Переплетение

Нам летать не положено по документам

      Чужое звездное небо раскинулось над головой, отвлекая, да и как тут не отвлечься: сверкающие яркие звезды срывались с фальшивого небосвода, отмеряя каждый час и меняясь на другие созвездия. Наверняка у них даже была своя последовательность и история, но для меня дивный купол архива оставался лишь диковинным чудом. Ночью, как снисходительно поведал мне старушка–архивариус, созвездия сменялись на северное сияние. И хоть интерес мой утолила, глядел призрак снисходительно: мол, «совсем молодые маги измельчали, таких вещей не знать».       Только вот я как раз магом и не была.       Тяжелый вздох нет – нет, а вырывался в очередной раз. В архив меня по доброте душевной, – а ни того, ни другого у Баттико не было и в помине – хранитель выкрал ещё ранним утром, наказав почувствовать магию или хотя бы нащупать доставшийся от настоящей хозяйки тела источник. А вот объяснить, как же его «почувствовать» вредный дух не смог. И хотелось бы сказать, что зараза нематериальная просто учитель хреновый, но…       Это было все равно, что попросить научить дышать, и нет, я нет про те популярные в сети курсы "дыхания маткой" и прочими непригодными для такого органами. Хотя мысль проскакивала, что похоже те сладко улыбающиеся инстадивы что-то да знали. Проблема была в том, что маги, ощущавшие свою стихию так же, как руку или ногу, с детства учась лишь обуздывать её, как скачками растущий подросток примеряется к меняющемуся телу. Это надо было чувствовать. Так что я сидела и пялилась в купол архива уже который час.       Ощущая себя как до попадания в чужое тело, так и после. Только спотыкаться на ровном месте стала чаще, все же разница в росте сказывалась.       Вот и сидела в позе лотоса, уподобившись йогам и высиживая черт знает что. Пресловутое: «почувствую силу, Люк» только в фэнтезийных декорациях наглядно. Это нужно было умудриться, попасть так, чтобы вместо плюшек пришлой чужачке на голову сыпались исключительно одни шишки. Хотелось как в книгах: чудо-магию, верного компаньона в лице какой-нибудь очаровательной зверушки и непременно жениха принца. Все по сладким канонам попаданчества. Но нет: агрессивный мир и не выпихнул то только за счёт того, что я была частью Аллэрин. Лишённым магии осколком, все равно что стеклом, затерявшимся в дорогом брильянтовом гарнитуре рода. От воспоминаний, которые передала Аллэрин, по дурости рванувшая со своей бестелесной оболочкой выдирать собственное тело из вихря магии, всё ещё передёргивало.       Маги были больны. Может и не все, но девочке удивительно везло исключительно на психов.       Ледяной пол, магический круг под ногами и тонкие ручейки краски, щекотно стекающие по телу вниз. Мне хотелось верить, что это краска. Сколько Аллэрин было? Не больше трёх. Тонкие ручки отчаянно прижимали к груди деревянного единорога, а слезы, которые она слизывали в попытке успокоиться уже и солёными не были. Символы Света и Тьмы, устроившиеся под ключицами, буквально разорвали душу ребенку, обнажив источник и проклятые равнодушные ублюдки с избирательностью прожжённых коллекционеров отбирали, какие же части оставить маленькой избранной. Чтобы, не приведи Пресветлая, в малышке не уснул дар.       — Это всё твоя шлюха–мать виновата.       Брезгливо скривилась старуха, без сожалений цепляя непустой осколок двумя сияющими лиловым пальцами.       — Так разбавлять кровь, совсем с ума сошли.       Тогда-то меня и вышвырнули, как неугодную деталь, собирая из ребёнка причудливый витраж одарённой волшебницы. Идеал.       И если каждый с «вершины» подвергался таким чудесам запоздалой магической селекции, то я их могу даже понять. Любой замудачится, только б в добрые ручки «старичкам» повторно не попасть. Сама Аллэрин так и не поняла, что передала, забыв благодаря кому-то весь ужас настолько крепко, что даже не дрогнула. Обеспечила кошмаром и дальше пошла. Хотелось передохнуть, рука вот, не оценив ночных падений, ныла стабильно, мешая сконцентрироваться. Хотелось верить, что только из-за этого вредный источник и не отзывался.       — Свалишься.       По вредному духу тоже можно было сверять часы – он появлялся также раз в час, бросал что-то язвительно недовольное и исчезал снова, мрачнея все больше. Нет, правда мрачнея, хранитель аж всех красок лишился, став серым, в тон туману прям. Очевидно, оценил перспективы скорого моего раскрытия.       Что будет, если ещё хоть кто-то узнает о «подселенной душе» думать было страшно. Не зря же наш экзорцист–неудачник трясся, поминая старую добрую инквизицию. Может в магических реалиях она и отличалась от знакомой мне, но карала переступивших какие-то законы магического общества так же – сжигала нафиг отступников.       Это мне популярно объяснил объявившийся в лесу Баттико. У духа–основателя Института была какая-то странная то ли связь, то ли привязанность к Ашше, поэтому на нашем междусобойчике он появился только из-за неё. Оценил масштаб и чуть повторно не прибил беднягу Аллэрин, и так оглушенная девица–призрак ломанулась от озверевшего хранителя в туман и была такова. А Баттико орал. Вдохновленно так, оглушающе в силу того, что человеческие легкие мощность его голоса не ограничивали.       И до того, как Ашша – Ашшанара рухнула на колени, закрыв руки ушами и задыхаясь от слёз выкашляла своё: «хватит», в нарастающей истерике дух потусторонним голосом пообещал лично отвернуть мне голову если случится так, что Старейшины заподозрят подмену. Потому что тогда Сожжению подвергнут всех причастных.              А теперь вот, следит. Даже в фальшивое дружелюбие играет. Мудила.              Измученное и затекшее в одной позе тело просило пощады, а не выслушивания очередного совета что-то вспомнившего духа, да сомнения в том, что мне вообще можно было быть здесь грызли только больше.       Потому что лазарет я таки загремела.       Дважды за неполные сутки суметь подставиться это талант. Леди, роста такого, что еë без проблем взяли в баскетбольную лигу, все ворчала, что в моём-то возрасте так перегрузить источник умудриться надо, не малое ж дите. Что я там перегрузила понимала слабо, но тянуло так, будто прописали хорошей такой двоечкой в солнечное сплетение, то есть – болело все. Жалящими укусами впиваясь то там, то здесь, мешая хоть как-то уложить события последних дней в голове. И местная лекарка строго настрого велела не двигаться, припугнув выгоранием и оставив отлёживаться. ‍​       ‌И только выгнала вознамерившуюся ночевать у моей постели Ашшану, как вместо неё явился другой гость.       — Выглядишь паршиво, — и это было первым, что Игмар сказал мне, с того памятного приключения в лесу. Ну прелесть просто.       — Комплимента на троечку, пробуй ещё, — Мару только фыркнул, занимая то же кресло, где ранее дремала Ашша. Щелкнул пальцами, позерским заклинанием опуская что-то, наспех завернутое в тетрадный лист на тумбочку, под моим любопытным взглядом легким движением руки заставляя импровизированную упаковку развернуться, позволяя рассмотреть «дар». Шоколадка. Хотелось возмутиться и швырнуть приторный подарок бывшему напарнику в лицо – в прошлом хватало просто подышать рядом со сладостями, чтобы увидеть плюс парочку килограммов на весах. Что обещало неделю на воде и прочих прелестях. Но язык пришлось прикусить, судя по тому, что рассказал болтливый дух, все пятеро знали друг друга с детства, а значит придётся стерпеть.       Хватить уже того, что о подселении знали девочки, не к чему плодить лишние подозрения после страшилок местных. Мрачный, не мрачный, с шоколадку притащил, заботясь о намучавшейся однокурснице. Парочку баллов заслужил, из списка мудаков его вычеркивать было рано, так, переписать имя карандашом.       — … Основание. Радуйся, жених договорился и тебя тоже выпустят погулять. — Игмар ничуть не смущаясь моему молчанию самозабвенно вещал о чем-то, для чего притащился. А я уж расчувствовалась: заботиться он, ага. Смутные воспоминания Аллэрин намекали, что после провала группы по «её вине» зарабатывать уважение негласного лидера придётся по новой. Радовало только одно – напыщенный маг не знал, что я таким заниматься не планирую. Зацепил только шанс о выходе с территории – посмотреть что-то кроме тумана было интересно, но... мысль споткнулась за дикое неправильное слова, чужое и ко мне отношения никогда не имеющее … Жених?!              Тогда-то Баттико и объявился, вырвав из мыслей, что «меня без меня женили» и планов, как бы от подарка в лице чужого жениха отделаться. Вместо этого устроив «увлекательную» ночь в архиве, выдавая информацию по крупицам. Создавалось впечатление, что дух–хранитель ждал, будто магия проснётся сама собой, только вера его таяла ещё быстрее, чем моя и шансов заполучить хоть какой-нибудь учебник «для начинающих» не было из-за зорко следящей за нами госпожи архивариуса, от которой язвительный дух похоже прятался, являясь только когда призрачная леди убиралась в другой конец комнаты, на проверку оказавшуюся огромными катакомбами.       — Заканчивай, — повторяет дух, мерцая столь тускло, что даже возвышение, где я устроилась, походящее на сцену для дебатов, едва ли озаряет его сияние. Мужчина, не растерявший своей красоты и в посмертии, смотрит печально, точно сам лично провернул выходку с подменой, а не кучка студентов, наученная непонятно кем. — Правда свалишься, а унести, — мужчина вытягивает вперед особенно прозрачную, после происшествия в лесу, руку презрительно кривясь, точно собственное подобие жизни ему ненавистно, — я тебя не смогу.       На самом деле мог. Там, в лесу он был не только пугающим настолько, что ноги сами собой подгибались, тогда хранитель ощущался вполне себе материальным, если не живым. Ограничения? Даже у существа, буквально созданного вновь магией? Крупицы знаний, перепавших от Аллэрин, стоило сесть и структурировать, в идеале бы записать, но так, чтобы никто эти «мемуары местной сумасшедшей» больше прочесть не смог.       — Проваливайте – проваливайте, а то ходют тут, — напутствовала вредная библиотекарша, то ли имеющая что-то против хранителя, то ли невзлюбившая лично меня. Или чующая, что теперь тело занимает не та душа, должны же другие призраки такое чуять? Правда больше похоже, что это у меня уже разыгралась паранойя.       Обруч мигрени неумолимо сжал голову, заставляя зажмуриться до красных пятен под веками и судорожно выдохнуть. Угроза раскрытия висела над головой дамокловым мечом, хищно сверкая острием, объятым пламенем, а каждый только поминал Сожжение, ничуть не развеивая страхи.       Скрытый путь, открытый хранителем, выплевывает из воронки посреди комнаты далеко не нежно, заставляя в попытке удержать равновесие с ужасающим грохотом утянуть за собой стул, под шокированным взглядом Эффи. Соседка, оказавшаяся кузиной этого тела, ну до чего же дико звучит, даже учебник отложила, разглядывая с каким-то исследовательским интересом. Убедившись, что её сестры нет, как быстро она начала это подозревать?! Когда?! Соседка даже в лазарет не наведалась. Не то, чтобы очень хотелось, но такое равнодушие после устроенной в лесу сцены было неожиданным. А теперь ей интересно. Конечно же, чудо-чудное, диво-дивное, образина в теле кузины пытается выжить. А у Пейл место в первом ряду.       — Как прошло?       Плохой вопрос. Отвратительный просто. Особенно прозвучавший вот так: когда девушка, перекинув растрепанную русую косу через плечо опять уткнулась в книгу, едва мазнув взглядом. Верно. Не ее же проблема. Ровно как и притащившая меня в этот мир компания и пальцем не пошевелила, чтобы помочь.       — Прекрасно, — тело отозвалось болью, слишком много ему досталось в последние дни, но ярость, клокотавшая где-то внутри, жадно лизнувшая внутренности огнём подстегнула подскочить и взвиться, выплескивая накопившееся, —Всего- то вырвали из родного мира! От семьи! Друзей! Парня! С кем не бывает! — вскинув левую руку я загнула один палец, — это раз, потом, меня почти угробили! Дважды! Это два! А теперь все только и твердят…       — Алл… — Эффиния подскочившая с кровати чертыхнулась, прикусывая язык.       Верно.       — Вы даже имени моего не знаете! А зачем, у меня роль простая – сидеть и не отсвечивать, пока вы пытаетесь вернуть свою подружку в тело! Чем вы от своих Старейшин отличаетесь, перед которыми так трясетесь? Так же готовы по головам бежать!              Это было несправедливо. Они были детьми, которых слишком рано ткнули в реальность. Которых никто не защитил от чужих амбиций. Инструменты. Они другого и не знали. Не умели. Но только меня тоже никто даже не попытался защитить или хотя бы объяснить, кинув барахтаться в зловонное болото.       ‌​​Дернула затекшей шее, пытаясь стряхнуть истерику, туго сжавшую тело так, что рана от напряжения опять полыхнула болью, увы, не отрезвляя, а лишь чуть-чуть рассеивая застелившую глаза дымку как… как осточертевший туман.              — И вы все твердите «почувствую силу, чувствую источник»! Это три, — голос задрожал, срываясь, и распирая от чувства обиды и страха, не отпускающего после того, как дошло, что происходящее вокруг не сон, а реальность. — А я ничего такого не чувствую, чтоб вас! Только разрыдаться не хватало, сердце вон грозило пробить грудную клетку, а кровь, грохочущая в ушах, не позволяла услышать Эффи. И она поняла это. Потянулась перехватить мою выставленную руку. Зря. Дернула я скорее на эмоциях, не желая слышать её лицемерных слов.       Ейжеплевать.       Плевать.              А потом произошло это.       Руку я выдрала так, что оставила соседке царапину от ногтей, готовая послать её куда подальше. Когда тугой комок из ярости, обиды, страха и того неясного месива эмоций, клокочущего внутри, точно взорвался.       Грохот разбившейся вазы отрезвил лучше любой пощёчины. В полной тишине мы с Эффи перевели взгляд в угол комнаты, там, на прикроватной тумбочке раньше покоился букет белых роз или чего-то похожего на них. Шикарный букет, очевидно подаренный соседке поклонником, теперь покоился на полу в луже воды, распотрошенный так, будто им же незадачливого дарителя по лицу и отходили. Белоснежные лепестки смотрелись посреди осколков цветной вазы как-то совсем печально и эта картина опустошила. Заставив меня в очередной раз плюхнуться на пол. Опустошение после истерики накрыло почти ласково, когда рядом плюхнулась Эффи, такая же шокированная и пробормотавшая нервное:       — У Аллэрин была земля.       Вот вам и «почувствовала источник».       Тишину комнаты разодрал в клочья наш дружный, несколько истеричный смех.‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍