Witness and Observer

      Кейл вернулся в комнату. Девушка, пришедшая с ним обеспокоенно оглядела его царапину. Вроде ничего серьёзного, но все равно расползающееся пятно крови по накрахмаленной рубашке волновало.       – Снимите одежду, я обработаю вашу царапину.       Кейл, кивнув, кинул окровавленный пиджак на пол, за ним пошла и порванная рубашка. Плечо саднило, и он, поджав губы, посмотрел на ранку от пули. Девушка ушла в ванну за аптечкой и уже вернулась с небольшим белым чемоданчиком. Усадив Хенитьюза на кровать, она положила чемоданчик рядом и открыла его, доставая спирт, вату и бинты. Намочив ватку, она приложила её к ранке. С тихим шипением кровь начала пениться, оставаясь на вате бледно-розовым цветом. Парень смотрел на аккуратные движения горничной. Её тонкие пальцы с аккуратными ногтями слегка дрожали. За дверью то и дело кто-то пробегал и тихо прикрикивал. Все были обеспокоены произошедшим, даже не так, напуганы. К ним заглянул мужчина в круглых очках - он оглядел сидящих в полумраке Кейла и служанку и закрыл дверь. Видимо, проверял, в порядке ли он.       Девушка закончила. она замотала его руку тремя слоями бинта, и завязав, вновь осмотрела его на предмет других повреждений.       Она закрыла аптечку, когда Хенитьюз взял её за руку, чтобы остановить.       – Сообщите мне, когда Кейлу станет лучше.       – Конечно.       Она вернула аптечку в ванную комнату, и кинув последний взгляд на парня, забрала грязную одежду и ушла. Штаны к тому времени Хенитьюз уже тоже снял, все-таки сидеть на постели в окровавленной одежде не прилично.       И когда его начали волновать приличия?       Он переоделся в домашнюю одежду - лёгкие штаны на резинке и футболку, которые он надевал осторожно, стараясь не тревожить руку. Не на первый взгляд рана оказалась глубже, поэтому сильно ныла, хоть и не болела резко. Хотя это, возможно, было хуже - перманентная боль ему никогда не нравилась.       Кейл лег на кровать - мягкие простыни встретили его приятным запахом, как обычно. Они почти хрустели - такие чистые они были. Сейчас он устал - вымотан, и ему это нравилось. Не было сотни мыслей, проносящихся в голове как обычно. Когда нужная ему волна адреналина спала, он наконец почувствовал приятно тяжёлые конечности, и от этого хотелось просто бесконечно спать и ничего не делать ещё примерно сто лет.       Барроу в очередной раз шикнул на врача и дернулся. Мужчина, держащий в руках вату, промокал ею ухо. Он только что отодрал прилипший к крови платок, и вновь открывшаяся рана кровила, причем заливая все вокруг кровью. Медный, сладковато-металлический запах уже успел надоесть. Сейчас, введя очередную дозу обезболивающего, врач взял в руки в перчатках иглу. Зашивать в ухе было что - мочка частично осталась, а пуля порвала, к удивлению, кожу по середине. Он успел пошутить про интересное украшение, прям как серьга, прежде чем начать зашивать кожу. Кейл мелко дергался, когда было особенно больно и сжимал ручку кресла, до белых костяшек и болящих ногтей - казалось, ухо не зашивают, а отрывают к чертовой бабушке. Красные волосы, все также испачканные в крови, липли к белой рубашке и стягивали засохшей кровью кожу на шее, почти обматываясь, как петля.       Тревожный рассвет ещё не дал солнцу распустить первые лучи, как Кейл уже не спал, и сидя на кровати, смотрел в окно. Тёмные шторы по бокам кидали на стены сплошные тени, а фонари на заборе - светлые полосы на холодный паркет с той стороны, где ковра не было. Пальцы ног поджались - несмотря на приближающееся жаркое лето, это утро было холодным, а ночью вообще был ливень, непрерывным потоком бьющий по стеклу и стихнувший только полтора часа назад. Наконец из-за горизонта вышло солнце, освещая густой утренний туман, сплошняком тянувшийся по яркому саду. Хенитьюз почесал затылок и наткнулся на резинку в волосах. Вчера он, видимо, так и не распустил волосы после потасовки. Или ему было плевать, или слишком лень. Скорее всего, конечно, второе. Часы показывали три часа пятьдесят три минуты. В утренней тишине они звучали особо громко, мерзкими ударами отдавая по мозгам. Он почти не спал - это было видно по уставшему лицу, уровня, примерно, "как же вы меня все заебали", и сине-фиолетовым синякам под глазами, которые выглядели отвратительными гематомами на нежной, светлой коже. Однако уснуть он больше и не сможет - к его сожалению. Сначала помешал резкий звук, похожий на стук по батареям, из-за которого он проснулся. Сейчас - слишком громкие звуки, из-за которых хотелось прижать к ушам двадцатитонные бетонные плиты, чтобы точно ничего не слышать. Но даже это бы не заглушило перманентный слой мыслей, раз за разом прокручивающихся в голове.       Кейл устало вздохнул и откинулся на подушки, прижимая ладони к глазам. В темноте начали появляться точки, расплывающиеся разноцветными кругами. Хотелось выпить. Перед глазами, сквозь темноту - сцена в дорого украшенном зале. Вот, женщина с коротко стриженными тёмными волосами улыбается, пьет шампанское из бокала и тонкими пальчиками гладит татуировку Солнца на груди. А вот она уже падает замертво, в золотистое игристое попадают вишневые капли крови и бокал разбивается. Из-под головы её вытекает лужа крови, а совсем рядом кто-то кричит - в двери начинают ломиться и простреливают замок.       Кейл открывает глаза.       В бокале о стенки плещется красное вино. Мужчина, качая стекло за ножку из стороны в сторону, откидывается на высокую спинку кресла, смотрит в окно и в отражении видит себя. За спиной у двери - полусонная горничная. Она стоит, сложив руки в замок и смотрит на него, явно борясь с желанием зевнуть. Хенитьюз усмехнулся. Все сейчас ощущалось так, да и к тому же, пол пятого утра, в такое время спят в этом доме все кроме заступающих на пост дневных охранников. Эти, бодро вышагивая по выложенным дорожкам, сначала делали обход через сад - прямо под окнами Кейла. И, конечно, пить в такое время - занятие так себе, но один бокал не помешает никому, тем более, что он не пьянеет. А ведь хотелось надраться в щи, чтобы встать с кресла и свалиться, резко поменять систему координат. Но, увы, такая особенность у тела, в которое он попал. И чувствует он лишь холодную пустоту космоса в тепловой его смерти. Как если бы внутри взорвались все звезды и погасли огни, вымерли планеты, оставив после себя распыленную на мириады световых лет холодную, тёмную материю, которую ни увидеть, ни опознать - но чувствуется она почему-то так ярко, как будто вытащили горячее, живое сердце проломив ребра, и заменили железной машиной. Работу оно выполняет, но органы от него мерзнут, мерзнут нещадно, как когда-то замерзла процветающая, зелёная Антарктида. Как будто забрали что-то такое нужное и родное. Наверное, его друзей. Почему-то сейчас это чувствуется остро, особенно, как никогда. Потому что раньше была родная Корея. Разрушенная, наполовину вымершая, но все еще полная воспоминаний с друзьями. Сейчас - эта Корея не его, но ему надо как-то справиться с этим чувством чуждости, как будто ему здесь не рады.       Он вздыхает, пытаясь скинуть пелену напавшей резко меланхолии. Уныние, в точном его проявлении, как один из семи смертных грехов и присущий всем-всем-всем, кто когда-нибудь уставал и от жизни хотел только спать и есть.       Хенитьюз с тихим стуком ставит пустой бокал на стол, вытирает губы и растекается в кресле - натурально, и держит его только локоть на подлокотнике, и щека, которой он в кулак упирается. А так бы уже скатился на холодный паркет.       Наверное, было бы неплохо.       Наверное.       Он сонно поглядывает в окно, но сзади происходит действие интереснее - Кейл наблюдает за медленно открывающейся дверью. Горничная, вздрогнув, выпрямилась и отошла. В проходе показался Барроу. Девушка поклонилась и сделала ещё шаг назад. Хенитьюз перегнулся через подлокотник и посмотрел на мужчину, оглядывая его полностью. Тот все еще был в одежде, пропитанной кровью. Но, к удивлению, приподняв уголки губ, мягко улыбался. Девушка, стуча каблуками, вышла из комнаты и тихо закрыла дверь.       – Кейл..       Барроу выглядел даже обеспокоенным - тихо ступая ногами по ковру, он медленно подошёл и сел на корточки рядом с креслом, кладя руки на подлокотник.       – Как ты, милый?       Хенитьюз склоняет голову, прикрывает глаза - светлый, тёплый чай в глазах напротив темнеет, тает в горький шоколад. Он смотрит из-под приоткрытых век на Барроу и взгляд останавливается на ресницах - красных, ярких на фоне бледной кожи. Редких, и на концах подпаленных огнём зажигалки.       – Сойдет.       Кейл почти дергается от голоса партнера и поднимает на него взгляд - морщится от боли в ухе, но на Хенитьюза смотрит неотрывно. Рассматривает даже лунные поцелуй под глазами - фиолетовые синяки, желтеющие к уголку глаз и морщинки под нижним веком, едва заметные, но уже оттеняющие красивое лицо.       Майское солнце, щедро дарящее тепло земле, наконец встало настолько, чтобы неприятно светить им обоим прямо в глаза. Барроу прыснул, и ладонью, мягко поворачивая лицо к себе, поцеловал Кейла в скулу.       – Пойдем-ка спать. - он улыбнулся и поднялся, поправляя выправленную, уже немного смятую рубашку.       – Ляжешь в этой одежде в кровать - пойдешь спать в зал на диван.       Кейл тоже поднялся, качнувшись от резкой смены направления координатной прямой, и развернулся на пятках. Мужчина рядом почесал затылок и пошел к шкафу переодеваться, стараясь не шуметь сильно - голова после пули в ухе, а потом и экстренного его зашивания раскалывалась неимоверно - по ощущениям, болел даже воспаленный мозг, который боли даже не может чувствовать. Грязные вещи быстро оказались на полу, как и Кейл на кровати. Он рассматривал широкую спину у шкафа. На ней был один шрам - от правой стороны грудной клетки до лопатки вверх. Рубец был явно старый и внимания особо не заслуживающий, поэтому он просто закрыл глаза, вслушиваясь лишь в шорох одежды и шаги.       Матрац рядом прогнулся и на плечо Хенитьюзу закинули руку, притягивая к себе. Его голова оказалась в щели между подушками, в которой было приятно холодно. Он положил руку на бок Барроу, скрытый за футболкой, после того как притянул к ним одеяло, накинув его на ноги. Оно скрыло босые ступни и оголенные от задравшихся штанин щиколотки.       Кейл зарылся ладонью в длинные волосы любимого, перебирая их и сонно моргая. Но Хенитьюз, к удивлению, уснул быстро, хотя и вскочил среди ночи и сна ни в одном глазу. Может, тело просто помнит? Ну, реакция мозга, всякие химические процессы. Другой, впрочем-то, уснул немного погодя, спустя минут пять, смотря на наливающееся цветом солнце над стволами деревьев. Тишина и пришедший наконец после бессонной ночи покой сморили обоих - а те и не были против.       Так они проспали до обеда. Иногда вздрагивая и открывая глаза, Барроу выдыхал и убирал красные волосы с лица напротив, невесомо касаясь кончиками пальцев его лба. Щурился, взглядом замирая на алых ресницах, поправлял одеяло и вновь закрывал глаза. Спокойно поспать и не удалось - когда действие анастетика стало сходить на нет, ухо простреливало болью, отдавало спазмами в шею и плечи. Своими корчаньями от неприятных ощущений он и Кейла под боком будил. Тот лишь ворчал, еле разлепляя глаза, и удобнее устраиваясь на подушках, вновь засыпал, пытаясь не перейти ту незримую грань между сном и бодрствованием.       В момент Барроу даже уснул на более долгое время, забываясь беспокойным сном - казалось, что вот он уснет и что-то обязательно случится. И он даже не знал, хочется ему ругать других или себя - его работа опасно граничила с параноидальным психозом, и ему надо было балансировать где-то между, не слишком расслабляясь, но и не предаваясь бесконтрольной панике. Чтобы хотя бы спать можно было спокойно. Но, увы, видимо это был не его день.       Распахнув глаза, он почти дернулся, поворачивая голову к потолку. Подняв ладонь, Кейл тронул ухо и поднес пальцы к лицу. Крови не было. После сна тело, раньше функционирующее исключительно на адреналине а потом и на обезболивающем, ломило до позорного стона боли. Кажется, все мышцы были против движений в какую-либо сторону, а Барроу был против них, и аккуратно вытащив руку из-под алой макушки, сел на постели, потирая шею.       Кейл рядом спал и в ус не дул, сложив одну руку на груди, и явно не желая просыпаться ближайшие лет сто. Барроу посмотрел на настенные часы. Стрелка приближалась к часу дня - он проснулся не к позднему завтраку и даже не к обеду, а вообще проспал все что можно. Однако, убрав влажные после сна волосы за спину, он лег обратно к партнеру, прижимаясь носом к его макушке. Пахло слегка потом и кровью - медный, тошнотворно-сладкий запах ему безбожно не подходил, и мужчина почти поморщился, прикрыв глаза.       Но вчера он конечно выглядел слишком сексуально, укладывая одного за другим полицейских. Кейл усмехнулся, и зажевав губу, тихо зашипел. Видимо, не только ухо ему испортили - еще и рожу намалевали.       Класс, спасибо.       Однако он нахмурился. Было не трудно заметить тех трех детективов в той заварушке. Они, кажется, решили плотно им заняться, раз уж и на тот вечер пришли. Либо где-то прослушка, либо в его рядах завелась крыса. Но нельзя было исключать ясно стоящую жажду крови - кажется, один из тройки до того хотел его убить, что, кажется, готов был сделать это абсолютно голыми руками, наплевав на любую мораль и любые законы.       Хотя, не ему об этом явно говорить.       Но они не учли одно - нося дорогую одежду они должны проверять, не выдает ли их ничего. Они должны были совсем не отличаться от других официантов, однако пуговицы их подвели - и маленькие, почти незаметные золотые значки на карманах выдали работу людей Кроссмана - понятно теперь, кто решил на него поохотиться.       Барроу ухмыльнулся - хищные черты лица его, кажется, еще сильнее заострились.       Этот глупый щенок.