь ей и ее компании в пути, признавая внутри, что эта странная компания не только спасла ее и весь мир, но и многому научила. Изран ныне не возражал против ее присутствия — теперь все Стражи относились к ней если не с доверием, то с должным почетом. Сейсар, как могла, поддерживала свою подругу, когда это действительно требовалось. Но она отходила быстро, насколько такое вообще возможно в данной ситуации. Она была готова двигаться дальше. Сейс поражала и даже восхищала такая непоколебимость духа — она сама едва ли смогла подняться с колен и двигаться дальше после того, что случилось с ее кланом. Стражи достойно простились с павшими собратьями. Уцелевшие Братья Бури, крепко пожав руку Израну, вернулись к службе. Дозорные Стендарра присоединились к Страже. Теперь им предстояло вновь искать новобранцев. Хоть, как сказал Изран, бой выигран, война еще не окончилась, потому начеку необходимо было быть всегда. Но седьмого числа Первого Зерна, когда победители вернулись в форт, они могли позволить себе отпраздновать победу, проводить умерших и встретить весну. К тому же, тогда был Первый сев. Праздник этот связан не только с первыми посевами (которые в этом году откладывались из-за затянувшейся зимы), но и с новыми начинаниями и разрешениями старых конфликтов. Они закатили неслыханный для стен этого древнего форта кутеж. К тому моменту раны их подзатянулись, а дух стал легче. Рана Сейсар зажила, шов был снят, но след от нее никуда не уходил, широкой розовой полосой деля щеку пополам и уходя вниз, за воротник. Меродолия однажды поздравила ее с новым шрамом, и Сейсар невесело улыбнулась — кажется, этой участи действительно было теперь не избежать. Этим вечером форт был полон шума, воздух наполнили триумф и неподдельное отчаяние. Мед, эль и вина лились ручьем, с кухни выносили жареных поросят в меду и сочную оленину — видать, все оставшиеся зимние запасы пошли в расход. Несмотря на то, что за окном завывал холодный ветер, все радовались своей победе и весне так, будто снаружи уже все цветет яркой зеленью, а в воздухе витает сладкий аромат от распустившихся на плодовых деревьях бело-розовых цветков. Всем здесь было все равно на то, что в народе их орден до сих пор слывет «фанатиками» — в глазах друг друга они были героями. Пусть им не поют барды и не смотрят благодарно вслед, пусть не встречают в городах с почестями и не угощают хлебом с солью, зато Скайрим еще надолго спасен от цепких рук вампиров и их сумасшедших пророчеств. Голова шла кругом от обилия теплых красок, от громких возгласов, от чьего-то хмельного пения и бормотания. Серана не была сторонницей шумных кутежей, потому сидела где-то подальше, периодически выходила на улицу, где расстилалась потихоньку одинокая синяя ночь, спокойная, будто все проблемы исчезли вместе с Харконом. Сейсар с Меродолией, не смущаясь, плясали вместе; все пили, будто в последний раз. Движения их тел были спонтанны, двигались в такт общего напева каких-то нордских песен. Они старались выплеснуть всю свою энергию, и, когда отвлекались на передышку и пару глотков эля, уже кто-то другой танцевал вместо них. Флоренций Бений, оказавшийся живым (чему Меродолия искренне не верила, пока ему не пришлось коснуться ее руки) и сейчас пребывавший в достаточно хмельном состоянии, что-то ворчал про Аркея, который подобное веселье не поощряет, но он не успевал понять, как в него так быстро заливают соратники этот горький мед. Он получил весьма серьезное ранение, но был невзначай втянут в общее гулянье. Сейсар искренне удивилась, обнаружив, что даже Марк, который не умел пить, позволил себе налечь на крепкое вино. Пьянили одни только запахи, заполонившие обеденный зал, в одно мгновение сделавшийся слишком маленьким для без малого трех десятков человек. Дурманил аромат пролитой браги, свежего хлеба и жареного мяса, с которого еще стекал горячий жир. У Марка, Сейсар и Меродолии был повод радостно есть и пить, точно последний раз в жизни: долго задерживаться они не могли, таково уж их бремя. Но и не отпраздновать столь великое событие было бы просто неправильно: они, в конце концов, выбрались из этого ужаса живыми. Сейсар глянула на Меродолию, чьи щеки расцвели здоровым пунцовым румянцем. Она бормотала что-то про то, что, кажется, немного пьяна — за общим гамом ее едва ли было слышно. Сейс лишь улыбнулась ей в ответ. Сочное мясо таяло во рту. Ей казалось, что это было лучшее мясо в ее жизни. Пряное вино туманило сознание и приятно горчило на корне языка — она никогда не пробовала столь крепкого и терпкого вина! Несмотря на увиденное, она признавалась себе, что уже долгое время не чувствовала себя столь счастливой и отдохнувшей. Когда Агмейр вдруг поднялся, раскрасневшийся и взмыленный, Изран давно покинул их, не было и Сераны. Пиво плеснуло из его кружки на стол, но он не обращал никакого внимания. Разгоряченный, он начал свою речь: — Братья и сестры! Мы проводили умерших и пропустили несколько тостов за выживших, но ни слова не сказали о той, из-за кого мы сейчас пируем. О той, кто обеспечила нам победу и помогла отделаться малой кровью! О Довакине! По залу прокатилось громкое «Р-ря!». Сейсар не успела возразить громкому юноше. Она почувствовала, как к щекам вновь приливает жар. — А ведь ее все еще ждет главная битва. Ведь на ее пути еще не кончены испытания. Давайте же споем хотя бы, чтобы поддержать нашу героиню, братья и сестры! Еще одно «Р-ря!». Она почувствовала, как толпа вновь утянула ее ближе к столу — теперь потерялась рыжая голова Меродолии, и вокруг Сейсар видела лишь множество красных и веселых лиц, гремела какофония женских и мужских голосов, высоких и низких. Она не успела начать сопротивление, шум и гам подавил ее возгласы. Звуковой поток из чьего-то боевого рева, ругани и радостных воплей вскоре начал преображаться в связную песню, знакомую многим жителям Скайрима. Песня, затерянная в веках, утраченная и восстановленная лишь частично, но живая в умах, точно легенда. Пророческая древняя песня, несущая в себе надежду. Она прогремела в этом зале, подобно грому среди затихшего неба, и все слушали теперь только ее, исходящую из уст друг друга:

Довакин, Довакин, козни зла пресеки, ты вовек дал в том клятву свою! И враги много бед слышат в кличе побед, Довакин, поддержи нас в бою! О вы, дети снегов, сказ далёких веков вы услышьте о витязе том! Кто и змию, и расам людей был роднёй, силы в ком, как в светиле златом! Гласом вооружён, к полю славы шёл он в час, когда Тамриэль жгла война! Мощь ту’ума врагов, как мечом, всех секла, Довакина так сила звучна! В Свитках сказано так — когда брат брату враг, взмоют в стуже два мрачных крыла! Алдуин, Бич Монархов, тень давних веков, жадность чья бы весь мир пожрала! Но наступит пора, и дракона игра станет прахом навек, и тогда! Скайрим гнёт Алдуина утробы стряхнет, Довакина прославят уста!

Стукнулись над протяженным столом полные кружки и кубки, пролилось пенное. Воины опустошали их залпом, и мгновение тишины, занятое лишь громкими глотками, взорвалось в очередной раз праздной трезвонящей солянкой двух десятков голосов. Горло жгло, сердце рвалось из груди, а уши закладывало — Сейсар выпила вместе с ними, как и полагалось порядочному адресату тоста. Ее уже почти не держали ноги, но это было ни к чему — соратники, примкнувшие к ней плотным кольцом, не дали бы упасть. Становилось невыносимо жарко, точно в печке. Она не слушала даже восхищенных слов и благого мата, поскольку все звуки вновь превратились в единый несвязный поток, неразличимый для ушей. Но в висках стучало так весело и задорно, что Сейсар не противилась, и стала полноценной частичкой этого бешеного пульсирующего потока. Когда Стражи Рассвета заметно успокоились, она выскользнула на крыльцо. Кровь так горячила кожу, что мороз, охвативший ее разом и хлынувший внутрь форта через распахнутые двери, совсем не ощущался. Оглушительная тишина окатила с головы до ног отрезвляющей волной — даже в ушах зазвенело от того, насколько снаружи было тихо по сравнению с гудящим обеденным залом, где пир в самом разгаре. Было тепло, точно прекрасным днем поздней весны. В синих сумерках было совершенно спокойно. Снег немного почернел — через него проклевывалась заледеневшая почва. В Скайриме часто затягивались зимы. Сейсар потянула носом пьянящий запах свежести и улыбнулась ночной дали, встретившей ее своими широкими объятиями. Ей вспомнилось, как по весне они вместе с братом устраивали конные забеги по территории Вайтрана. Закрыв глаза, Сейс увидела перед собой золотистые поля; тонкие колосья дрожали на ветру. Она ясно слышала бурный шум Белой Реки, вздымавшей свои буруны у берега. Теплый ветер раздувал волосы. Деон кричал что-то своим дерзким голосом — кажется, очередная насмешка. Это вызывало в ней детский гнев: конечно, оружием он махал куда лучше, но в седле всегда лучше сидела Сейсар. Конь шел под ней легко и плавно. Сколько лет она провела на спине своей Тейен? Несметное количество, как ей казалось. После их небольшой гонки, которую, вероятно, выиграет Сейсар, и Деон обиженно отмахнется от нее, они вернутся в теплый дом. Там ждут сестра, мать и отец; там ждет Марк, с детским испугом в глазах и своей вечной неуклюжестью, с еще не огрубевшими руками, без шрамов на затылке. Пьяный рассудок видел эти картины так ясно, что, казалось, все эти колосья пшеницы можно всерьез потрогать, можно вытолкнуть брата из седла, а половица родного дома скрипнет под ногой. Но протянутую руку встречали лишь холодные сумерки, а под ногой — молчаливый холодный камень. Сейсар подняла взгляд на тихое безоблачное небо. Тысячи ярких звездных бликов смотрели на нее в ответ, подобно глазам невиданных божеств. «Наверное, вы бы мною гордились». Двери скрипнули позади. Меродолия шаткой походкой вывалилась на улицу. От нее пахло вином и сладким медом. Она лучезарно улыбалась, подойдя к подруге. Вдохнув полную грудь свежего воздуха, Мер распростерла руки в стороны и громко засмеялась, будто принимая ночь в свои теплые объятия. Сейсар смотрела на нее с легкой улыбкой на устах. Розовый рубец дернулся на щеке, словно пробудившаяся змея. — Только в такие моменты начинаешь ценить жизнь. Когда был на волосок от смерти. Когда кто-то умер, а ты еще жив, ходишь по этой треклятой земле, чтоб ее… Ее язык уже весьма заплетался, но Сейсар, скрестившая руки на груди, слушала ее с интересом и понимала каждое спутанное слово. — Никогда не задумывалась, почему так? Почему кто-то уже там, — она сделала неопределенный жест в сторону неба, — а мы еще тут? — Не знаю. — А я думаю, — отвечала сама себе Меродолия, — что одним Богам известно, почему. Видать, не хочет меня Ситис сейчас в Пустоту. Наверное, нужна я еще… как и ты. Сейсар слабо улыбнулась, но не смогла заставить себя согласиться с Мер. — Почему ты спасла меня? Или это только из-за какого-то там долга? Ты ведь все только из-за этого делаешь… Сейс вскинула брови: — Я не должна была спасать твою жизнь? — Ну, знаешь, — Меродолия звонко рассмеялась, — на твоем месте я бы трижды подумала, прежде чем спасать такого человека, как я. А ты даже не следишь за своей тарелкой. Тебе надо быть осторожнее, Сей… Она пошатнулась, и Сейсар придержала ее. — Это другое, — покачала она головой, — близких спасают не потому, что так должно. А потому что любят. — Любят? — изумленно повторила Меродолия. — Конечно. Так ведь они и работают, все эти, ну, знаешь… человеческие отношения. Меродолия вновь напоминала ребенка, удивленного и любопытного. Она смотрела на Сейсар так, будто та сообщила ей что-то неслыханное, что будоражило сознание и пробуждало интерес к существу вопроса. Уголки губ вновь дрогнули в улыбке. Две льдинки, заискрившиеся в свете холодной луны, забегали по Сейсар, а потом и по всему двору. — Я побуду тут немного, ладно? Сейсар кивнула ей. Студеный воздух и разговор с подругой несколько отрезвили рассудок, и в голове не было теперь столь тяжело. Она зашла внутрь, и только сейчас, попадя вновь в тепло, поняла, как, на самом деле, все это время было холодно. Вслушиваясь в шум, исходивший из столовой и наблюдая за веселыми Стражами с покрасневшими и припухшими лицами, она вдруг опять заулыбалась, почувствовав тепло в груди. Нельзя было сейчас позволять себе окунаться с головою в прошлое, когда прямо сейчас разворачивается настоящее. Такое настоящее, за какое хочется ухватиться, пусть даже еще не все окончено. — Эй, Марк! Ну-ка, давай тряхнем стариной!

*      *      *

Спустя три дня ей впервые за долгое время приснился кошмар. Именно с этого все и началось — знамение конца отдыха и прихода чего-то нового, более страшного, нежели лорд Харкон. Сквозь темную завесу начал просачиваться свет, что в ее снах было в последнее время явлением необычайным. Он прорвал тьму своими лучистыми когтями, и Сейсар оказалась в каком-то жутком месте. В воздухе витал запах книг и плесени. Все вокруг напоминало библиотеку невероятных размеров — на этих кривых полках, устремленных в ядовито-зеленое небо, должно быть, покоились все книги мира, ожидавшие своего часа. Она стояла на странном мосту, похожем на паутину — сквозь него можно было увидеть плещущуюся смолисто-черную воду, напоминавшую своей густотой кровь какого-то чудовища. Тьма вновь потянула к ней свои длинные, скользкие руки и захватила в удушающие объятия. Сейсар показалось, что она тонет. Дышать стало почти невозможно; тягучая жидкость заполняла рот и легкие. Она провалилась во тьму, давящую и беспроглядную. Но она расступилась так же внезапно, как и нагрянула. Сейсар видела свои руки — они были мужскими и совершенно не поддавались. Молоток беспрестанно колотил по какому-то каменному столбу, устраняя мельчайшие недостатки. Она слышала звон еще десятков таких же молотков. Это превращалось в бесконечную пытку, но Сейсар не могла выбраться из этой ловушки. Хотелось закричать от отчаяния, но рот не открывался. Тогда, когда непослушное тело развернулось за новым инструментом и наклонило голову, в темной воде под ногами она разглядела лицо не свое, но своего брата. Она вскочила в холодном поту, тяжело переводя дух. Сейсар не хватало кислорода, будто она действительно не смогла дышать во сне. Она огляделась и дотронулась до своей руки — все такое же, как прежде. Некоторые постели уже пусты. Значит, почти рассвет. Меродолия спокойно спала. Здесь же была Салия, Сорин и еще некоторые. Сейсар обессиленно рухнула на подушку и уставилась в потолок, покрытый сетями паутин. Она пропустила это знамение мимо себя, но утром собралась и выехала покататься по владению. Нужно было разгрузить голову, потренировать ту’ум и, может быть, убить парочку драконов по пути — лишним ведь не будет. На следующий день вдруг решили уезжать Марк с Сераной, что вызвало искреннее негодование у Меродолии: — Значит, решили оставить старушку Меродолию, когда надоела, да? Марк тупо посмотрел на нее. Мер смешило, что он, кажется, не понимал ее шутки, но она все еще выдерживала серьезное и хмурое лицо, а в голосе звучал упрек. — Нет, мы просто… потренироваться… — А-а, так вот как это теперь называется, — ехидно отвечала Меродолия, щуря глаза так, что она становилась похожа на хитрую лису, — ну тренируйтесь, голубчики! Он смущенно вышел из зала, почесывая изрезанный шрамами затылок, и направился в казарму. Там он собрал необходимые вещи и сел на кровать, дожидаясь нужного часа. Так вышло, что собрался он быстрее, чем планировал, и впереди Марка ждали еще сорок минут безделья. Он сам даже не ожидал, что соберётся столь быстро — прямо чудеса какие-то. На нем был еще не ношеный плащ из черненой кожи и подбитый волчьим мехом, скрепленный на плече фибулой в виде солнца; черный дублет, утепленные брокеры. На улице сегодня вовсю светило солнце, хотя не особо-то и грело. Он взглянул в пыльное зеркало еще, казалось, раз десять, каждый раз обнаруживая в себе все новые изъяны, будто они образовывались прямо на глазах, сиюминутно — то тут вдруг прорисовывающаяся линия мимической морщины прорезает лоб от частой хмури, то внезапно он обнаружил свой нос каким-то излишне горбатым, да и не мешало бы уже подстричься. Потом вдруг подумал, что, должно быть, за все время тренировок прогресс должен быть лучше, чем то, что он может сейчас, и расстроился от этих непрошенных мыслей. Марк вновь сделался угрюм, нехотя здоровался с соратниками, которые радушно салютовали своему брату по оружию, и тревога заполнила все эти сорок минут ожидания, сделав их мучительно бесконечными, будто сам бог времени решил поиздеваться. Удрученный, он вышел во двор в положенное время, поседлал Виконта, который пару раз норовил укусить хозяина, и проверил наличие всего необходимого. Шкура мускулистого высокого коня блеснула, подобно закаленному металлу, в лучах солнца, зависшего в зените. Марк взглянул на практически безоблачное небо, вдохнул предвесенний воздух, и ему стало немного легче. Действительно, пахнет весной. Он и думать не хотел о том, что, возможно, сознание, жаждущее скорейшего тепла и цвета зелени, благоухающих костров полевых цветов и задорного пения вернувшихся птиц, обманывает его таким образом, и всем сердцем верил в расцвет подмерзших почек деревьев и наступающее весеннее тепло. Рядом послышались шаги. Он развернулся на звук — перебирая копытами, поджарый пегой конь, на котором восседала Серана, приблизился к Виконту. Тот тут же вздернул морду и раздул ноздри, навострил уши и затоптался на месте, но второй конь сохранял холодное спокойствие. Марк вдруг вытянулся, как солдат при построении. — Как хорошо, что ты умеешь быстро собираться. Мне, конечно, не привыкать ждать, но предпочту этого лишний раз не делать. Марк улыбнулся ей и молча сел на коня, внезапно устыдившись собственной улыбки — была ли она сейчас уместна? Как же он был рад, что Серана не была осведомлена о процессе его сборов и о том, через какие душевные муки он прошел, прежде чем встретиться с ней. — Ты придумал, куда мы поедем? Я ведь едва ли что-то помню об этих местах. Он совершенно растерялся от этого вопроса — разглядывая себя в зеркало и коря за медленное обучение, он о самом главном-то и подумать забыл! Марк вынул из рюкзака смятую карту и развернул слегка дрогнувшими руками. — Почему бы нам не объехать озеро по правой его стороне, пока не увидим что-нибудь любопытное? Серана пожала плечами, не имея возражений, и они тут же двинулись в путь. Когда они достигли перевала, Серана вдруг заговорила: — Сейсар не сказала тебе, куда направилась? — Нет, — он покачал головой. — Жаль. Она вообще не может сидеть на месте. — Никогда не могла, — с досадой вздохнул Марк, пытаясь зацепиться за диалог. Серана глянула на него: — Вы так привязаны друг к другу. — Ну, на то множество причин. Тем более, я вдруг недавно осознал, сколько всего мы вместе прошли вместе. И поразился. Я ведь мать свою знал меньше, чем знаю Сейсар, если так подумать. — И ты никогда не помышлял о жизни лучшей, чем жизнь слуги у богатого клана? — Нет, у меня не возникало таких мыслей. Они относились ко мне не так, как относятся к простому слуге. Потому о лучшей жизни я и мечтать не мог — меня все устраивало. Мать ушла из жизни рано, отец уже состарился к тому моменту, как я был отдан на обучение в клан Бурь Клинков и был принят чисто из уважения к верной службе отца. Он вдруг замолчал, а потом сказал: — Ну да, кому я это рассказываю… — Нет, я понимаю тебя. Когда меня вызволили твои друзья и началась вся эта заварушка, можно сказать, началась моя новая жизнь. То, что было до заточения, кажется таким далеким и нереальным, будто это все было сладким сном, грезами о нормальности. Мне столько лет, а я только недавно узнала, что «чужие» могут быть больше семьей, чем родные мать и отец. — Век живи… — Что-то вроде того, — кивнула она, расслабленно откидываясь в седле. Недалеко показались черные каменные стены Рифтена. Они обнаружили, что за время их отсутствия брешь в стене уже заделали, точно ее здесь никогда и не было. Но что представлял город из себя внутри — оставалось лишь гадать. Сегодня осмотр достопримечательностей Рифтена в их планы не входил. — Но теперь, когда ты начал развивать магический потенциал, что ты собираешься с ним делать? Он будто не понял вопроса и переспросил: — Делать? С потенциалом? — Да, — терпеливо отвечала Серана, глядя вперед, на дорогу. Она держалась в седле весьма уверенно. Марк некоторое время раздумывал над этим вопросом, прежде чем дать сколько-нибудь внятный ответ: он ведь действительно никогда не задумывался над тем, что будет делать, когда обуздает свой талант. Ведь нужно же направить его в какое-нибудь русло, когда их путешествие будет окончено. — Мне сложно дать ответ на этот вопрос, — смущенно признавался он, — но мне интересно изучать магию как явление. Интересно применять ее на практике. Пока что я не могу заглянуть в столь далекое будущее… — Думаешь, далекое? Ведь Сейсар остается теперь лишь довести ту’ум до совершенства и вернуться на Глотку Мира. — Для меня завтрашний день уже является далеким будущим, — вздохнул он, стискивая поводья. Он случайно дернул их на себя, и Виконт недовольно заржал. — Счастливый ты, должно быть, человек. Доброй половине Скайрима приходится едва ли не всю свою жизнь наперед рассчитывать. Не будь так легкомыслен по отношению к магии. Тем более к той, что свалилась тебе на голову. Потому что магия — это могущество. Прости за спонтанную лекцию. — Нет-нет. В конце концов, ради этого мы и выехали ведь. Голый лес распростерся перед ними. Среди тоненьких белых стволов было необычайно тихо — день сегодня был какой-то прямо благодатный, не для тренировки на живых объектах. Снега теперь лежало заметно меньше, а в воздухе не пахло противной сыростью, какой всегда наполнен Рифтен. Они миновали оживленные фермы, конюшню, пару кузней и попали теперь на совершенно умиротворенное лоно природы. Верхушки деревьев легонько покачивались на ветру — он иногда противно задувал в спину. Поежившись, Марк украдкой глянул на Серану. Одета она была гораздо легче, чем он, и при том руки ее не дрожали от холода, а зубы не стучали во рту. Она поймала его взгляд, и тогда Марк поспешил объясниться: — Все не понимаю, каково это — не чувствовать температур… — Я чувствую, — возразила Серана, устремляя взгляд снова вперед. — Но не так, как вы. Мне очень трудно замерзнуть. Ты, наверное, удивишься, узнав, что у меня и сердце бьется. — Действительно, я очень удивлен. — Но тоже не так, как у вас. Я все-таки не на чистейшей магии функционирую — оно бьется, но весьма редко. И дышать я, в общем-то, могу для маскировки. Другие смертные ведь видят меня не так, как вы. Глаза, например. — А покажи. Она глянула на него из-под капюшона, и огненно-рыжие глаза Сераны преобразились, ныне ничем не отличались от человеческих, разве что своей глубинной красотой: в ее голубых радужках, казалось, отражался небесный свод, и блик губительного для нее солнца танцевал у зрачков. Ему было непривычно видеть ее столь похожей на человека — теперь, кроме странноватого оттенка кожи, Серану не выдавало ничто. — Красивые, — буркнул Марк. Она моргнула, и вместо голубого небесного диска вокруг зрачка снова расцвело пламя. Серана одарила его легкой улыбкой: — Спасибо. И только после этого Марк понял, что сказал: — Ну, то есть, такие твои глаза тоже красивые… Когда она негромко рассмеялась, Марк понял, что будет лучше, если он умолкнет. Почему-то ему при ней хотелось сквозь землю провалиться — раз за разом его преследовали какие-то дурацкие оплошности, и его раздражало, что он сам себя выставлял посмешищем. Конечно, Серане смешно, как тут не смеяться, когда такое чучело говорящее рядом едет! Он бесконечно корил себя, а пейзаж вокруг все не менялся. Они проезжали нынче мимо озера, немного оттаявшего; лед сейчас на нем был хрупок и скользок. На другой стороне насторожились несколько оленей. Вдоль дороги стояли все те же голые деревья. Серана даже удивилась тому, насколько красив лес Рифта, и Марк угрюмо согласился с ней, хотя сам он успел возненавидеть и эти нищие бледные стволы, и этих замерших, точно ледяные фигуры, олени, и этот хрустящий снег под копытами коня, и даже яркое солнце, бросавшее свои огненные блики на белые влажные хлопья, и снова будто ощутил себя в той лодке, которую греб перед битвой с кланом Волкихар. Молчаливая прогулка на лошадях напоминала каторгу. Он был бы не против, если бы на них сейчас из-за угла набросился снежный тролль или ледяное привидение, но лес, как назло, молчал, не отвечая на молитвы имперца. Воспоминания о битве тоже принесли с собой мало приятного: это была ужасная бойня, в которой погибали люди. Ему, с какой-то стороны, было жалко и некоторых вампиров — многим ведь затуманили разум ослепили обещаниями. Столько ненужной крови… Марка передернуло. К тому же, он потратил там слишком много сил и был выжат половину дороги, как лимон. Ему не очень нравилось то «могущество», которым наделила его проклятая книжка. Он едва ли помнил что-то кроме крови и вечных вспышек то тут, то там. Но ясно помнил, что чуть не обжег заклинаниями пару Стражей, и об этом вспоминать было тошно. Он не сказал об этом никому из команды, но перепуганные взгляды соратников, которые периодически всплывали в памяти, мучили его сознание. Марка страшила мысль о том, что там он едва не потерял контроль, что он уже не ощущал себя, что еще бы чуть-чуть… Эта проклятая энергия била ключом, пытаясь найти выход, и нашла, стоило только запустить его в ту мясорубку. Она вырвалась потоком раскаленной магмы и бурлила, подобно горячей крови. Но он всячески отрицал то, что именно его руки делали все эти ужасные вещи в том замке. Это был кто-то другой, какой-нибудь кровожадный безумный маг, но точно не он, не Марк. — Смотри-ка, — мрачные мысли прервал голос Сераны. Она указывала куда-то в сторону, и Марк даже не сразу понял, куда, пока перед глазами не предстала развалившаяся хижина без какой-либо крыши и дырами в деревянных стенах. Через них было видно шевеление. — Что-то мне подсказывает, что это именно то, что мы ищем. Они спешились, привязали коней и вошли в разрушенное здание. Босмерка, пившая пиво с выраженным кислым запахом, смерила их равнодушным взглядом. — Если вы клиенты, то проходите, — она махнула куда-то в сторону, — если нет — идите мимо. «Клиенты?», — удивился Марк, прежде чем заметил, как настороженно смотрит Серана в сторону подвального входа по полусгнившим ступеням. Она с подозрением глянула на эльфийку, холодно поприветствовавшую их, а затем их встретил какой-то развеселый норд с хриплым голосом. — Скумы захотелось, молодые люди? Проходите! Марк удивленно вылупил на него глаза, но Серана же предпочла лишний раз с ними не разговаривать и прошла вниз, по лестнице. — Наркоторговцы? — Хуже. Ты сейчас все увидишь. Она отворила скрипучую дверь. Их встретил еще один привратник — на вид ничего необычного, кроме наглой бандитской морды. — Так, так, стоять… Серана метнулась к нему молнией, и не успел человек произнести более ни слова: она быстрыми движениями свалила его на пол без чувств. Марк таращился на нее, и тогда Серана поспешила все объяснить: — Он — трэлл, вампирский прихвостень, но человек, таких лучше не убивать, у них всего лишь промыты мозги. Без своих хозяев они разбегутся. — Ты хочешь сказать, здесь вампиры?! — вопрошал он таким же тихим голосом. — Их я чувствую даже отсюда. Более того, боюсь, мы находимся около Кровавого родника, до которого, судя по всему, не добралась Чаша из гелиотропа… на наше благо. — Я не понимаю ни слова. — Неважно. Может, я ошибаюсь. Проверить не помешает. Марк доверился ей и пошел следом, обойдя валяющегося без сознания охранника. В следующем помещении в носы им ударил тошнотворный смрад: запах мочи, фекалий и прочих человеческих выделений, что-то кислое, горчившее на корне языка, и назойливая пыль. Марк проглотил ком, подошедший к глотке. Звуки человеческих страданий донеслись до них: стоны, хрипы и кашель, будто в военном госпитале, но здесь не было навязчивого запаха крови. Смрад смерти, безусловно, присутствовал, но было еще что-то, отдаленно напоминавшее кровь. Как только они ступили на порог, вежливая торговка за стойкой с решетчатым ограждением вдруг переменилась в лице, начала было бить тревогу, но Серана, ринувшаяся вперед, расплавила решетку, а затем обожгла смертельно лицо верещащей эльфийки. На ее вопли сбежалась парочка кровососов. Марк выстроил купол, защищая и себя, и Серану, которая была занята торговкой. Он концентрировался так, как только мог, и заклинания отскакивали от защитного барьера одно за другим. Пламенный шар прорвал его, но тогда имперец рассеял заклинание быстро и умело, точно уже много лет практикуется в этом. Один из вампиров ринулся в его сторону, и тогда магу пришлось достать свой небольшой клинок и защититься. Вдруг, пораженный разрядом молнии, вампир упал замертво; глаза его подкатились, напоминая ныне стеклянные бельма, а кривые губы застыли, широко распахнутые. Ледяное копье, выпущенное Марком, пронзило второго соперника насквозь — он рухнул навзничь и более не двигался. Постояв в полной готовности несколько мгновений, они не дождались подкрепления, но понятно было, что это еще не все. Марк вдруг глянул на свою наставницу с восхищением, вызванным самим собой, но на комплимент напрашиваться не стал и вновь постарался сделаться серьезным. Несколько бледных, осунувшихся лиц высунулись из своих убежищ. На лице Сераны отразилось отвращение. Их длинные тонкие руки тряслись и безвольно болтались вдоль тела, веки покрыли сети синих и фиолетовых вен. Они оглянулись невидящими глазами, не заметили даже два тела, и, незаинтересованные, вернулись к своим низменным занятиям. Серана и Марк прошли дальше, тогда он ужаснулся. Люди и меры лежали на вонючих лежанках из гнилой соломы, кто-то — в собственных помоях. Некоторые больше не шевелились, некоторые не отрывались от своего занятия — поглощения губительной скумы. Она утягивала их в свой чудесный мир, полный красок и отрадных образов, где все у них было чудесно, где ждал их извращенный Совнгард — вечная пирушка с призраками родных и близких, или кого-то даже совершенно незнакомого — пьяный разум не мог отличить реальное от нереального, знакомца от незнакомца. Они бороздили бесконечные просторы зеленых лесов и алых маковых полей, распивали мед с воителями, резвились с девами или пребывали в успокоительной пустоте — все, чего желает израненная душа. Они покинули свои хрупкие оболочки, оставив их валяться в судорогах и помоях, и вечноголодающим духом своим путешествовали по многоцветным просторам сказочных долин недосягаемого небытия. Кто-то вдруг захрипел неподалеку, нарушая гнетущую тишину: — Вы, ребята, тут долго не задерживайтесь… а то это штука такая… затягивающая. Кто-то из пленников скумы выходил из наркотического красного тумана и был способен на весьма связный диалог, но ни Марк, ни Серана не желали вести с ними беседу. Серана подняла один из алых флаконов, валявшихся под ногами, принюхалась и поморщилась, точно кошка, учуявшая дурной запах браги. — Неужели это делает с человеком скума? — Хуже, Марк, — с досадой отвечала она, — чтобы превратиться в столь безвольное существо, потребуется пить скуму годами. Это — красноводная скума. Ее гонят из оскверненных вод Кровавого родника. — Никогда не слышал. — По преданию, были, значит, жрецы Аркея, и был у них источник, посвященный почитаемому ими Божеству. Возлюбленная одного из жрецов была обращена в вампира, затем она обратила и его самого. Они устроили жесточайшую бойню в святилище, и когда оставшиеся жрецы бросились к источнику молить Аркея о спасении, они все были там же и убиты. Тогда они выпотрошили последнюю убитую жрицу, наполнили ее внутренностями священную Чашу из гелиотропа, а останки бросили в источник. Так он был осквернен. «Воды стали красными и такими и остались такими навек». Сама Чаша усиливает вампиров, но может дать силы и смертному, если смешать жидкость с кровью могущественного вампира. Марка передернуло от этого рассказа. — Омерзительно, согласна. Хуже еще то, что я не знаю, где сейчас Чаша. Будет здорово, если она будет лежать и пылиться в замке, но вот уж не думаю, что отец про нее просто так забыл. И почему она не дошла до него обратно?.. — Не успела? — Не исключено, — кивнула Серана, — он никогда не придавал ей особого значения. Быть может, он послал наполнить ее слишком поздно. Пойдем и узнаем. Они стали заходить через дверь позади стойки торговки, решив прочесать все подземелье. Марк выбил решетку, ведущую в него. Кашель и страдальческие стенания оставались позади, а когда и вовсе стихли, они наткнулись на подземное помещение, тускло освещенное факелами и небольшим костром снизу. Желтое пламя танцевало на глянцевых стенах нескольких закоптившихся железных бочонков. В чанах плескалась жидкость — один из трэллов, присвистывая, разливал скуму по небольшим сосудам. Она с гулом текла к чанам по массивным трубам, выходящим из стен. Хитроумные вампиры умудрились соорудить здесь все эти конструкции, проложить трубы в стенах пещер, чтобы одновременно вести бизнес, добывать себе новых рабов и охранять Кровавый источник. Здесь они убили несколько вампиров, пару гончих и трэллов. Марка сковал страх при виде клацающих зловонных пастей с рядами кривых, но острых зубов — он ясно помнил, чем обернулся для него укус гончей смерти, и воспоминание это было столь живо, что пронзило его не менее болезненно, чем пронзили бы зубы пса, не будь Сераны рядом. — Не зевай, — с упреком шепнула она, двинувшись дальше. Только тогда Марк вышел из оцепенения и глянул на труп горбатой собаки, лежавшей у ног. Глаза, подернутые алой дымкой, померкли и не шевелились. Он смотрел в черные полусферы безумных глаз и видел там холодную бездну, раскинувшую свои цепкие когтистые руки к нему, стараясь достать, утянуть… Пересиливая себя, он перешагнул через еще теплую гончую. Они обыскали зал и не нашли ничего интересного, кроме нескольких септимов и драгоценностей, что здорово, ведь их можно было продать и заработать на еду! За спасение Скайрима от вампиров, к сожалению, им не заплатили. Вдвоем они спустились глубже — здесь стало совсем тихо, точно в гробу, а воздух сделался тяжелым и пыльным. Изредка они слышали шаги — вампиров не было видно, а вот их верные слуги периодически попадались на пути. Серана, стараясь избегать лишней крови, с трэллами разделывалась гуманными методами — всего лишь лишала чувств. По отдельности они ничего из себя не представляли серьезного, а вот их хозяева — настоящая проблема. Вскоре они выбрели в очередное небольшое помещение, где столкнулись лицом к лицу с босмеркой-вампиршей и ее гончей. На этот раз гончая накинулась на Серану, а Марку достался вампир, чему он, на самом деле, был несказанно рад. Они вступили в ближний бой, и тогда она стала применять магию крови, вместе с этим отбиваясь от атак клинком, но ведь и у Марка одна рука была свободна — после обманного удара сбоку он схватил ее и резким движением повалил на землю, не забыв, чтобы наверняка, выставить ногу вперед. Как только с тихим писком женщина повалилась на камень, имперец пронзил ее. Она издала сдавленный стон и умолкла. Не забыл ведь еще парочку приемов с мечом! — Неплохо, — отдышавшись, отметила Серана. Ее новый плащ был изорван когтями. Коридор вел их все дальше и дальше, все глубже и глубже. По сравнению с уже пройденными подземельями и развалинами, эта пещера была пока что небольшой, но что Марка, что Серану, не любившую пыльные подземелья, начинал напрягать извилистый, словно кишка, коридор. Осмотревшись, они нашли дневник некоего Венара Вульпина, описывающего свои поиски Кровавого родника и последующее разочарование — кровь из него действительно придает сил, но не насыщает, а после оставляет полное умственное и физическое изнеможение. К тому же, зависимость действует и на вампиров. В конце ужасная приписка, вызвавшая холодок по спине: «Кажется, я только что нашел решение нашей продовольственной проблемы». — Значит, они ничего не знают про Чашу? — Я боюсь, что как раз наоборот. И чем глубже мы будем уходить… — …тем более жесткие нас ждут бои. Серана кивнула, и Марк раздосадовано вздохнул. — О Девять, только недавно ведь прошли через это… — Да, от моего рода тяжеловато избавиться, не так ли? Он поглядел на нее, не понимая, с каким посылом она это сказала. Марк помнил эти сверкающие яростью огненные глаза, в которых горела ненависть, когти, свистевшие в воздухе, лысые морды вампиров-лордов, зубастые пасти гончих… что ж, он ведь за тем и сунулся в Стражу Рассвета, не так ли? Следующая стычка с местными вампирами не отличалась от предыдущих, а вот дальше, в зале, где повис тяжелый кровавый смрад, их ждал первый серьезный бой. — Ну и че теперь с того, что Харкон сдох? Он ведь дальше собственного носа нихуя не видел. «Тирания солнца», говорит, «будем владыками», мол, — хриплый орк сплюнул, — пусть гниет в Хладной Гавани. — Это уж точно. А ты, — с упреком прошипела кому-то женщина, — поменьше ной. Когда они вступили в бой с этими острыми на язык кровососами, то сразу заметили, что что-то было не так. В какой-то момент пришлось даже отступать — их было двое против пятерых (один благополучно подорвался на заранее поставленной мине, пока бежал), и преимущество было не только количественным. Эти вампиры будто озверели, они набрасывались со всей своей яростью и остервенением; некоторые очень быстро обращались и рвались в бой. Длинные когти прорезали одежду на плече Сераны, и кровь незамедлительно хлынула из глубоких порезов — она крикнула, заглушаемая гарканьем вампира-лорда, но продолжила отбиваться. Марк очень жалел, что не владел школой колдовства, но в Страже он овладел несколькими необходимыми для своей профессии заклинаниями. Вспышка света озарила протяженный зал с высокими потолками и деревянными мостами — Марк боялся, что Серану заденет тоже. «Бич вампиров» подействовал, как должно — два обугленных трупа упали замертво, а остальных, смятенных и паникующих, не составило труда добить. Серану действительно немного задело — на ее руке, которой она заслонялась от вспышки, неспешно заживал ожог. Марк поспешил было извиниться, но она вдруг перебила его: — Проклятые дезертиры, — морщась, произнесла она, не обращая внимания ни на рану, ни на ожог. — Так и знала. Прибрали Чашу к лапам. Марк молчал, взглянув на то, как медленно вытекает кровь из ее раны и потихоньку, прямо на глазах, срастается кожа, не оставляя шрама. Вскоре о ранении будет напоминать лишь разорванная ткань. — Кто знает, что из этого всего бы вышло, не приди мы сюда вовремя. Значит, нужно сравнять тут все с землей. Ни медля ни минуты, она шагнула вперед, игнорируя пульсирующую боль. Марк не стал напоминать ей о ранении и молча пошел следом. Давно он не видел Серану такой решительной и… гневной. Он представил ее перед боем с собственным отцом, и от этого образа сделалось тяжело на сердце. Перед самим собой было стыдно, что не смог присутствовать, а еще тяжелее было от того, что он натворил там, замке, ведь перепуганные глаза собратьев все еще стояли перед лицом. Но Марк понимал, что нужнее всего был там, в залах и коридорах замка Волкихар, ведь к тому моменту магией разрушения он владел лучше Дозорных. И сейчас ему предстояло столкнуться с проклятыми кровопийцами вновь. Вновь посмотреть внутрь самого себя, обжечься о хрупкий панцирь, раскаленный внутренним огнем, рвущимся наружу, взглянуть в глаза собственному страху и буйству стихии внутри. «Я должен обуздать ее, — убеждал он себя в мыслях, — и направить в нужное русло. Защитить себя и ее. Вот моя цель, но не разрушение». И шанс доказать это самому себе появился, когда они дошли до родника. Разъяренные обитатели подземелья встретили их в полной боевой готовности — кинулись псы, лая и рыча, обратилось двое вампиров, еще двое вынули клинки, а их соплеменники, оторвавшиеся от своих занятий, принялись читать заклинания. Серана было начала шевелить губами, но Марк опередил ее и выскочил вперед — стена пламени остановила гончих, зарычавших громче перед препятствием. Они попятились, скаля кривые зубы. Пламя дрогнуло, когда сквозь него прорвался стремительный ледяной шип, разбившийся вдребезги у ближайшей стены. Серана долго медлить не стала и помогла преобразовать защитную стену в десяток огненных шаров. Они, разлетевшись по пещере, громко взорвались, сотрясая стены. Началась безумная суета — вампиры забегали, точно муравьи в залитом муравейнике. Мячи пламени, встречаясь со стенами или живыми объектами, взрывались один за другим. Пещера окрасилась яркими красками, громкие выкрики и брань разнеслись по ней. Вскоре вновь засверкали рядом зубы и когти, захлопали крылья. «Аура Стендарра» — защитное заклинание, выученное в Страже. Вампиры отшатнулись от яркого ореола священного света, что охватил Марка. Он чувствовал его бодрящее, живое тепло, и решительно наступал на смятенных вампиров. Его решительность, как думал сам Марк, невозможно было сейчас пошатнуть, но он услышал тоненький выкрик боли где-то неподалеку и мгновенно среагировал, переключившись на обидчиков Сераны. Собственный световой купол ослеплял, но Марк чувствовал, что его заклинания достигали цели. О своей самоотверженности маг очень скоро пожалел, почувствовав удар сбоку. Адреналин, захвативший его разум, не дал согнуться от обжигающей боли, но и защитное заклинание рассеялось. Он отбивался от двоих сразу «Огнем солнца» — видел, как и без того безобразные морды вампиров преображаются. Сначала гнев, затем — первобытный страх загнанного животного, а потом серая кожа покрывалась ожогами, и кровопийцы обращались в бегство. Бежать им было некуда — плащи возгорались, и ожоги от священного света не успевали затягиваться, когда новое заклинание настигало цель. Когда все наконец стихло, ноги вдруг сделались ватными — Марк перестал их чувствовать и рухнул. Бок сдавило невыносимой болью — его страдальческий стон разнесся по подземелью. Только сейчас Марк заметил обломок стрелы, выпирающий слева. Дышать было невыносимо больно, а двигаться и подавно. Серана метнулась к нему и сунула зелье. Резким и безжалостным движением она выдернула стрелу. Марк, пивший зелье, чуть было не подавился им, но стойко проглотил крик, рвавшийся из груди. Склянку она выхватила у него и вылила на багровую рану. — Мальчишка, — недовольно упрекнула его Серана, доставая еще одну склянку. — Как же тебе повезло, что я именно на такой случай взяла несколько зелий. Чем ты вообще думал? Ее холодные пальцы прикоснулись к глубокому отверстию в боку. Оно показалось обжигающим. Марк устало запрокинул голову назад — ему казалось, что так легче сдержать все звуки, что просятся наружу. Не мог он еще сильнее опозориться. Теперь его терзала не боль, а муки совести. Он смутно помнил свои действия в бою. Помнил снова огонь, яркий свет, ее крик и секундную боль… а сейчас она сковывала все тело вместе с разливавшимся по нему изнеможением. Одного взгляда на хмурую и недовольную Серану ему хватало, чтобы в очередной раз убедиться в собственной никчемности. После этого неконтролируемого импульса Марк чувствовал себя теперь, лежа на камнях, униженным и раздавленным, будто он действительно прошел сквозь какое-то публичное унижение, что легло клеймом позора на всю его жизнь. Хотелось куда-то деться от этого невыносимого взгляда. Рана затягивалась. Серана, увидев это, вдруг заметно смягчилась. — Послушай. Мне приятно, что кому-то будет не все равно, если меня убьют, но мне не всегда нужна помощь. Если меня атакуют двое, а тебя — десятеро, ты должен забыть обо мне и защищать свою шкуру, ты понимаешь? Лоб покрылся неприятной испариной, будто после лихорадки, сердце бешено колотилось о грудную клетку. Боль утихала, а вот стыд расцветал внутри и разъедал, подобно кислоте. Марку ничего не оставалось, кроме как обессиленно и пристыженно кивнуть, принимая свой провал. Серана спокойно поглядела на него и помогла подняться. Еще через минуту от боли не осталось и следа. — Я идиот и позволил чувствам захватить разум, что непозволительно в бою, — пробубнил он, вспоминая урок, которому его научили Бури Клинков. Строгость и суровость во взгляде Сераны испепеляли его. Она обошла его, сделавшегося вдруг таким маленьким и жалким — таким он видел себя сейчас. Маленьким и жалким. «Огма» дала могущество, но не дала ума. Зловонная алая жидкость журчала и плескалась под ногами Сераны. Здесь был обустроен небольшой пруд. Внутри плавали размытые водой кости — позвоночник, ребра, вот всплыла берцовая кость. Из достаточно небольшого источника удавалось наполнить несколько чанов. Это объяснялось просто — он был неиссякаем, потому и уничтожить его было бы задачей не из легких. При дальнейшем обыске обнаружилась и сама зубчатая Чаша, которую прибрали к себе вампиры-дезертиры, обустроившие тут свое логово. Марк взглянул в воды родника, увидев там свое мутное отражение. Действительно, маленький и жалкий. Что же это за человечек такой? Что за хрупкое тело? Разве может быть он достоин той силы, что свалилась на него ни с того, ни с сего? Разве может быть он достоин… — Нужно разрушить пещеру. Чтобы никто более не добрался до этого места. — Да, — отвечал он, продолжая смотреть в воду, будто она могла бы дать ему ответы на все эти вопросы. Но она лишь задорно журчала и переливалась цветом крови. Никакого влечения к ней Марк не ощущал — отталкивали воспоминания о тех зависимых сверху, описание из дневника, легенда, да и характерный запах крови, исходивший, если принюхаться, от родника. Марк представил себе святилище, что когда-то было здесь обустроено — самый настоящий храм Аркея, со жрецами в алых рясах, с алтарем и живым родником, в котором плескалась благословенная вода, а не губительная скверна, в которой плавали белые кости. Подумать только, на что способна природная вампирская жадность и тяга к разрушению. — Долго стоять будешь? Но она ведь не такая, правда? Марк начал было колдовать купол для них обоих, чтобы, как только обрушится потолок, у них был шанс вырваться живыми, но Серана тотчас остановила его: — Нет-нет. Разрушать будешь ты. Защита на мне. Он изумленно посмотрел на нее: — Почему? — Во-первых, потому что я больше доверяю своим оберегам, — она покачала головой, — во-вторых, думаю, если ты выпустишь пар, тебе это пойдет на пользу. Вспомни самые сильные свои заклинания и примени их. Выплесни свою внутреннюю энергию, и тогда они усилятся. Ведь магия — это и есть энергия. А в тебе ее хоть отбавляй. Так направь в нужное русло. «В нужное русло», — повторил Марк про себя. И еще раз, словно смакуя эти слова. Значит, не в защите дело, а в прорубании пути? Значит, наверное, он может помочь иным образом, кроме как своими сомнительными попытками защитить подставлять и себя, и других под ненужными ударами. Может быть, как бы он тому не сопротивлялся, совсем обратное направление даст нужный результат? Может, стоит хотя бы попробовать, сделать шаг навстречу неизвестности, этой огненной преисподней, что смотрит на него со смертельным голодом каждый раз, когда он обращает взор внутрь себя самого? Может, не так уж и страшна эта пылающая бездна, что готова жадно пожрать, вмиг захлопнув зияющую пасть? Тогда, наверное, нужное ему русло, тот самый выход, что он искал, лежал все это время в совершенно другой стороне, в которую даже смотреть без страха не было возможно. Но сейчас, после этого постыдного провала и наставления Сераны, Марк переосмыслил свои способности. До сего момента он так и не мог разгадать загадку, почему именно он, простой имперец из ничем не примечательной семьи, был обременен этим бессмысленным для него могуществом, ставшей ношей. И только сейчас, возможно, осознал, что оно как раз-таки и не бессмысленное — что смысла в этом даже больше, чем в нем самом, как в человеке. Ведь кем бы был он без этого магического потенциала? Обычным оруженосцем, не надеющимся на что-либо большее. И такой дар, что может быть использован во благо, пропадает зря из-за страха и неуверенности. Испуг его прошел, точно рукой снятый — он больше не боялся того, что лежит на ладони, того, что несет внутри. Не боялся себя самого. — Ты права, — твердо заявил он, чувствуя, как превращаются в камень сжатые кулаки, — я знаю, что делать. И пусть разразится гром, пусть сопрягаются молнии с огнем, пусть бьется нещадно о каменные стены лед. Пусть лопнут они, подобно тонкой оболочке, словно это не древние каменные стены, выстроенные еще, наверное, древними нордами, а сжатая в кулаке ребенка скорлупа. Они сотрясутся в страхе и застонут под напряжением — камень поддастся и рухнет с великим грохотом, подобным драконьему реву. Пусть испугаются и выбегут в ужасе все выжившие трэллы, клюющие носами на поверхности, пробудятся из своей сладостной комы жертвы бывшего притона. Прольются чаны с алой скверной внутри, с противным скрежетом лопнет железо. Разбегутся все животные в радиусе десятка километров, где громогласно гремит древний каменный нордский голем, ворочающийся в муке. Он падет под воздействием невиданной себе доселе силы, выпущенной в мир, и его последним криком ознаменуется ее приход, ее настоящее рождение. Каменные стены и потолки, треснув, рухнули. Кровавый родник вместе с Чашей были погребены под землей навеки, запертые в своей каменной гробнице. Больше никто не сможет использовать оскверненный родник в любых целях. Больше не ступит ни одна нога на территорию этого притона, бывшего когда-то святилищем великого Аркея. Птицы, тревожно захлопав крыльями, удалились прочь. Рухнули от землетрясения остатки покосившейся хижины. Вокруг — ни души. Сбежали даже привратники, что встретили их в самом начале. — Поздравляю, Марк. Теперь ты — маг.