-62° по Цельсию

      Смеркалось. Впереди мелькнул пушистый тёмный хвост и мигом спрятался за сугробом. Не теряя драгоценные секунды на то, чтобы разбираться, кому этот хвост принадлежал — безобидной кошке или чёртовой собаке — Трэвис тут же юркнул в ближайшую подворотню. До темноты оставалось совсем немного, но бездумно рисковать он не собирался. Лучше уж оказаться на улице после заката, в чём Трэвис считал себя настоящим профессионалом, ибо ему частенько приходилось переходить из квартиры Эшли в свою в тёмное время суток (достаточно выкрутить внимательность на максимум и не шуметь попусту, тогда опасность сходила к минимуму), нежели между клыков изголодавшейся твари. Возможно, именно этот жизненный принцип помог Трэвису до сих пор оставаться в живых, а может, дело было в чём-то другом — всё это не так важно, сейчас его беспокоили совершенно другие вещи.       Из-за неопознанного животного на пути пришлось несколько скорректировать дорогу домой, потому сейчас вместо привычных пятнадцати минут весь путь занимал практически полчаса. Как уже было сказано, Трэвиса не пугала перспектива не успеть до полного захода солнца за горизонт — им двигало всецелое желание поскорее увидеть её. Он не мог позволить себе медлить ни секунды, потому едва не сорвался на бег, игнорируя тот факт, что и без того лишился почти всех физических сил: слишком уж быстро передвигался с самого выхода из дома. Подтянув сумку повыше и ухватившись за изношенную лямку покрепче, Трэвис уверенно двинулся вглубь двора, стремясь хоть немного срезать путь. Содержимое сумки на такое небрежное действие отозвалось приглушённым шорохом. Трэвис не знал и половины названий лекарств, что сунул ему в руки один из больничных работников, прочитав переданную Бенджамином записку. Из всего внушительного списка, озвученного больничным работником, ему довелось различить всего два названия — жаропонижающее и противоинфекционное. Во всяком случае, знать все эти детали Трэвису необходимости не было. Его задача — получить и принести, всё остальное ложилось на плечи Бенджамина.       Неочищенные дороги сильно мешали передвижению, но и в этом деле Трэвис поднаторел, потому снежные гущи его нисколечки не тормозили. Да его в принципе ничего не могло тормозить, когда все мысли были заняты беспокойством о ней. Эшли стала приоритетом в его жизни достаточно давно, в самом начале вечной зимы, ведь она осталась единственной, кого он оберегал и старался отгородить от внешних опасностей. Поначалу дружеское стремление помочь и быть рядом неожиданно переросло для него во что-то гораздо большее. Он сам не заметил, когда пересёк эту тонкую грань, но предпочитал свою влюблённость игнорировать: их дружба для него была слишком ценна. Рисковать Трэвис не любил даже в таких вещах.       Когда они познакомились, им было по девятнадцать, то есть девятый год их дружбы приближался к концу. Почти девять лет назад Трэвис впервые столкнулся с этой невыносимой бестией на входе в аудиторию, где проходили занятия потокового курса «Психология преступника». Почти девять лет назад она впервые мазнула по нему взглядом, полным неприязни, и с безразличным смешком вошла в любезно приоткрытую специально для неё дверь. С детства Трэвис привык быть обходительным по отношению к женщинам, потому джентльменские манеры проявил автоматически, не раздумывая над тем, какой именно женщиной являлась Эшли. А являлась она чрезвычайно самодостаточной и мужчин в свою жизнь пускать не собиралась.       В доверху заполненной аудитории она предпочла сесть за последнюю парту вместе с темнокожей старшекурсницей, которая была известна каждому ввиду своей активной студенческой жизни. Тем не менее ни здороваться, ни спрашивать разрешения, можно ли к ней подсесть, Эшли не стала — просто молча заняла стул, достала старенький ноутбук и принялась записывать краткий конспект лекции. Всё полуторочасовое занятие она была максимально вовлечена в учёбу, не отвлекалась ни на переговаривающихся вокруг студентов, ни на собственный телефон. Не стоило забывать, что Эшли обучалась на полном гранте и наличие стипендии, которая была ей невероятно важна, напрямую зависило от её оценок и знаний, потому-то она делала всё возможное, чтобы отличиться от остальных своей впечатляющей учёбой.       Единственный раз, когда Эшли оторвала взгляд от клавиатуры, клавиши которой мягко прожимались под её ловкими, лишёнными какого-либо маникюра пальцами, произошёл тогда, когда она почувствовала чей-то назойливый взгляд со стороны. Трэвис с интересом наблюдал за ней, несмотря на то, что его окружала целая группа институтских друзей, которые, не унимаясь, болтали между собой. Эшли скосила на него такой злобный взгляд, чем сперва рассмешила непонятливого Трэвиса, решившего, что это шутка такая, но после осознавшего, что девушку такое внимание не устраивает. Пришлось отвернуться и уткнуться в собственный конспект, в котором со всей лекции оказалось написано пару строчек. М-да…       «Само преступное поведение нужно изучать не только для его предотвращения или пресечения, но и для понимания его причин.» — гласил вордовский документ. Не раздумывая, Трэвис удалил весь текст, решив, что попросит полный конспект позже у кого-нибудь из знакомых, коих у него было пруд пруди. Впрочем, как в детстве ему были привиты галантные манеры, так и с ранних лет в нём отсутствовало умение привязываться к людям и испытывать к ним какие-либо искренние чувства. Что поделать, воспитывали Трэвиса настоящие змеи, а, как мы знаем, животные эти — одиночки до мозга костей, настолько, что даже на свет появлялись уже самостоятельными. Таким образом, Трэвис окружал себя людьми, не потому что хотел, а потому что так было нужно, потому что из них при должном старании и правильном подходе можно было высосать удивительное количество пользы. В этом и заключалось его основное отличие от родителей: змеи пусть и самостоятельные, зато по природе своей глупые, зато Трэвис думать умел на отлично. Иначе стал бы заводить полезные знакомства?       — Эй, — Милли, явно испытывающая к нему романтическое влечение, которое Трэвис будто бы совсем не замечал, невесомо дотронулась до его локтя. — Пойдёшь в бар сегодня вечером? Аманда, Натан, Дрейк и Айзек тоже будут.       — Почему нет? Пошли. — легче лёгкого согласился он.       Никакие серьёзные отношения Трэвису не нужны были, именно поэтому чувства Милли к нему он профессионально игнорировал. Да и сам, по правде говоря, ничего к ней не испытывал. Что насчёт Эшли, то она казалась просто интересной личностью: Трэвису никогда не доводилось видеть девушек, подобных ей. Всю его осознанную жизнь вокруг него кружились ухоженные стройные девушки на высоких каблуках и в коротких юбках, от них пахло весенними цветами и конфетами, они постоянно подкрашивали розовые пухлые губы блестящими помадами и наматывали осветлёные кудри на пальцы с длинными острыми ноготками. Даже в институте, где каждая вторая стремилась работать в правоохранительных органах, они продолжали возиться со своей внешностью, как будто бы от того, как хорошо у них выйдут стрелки, зависела успешность целого дня. Честно говоря, Трэвису не было дело до того, как девушки себя вели, это целиком и полностью было их делом, лезть в которое и диктовать свои правила он не смел и вовсе не хотел, просто… Просто Эшли собирала волосы в тугой хвост и обтягивала талию ремнём с крупной бляшкой, на её лице не было ни грамма макияжа, а костяшки пальцев частенько оказывались разбиты в кровь. Это не была любовь с первого, со второго или даже с третьего взгляда, вовсе нет. Но любопытство, что вызвала в Трэвисе Эшли, проложило дорогу сперва к их многолетней крепкой дружбе, а позже, через много-много лет, к каким-никаким чувствам. Однако после первого занятия Трэвис перестал обращать на Эшли какое-либо внимание: ему хватало представительниц противоположного пола вокруг себя, чтобы разглядывать ещё кого-то в другом конце аудитории.       Первый контакт между ними произошёл только спустя пару занятий, когда их поставили в одну группу для выполнения совместного проекта.       — А отсосать у меня ты не хочешь? — первое, что Трэвис услышал от Эшли. Благо сказаны эти слова были не в его сторону, а в сторону Ларри.       — Ой, да ладно тебе. В общежитии всяко удобнее заниматься, чем в библиотеке, где даже говорить толком не выйдет. — убеждал её Джонсон.       — Я никого в свою комнату пускать не собираюсь. Тем более незнакомцев, тем более двух парней.       Ларри фыркнул. Сейчас, спустя почти девять лет, Трэвис мог бы с уверенностью сказать, что за этим последует какая-нибудь неприличная, до жути глупая и, вполне вероятно, оскорбительная шутка, но тогда он этого не ожидал. Как, впрочем, и Эшли.       — Про тебя и так разные слухи ходят, чего стесняться-то? — конечно, он шутил, не собираясь этими словами никого задевать, но это не отменяло того факта, что услышать такое от едва знакомого человека… В общем, Эшли с такой силой стиснула челюсти, что Трэвису показалось, будто он услышал звук крошащихся зубов.       — Захлопнись, пока не врезала, придурок. — сквозь зубы процедила Эшли.       Почувствов весь накал обстановки и заметив, что Ларри желает сказать — наверняка сострить — что-то в ответ, Трэвис дёрнул его за рукав олимпийки, взывая к благоразумию, и постарался разбавить обстановку, предложив сперва сходить перекусить, а потом уже приниматься к работе. К счастью, притупить гнев обоих своих новых знакомых ему удалось и с тех пор он всегда играл роль успокоительного для своих шибко щедрых на эмоции друзей. Что поделать, иначе бы они переломали друг другу все кости.       В какой момент Трэвис сумел привязаться к этим двоим и со всей серьёзностью назвать их своими друзьями, он не знал. Зато теперь нисколечки не сомневался в одной вещи — они стали неотъемлемой частью его жизни, представить себя без них он уже не был способен.       Впрочем, однажды им всё-таки пришлось разъединиться. Когда Ларри остался в Нокфелле, а они с Эшли в самый неподходящий момент оказались в Вашингтоне (позже переместились в Ньюарк), Трэвис изо дня в день переживал, как там Ларри, справится ли он в одиночку. Он уже привык нести ответственность за обоих своих друзей, но внезапно всё поменялось невыразимо резко и заботиться пришлось об одной лишь Эшли. Тогда чувства к ней и перетерпели колоссальные изменения. Но вот прошло уже больше года с тех пор, как он осознал и принял любовный интерес к своей лучшей подруге, но всё никак не признавался ей. Были ли для неё эти чувства очевидны? Трэвис не знал и, если честно, признаваться безумно боялся, избегая неловкости, которая, несомненно, между ними возникла бы, скажи он, что любит её совсем не как подругу.       И всё-таки, наверное, она всё знала. Эта мысль пришла в голову, когда он зашёл в подъезд, едва успев до кромешной темноты. Раз даже Ларри, не обладающий удивительной наблюдательностью, когда дело касалось человеческих чувств, заметил его влюблённость, то Эшли, живущая с ним бок о бок, и подавно знала всё с самого начала. С другой стороны, знай она об этом, то уж точно не смогла бы просто молчать, такой уж она человек, прямолинейная по самое не хочу. Но она не выражала своей осведомлённости ни прямым текстом, ни намёками, ни какими-либо действиями. И как прикажете Трэвису на это реагировать?       Торопливо перебирая ногами по лестнице, он вспоминал разговор с Ларри давностью в полгода, их последний разговор вдвоём.       — Ну так, — начал Ларри, когда Эшли отошла в туалет. — Когда ты успел?       — О чём ты? — Трэвис тем временем мыл посуду после обеда.       — Возможно, я лезу не в своё дело…       — Как тебе не сказать, чтобы не обидеть… — наигранно жалостливо произнёс Трэвис. — Каждый раз, когда ты так говоришь, действительно лезешь не в своё дело. Но говори, раз уж начал.       Обрадовавшийся, что получил добро, Ларри с великой радостью продолжил:       — Когда ты успел втрескаться в Эш?       Мысленно Трэвис глубоко вдохнул, хотя внешне всё своё напряжение не показывал, разумно предполагая, что оно только сильнее раззадорит Ларри.       — Глупости.       — Прям уж глупости? Мы все взрослые люди, чего стесняться? Ты можешь скрывать это, сколько пожелаешь, но это не значит, что тебе удастся спрятаться от тех, кто тебя как открытую книгу читает.       — Ты преувеличиваешь. — закончив с последней тарелкой, убрал её в шкаф, но полностью оборачиваться к Ларри не стал. Избегая его взгляда, принялся протирать все кухонные поверхности.       — Это ты преуменьшаешь. — настаивал на своём Ларри.       — С чего ты взял, что она мне нравится?       — Да ты смотришь на неё, как на снизошедшую с небес богиню.       — Ну, у неё есть что-то общее с Эридой.       — Полностью согласен, но при этом ты смотришь на неё, как на ёбаную Афродиту!       — Мы друзья, я не могу отрицать того, что она красивая. — предпринял тщетную попытку оправдаться.       — Почему тогда я смотрю на неё совершенно иначе?       — Ларри, ты гей!       — Хорошо, это вполне убедительно. Но! Ты тоже красивый, но я же не пялюсь на тебя так, будто ты Аполлон. — продолжил древнегреческую тему Ларри. Не зря всё-таки им приходилось изучать различных богов на философии, которая казалась самой наиглупейшей дисциплиной в институте. Сейчас хотя бы можно было блеснуть своими сохранившимися со студенческой скамьи познаниями. — Таким взглядом я могу себе позволить смотреть только лишь на Сала, то есть на человека, который мне нравится. И ты тоже ни на кого так не смотришь, кроме неё.       — Откуда такая уверенность?       — Откуда? Если тебе мало приведённых доводов, то вот тебе ещё один. Ответь мне на вопрос, почему ты остаёшься в Нокфелле?       — Ларри, не начинай.       — Ради неё, ведь так? Ты не можешь её оставить, потому что…       — Потому что она моя подруга. — закончил за него Фелпс. — Ты и она самые близкие для меня люди, не делай вид, что не знаешь этого.       — Тем не менее ты выбрал её, а не меня. Почему?       — Потому что у тебя есть Сал. — старательно, но, к сожалению, безуспешно оборонялся Трэвис.       — А у Эш есть Бен.       — Не сравнивай.       — Почему нет? Я выбрал Сала по той же причине, почему ты выбрал Эш. Хочешь сказать, что это не так?       Трэвис промолчал. В голову не лез ни один способ контратаковать, что уж говорить о банальной самообороне.       — Чувак, — никак не унимался Ларри. — Да я ни разу не видел, чтобы тебе кто-то нравился! Серьёзно, Трэв, тебе двадцать семь, а у тебя ни разу не было девушки. Это твоё дело, поэтому я никогда в это не лез… — договорить он не успел, ибо его бесчестно перебили:       — Почему тогда сейчас лезешь?       — Потому что впервые вижу, что ты влюбился. И я не хочу, чтобы ты закопал эти чувства в себе.       Трэвис вымученно прижал пальцы к переносице:       — Она не ответит взаимностью. — наконец сдался он. У Ларри аж гора с плеч свалилась.       — Откуда тебе знать?       — Не знаю, как ты, но я ни разу не видел, чтобы она тоже с кем-то встречалась. Всю жизнь отношения интересовали её так же сильно, как и меня — то есть буквально не интересовали. Может, нам просто суждено не иметь отношений до конца своих дней?       — А может, вы просто созданы друг для друга? Ты же не знаешь. — с улыбкой предположил Ларри.       — И узнавать я пока не тороплюсь.       Но не успел Ларри спросить, почему он настроен так категорично, как вернулась Эшли. Совершенно, чёрт побери, не вовремя!       — Что с лицами? — непонятливо поинтересовалась она. — Чего такие кислые?       — Да он просто влюбился. — моментально выпалил Ларри, выложив почти все карты на стол.       — Он-то? — рассмеялась Эшли, восприняв всё это как крайне остроумную шутку. — Разве что в другой реальности.       Трэвису стоило больших трудов сохранить непроницаемое выражение лица, ведь если бы в его мимике возможно было прочесть испуг, вызванный ларриными словами, то Эшли в ту же секунду поняла всё от и до. Благо Трэвис мастерски владел своими эмоциями — вот тут-то можно было сказать спасибо Фелпсам-старшим, хоть где-то их нравоучения имели толк.       Но, наверное, ещё с самого начала было предопределено, что чувства рано или поздно возьмут над ним верх. Трэвис скрывался долгие полтора года. Это имело бы смысл, если бы ему в конце концов удалось подавить свои чувства, но этого не произошло. Так или иначе проявления его любви со временем становились всё более явными и явными. Ну не могла, не могла Эшли этого не замечать!       Трэвис вошёл в квартиру, с максимальной возможной скоростью стянул с себя всё лишнее и прошёл в комнату Эшли. Та сидела на кровати, одетая в кофту Трэвиса, которую в Вашингтоне втихую успела пригрести в своё распоряжение, и полностью закутанная в одеяло. В изножье кровати, пытаясь как-то заставить Эшли поесть, сидел Бенджамин, облегчённо просиявший при виде вернувшегося Фелпса.       — Трэвис! — радостно воскликнул он. — Всё хорошо?       — Мгм. — он передал парню наполненную лекарствами сумку. — Как увидели твоё имя, выдали всё без лишних вопросов.       — Патриция? — поочерёдно вытаскивая картонные коробочки, он с видом настоящего профессионала изучал каждое название и складывал туда же, где только что сидел.       — Не знаю, девушка какая-то. Молодая блондинка с выбритой бровью.       — Да, это она. — обеспокоено взглянул на сестру. — Эш, помнишь Патрицию?       Эшли отозвалась с болезненной хрипотцой, заставив сердце Трэвиса сжаться от осознания, что ничем больше он помочь не мог.       — Помню. — прокашлялась, возвращая голос в относительную норму. — Одногруппница твоя, хорошенькая. Одного не понимаю, почему вы до сих пор не вместе?       — Эш… — смущённо протянул Бенджамин. В его возрасте таких вещей уже не стесняются, но одно дело обсуждать девушек в компании ровесников, а другое — со старшей сестрой, заменившей тебе мать.       — Может, она лесбиянка? Иного логичного объяснения я найти не могу.       — Ну хватит, — вмешателся Трэвис, коего Бенджамин в эту минуту посчитал своим спасителем. — Ты же его смущаешь.       Эшли закатила глаза, и Бенджамин, пока та не опомнилась, поскорее ретировался, прихватив с собой пачки таблеток и напрочь позабыв тарелку куриного бульона, что оставил на подносе у кровати девушки. Трэвис бегло оценил обстановку, наконец обратившись к Эшли:       — Ты как?       — Меня как будто бы через мясорубку пропустили.       Оно и понятно: неизвестно, где и каким образом, но Эшли подцепила бронхит, причём тот развивался в геометрической прогрессии. Всё дошло вплоть до того, что Эшли не могла ни есть, ни пить, ни двигаться, ни спать: любое движение отдавалось острой болью и провоцировало приступы нещадящего кашля. Ей повезло, что рядом были Бенджамин и Трэвис, готовые, а главное, способные помочь в любое мгновение. Медицинские познания Бенджамина не имели веса, когда дело доходило до заболеваний лёгких, но тут место имели знакомства и далеко не последнее в больнице место. Ему достаточно было описать все симптомы в записке и, воспользовавшись Трэвисом и связями, получить все необходимые лекарства. Задачей Трэвиса же являлась передача и транспортировка, потому что выходить на улицу одному Бенджамину нельзя было (строгий запрет Эшли и здравомыслие сделать ему это не позволяли), а оставлять тяжело больную девушку одну тоже было небезопасно. Вообще стоит отметить, что связи и работа Бенджамина в больнице существенно облегчали жизнь всем троим, ведь не только лекарства, но и продукты троица получала исключительно благодаря ему.       Как уже было сказано, разбирался в подобных заболеваниях Бенджамин посредственно, но Трэвис не сомневался в том, что тот разберётся в той куче непонятных пилюль и таблеток, выделенной им городской больницей, так что сейчас преспокойно сел на край кровати, не сводя с Эшли пристального взгляда. Ну как на неё не смотреть! Чёрт побери, Ларри был на сто процентов прав, когда сказал, что Трэвис смотрел на неё, как на Афродиту, ведь таковой она и являлась. Даже больная, бледная и с проявившимися под чудесными ярко-зелёными глазами тёмными кругами она казалась настолько красивой, что у Трэвиса перехватывало дыхание. Он мог бы разглядывать её хоть целую вечность, только дай ему на то волю, но внезапно Эшли без всякого стеснения стянула с себя чересчур большую для неё кофту и термобельё, оставшись в одном коротком топе на тоненьких бретельках и с дьявольски глубоким декольте. Остолбеневший Трэвис, почувствовав, как щёки запылали буквально по щелчку пальцев, спешно сместил взгляд с едва прикрытой женской груди на тарелку бульона.       — Господи, как будто бы ты никогда женского тела не видел. — неверующе возмущалась Эшли. — К тому же я одетая, чего взгляд отводишь?       Конечно же, он видел женщин без одежды, ну не десять же ему! Чего греха таить, и полностью обнажённую грудь Эшли ему тоже довелось видеть, причём далеко не единожды. В баню, например, они ходили вдвоём за раз, экономя время и ресурсы. Да что там баня — столько раз на работе им приходилось переодеваться в одном помещении, ведь разделения на мужские и женские раздевалки в их отделении не было, а когда поступали срочные вызовы, времени на целомудренность не оставалось. Про бесчисленные совместные ночёвки в жаркие летние ночи, когда Эшли, позабыв о стеснении, оставалась спать в одних пижамных шортах, дабы не сплавиться, в принципе можно было промолчать. Но тогда она была просто подругой, а в бане румянец на щеках легко объяснялся повышенной температурой воздуха. Сейчас Трэвис ни за что не стал бы рисковать и смотреть на неё как ни в чём не бывало, продолжая с напускным интересом разглядывать плавающий в бульоне укроп. Кто знает, чем всё может кончиться, если он продолжит на неё пялиться.       — Чего разделась-то? Вроде не жарко. — только и сказал он.       — Не жарко — мне пиздец как холодно. Просто надо пластыри снять. — и действительно принялась сдирать с груди разогревающие перцовые пластыри, помогающие хоть самую малость облегчить невыносимую боль. Но покончив с ними, вдруг перевернулась к другу спиной, на которой, как оказалось, тоже было прилеплено сразу два пластыря. — Помоги со спины убрать, я не дотягиваюсь.       Трэвис пожелал сквозь землю провалиться, но деваться было некуда. Радовало одно — увидеть выражение его лица из такого положения Эшли не могла априори, потому скрывать ещё больше зардевшиеся щёки необходимости не было. Несмелым движением он дотронулся до её спины, что держалась ровно и строго, несмотря на общее состояние организма. Трэвис всячески старался приложить то же самообладание, что и у девушки, дабы та не ощутила, как сильно дрожали его пальцы, когда он со всей осторожностью отклеивал пластырь с её гладкой кожи. Нужно было срочно себя отвлечь, пока не стало слишком поздно! Ухватившись за первую попавшуюся спасительную мысль, Трэвис заговорил:       — Почему не поела?       — Нет аппетита. — донеслось слегка приглушённо.       — Тем не менее тебе нужно съесть хотя бы чуть-чуть.       — Думаешь, Бен мне это не объяснял? — тяжело вздохнула, переводя тему. — Что-то ты долго возишься.       После этих слов Трэвис дёрнул с такой силой, что едва не содрал вместе с пластырем верхний слой кожи, но Эшли этого, кажется, не заметила, только лишь с наслаждением вернула всю одежду на прежнее место и завернулась обратно в одеяло.       — Всё хорошо? — справилась она, когда заметила, что Трэвис поджал губы, уставившись на неё округлёнными глазами.       — Почему спрашиваешь? — недоумевающе ответил вопросом на вопрос.       — Потому что ты выглядишь так, будто побывал в жерле вулкана.       — Оу, ну…       Но тут на помощь пришёл Бенджамин, также героически спасший Трэвиса от Эшли, как и он его с десяток минут назад.       — Эш, ты всё-таки поешь. — встревоженно попросил он.       Но не успела она хоть что-то ответить, как Трэвис вполне убедительно его заверил:       — Я проконтролирую.       — Славненько. — улыбнулся он. — Тогда долго не засиживайтесь, уже поздно. — и был таков.       Что ж, Трэвис сам на себя повесил эту обязанность, не подумав о последствиях. Деваться было некуда и под недовольный взгляд с её стороны он поднял поднос себе на колени, после чего ложкой перемешал содержимое тарелки.       — Мисс Кэмпбелл, — чрезвычайно официально начал он, набирая в ложку первую порцию наваристого бульона. — Хотя бы пару ложек.       — У меня есть выбор?       — Это для твоего же блага.       — Да похуй.       — Мне не похуй.       На этот раз смутилась Эшли, что лучшим образом позволило скормить ей первую ложку. Впрочем, там, где одна, там и вторая, третья… и так далее. По итогу Трэвису удалось скормить больной Эшли почти половину тарелки, пока та категорично не замотала головой, напрочь отказываясь от продолжения трапезы.       — Хотя бы так. — сделал вывод Трэвис, доедая остатки сам. — Молодец.       На похвалу Эшли ответила безудержным кашлем, после чего обессилено упала на подушку.       — Я, пожалуй, лягу спать. — вновь говорила с болезненным хрипом, чем вызвала новую волну беспокойства со стороны Трэвиса. — Чертовски болит голова, ещё этот блядский озноб.       — Температура есть?       — Небольшая, жаропонижающее нельзя.       — Сочувствую. — бережно поправил одеяло у ступней Кэмпбелл так, чтобы холодный воздух под него не пробирался. — Тогда доброй ночи, я пойду к себе.       Вернув тарелку обратно на поднос, он было встал на ноги и двинулся к выходу из комнаты, но Эшли резво подскочила на кровати и абсолютно неожиданно заставила его замереть прямо на месте.       — Не уходи! — поняв, что прозвучала слишком уж настойчиво, спрятала лицо за угол одеяла и понизила громкость голоса. — Побудь со мной, пока я не усну. — и тут же ещё более тихо прибавила: — Если тебе не сложно там, вся хуйня.       Трэвис развернулся на пятках, не имея представления, как правильно было бы повести себя в этой ситуации, потому ограничился лишь коротким:       — Не сложно.       И он вернулся на кровать, но на этот раз стянул с себя ботинки и джинсы с начёсом, оставшись в серых спортивках, и забрался на кровать полноценно, оперевшись спиной о стену. Потушил стоящий на подоконнике (до него без лишних усилий можно было дотянуться с кровати) ночник, работавший на батарейках, и со всей тщательностью поплотнее завернул Эшли в одеяло.       — Чего это ты? — аккуратно поинтересовался он. Эшли впервые попросила его о чём-то подобном сама: раньше обо всём приходилось догадываться самостоятельно, ибо признавать какие-то свои слабости Кэмпбелл ни в коем случае не собиралась ввиду своей бесконечной гордости. Но сейчас что-то изменилось, и это настораживало.       — Да ничего. — по её голосу было слышно, что она уткнулась лицом в подушку. — Просто… Ну знаешь… Блять, конечно, ты знаешь, ты же у нас ультрапсихолог. В общем, — она замолкла на долю секунды, переваривая какие-то мысли у себя в голове. — Я всё думаю тут об одной вещи.       — О какой же?       — Может, ты посчитаешь меня дурой, но меня действительно это беспокоит. — Трэвис промолчал, позволяя ей самостоятельно собрать мельтешащие в голове слова в складный текст. — Сука, это даже звучит глупо. Блять! Если тебя не устроит то, что я сейчас скажу, между нами сохранятся такие же отношения?       — А ты хочешь, чтобы сохранились? — преодолевая себя, спросил он.       — Если тебе не понравятся мои слова — да.       — Сохранятся, Эш.       — Пообещай.       — Обещаю. — отчего-то его посетило странное чувство тревоги, даже говорить стало сложно.       — Короче, помнишь же, Ларри пошутил, что ты влюбился?       — Угу. — промычал Трэвис, решив не упоминать тот факт, что вспоминал тот день всего час назад.       — Это точно была шутка? — шёпотом произнесла она.       Гулко забилось сердце, шумно прогоняя кровь в висках, отчего Трэвис перестал слышать даже собственные мысли. Тем не менее он с огромным трудом сохранял самообладание:       — А чего бы ты хотела?       — Просто скажи, хватит спрашивать!       Деваться было некуда: врать друзьям, врать ей Трэвис больше не мог.       — Не шутка. — на выдохе признался он.       — Ёб твою! — воскликнула Эшли, после чего её опять одолел приступ кашля. — Имя, мне нужно только её имя, Трэв.       — Господи, — он едва не задохнулся от такого напора с её стороны. — Как будто бы ты сама не знаешь?       — Хочу подтвердить свои догадки.       — Боже… — только и промямлил Трэвис.       — Ладно, не говори, мне-то что. Какая разница, если ты всё равно мне нравишься?       Трэвис провёл в давящем оцепенении несколько минут, раз за разом прокручивая её слова в голове. Но когда к нему пришло осознание, заставившее сердце забиться с новой частотой, а губы растянуться так широко, что аж скулы сводило, Эшли уже уснула.

***

      Много лет спустя Трэвис спросит у неё, почему она призналась именно тогда. И Эшли ответит:       — Потому что думала, что умру той ночью: мне было настолько плохо, что я не могла дышать, а вас с Беном я пугать не хотела, потому молчала.       И тогда Трэвис вспомнит, что однажды Эшли уже предупреждала, что признается ему в любви разве что на смертном одре. Тогда он испугается, что так глупо мог потерять любовь всей своей жизни, и нежно поцелует её, даря всю заботу, на которую только был способен, и убеждая, что больше никогда не позволит ей в одиночку переживать настолько сильную боль. Ведь Трэвис не змея и никогда ею не был. Он скорее сова. Совы бесшумны, бдительны и осторожны, они способны убивать (острые, точно бритва, когти тому весомое доказательство), а ещё совы — однолюбы до мозга костей.