Шамбала

В Шамбале было тихо, хотя многие бы посчитали иначе. И я тоже в голове пока что не называл это тишиной — непривычно называть тишиной то, что ей не является в привычном для тебя понимании. У Фазанов тишина абсолютная, когда этого требует обстановка. Она тянется, давит и душит тебя, перехватывает дыхание и не даёт проехать на коляске, потому что ты вязнешь в ней, как в снегу или песке. В Шамбале тишина была наполнена музыкой, разговорами, шуршанием, постукиванием и многими другими звуками, которые делали её более рассеянной и дышащей. Я лежал на кровати вместе с Садовницей, слушая новую музыку Данте и пытаясь анализировать играющую мелодию, совершенно в этом не разбираясь. Мы понимали, и я и девушка, что по факту просто предоставляем Данте необходимую ему публику. Пусть тот и говорил, что «гении пишут в стол», мы знали, что любому творческому человеку хочется поделиться своим детищем, работой мысли, пусть даже с такой неопытной, какая из нас получалась, аудиторией. — бум тс, тс тс тс, бум, — бубнил про себя альбинос в такт звучащим битам, напряжённо хмуря брови и внимательно вслушиваясь в собою же написанное, иногда останавливая запись, поправляя и добавляя новые звуки. — нет, тут лучше вот так. — так ведь тоже красиво! — возмущённо вздохнула Садовница, видимо действительно вслушиваясь в мелодию и каждый отдельный звук. Я же, в отличие от неё, просто наслаждался приятным звучанием. — бред, новый вариант лучше. вот, слушай, — и снова зазвучала мелодия, которая, по-моему, особо ничем не отличалась, но нашему домашнему Паганини было виднее. Пока они продолжали спорить, какой вариант был лучше, я перевернулся на спину и стал разглядывать потолок. Садовница почти полностью сползла на пол, пытаясь засадить щелбан по носу Данте, а потому на кровати остались только её ноги, скрытые длинной юбкой и длинными полосатыми носками, пока тело уже висело параллельно полу, удерживаясь исключительно на руках и утягивая за собой один из пледов. Под стихшую возню и возобновившуюся мелодию, что напоминала саундтрек из игры, подобной тем, в которые можно было поиграть на первом этаже, я полностью погрузился в свои мысли. Я вспоминал Клоуна. Была бы моя воля — сидел бы в Могильнике целыми сутками, с ним. Но меня уже гнали мокрыми половыми тряпками, когда обнаружили сегодня утром в его палате, так что теперь придётся думать как пробраться иначе. Оставаться на месте, оставляя его там один на один со страхами, ощущается как предательство — остро и сухо, словно застрявший в горле сухарь. Я был рад что Дива меня поддерживала, пусть и не одобряла мое общение с ним, да и Крикун пытался поддержать, хотя я видел, что ему также страшно и невыносимо тревожно, как и мне, поэтому я старался доносить ему все новости, которые смог узнать как можно быстрее. Надо будет сказать ему про необходимость нового способа посещения Могильника. Хотя, наверное он итак уже все знает — Паучихи кричали так сильно и пискляво, когда обнаружили меня в роли неожиданного посетителя, что слышал, наверное, весь Дом. Ну или пара Логов так точно. Я невольно усмехнулся. Раньше я бы себе даже подумать не позволил о нарушении правил. Или о том, что гоняться от санитарок на инвалидной коляске по всем коридорам — веселое занятие, а не опасное и бессмысленное. И все благодаря Клоуну. Тот день, когда я впервые его встретил, был самым страшным из возможных для меня, а стал самым теплым и горячо любимым. На душе стало грустно и тепло одновременно. Чтобы немного отвлечься и с чистой головой придумать выход, я стал разглядывать комнату. Сверху на меня глядели погасшие лампочки гирлянд, качаясь от ветра, проникавшего к нам из открытой форточки. На оконных стеклах блестели разные наклейки, которые удалось обнаружить в упаковках жвачки. Справа, на стене, красовались постеры Эвра, которому ещё не сообщили о моём переводе, но Данте меня заверил, что их вожак это воспримет только с радостью. Уже прошла неделя как я попал в новую стаю, причём новую во всех возможных смыслах — комната считалась стайной всего пару лет и для Дома это действительно маленький срок. Здесь не было расписания, номеров, подписей каждой вещи. Все итак знали где чья вещь, ведь на ней был яркий отпечаток владельца: у Эвра все вещи были слегка потертые, но аккуратные, будто хозяин трепетно хранил каждую из них, при этом не забывая и используя ежедневно; у Данте все вещи были в мелких царапинах, кроме аккуратно расставленных пластинок; вещей Садовницы здесь было немного, но их тоже было легко отличить — они были потертые, как и у её родственника, на них часто были следы грязи, они были липкими из-за сиропов или пыльцы и пахли сладким так сильно, что их можно было учуять за километр. Самое отличное в этом месте — тут всё разноцветное. Яркое, живое. Фазаны черно белые, будто вышли с мрачных старых фотографий, на которых обычно видишь умерших родственников. От таких фотографий веет холодом и смертью, они безжизненные и бездушные. Без-душ-ны-е. Слово каталось у меня по языку, отскакивало от внутренней стороны щек. Воспоминания о Первой нахлынули на меня с новой силой. Сложно не сравнивать два моих места пребывания, особенно в первую неделю. Мне до сих пор не верилось что меня приняли с распростёртыми объятиями. Да, может до этого я и появлялся в Кофейнике и на многих событиях, спасибо Клоуну, но я всё ещё оставался Фазаном. Накатили воспоминания о том, как я ненароком подслушал обсуждение о моём выселении из группы, как меня тогда окатил страх и затряслись руки. Я столько времени потратил на то чтобы стать Фазаном, что уже и не помнил как это началось. Пытался контролировать мысли, чувства, движение, взгляды — всё, чтобы вписаться туда, куда вписаться не мог. Вот только на осознание мне понадобился почти год. Дом, когда я только приехал, казался мне идеальным местом для Первой. Серый, скучный, пустой. Идеальный для фазаньей стерильности — таким мне казалось это место, пока я не встретил Клоуна. После этого Дом будто засиял для меня. Территория Первой стала лишь малой его частью, когда остальная была наполнена звуками, разговорами, собственными правилами, надписями, музыкой и многим, многим другим, что завораживало меня и пугало. Конечно я знал, что существуют другие группы, знал про иерархию, про вожаков и места, куда ездить мне противопоказано. Но, как выяснилось, большая часть фазаньих баек про Дом оказались огромным преувеличением, как и байки про Фазанов, несколько из которых я успешно развеял. Например байки о Крикуне — якобы вожак настолько грозен, несмотря на его небольшой рост, что перегрызает глотки всем, кто ему не нравится. Или о Ванге, Бандерлоге, которая знает о твоих грехах, прошлых и будущих, и издевается над Фазанами больше и рьянее своих подопечных. Самые смешные были слухи о Диве. У Первой было мнение, что в Гнездовище каждый раз в месяц сдавал целую банку крови, дабы насытить свою вожачку, от того они все бледные, особенно Ведьма и Данте, её верные птенцы. А еще были байки о Клоуне, но о нем было сказано столько нелестного и в остальных частях Дома, что даже думать о таком количестве мне было тяжело. Да и не очень хотелось, потому что становилось сразу неприятно на душе. Клоун был странным Хозяином Дома. Традиции в Доме были тем, что держало стены и не давало протекшим потолкам обвалиться. В доказательство моим мыслям приоткрытая форточка резко ударилась об стену, повредив свою облупившуюся краску, украсив пол белой пылью, и оставив очередную маленькую вмятину на разукрашенной стене. Данте поднялся, взял с пола подвернувшийся баллончик с краской и пометил вмятину, сказав число двадцать четыре. Традиции придумывали ушедшие, а оставшимся приходилось только принять и смириться, гадая, почему же они существовали вообще. Но Клоун был тем, кто постоянно нарушал правила, менял традиции, придумывал новые и при этом каким-то образом сохранял Дом — Домом. Одна из таких перемен коснулась и меня. Фазанам редко давали клички. В Первой это считалось чем-то пошлым, потому что такого было мнение дирекции. Однако парочку я слышал, но их дали внутри самой группы. Мою же мне дал Клоун. Позднее я узнал, что Клоун не давал раньше кличек вообще. Легко было получить кличку от Крикуна или Ведьмы, еще легче — от Ванги, которая прославилась своими, едкими и точными, которые многим врезались в память и оставались нетронутыми на стенах. А я стал первым и единственным, кого окрестил Клоун. «Королевский питомец» — так меня окрестили Фазаны, что в итоге разлетелось и прижилось, на какое-то время, на радость чёрных брюк и белых воротников. Недовольство моим присутствием было очевидно — фазан вне своего кокона, еще и ошивается рядом с Клоуном, а тот его обхаживает и прикатывает туда, где Фазану не место. Пошел даже слух, что мое появление — страшное предзнаменование, как внезапная миграция птиц или мох, растущий на южной стороне ствола. Однако мне помогла Дива — она быстро приняла мое присутствие, помогла освоиться, много со мной разговаривала и так меня постепенно приняли и остальные. В коридоре было шумно. Стоило только на доске объявлений появиться маленькому листочку с датой и временем отъезда, как Дом наполнился какофонией. Послезавтра уже был отъезд и все тестировали надувные круги, свистки, палатки, новые кричалки и игры. Этот коридорный шум разгоняли только звонки на завтрак, обед и ужин, перегоняя его в столовую и концентрируя общее безумие в одном месте. Будто прочитав мои мысли, что-то упало с таким грохотом и криком, что после шума несколько секунд стояла напряжённая тишина. Данте моментально подпрыгнул и выглянул в коридор, проверяя, не Крысы ли опять буянят. — Псы, — выдохнул Данте и нервно потер глаза под очками. — закрывай уши, — хихикнула Садовница. Я улыбнулся и проводил глазами Данте. Тот еще смотрел в коридор, когда туда, судя по шуму, вышел Крикун. — какой-то гений пытался разобрать стремянку, чтобы запихнуть её в сумку, — утолил наше любопытство Данте. — и разобрал её себе прямо на голову. — еЩЕ ОДИН ПОСЕТИТЕЛЬ МОГИЛЬНИКА? — скорее мишень для Крикуна, — улыбнулся альбинос, но затем снова поник. — хорошо что не Крысы. их на пять минут оставить нельзя. — не могу поверить, что ему так просто удалось тебя уговорить. — оставлю это без комментариев, — буркнул альбинос, оперившись на косяк плечом. — скорее бы Клоун вернулся. не могу представить как он с ними умудряется справляться. — аГА, — согласился я и снова расстроился. — всё с ним там хорошо, — успокоила меня Садовница, положив руку мне на плечо. — ты же только сегодня от него вернулся. — в ТОМ ТО И ДЕЛО, чТО НЕ ХОРОШО, — ответил я и на глазах появились небольшие капельки слез. Я быстро моргнул, пока их никто не заметил. — мНЕ НУЖНО ТУДА ОПЯТЬ. — это каким образом? — не поворачиваясь на меня спросил Данте, продолжая рассматривать что-то в коридоре. — ты уже успел устроить там переполох сегодня утром. я так быстро ещё никогда не просыпался. удивлён, что твоя коляска вообще может так резко входить в повороты. — оНА И НЕ ТАКОЕ МОЖЕТ, — улыбнулся я и краем глаза посмотрел на коляску. — сАДОВНИЦА МНЕ ДАВНО С ЭТИМ ПОМОГЛА, — в подтверждение моих слов девушка гордо встала на кровать и горделиво сверкнула очками с толстой оправой, прижимая ладони к бокам. Коридорный шум стал нарастать. За разговором мы заметили это не сразу, но когда он подобрался к нашему порогу — уже не могли его игнорировать. Данте насторожился и снова выглянул в коридор. В этот раз его взгляд бродил по нему гораздо любопытнее, чем в первый, настолько, что мы с девушкой заерзали от нетерпения и смяли итак мятые пледы и покрывала. — идет, — только и произнес Данте. Одно слово заставило меня влезть на коляску так быстро, как я еще не забирался. Я не помню как скинул ноги с кровати, как выехал в коридор, наехав колесом на кросовок Данте, заставив его выругаться, не помню и как пробрался через толпу Крыс, заполонившую весь проход и наполнившую его криками и вонью. Всё что я помню — глаза. Фиолетовые, уставшие, с Могильным налётом. Лицо помытое, без белой краски, казалось совершенно голым и бледнее, чем с ней. На нем не было постоянной улыбки, и я понял, что сейчас ему хуже, чем было вчера вечером. Чем бы его не накачали перед отправкой обратно — действовало на него это слишком сильно. Меня прервали крики из толпы. Кто-то из Крыс, не справившись с эмоциями, попытался вскрыть себе шею, но лишь испачкал кровью старые доски и испугал несколько девушек. Началась яростная возня — Данте и Крикун одновременно выпрыгнули в коридор, пытаясь успокоить дезертиров из Второй. К ним подключились несколько неравнодушных Псов. Логи тоже пытались делать вид, что помогают, но лишь впитывали длинными носами запах кровавых новостей. От неожиданности и нарастания градуса ситуации я сжал чужую руку так сильно, что утихший Клоун даже ойкнул. Звук вышел похожим на рожок, который обычно используют в цирке, веселя детей на первых рядах, выпуская смешной звук им прямо в лицо. — РАЗОЙДИТЕСЬ, КРИТИНЫ! — орал где-то в толпе Крикун. Из-за чужих голов торчала только его макушка, похожая на крашеный кустарник. Он был явно громче остальных, но его слова не действовали на разбушевавшуюся толпу, а потому постепенно становились частью общего безумия. Наконец Дива, которая неизвестно когда успела влезть в перепалку, спокойно вывела порезавшего себя Крысеныша из толпы, держа его за загривок и прикрывая окровавленную шею рукой. Через тонкие наманикюренные пальцы сочилась кровь. Мальчик, на вид младше нас на пару лет, был на полторы головы ниже самой Дивы, весь трясся и сквозь слезы рассматривал Клоуна, когда Дива вела его мимо вожака в сторону Могильника. Сама же Дива одарила Клоуна недовольным взглядом и поцокала каблуками дальше, оставляя за собой бордовый след, напитывавший рукава её чёрной глаженой рубашки. Толпа проводила их взглядом и снова уставилась на нас. Только тогда я опомнился. Я крутанул колёса и провёл Клоуна через толпу. Краем глаза я заметил яркий пиджак Ванги, склонившейся перед лужей крови. Тонкие грязные пальцы трогали свежую лужу, а кривые губы в яркой помаде жадно улыбались, показывая острые зубы. От такой картины и знания, что дальше последует не самое приятное зрелище, если её никто не остановит, я поспешил отвернуться. Крысы обступали нас со всех сторон, путаясь под колесами. Из-за этого коридор казался меньше и уже, чем обычно, а дорога до спальни с каждым метром становилась всё тяжелее. Кто-то помог мне проехать сквозь толпу, разогнав привязавшихся, но я был так сильно поглощён состоянием Клоуна, что так и не понял, кто это был, а оглядываться мне было страшно. Где-то сзади разразилась перепалка Ванги и Данте. Наконец мы добрались. Крысы набили собой всё свободное пространство, когда я посадил их вожака на диван, стащенный, вероятно, когда-то давно с первого этажа. На удивление они были такими тихими, какими я их еще не видел. Слышались только взволнованные вздохи и активное перешептывание. Клоун все ещё не реагировал ни на стаю, ни на меня, тихо бормоча что-то себе под нос. Я прислушался. Молитва. Мне стало еще хуже от его вида и я пересел к нему на диван, поглаживая по голове и проверяя температуру. Как только я сел рядом его голова опустилась мне на плечо. — А что нам делать? — спросил кто-то из толпы. Я поднял голову и на меня уставились десятки глаз, обрамлённые подводкой и краской, цветными волосами и кучей украшений. От такого количества внезапного внимания, которое прежде было мне не заметно, я опешил и даже начал слегка заикаться от волнения. — п-пОПРОБУЙТЕ ВЕСТИ СЕБЯ КАК ОБЫЧНО, — неуверенно сказал я, перебирая в голове варианты, которые могли бы сейчас помочь. — оН СКУЧАЛ ПО ВАМ. Крысы неуверенно переглянулись между собой и разбрелись по своим делам. Снова стало шумно, хотя шум этот был не такой привычный, каким я обычно его заставал — он был более нервным и таким неестественным, что от него сводило зубы и болела голова. Они пытались, я это видел, но все равно время от времени кидали настороженные взгляды, разрушая итак хрупкую иллюзию. На ужин стая уходила без нас, провожая обеспокоенными взглядами. Когда комната опустела в нее вошли Крикун и Дива. Крикун заглянул в комнату первый и застыл на пороге, оглядывая Клоуна с ног до головы. — оН СЕЙЧАС ТИХИЙ, — успокоил его я и вожак Псов вошел в комнату и сел рядом с Клоуном. За ним вошла Дива и села рядом со мной, положив руку мне на плечо. — Как Ты? — спросила она, вглядываясь в моё лицо. — в ПОРЯДКЕ, — отмахнулся я. — лУЧШЕ, чЕМ ОН. — ОН УСПЕЛ ЧТО-ТО СКАЗАТЬ? — спросил Крикун, осматривая то меня, то вожака Крыс, словно обеспокоенный паук на приеме у срочного больного. — тОЛЬКО ШЕПЧЕТ, — вздохнул я. После моих слов Крикун замолчал и прислушался. — ЧТО-ТО ЗАЩИЩАЮЩЕЕ, — заключил он спустя несколько секунд молчания. — НЕ МОГУ ТОЧНО РАЗОБРАТЬ. — Иди, — сказала Дива, обращаясь ко мне. — Мы За Ним Присмотрим. — нЕТ, — нахмурился я и убрал ее руку с плеча. — я ДОЛЖЕН ПОБЫТЬ С НИМ. Дива посмотрела на меня строго. Я не любил этот взгляд. Никто бы не любил. Мать Птица умела смотреть так, что кости начинали дрожать и мерзнуть. А с фоновым шумом виде странного шептания под ухом это ощущалось совсем страшно. — еМУ СТАНЕТ ХУЖЕ, — предпринял последнюю попытку я и отвернулся. — ОСТАВЬ ИХ, — недовольно буркул Крикун. Я удивился, что он был на моей стороне, но ничего не сказал. — ВЕРНЁМСЯ ПОЗЖЕ, КОГДА ОН ЛЯЖЕТ СПАТЬ, — он встал и похлопал меня ободряюще по плечу. — ПОСТАРАЙСЯ УЛОЖИТЬ ЕГО ДО ВЫКЛЮЧЕНИЯ СВЕТА. ПОТОМ МЫ ПРИДЁМ И ПОДМЕНИМ. ПСЫ ОТВЕЗУТ ТЕБЯ ОБРАТНО В СПАЛЬНЮ, — с этими словами он взял Диву под руку и вывел обеспокоенную девушку за дверь. Я слышал как они начали переговариваться в пустых коридорах как только свернули за угол, споря о принятом решении. Мне стало неприятно. Я ещё не привык к вниманию от вожаков. Всё это ощущалось неправильным, будто я находился в том окружении, куда меня не звали и доставлял только неприятности. Крысы вернулись с ужина и каждый принес что-то с собой. Диван заполнился кусками хлеба, бутербродами, стаканами чая с кучей ложек сахара, а кто-то даже умудрился утащить несколько тарелок с картошкой и котлетами. Клоун есть не стал, но на всеобщее облегчение выпил чай и лёг на диван, отвернувшись лицом к спинке. Я поблагодарил стаю и заверил, что их подарки не останутся без внимания. Конечно, Крысы расстроились, что вожак не оценил по достоинству еду, но я сказал, что завтра с утра они увидят пустые тарелки и их это вполне удовлетворило. Они продолжили заниматься своими делами уже более естественно. Мы постепенно стали частью общей картины перестав быть её центром, и я смог наконец выдохнуть. Рука сама полезла в чужие волосы, запутываясь пальцами в непослушных кудрях. Ещё бы он их иногда мыл. Шум постепенно перемещался в спальные мешки в след за обитателями. Пока за окном постепенно темнело, я уже успел пересчитать наличие всех значков, увидеть новые царапины на коляске, расчесать Клоуну все колтуны и вытащить все катышки из дивана в том диапазоне, в котором доставали мои руки. Книг я вокруг не обнаружил, да и надеяться на их присутствие было опрометчиво, поэтому я также успел немного вздремнуть. Когда я открыл глаза, то обнаружил, что все поспешно возвращаются из коридоров, а значит я не успел вернутся вовремя и можно рассчитывать на ночевку в чужой стае. Когда я уже искал глазами плед и договаривался об одолжении подушки с более разговорчивыми Крысами, пришёл Крикун, как и обещал, но без Псов, а снова в компании Дивы. — Я Провожу Тебя, — ответила на мой удивленный взгляд Мать Птица и облокотилась на стоящую рядом коляску. Та тихо скрипнула в знак приветствия. Вздохнув, я последний раз окинул взглядом Клоуна, потрепал его пушистые волосы и пересел в коляску. Крикун же занял почетное место на диване, узурпировав добытые мной плед и подушку, и поблагодарил меня за помощь. Мы пожали руки, я устроился удобнее и почувствовал, как Дива легонько толкнула мою коляску в сторону выхода. — СПОКОЙНОЙ, — шепнул нам Крикун в след, провожая взглядом. Мы ответили ему тем же, вооружились фонариками и двинулись в путь. Коридорный шум переместился в комнаты. У каждой двери была слышна возня: где-то рассказывали сказки, где-то пели песни, где-то умудрялись придумывать последние методы развлечения, пытаясь потратить последние часы перед днём отъезда максимально продуктивно. Поэтому в коридоре были мы одни, нарушая спокойствие методичными шагами и скрежетом колес. — Ты Слишком Заботишься О Нем, — сказала Дива, прерывая тишину. Я подозревал, что она не просто так вызвалась самостоятельно меня отвезти и от этого мне стало немного тошно. — а ТЫ СЛИШКОМ ЗАБОТИШЬСЯ ОБО МНЕ, — недовольно ответил я, продолжая освещать дорогу. В ответ она лишь печально вздохнула и продолжила меня толкать. Мне казалось, что её мой ответ не убедил, но заводить одну и ту же песню мне тоже не очень хотелось. Песню о том, что я уже сам спокойно социализируюсь и сам способен принимать решения, пусть даже они повлекут за собой неприятные последствия. Она итак всё это знала, просто, по какой-то причине, всё еще думала, что мне нужна та же защита, что и её птенцам. Интересно, о Крикуне она так-же заботилась? Колёса зажевали что-то шуршащее, а дышать стало немного тяжелее. Я оглянулся. Под ногами асфальт, настолько растрескавшийся, что удобнее ехать по обочине, которая погрязла в песке, жухлой траве и странном мусоре. Вокруг ни души, лишь мы и несколько одиноких столбов на гектары пустыни. Ветра почти нет, хотя если бы он был, то двигаться было бы куда тяжелее — песок, подгоняемый ветром, так и норовит уколоть лицо и засесть в ресницах. — Извини, — вздыхает Дива, толкая коляску уже тяжелее. Я перехватываю управление и она расстроено опускает руки и оглядывается. — я УЖЕ УСПЕЛ ПОДУМАТЬ НА СЕБЯ — виновато улыбаюсь я и тоже оглядываюсь. — Идем, — Дива обходит меня и встаёт рядом. — и КУДА МЫ? — Я Пытаюсь Отвести Тебя В Стаю, — щурясь по сторонам отзывается Дива, не смотря мне в глаза. Всматриваюсь в её лицо, но поспешно перевожу взгляд на длинное шоссе впереди. В трещинах замечаю застрявшие пачки из-под сигарет, яркие обертки конфет и растаявшие жвачки. Пытаюсь рассмотреть двери, но их будто и не было. На что я надеялся? Остаётся ждать такую же заблудшую душу, как и мы. Мы оба это понимаем, но Дива отчаянно пытается показать, что и сама спокойно нас вытащит. Я уже успел научится смотреть через стену её отчужденной заботы. Потому что это вовсе не стена, а окно с толстым слоем многовековой пыли и, если постараться, то всё ещё можно увидеть прекрасный оазис. Как в той странной сказке, где Алиса видела цветущий сад через маленькую замочную скважину. — я НЕ ЗЛЮСЬ, — срывается у меня с языка. — Я Знаю, — вздыхает она. Мы идём неприлично долго. Дива успела снять каблуки и шла по раскаленному асфальту голыми ногами. Я успел переместить жилетку на голову, дабы скрыться от жары, но темный цвет кожи только добавил мне неудобств. От постоянного шуршания у меня разболелась голова. Было настолько невыносимо, что я был готов в любую секунду слезть с коляски и протирать майку о торчащие камни, лишь бы не слышать этот звук, но меня остановила Дива тем, что остановилась сама. Только когда я нахмурился так сильно, что стал видеть свои ресницы, я увидел вдалеке две фигуры, которые двигались в нашу сторону. Они двигались стремительно, будто бежали на пределе своих возможностей, но при этом обе шли спокойно, разговаривая друг с другом. Низкая фигура, маленькая и черная кошка, элегантно перепрыгивала через глубокие трещины. Фигура побольше шла более неуклюже. Скрюченная старуха хихикала в ответ словам кошки и стучала деревянной ногой под длинной юбкой. Как только парочка заметила нас, разглядывающих их, они моментально очутились возле нас, принеся с собой запах духов и крови. — Н4ШЛ1, — прохрипела старуха, вскидывая вверх руки. — 4 ТЫ ГОВОР1Л4 Ч4С ПОТР4Т1М. — Мы и потратили, — недовольно ответила кошка, сузив зрачки на всех четырех глазах. — Нас Долго Не Было? — спросила Дива, оглядывая гостей. — ДОСТ4ТОЧНО, ЧТОБЫ МЫ ОТПР4В1Л1СЬ Н4 ПО1СК1, — непонятно чему ухмыльнулась старуха, показывая острые зубы. — Мы сами случайно провалились, — виновата вздохнула кошка. — Наша удача, что вы тоже были тут. — ПОПРОШУ, — возмутилась старуха. — Я Н1КУД4 Н3 ПРОВ4Л1В4Л4СЬ! ТЫ М3НЯ СЮДА З4Т4Щ1ЛА. — Ну, как выяснилось, это нам было на руку, — улыбнулась кошка и вспрыгнула на плечо Дивы. — Идем, я уже нашла выход. Солнце пекло. Шутки Ванги разбавляли усталость. Дива стала спокойнее от присутствия Ведьмы. Я случайно зевнул, а когда открыл глаза, меня ослепила темнота коридора. Стало прохладнее. Коляска стала на удивление лёгкой и более управляемой. Чернота разрезалась ярким светом фонарика и мы из кучи превратились в линию. Впереди шла Дива и освещала нам путь, за ней я и Ведьма, толкающая мою коляску. Замыкала своеобразную процессию возвращения с той стороны Ванга, шагавшая уверенее всех. Яркий пиджак светил ярче фонарика и сливался с яркими настенными надписями. Я всегда ей завидовал в этом плане. Не слепоте, а тому, что она так легко с ней смирилась и, даже, наслаждалась. Когда я потерял способность ходить, то на несколько лет вышел из жизни — изолировался в четырех стенах, прервал всё возможное общение, буквально вынудил родителей отправить меня сюда, в место, где от людей мне не сбежать. Поэтому видеть как она, потеряв зрение не так давно, спокойно обходилась без него, будто всегда была слепой, было тяжело. Чувство зависти ковыряло мне небо и давило на виски. Я поймал себя на мысли, что это настолько фазанье поведение, что меня пробила дрожь. — Всё в порядке? — уточнила Ведьма, когда я сжал подлокотники до посинения. — дА, — сказал я неуверенно, понадеявшись на тактичность девушки. Она промолчала. Очень выразительно. В отличие от ее брата, она умела вовремя промолчать, хоть это молчание часто говорило больше и громче, чем бесконечные и непрерывные монологи Данте. Пока я раздумывал о различиях внутри чужого семейного древа, мы подошли к нашей двери. За ней всё ещё было шумно. На стук нам открыла Садовница с бинтом руках. — НУ ВОТ, — представила меня Ванга Садовнице, будто я был диковиной статуэткой. — БЛ4ГОПОЛУЧНО ДОСТАВЛ3Н. — Зачем тебе бинт? — поинтересовалась Ведьма, отпуская меня и открывая дверь пошире. — Данте пару раз прилетело ножом, пока он разнимал Крыс, — выдохнула устало Садовница, поправляя очки. — это неправда! — послышалось из внутренностей комнаты. — Спасибо, — шепнула Ведьма и улыбнулась Садовнице. Пока я вкалывал свою коляску за порог, девушки немного поговорили и ушли. Компания, в которой шум создавала только Ванга, стремительно удалялась, а затем и вовсе растворилась в темноте коридоров. Мы ещё немного постояли в дверях: Садовница разглядывала что-то в темноте, а я тревожно смотрел в сторону спален Крыс. Затем меня завезли в спальню и вторая дверь между мной и Клоуном захлопнулась.