Задержаться в Москве

5.

Дофламинго посмотрел в зеркало и увидел Серхио. Провёл пальцами по морщинам на лбу, выступившим из-за рассосавшихся инъекций, по носогубным складкам, по утренней щетине на подбородке — там же вылезло и несколько прыщей из-за всего снюханного в последнее время порошка. Рассмотрел залысины на лбу, на линии роста волос, без того уродливой. Вгляделся в лопнувший сосуд правого глаза. И почувствовал себя отвратительно живым. — Серхио? — крикнул Борис из коридора, захлопывая входную дверь. — Завтрак привезли. Что-то заставляло Бориса оставаться хорошим, словно они не поссорились ночью; по-простецки заказать завтрак и, без приветствий, крикнуть: вот еда, дурная ты голова, выходи есть. Похоже, дела обстояли лучше, чем казалось. Или это пряник, а под ним прятался кнут. Или ничего такого. В самом деле, контакт друг с другом — основа отношений. Серхио выдвинул ящик, достал лежащую бутылочку тоника, протёр лицо. Намазался сывороткой «Кларанс», за которую отдал около пяти тысяч, и неустанно прокручивал в голове слова Бориса. Никто не будет любить его меньше, если он перестанет пытаться судорожно замедлить старение. Никто не заметит пару новых морщин. Никто ничего не скажет, пока Серхио мылся и одевался в чистую опрятную одежду. Всё это было свойственно для кого-то другого; блестящий фарс, бесконечные понты под звон бокалов и совершенно подростковая импульсивность, и он больше не будет спасать тех, кто не тонул вовсе. И теперь… Нет, Серхио не перестанет следить за собой, просто немного изменит отношение, сделает его не таким болезненным. Научится думать трезво. Откажется от деструктивного? Закинет внутрь ещё немного курсов — только на здоровую голову. Аффирмации, любовь к себе, магия чисел, гадание на таро — инфоцыганское дерьмо, прилипшее к нему банным листом, неожиданно заимело власть над чувствами, и оно было до смешного очаровательно. Потому что чувствами, если оставаться честным, управляло совсем другое, а картами таро не сыграть в баккару. Серхио сел на унитаз, лицом к стене (совсем как вчера), поднял гремящую крышку бачка, отодрал последний оставшийся пакетик. Раздербанив его, высыпал всё содержимое между раздвинутых ног и смыл. Вернул крышку на место. Сложил сверху руки, лёг на них, немного провисая наедине с самим собой, пока смирение не погладило по голове. Он доживёт до шестидесяти, проживая отрезки от рехаба до рехаба, но когда-то в этих отрезках всё должно быть правильно и хорошо. Уйти в завязку надолго вполне реально, Серхио прожил год чистым в Эмиратах. Главное не потерять Бориса. Господи, как он не хотел потерять Бориса. Как трепетно его любил. Как хотел дожить остаток жизни с ним — и неважно, насколько быстро остаток закончится. Да, зависимость не отвалится, её придётся замещать легальным, алкоголем и сигаретами; Серхио верил в себя не сильнее, чем в желания на воздушных шариках. Когда-нибудь снова сорвёт вниз. Этот момент можно максимально оттянуть, пролечившись — только достать номер терапевта, который вёл в прошлый раз, с ним можно рассосать все эти принципы здоровых отношений. Опосредованно покопаться в борисовой голове или — лучше — в собственной. Со всеми контактами поможет Сюгар. С остальным Серхио способен справиться сам. Он вышел на кухню, провожая «Сад земных наслаждений». Борис поглядывал на Серхио как загнанная псина: воровато, с опаской, блестящими грустью глазами — ясный, но в то же время противоречиво пустой взгляд. Он пил свой утренний кофе. На столе лежал телефон, открыты новости, однако Серхио совсем не хотел их знать, уставший от информационного шума. Если случится конец света — ему и так дадут об этом знать. — Доброе утро, Серхио. Конец света случился прямо сейчас. Болела голова. Подскочило давление, предположил Серхио, поэтому от кофе отказался и заварил чай, засыпая его в пресс. Совсем уж глупой, иррациональной частью себя хотелось игнорировать Бориса, что было невозможно. Неправильно. — Привет. Уходить в отрицание, когда между вами разверзлась пропасть — прыгать в эту самую пропасть с концами. Серхио достал из холодильника яблоко, не улавливая желание нормально позавтракать. На столешнице стоял второй пакет со жратвой — ему. — Мне жаль, что я тебя ударил, — начал Борис ровным голосом. — Это было лишним. Надо было сказать словами. Мысли об ответе прервала ещё одна фраза: — Как ты себя чувствуешь? — Сносно. — Серхио прихватил кружку с чаем и мытое яблоко, сел напротив. Думать — не думал. Выдал, не выбирая слова: — Я пытался понять, что ты проживаешь прямо сейчас, проживая самостоятельно какие-то моменты. Что могло в тебе болеть, потому что это то, что ты всегда прячешь. Мне показалось, оно сработает, но ничего никогда не работает как надо, да? Извини, что так грубо. — Наверное, прошло слишком мало времени, чтобы делать выводы. Я начал ощущать свободу совсем недавно и да, здесь нужно время, — Борис продолжал говорить спокойно, даже в какой-то мере снисходительно, пошутил: — Это похоже на посттравматический синдром? На вот это всё твоё психологическое? — Не знаю. Омерзительно честный, исчерпывающий ответ. Борис немного помолчал, постукивая пальцами по столу. Яблоко оказалось невкусным, ватным и почти несладким. — Мы меняемся. Может, не в лучшую сторону, но я по-прежнему тебя люблю. Мяч не на его стороне. Естественно, начать разбирать этот конфликт должен не Борис, это прерогатива главного поджигателя и наркопотребителя. — Я тоже тебя люблю, — вздохнул Серхио. — Но, Боря, дай мне сказать честную вещь: меня бесит, что иногда тебе не хватает какой-то проницательности, что ли, и ты обращаешься со мной как с мудаком. Окей, о-окей. — Он столкнулся с уставшим собачьим взглядом Бориса и выставил вперёд ладони, разворачивая мысль. — Давай не так. Мне непонятно, что ты думаешь насчёт всей этой ситуации, и мне от этого херово. В смысле, возвращаясь к предыдущему. Арест, моё наркотическое турне и твои дела. — Блядь. — Борис отложил вилку и сжал переносицу. Переложил руку на лоб, потёр морщины. Не злость, но ощущение тупика. — Я примерно понимаю, как оно крутится в твоей голове. Ты сдёрнул какие-то понятия из интернета, какие-то образы действий, но это же не работает со всеми одинаково, понимаешь? И не отменяет того факта, что ты невыносим, когда унюханный. Вот. Меня раздражают твои зависимости. Арест — я сказал за арест. Не еби мне им мозги, всё схвачено. — Похоже, мы два мудака. — Серхио притворился, что шмыгнул носом, это нервный жест, как и постоянно поправлять очки. — Вернее, пиздобольство действительно спасает отношения. Нам надо было больше говорить. Тогда. Когда я унюхался как скотина, когда ты тоже унюхался. Хуйня какая-то получилась. — Может быть. Да, ты переживаешь за меня, но вот когда мешаешь переживания с наркотой — видишь, во что оно превращается? В какое-то лишённое всякой рациональности говно. Они замолчали. Да, всё так и было. Добавить нечего. Серхио обратил внимание на завтрак Бориса: жареные сосиски и яичница, переложенные на тарелку. Слова бесполезно катались по голове, но грубым быть не хотелось, не тот подход. — Собственно, это весь конфликт. Вернее, что думаю я. — Борис развёл лежащие на столе ладони. Ладонь. Забил молчание. Спас ситуацию. — Со мной всё будет в порядке, я разгоняюсь. Даже этот диск, который ты выцепил у Ритки, у меня были планы на это. У меня были планы на тебя. Хорошие такие планы. Но ты, блядь; ты то ещё фламинго. Разговор несмешной, хотя Серхио почему-то рассмеялся, теперь не притворно. — Ладно, я тебя слышу. Ты подталкиваешь меня к рехабу? — Что-то вроде. — А Марго? Я купил у неё твоё грязное бельё. — Ритка нагрела тебя на бабки, дорогой мой. — Борис почесал глаз. Наверное, у него были холодные пальцы. — То есть, рано или поздно я бы рассказал тебе весь план, я бы показал тебе. В конце концов, ты единственный человек, которому можно было доверить такие вещи, но я обязательно обсужу с ней этот вопрос. Для кого-то Робин, для кого-то Марго, а для Бориса — неизменно Ритка. — Блядь. Ну. — Серхио не пытался диктовать себе, что он должен чувствовать, однако сейчас он чувствовал себя абсолютно потерянным, скованным ребёнком, который пытался исправить что-то непоправимое, совершённое в порыве переходного возраста. — Тебе хотя бы стало понятно дерьмо в моей голове? Что я думал, зачем делал. Это всё никогда не будет идти линейно. — Вполне. Борис обратил внимание на свой телефон. Задумался. Долго думал, должно быть, примиряясь с чем-нибудь вязким внутри. Или нет. Он поджал губы, читая какую-то новость (сначала про себя), и ухмыльнулся: — Заславская опубликовала предсмертную записку. — Он потыкал пальцем в лежащий телефон, переключаясь между вкладками. — В соседнем канале её труп выложили. Резкая смена темы пробила Серхио на шутку: — Ай да Верго, ай да сукин сын. — Я ненавижу Пушкина, захер ты это вспомнил? — громко заржал Борис, совсем как невоспитанная малолетка. — Меня вообще от классики тошнит. — Читай современную художку, — улыбнулся в ответ Серхио. — «Бесконечную шутку», кстати, давно перевели на русский. Над ней они угорали ещё в Сомали, в одиннадцатом году. Серхио тогда читал оригинал, а Борис издевался над ним: вставал в центре комнаты, принимал невероятно важный вид и декларировал собственный перевод на русском. Да, дельцы подпольного мира такие же люди, а совершенно по-уебански шутить — так же очеловечивало, как принадлежность к homo sapiens в принципе. И сейчас Борис очень-очень похож на себя прежнего. Он смеялся и шутил, и сердце заливало красным, только теперь красный — созидательный. Кровь это не только то, что размазывалось по асфальту, когда с неба падали свободные журналистки; кровь это ещё и жизнь, причина, по которой мы все стояли на земле, наполнение артерий, кайф, эйфория, любовь. Серхио очень нравился подобный вывод. — Год ебучей сети люксовых отелей «Дрессроза», — пошутил Борис; он точно не читал эту книгу полностью, а про эру спонсирования знал из того, что дёргал отрывками. Феноменальная память. — Год свечей для очка «Релиф». Бесконечные шутки про бесконечную книгу. — Ладно. Ты победил. Как быстро… Они разошлись. Разогнались. Вернулись в спокойный, выученный поток жизни. Атланты расправили плечи, атланты снова чисто по-старпёрски ржали над такой же старпёрской хуйнёй — господи, Пушкин, как Серхио вообще вспомнил эту фразу? — и в моменте всё было так хорошо, словно они не ссорились вовсе. — Я так люблю твою отходчивость, — искренне признался Серхио, не пытаясь прятать улыбку. — Такое ощущение, что пару минут назад мы были готовы перегрызть друг другу глотки… — Дай мне время снова влиться в жизнь, Серхио, — перебил Борис, быстро переключаясь обратно на насущное. — Отпусти вот эти вот свои психологические тезисы и не измеряй меня по детским значениям. Теперь их разговор не искрил разрубленным проводом. Теперь это просто разговор. Обмен мнениями. И всё правда хорошо. Борис протянул руку. Голую руку, свободную от перстней, действительно холодную, шершавую. Серхио обхватил его ладонь, прогоняя через сердце все пережитые вместе моменты, и прикрыл глаза, вслушиваясь в ставшее беспокойным сердцебиение. Никто не говорил, что любить такого мужчину, как Борис, просто, но Серхио наконец принёс эту жертву. Возможно, он вспоминал, что любовь и время лечат, всё же поддаваясь сопливым чёрно-белым суждениям. Ничего такого. Никаких проблем. — Что ты собирался сделать с видео? — спросил он, сжимая ладонь Бориса. — Приплести к делу Драгона. — Гении мыслят одинаково? — Скорее, с ума сходят поодиночке, а когда вдвоём — то это уже взаправду, — несмешно отшутился Борис, вытаскивая свою руку, чтобы продолжить есть. — Ты уничтожил диск? — Да. Борис неопределённо цокнул. Серхио вздохнул: — Найдёшь какого-нибудь долбоёба, на которого всё это свалишь, Боря, как будто в первый раз. Всё на моём ноуте лежит. — Он сделал глоток чая, смачивая рот. — Я последнее время вообще с головой не дружу. — Заметно. Они снова молчали, но теперь тишина не ощущалась разрушительной — просто перерыв в разговоре, потому что, так-то, они завтракали, и за завтраком принято есть еду. Серхио догрыз мерзкое яблоко. Подумав, затронул стоящую рядом со всеми арестами тему: — Не считаешь себя предателем? Глобально, я имею в виду. Он хотел прощупать в Борисе версию с виной. Он тонко чувствовал это, присосавшуюся вину, во всех жестах, в почти аккуратно подобранных словах — такой неожиданно снисходительный Борис мог чувствовать себя виноватым лишь перед ним, Серхио. И это было чем-то неизмеримо важным. Прощение. Без активной фазы конфликта — скорее, она пришлась на вчера, перебитая внезапным порывом нежности под конец. Борис раздел его. Они спали вместе. — Не думаю, что я как-либо способен переживать о предательстве. Скорее то, что я заслужил, но не просчитал, — искренне рассуждал Борис. — Карма — сволочь, так? — Кармы не существует. Жизнь вообще очень проста. — Ну, ходить по лезвию — осознавать риски. Ладно. Всё. — Доев, Борис отставил в сторону тарелку и закинул на стол локти. — Давай мириться. Он выставил вперёд мизинец. О, серьёзно? Но Серхио не нашёл ни одной причины не подыграть, они сцепились пальцами, как дети, а потом Борис поднёс руку к губам и поцеловал. Впереди, на самом горизонте, брезжил тот самый хэппи-энд, который Серхио выстрадал красной-красной кровью, закалывая быка штыком, но бык не сдох — и был ли вообще бык. Это рассвет после долгой ночи. Борис говорил с ним так, словно конфликт исчерпан. Серхио продолжал замечать в нём отголоски болезненного, какие-то невербальные знаки: тот виноватый собачий взгляд, мягкий голос, все его прикосновения, выверенные и плавные. Бориса посекло осколками ниже груди, он терпел их, не обращал внимания, оборачивал во временную боль. Это правда, осколки могли прижиться в теле, а разъёбанная грудная клетка — нет, и Серхио ждал от Бориса следующих шагов. В частности, упомянутые большие планы — широкое определение, куда можно вложить буквально всё — до приватизации планеты Земля. Скажет какую-нибудь очень важную новость? Сделает с ним что-то необычное в постели? Убьёт, закопает, жестоко пошутит над ним (именно в таком порядке)? В чём стопроцентно сходились они оба — во внезапно вылетающих из рукавов козырях. — Кстати, ты собираешься делать татуировку? Вот и первый вылетевший козырь. — Да. — Серхио убрал руку, посмотрел в заметки на телефоне; если бы не заметки на телефоне — он пропустил бы собственную смерть. — Завтра поеду на первый сеанс. Борис долго думал, раскидывая, как применить эту карту. Так, будто готовился сказать нечто очень глупое, смахивая свой холодный русский образ, и Серхио почти догадался, чего он хотел. Да. Тот разговор в день освобождения. О татуировках и их значениях. — Найдётся окошко для меня? Беспомощный, блядь, романтик. Серхио не стал притворяться, открыто заулыбался: — Хм. Так и не передумал? — Нет. — А Борис остался серьёзным. — Распишись для меня где-нибудь. Нужен эскиз. Возраст, имя и род деятельности — всего лишь сухие факты на документах? Наверное, это правда. Длился момент, в котором им по-прежнему восемнадцать. Вытянув стилус из телефона, Серхио зашёл в первое приложение, где можно рисовать, и расписался на холсте: «Серхио М. Фернандез». Почерк у него был красивый, размашистый, но он никогда не подписывал документы полным именем, это долго и энергозатратно. Вот для памятной татуировки — самое то. Он скинул картинку Борису вместе с контактами салона, где работал его мастер. — И, Серхио. Ещё момент. — Оживлённый Борис на фоне последних дней выглядел совсем непривычно, а прижатые конфликтом планы сыпались как из чёртового ящика Пандоры. — Ты свободен в воскресенье вечером? — Свободен? — Он перепроверил свой календарь. Подтвердил: — Да, свободен. Кивнув, Борис встал, отставил тарелку на столешницу. Повернулся к Серхио, заложил левую руку за спину и склонился в реверансе: — Приглашаю на ужин. Кажется, совсем скоро Бентам снова будет здороваться с пластмассовой рукой своего босса. И, кажется, Борису требовался подобный надлом, чтобы вернуться в прежнее русло, стать собой — человеком с абсолютно тупыми шутками, но Серхио так любил эту искорку в его глазах, что был готов разъебаться прямо сейчас. Он рассмеялся и ответил тем же, поднимаясь: — С удовольствием. Свою порцию Серхио всё-таки съел; то же самое, что ел Борис, заказанное из ближайшего работающего ресторана. Желудок крутило голодом, завтрак пропускать никак нельзя — вопросы решились, вперёд вылезла чисто физиологическая потребность в еде. И, раз всё стало хорошо, можно включаться в стабильную повседневность. После завтрака Серхио сел на диван с ноутбуком, просто по-человечески поработать, посмотреть данные о доходах за август, но Борис исполнял надуманные планы. Упал рядом и крепко обнял со спины, пряча лицо в изгибе шеи. Признался: — Забыл тебе лишний раз напомнить. Каким бы бредом ты ни занимался — ты тот человек, с которым я хочу связать жизнь. С которым он уже её связал. О, ну как не вовремя. Два беспомощных романтика — катастрофа. — Бо-оря. — Лови момент, бери от жизни всё и прочая благостная хуета. — Борис потрепал по голове. — У меня хорошее настроение. Борис хотел отодвинуться — не пустили. Серхио стиснул его лежащую на животе руку и прикрыл глаза. В груди защемило трепетом, самой настоящей неподдельной любовью — блядь, это же Борис. В нём сочеталось всё, от тупых романтических глупостей до убийственного хладнокровия. Таким ведь был сам Серхио. Такие мы все. Это человеческое, природное, смена режимов — больше нет никаких ярлыков и инструкций — просто живи, нахер, эту жизнь. Это я, Серхио, говорил Борис. И я перед тобой — вывернутый наизнанку. Джолла уверяла, что мужчинам трудно любить друг друга, у них всё не так, как везде, в любом продукте с припиской «романтика», и равняться было не на кого, Серхио никогда не видел со стороны модель поведения в подобных отношениях, однако сейчас ничего не мешало чувствовать к Борису ту самую любовь из ширпотребных романов — глубокую и приторную. Он развернулся к Борису и медленно поцеловал, вкладывая все накопленные чувства. Единственный правильный вариант — оставаться честным: — Будет очень банально, если скажу: я тоже тебя очень люблю? — Нет, — душевно улыбался Борис, — в самый раз. Что там с твоими отелями? — Конец сезона, Боря. Сладкое время. Кормила его, отнюдь, не столько подпольная жизнь, сколько ловкое совмещение подпольного с наземным. — Ты уже ездил в московскую «Дрессрозу»? — Ездил. Пошпынял руководство, заставил всех сделать занятой вид, но без приключений. Всё ровно. Москва, Москва. Песня души. Да что уже этот бизнес, господи, когда рядом творилась любовь. Серхио повернулся, рассматривая довольную крокодилью морду. Борис очень красивый. Красивее любых других партнёров Серхио, красивее Ло или Тесоро, красивее его самого или Роси. Бориса не портили изменения и старел он заметно, но постепенно, и сейчас, пожалуй, проживал свой лучший возраст, носил самое красивое на свете лицо. Он улыбался, пока Серхио гладил его щёку, аккуратно касаясь пальцами шрама. Заправил волосы за ухо. Подтолкнул в затылок, чтобы они поцеловались и правда — работа подождёт. — «Rain Dinners» расширяется, — совершенно внезапно поделился Борис сразу после поцелуя, откидываясь на спинку дивана. Он наконец выглядел расслабленным и счастливым, словно выстрелили все расставленные им ружья. Пальцы веером, ехидный прищур и всё то, что уместно под такие новости. — Ладно, я преувеличиваю. Но мы правда хотели обсудить этот вариант, вот о чём я. Хочешь с нами? — Почему бы и нет? — это был риторический вопрос, поэтому Серхио припечатал следующий: — Когда? — Послезавтра вечером. Почти ночью, ты должен быть свободен. — Отработаешь несколько часов моего здорового сна. Борис показательно закатил глаза. — Ёбаное ты фламинго. Насмеявшись, они вновь поцеловались. Если обсуждать какой-то борисов бизнес, то там будет и Робин, и Даз, и, наверное, кто-нибудь ещё — можно захватить с собой Верго, чтобы не оставаться совсем уж бесполезным, Верго неглупый человек. Серхио всмотрелся в строчки документа, думая совсем о другом. Бросить — не значит отказаться. Борис всё ещё рядом, Борис терпел его натуру, Борис ничего не говорил против. Какая разница, если он уйдёт на пенсию, — и какая разница, если продолжит плести паутину? Принятие накрывало мягко, как хороший чистый наркотик. Борис может пожертвовать все деньги в фонд больных крокодилов или заложить их в ячейке, организовать ещё один бизнес и открыть новое «ООО Тмыв Денег», остаться никем, стать новым императором — это всё не имело ни значения, ни смысла. Теперь точно.

***

Серхио рассмотрел контуры татуировки в зеркало: крокодил с распахнутой пастью, запечатлённый в движении. По диагонали, ближе к плечу наверху и прямо на кости таза внизу — розы, нарисованные резкими штрихами. Намеченный рисунок заполнят цветом на следующих сеансах, а пока он был доволен выполненной работой — даже недоделанная, татуировка выглядела цельной. Спину обжигало волнообразными вспышками, тело естественно реагировало на повреждение — по ощущениям немного поднялась температура, а ещё одолевала слабость — но может, всё дело в том, что половину сеанса Серхио проспал, терпеливый к боли. Мастер сфотографировал работу для портфолио, скинул фотки. Моне с интересом рассмотрела татуировку, прежде чем её смазали и закрыли пелёнкой — крупные тату под плёнкой не заживляли (а было бы неплохо). Моне в принципе было очень интересно, потому что обычно приходилось таскаться по менее оригинальным местам, не считая свечной дом. На улице она сразу ехидно заулыбалась, всё было написано на её лице; остановившись у выхода, Серхио поддел: — Ну же, скажи, что ты там думаешь. Я сегодня не злой. Моне дёрнула плечом, как если бы её застали врасплох голую или безоружную. Озвучила мысли честно: — Это очень мило. Не надо быть супер проницательным человеком, чтобы связать псевдоним Бориса и татуировку. Оно лежало на поверхности, однако Моне сдержалась, оставляя остальные мысли и вопросы при себе. Это правильно. — Рад, что ты это оценила, — незлобно съязвил Серхио. Он окинул внимательным взглядом дома на Тверской, любимое русское барокко (либо что-то похожее), на первых этажах занятое бизнесами. Сюда бы подошёл треск уродливого клавесина из исторических фильмов, сыграл бы вальс при дворе аристократов или нечто такое же возвышенное, далёкое и странное. Это воспоминание о прочитанном томике «Войны и мира» — потому, что те, кто выучил русский, обычно продолжали знакомиться с языком через классику. Понравилось не сильнее, чем «Шатуны». А ещё классику не переваривал Борис. Серхио закурил и пошёл в переулок, где оставлена машина. Обсудить с Борисом татуировки получилось лишь к вечеру, но и Борис сделал задуманную глупость — правда, пока глупость была лишь записью на сеанс. Он поделился ею, глупостью, едва они встретились в квартире. Гордо показал переписку, прямо в лицо: смотри, Серхио. Серхио посмотрел. И расплылся счастливой красной лужей. Этот вечер тратили на себя. Или, скорее, друг на друга. Каждый раз, стоило Серхио оказаться в России, туалетный столик заполнялся пакетами из «Золотого яблока» — не косметика, но всякие прикольные штучки вроде тканевых масок или патчей под глаза. Он больше доверял это дело Сюгар, человеку, что разбирался в косметике чуть лучше его. Из-за того, что не мог тратить лишнее время на подобные незначительные приятности. А сегодня тяжёлый день, и сегодня можно налепить на себя маску — чёрную, которая ещё пенилась, Сюгар явно хотела посмеяться над ним. Трендовая вещь из инстаграма, вроде. Такой же старый тренд, как замешивать клей с активированным углём — от чёрных точек. Никто не будет любить его меньше, зато он себя — полюбит сильнее. Открылась дверь. Борис вздрогнул, когда увидел пенящееся недоразумение: — Блядь. — Что? — Серхио непонимающе хлопнул ресницами, пялясь на него. — У меня ещё такая есть. Хочешь? — Не хочу. Любой уход за кожей Борис воспринимал так же, как и секс-игрушки: ворчал, отнекивался, но против, в сущности, не был. Серхио использовал первый доступный аргумент: — Где ты видел миллионеров с плохой кожей? Там же, где видел миллионеров с поведением тупой школоты. Напротив себя, к примеру. Разбирая ворох мыслей, Серхио думал, что надо бы слетать к косметологу — ширнуться, как шутил Борис — но колоть диспорт в лицо всяко лучше, чем пускать по вене крокодил. Крокодил. Да. Какие факты Серхио точно знал о миллионерах — крокодилом они не кололись. Крокодилом наслаждались и любили. — На «Celebrity Net Worth» твоё состояние обновили, — Борис не принял довод и сменил тему. — Девяносто лямов. — О. Не прошло и года. Как Серхио и предугадал, Борис заинтересовался маской. Вытащил упаковку из пакета, поднёс к лицу, прочитал, переводя практически дословно: — Свинья-ведьма, пузырьковая маска, серум какой-то. Господи, ну и херота. — Ага, — усмехнулся Серхио, протягивая тюбик бепантена вместо маски, — поможешь мне? — Вставай, помогу. В ванной татуировку помыли, просушили — все те скучные процедуры, связанные с заживлением, воспринимались неприятной обязанностью. Закончив с этим, закончив с жуткой поросячье-пузырьковой маской, Серхио вернулся в комнату и сел на кровать перед телевизором. С пульта безучастно перелистывал видео, пока Борис мыл руку, готовясь. — Красиво, — сразу оценил он, вернувшись. Сел сзади, там же где-то лежал тюбик крема. — Даже просто контур — красиво. Сильно болит? — Ноет. А так — не больно. Борис открыл крем, зажав крышку зубами, вылил прямо на спину и начал медленно размазывать, проводя пальцами по контурам тату. Они неприятно щипались, спать на спине ближайшие пару дней будет неприятно, как и носить одежду, и сидеть за рулём, и это очень-очень большая, так-то, жертва, но Борис достаточно её оценил. Серхио включил новости, не выбрав никакое видео — ну, что им ещё смотреть? Это повод для разговора. — Ты читаешь, что о тебе пишут в интернете? — Читаю, конечно, — вздохнул Борис. — В одном канале раскрутили цепь, что ты у меня за деньги отвечаешь, испанский след, хуё-моё. Дотянулись, вроде, аж до смертей в нулевых. Но это бесполезно всё, естественно. Иногда даже интересно почитать, что народ придумывает. Правды мало. Серхио лишь посмеялся. Утробно, почти злобно. Вспомнил кое-что близкое к теме: — Помнишь фотку с яхты? — Какую? — Восемнадцатый год, вроде, мы на Канары летали. — А. Я понял, к чему ты, — быстро схватил Борис, бережно проводя по лопатке скользкими пальцами. Оттуда спустился на рёбра. И в самый низ, практически к копчику. — Да, про отношения тоже вбрасывают, но не так, что прямо громкий резонанс. Так, в комментах среди знающих. Мол, гомосеки вертят тёмные дела, какая мерзость. На той фотке они просто стояли слишком близко друг к другу. Может, как-то за руки держались, Серхио уже не особо помнил детали, какая фотка утекла в сеть, скорее, сам факт. Ничего особенного, если не вглядываться в лица, абсолютно счастливые и влюблённые — порой случается такое, что всё чувства понятны буквально по жестам, некие маленькие натянутые между нити, полупрозрачная леска. Бери — и плети сплетни. Серхио упустил нити, за которые схватился сам, отвечая до ужаса банально: — Знаешь, Борь, я люблю тебя. Борис поцеловал его в шею. — Te amo, так ведь, да? — Да. И с каких пор он так рьяно вцепился в испанский? Серхио не знал, но ему точно было приятно. Татуировку залепили свежим компрессом. В новостях не говорили ничего хорошего; этот мир катился в грёбаную огненную геенну, а год не спонсировал ни Серхио Фернандез, ни Борис Мегера. Хотя у Бориса Мегеры всегда были дельные предложения: — Хочешь как-нибудь расслабиться? — А ты? — Серхио не в том состоянии, чтобы заниматься сексом, но сексом и не обязательно заниматься. Он оделся в халат, как и Борис, и лёг поперёк кровати. На живот, сгибая ноги. — Если да, то что-нибудь пассивное. Взгляд Бориса направлен на голые ступни. Он всегда предпочитал действие бездумной болтовне. — Подрочить тебе ногами? — заигрывал Серхио, впрочем, не подозревая, о чём мог на самом деле думать Борис. — Просто помассировать, кретин. Серхио так давно не слышал слова «кретин», что не сразу вспомнил значение. Ухмыльнулся таким же кретинским «хы», Борис нагло щёлкнул по носу. Действительно жаль, что рука у него одна, но он умел делать кучу потрясающих вещей одной. Он отошёл к столу, выдвинул ящик, где хранилась вся косметика, нашёл массажное масло — было же оно у них откуда-то — вернувшись, кивнул в изголовье кровати. Серхио положил подушку вертикально, лёг спиной (сразу загорелась травмированная кожа). Вытянул ноги, выставляя на растерзание. И закрыл глаза. Подвох вскрылся резко — прямо поддых. Сначала Борис обсосал пальцы на правой ноге: большой, указательный, средний — если пальцы на ногах имели те же названия, что и на руках, Серхио уже ни в чём не уверен — обделил вниманием два последних, но скользнул языком между ними, обхватил стопу и надавил большим пальцем посередине, так же давяще проводя им вверх. — Ты наебал меня, — заметил Серхио. Глаза он не открывал специально. — Иногда вынужденная смена планов спасает жизни. — Жизни? — Компенсируешь мне всю нервотрёпку. — Судя по тому, как прогнулся матрас, Борис сел. — И может, я не закопаю тебя в лесу. — Иди нахер. — Непременно. Но хер коснулся только стопы Серхио. Это не возбуждало. Ладно, чуть-чуть возбуждало. В некотором роде расслабляло, потому что Борис будет заниматься самоудовлетворением, не тратя чьи-то чужие силы, и Серхио быстро смирился с изменившимися правилами игры. Возможно, он даже достаточно возбудится, ему подрочат и он кончит. Беспроигрышная затея, все рады. Просто… Борис и его крокодилья душа, полная чёрной мути. Это забота? Это поддержка? Это вообще какая-то больная херота, только — противоречиво — такая родная. Это хэппи-энд для их истории. Один из вариантов, потому что сеанс фетишизма — нихера не поэтичное завершение, но красный свет брезжил ещё со дня их примирения, и лишь становился ярче. Серхио полностью размяк и, к своему удивлению, задремал.

***

Первый из двух запланированных ужинов — с людьми Бориса. Собственно, они ехали на этот самый ужин. На работе Серхио проглотил пару бокалов шампанского по случаю дня рождения креативного директора креативных менеджеров, поэтому за руль сел Борис. Они оба предпочитали ездить без наёмного водителя. Сентябрь выдался удивительно тёплым — то, что в России называли бабьим летом. Борис провёз их по Смоленскому бульвару, следуя своим личным дорожным заёбам. Это практически центр. Арбат. Где-то рядом он выцепил маленький итальянский ресторанчик недалеко от квартиры, вполне удобно и в духе «всё схвачено». Вечерние сумерки набрались силы, плавно перетекая в ночь. Начало осени — время, когда пора привыкать к раннему заходу солнца, наслаждаясь последними светлыми деньками, до скрежета зубов романтичное и поэтичное. Серхио засмотрелся на подсвеченное здание Министерства иностранных дел — чудовищно высокое, громоздкое, помпезное — грандиозный проект советской архитектуры в своём расцвете сил. Он подумал, что хотел бы увидеть отменённый Дворец Советов вживую — из окна квартиры на «Кропоткинской» — где стоял восстановленный храм. Но больше думал, всё же, о Борисе. — Как ты посмотришь на это тату, если мы разойдёмся? — спросил Серхио, высматривая угол заклеенной плёнкой татуировки под рубашкой. Борис задумался, хотя по его ровному выражению лица было понятно, что похожий вариант он не планировал в принципе. — Ты в любом случае останешься для меня светлым воспоминанием, поэтому проблемы не будет. — Как мило. — Да, — просиял Борис, — это те милые штучки, которые делают парочки, разве тебе не нравится? — Очень даже нравится. — Считай это подводкой к чему-то большему. — О? — Сюрприз, Серхио. В прошлый раз, когда Борис обещал сюрприз, он имел в виду ярко-красную раритетную DeSoto Fireflite, занявшую почётное место в коллекции авто на Майорке. Достал её где-то в Штатах, переправлял в контейнере на корабле, трахался с таможней, всё самостоятельно, всё в качестве подарка — его любовь стоила космически дорого. Серхио и сам дарил Борису машину, но тот безумно красивый черок третьего поколения сейчас чалился под арестом. Что на этот раз? Что можно подарить человеку, у которого на руках находился рог изобилия? О, Серхио знал. — У тебя будет свободная неделя в конце сентября? — намекнул он, загадочно потирая подбородок. Борис кивнул на зажатый держателем телефон: — Посмотри. Удобно, когда вся жизнь распланирована заранее. Серхио бегло рассмотрел отметки на календаре: «склад» — будет сдавать склад послезавтра, «тачки» — поездка в ГИБДД, ещё какие-то понятные только ему сокращения. Вожделенная неделя не нашлась, но было пять свободных дней. Для короткого рандеву — достаточно. Удовлетворённый Серхио вернул телефон и сразу написал Сюгар со своего. — Теперь и у тебя появились какие-то планы на меня? — закономерно поинтересовался Борис. — Ага, небольшие. — Серхио снял обувь и закинул ноги на торпеду, отодвинув кресло максимально назад. Они встали в пробку из-за аварии впереди, а херачить по встречке, когда впереди мигала тачка ДПС — ну, зачем? — Не скажу. Но я возьму отпуск. — Ой, всё, — передразнил Борис. — Тебе нравился эта колымага? — перевёл тему Серхио, надеясь хоть немного расколоть нерадивого Бориса с его соблазнительными сюрпризами. — Если бы ты дал мне выбор, я бы взял что-нибудь английское. Рендж Ровер какого-нибудь старенького поколения. — Он задумчиво погладил руль. Выдрал из памяти: — Я на первом в девяностых ездил. — А воспоминания? Триггеры вот эти? — Серхио шутливо двинулся на него, выговаривая «триггеры» через «ы». Борис хмыкнул со смешком: — Эмоций немного, но эмоции, блядь, яркие. — Хорошая песня, — отвесил комплимент Серхио и сразу кинул непрозрачный намёк на то, чем он хотел бы рулить: — Знаешь, в Эмиратах я ездил на Тахо девяностых годов. Замечательная тачка, я обожаю её. — Возьму на карандаш. Неинтересно покупать тачки самому — интереснее их выпрашивать. Для мира, где понты измерялись машинами и их стоимостью, Борис был удивительно холоден. Но Серхио чувствовал, сюрпризом была явно не машина. Бизнес без предупреждения не дарят. Украшения — слишком мелкий повод накатывать интригу. Какие-то очень важные слова, не требующие обсуждения здесь и сейчас? Нет, расставанием и не пахло. Точки расставлены. Конфликт исчерпан. Курс — полный вперёд. Пусть это всё-таки будет машина. Милый итальянский ресторанчик только снаружи был похож на заведение советского общепита — внутри это маленькая Италия. Потолок центрального зала отделан тёмным деревом, в проходе лежал ковёр красных оттенков. В стены вдавлены полки — на одних соленья перемежались с тарелками, подписанными известными людьми, на других — ряд винных бутылок. Крепкие стулья, покрытые белоснежными скатертями столы. Их привели в зал поменьше, стол на пять персон. Хрустальная люстра над, у стены шкаф с посудой, картина на стене — Неаполь. Верго, рассмотрев окружение, вспоминал «Крёстного отца», которого они с Серхио смотрели в небольшой квартирке в Мадриде: лето, сезон корриды, удушающая жара и сцена с головой лошади, задавшая ход всем его методам — ни закона, ни бога. Даз вспомнил кличку коня — Хартум. Робин молчала, придирчиво рассматривая Бориса, заглядывала в вырез рубашки и отсалютовала Серхио бокалом, когда принесли вино. Всё будет хорошо, знал он, если они собрались все вместе. Эта ночь только начиналась. — У Кашпировского появился конкурент, — прокомментировал Борис свежую новость, смотря в телефон, — передай Кайдо, консультант. Серхио склонил голову и похлопал пальцами по скатерти. Их компанию обслуживало два официанта — подносили тарелки одну за одной, не давая поговорить; Серхио, конечно, заказал карпаччо для разогрева. — Ты знаешь моё истинное отношение к сектам, — пробормотал он, цепляя кусочек мяса. — Энель зарыт на Сан-Хусто, а Кайдо мне пока ещё платит. Но нет, с Энелем у меня были личные контры. — Бог Энель? — захотел уточнить Даз. — Хрена. Поинтереснее Кайдо будет. — Да. Грандиозная штука была, — отчеканил Серхио. — Но знаешь, ведь всегда безопаснее учиться на чужих ошибках. — Получше караулить плантации? — изогнул бровь Борис. Серхио посмотрел на его только что поданную тарелку — паста с морепродуктами — вспомнил готовку Ло. И на выдохе сказал: — Не заниматься плантациями. — Лепить свечки, — пошутил Верго, вклиниваясь в их разговор. — Полезно. Мелкую моторику развивает. — Кстати, что там с воском? — тут же вспомнил Серхио, едва услышал голос Верго. — Воск застрял на складе, но к понедельнику должны привезти. Дальше уже исключительно их проблемы. Довольный ответом, Серхио кивнул. Робин, сидящая по левую руку, вкрадчиво рассмотрела его и мечтательно проговорила: — Отчего тебя интересует свечной воск, когда ты сидишь на золоте? — А игра стоит свеч. — Наполнив бокал, Серхио взялся за ножку и приготовился выпить. — Рано или поздно некоторые переедут в чёрные мешки, но какой тогда вообще смысл, если ты этого боишься. Пан или пропал, пить — так до конца. Ну, давайте? Он был готов сам открыть рот, но Борис покачал головой, поймав взгляд. Мягкий взгляд влюблённого придурка, скользкого дельца, ледяной глыбы и просто невероятного человека — всё, что в нём жило; всё, наполняющее его артерии, кроме красной крови. Каждый из нас — великое множество вещей. И да. Пусть этот вечер будет принадлежать исключительно ему. Борис лучезарно светился, искорки танцевали в глазах, и он широко улыбнулся, проговаривая тост: — За казино, свечи, нас и новые горизонты. И, конечно же, за что-нибудь.

***

А дожить до воскресенья оказалось той ещё задачей. Выбранный маршрут не оставил места воображению: Краснопрудная улица, дом двенадцать. «Дрессроза Империал Плаза». Логотип — роза в минимализме и название, написанное размашистым рукописным шрифтом, похожим на почерк Серхио. Над вывеской гордо висели флаги, триколор и герб Москвы. За высокими полукруглыми окнами хорошо просматривалась хрустальная люстра над рецепцией, светившая мягким жёлтым светом — блеск, шик и модерн. Не лучший, но достойный проект Джоллы; Серхио рассмотрел оформленный колоннами дом напротив своего же отеля и довольно оскалился, укалывая Бориса: — Ты это специально? — Специально. Серхио ясно представил, как по рабочим чатам разносилось громогласное «шеф приехал» и почти засмеялся; Борис умел приятно удивлять. Ладно, на этот раз действительно приятно — интерьер ресторана «Норт-Блю» хорош для вечерних романтических посиделок, если сюрприз заключался в этом. Балкон на самом верхнем этаже, вид на Москву с высоты птичьего полёта, три вокзала и… ебучие конкуренты, «Ленинградская» под крылом «Хилтона» с возвышающимся в небо гербом, одна из семи сестёр. Встречал не красный — тёмно-синий ковёр, подобранный в тон отделке за стойкой регистрации, абстрактный узор с цветочными мотивами. Судя по украшенной белыми розами лестнице, кто-то справлял свадьбу: специальное предложение, встречайте свадебное утро в представительском номере! Банкетный зал, развлекуха, небольшая скидочка и съедобный подарочек на столике. Милый парнишка на рецепции узнал в лицо и тут же натянул улыбку, Серхио ответил тем же — сегодня он здесь только для того, чтобы раздавать персоналу улыбки, не вдаваясь в качество работы. Суетливая девчонка-швейцар подобрала их и повела к лифту. Серхио придержал на языке все колкости в адрес Бориса, хотя так и тянуло глупо пошутить про свадьбу. Противоречий нигде не было, в свадебную программу входил ресторан «Алабаста», рассчитанный на большое количество гостей, «Норт-Блю» же больше для души. Его проект Серхио одобрил почти сразу: строгий, без пошлости, спокойный интерьер в белых тонах. По стенам — сюрреалистичные картины, написанные мазками, морская тематика — парусники в бушующих водах. Простая мебель, светлые столы с бархатными бирюзовыми стульями. Между — стеклянные шкафы, наполненные премиальным алкоголем. Экспозицию завершала бронзовая гравировка на стене — крымское Ласточкино гнездо. Джолла говорила, что это не слишком удачный выбор, однако Серхио настоял на своём. Во-первых, это красиво. Во-вторых, это его любовь. Шеф-повар встретил лично, пожал руки и заверил, что всё будет идеально. Да, ему хотелось верить. «Неидеально» не бывало в отношении руководства. Балкон огорожен высоким прозрачным ограждением. Полы, как и в помещении, — белый мрамор с тёмными прожилками. Здесь никого не было, хотя в зале Серхио приметил ужинающих людей, значит, Борис зарезервировал им целый балкон. И Борис всю дорогу прятал улыбку. Лишь сейчас, когда их усадили за стол и оставили в покое, посмеялся в кулак. — Ебейший фарс, — насмешливо цокнул Серхио. — Ладно, я не удивлён, но впечатлён. Ты договорился за моей спиной? — Это легко, когда твоё имя всего лишь номинал. — Да ну тебя, я прекрасно справляюсь с руководством. Серхио развернул меню, листая сразу в конец, в напитки. Что здесь подавали из блюд, смутно помнил и так. — Просто зарезервировал все столики и предупредил твоих эффективных менеджеров. — Борис держал руки сложенными на книжке меню, интересуясь лишь Серхио. — Это должно быть знаковое событие, понимаешь? В знаковом месте. — Мне страшно. Я дрожу. Ну, пусть это будет машина? Нечто иное не угадывалось — Серхио обозначил ожидания, хоть и намёком, становясь охочей до понтов любовницей миллионера. Особой фантазией они оба не отличались, если не слова — то материальное. — Не ты ли говорил, что московская «Дрессроза» — твоя любимая? — Говорил. — Тогда не делай СБ-шникам выволочку за потерянный отрезок на камерах. Борис потянулся к карману жилетки — о, сейчас он вытянет ключи от новенькой машины. Но ожидания Серхио были исключительно его проблемой. Из кармана Борис достал чёрный коробок небольшого размера. Серхио с интересом наблюдал за его движениями: он приятно, мягко улыбнулся, открыл одной рукой коробочку — простую квадратную, без бархатной обивки — и, выхватывая правую руку Серхио, надел на безымянный палец обручальное кольцо. — Esta no es una oferta. Este es un juramento, — сказал он по-испански. Обычное мужское плоское кольцо из белого золота, оно хорошо смотрелось на стройной руке. Конечно, они не могли быть мужьями юридически, на то куча причин. Но — о, Серхио впервые за долгое время по-настоящему расцвёл, смотря Борису в глаза — такие живые, словно в них собралась вся радость мира. — Я куплю себе такое же, если ты согласен, — продолжал улыбаться Борис, наблюдая за его лицом. На пороге конец света и сегодня его спонсор — Борис Мегера. Смертоносная волна приближалась долго. Окатила без предупреждения, не оставляя после себя ничего. — Господи, Боря, — тепло рассмеялся Серхио, проживая все доступные человеческому существу эмоции, которые почти выливались слезами, которые душили его и переворачивали весь устроенный внутри миропорядок. — Я люблю тебя. Господи. Боже. Помилуй мою грешную душу. Пока он ещё не знал, как реагировать правильно и спокойно, что сказать — не то чтобы ему вообще кто-либо делал предложение — но чётко понимал, какой фразой ответить: — Я согласен. Слёзы всё-таки выступили в уголках глаз и Серхио стёр их, залезая пальцами под очки. Поверить только. Борис готовился сделать ему предложение. От и до. Блядь, вот о чём он думал. Скрепить их отношения условным браком. Серхио подкинуло до небес, и сейчас он падал вниз, протаскивая себя мимо всех закрученных неграми спиралей, мимо причины и следствия, мимо своей биографии, похожей на песню Кровостока, мимо всего живого, врываясь в пучину чего-то благостного; блядь, боже. Он забыл все три языка, удерживая в голове всего два русских слова. У их любви был красный цвет и это такой красивый, чёрт возьми, цвет. — Всё хорошо? — по-доброму обратился Борис и казалось, он также прожил свои миллиарды лет нефильтрованного счастья. — Да блядь, — продолжал смеяться Серхио. — Ой, блядь. — Он снова утёр глаза. Покашлял в кулак. — Видишь, как я весь рассыпался? Дай я тебе хоть руку поцелую. Теперь всё внезапно обрело смысл, превращаясь в какую-то романтическую трагедию. Мелодраму, вспомнил Серхио и поцеловал пальцы Бориса, когда в тело окончательно вернулась душа. Естественно, целоваться в губы на балконе они не будут, достаточно взаимных улыбок с пониманием — теперь навсегда. Желание Бориса закрепить их союз условной женитьбой понятно и очевидно, и, возможно, это те вещи, которые он раскладывал ещё в СИЗО. У него было время хорошо подумать. Серхио решился в момент. Но, пожалуй, ни о чём не жалел, потому что прятал у сердца другой подарок. — Честно говоря, я давно об этом думал. — Теперь Борис открыл меню и мог со спокойной душой выбрать себе что-нибудь. — Семь лет отношений, Серхио. Все риски были просчитаны. — Где-то в тебе сдох и заново воскрес безудержный романтик. — Я старею и хочу любви. Серхио чувствовал себя… Правильно. Он говорил с Борисом словами через рот, он признался в слабостях сам себе, он был готов меняться. Он прошёл этот путь не просто так. Они прошли. И хотя в их отношении ничего не будет идти линейно — это чистая правда — сейчас всё замечательно. Где-то внизу у входа взорвались хлопушки под счастливый вой, должно быть, гостей свадьбы. А закат — красный-красный. — Бросаешь, не отказываясь? — Серхио очаровательно, как он думал, посмотрел из-под бровей. — Тебе так понравилась эта фраза? — Борис ответно глянул на него. — Если угодно. Подошёл официант. Серхио сделал заказ по памяти: греческий салат, бефстроганов, минералка с лимонным соком (названная лимонадом). Борис любил коньяк и первым делом назвал бутылку «Курвуазье Наполеон». И цимес вовсе не в еде; Серхио задумчиво покрутил кольцо на пальце, примеряясь к новым ощущениям. Он бы поклялся, да не знал, кому и в чём. Борису — в верности. Москве — в любви. Кольцо, как оковы, могло запирать разное и им можно играться, точно напёрстком — сегодня высвобождаю одно, завтра убиваю другое. Запертым оказался Донкихот Дофламинго. Серхио Фернандез цедил минералку и улыбался под лёгкие разговорчики. — Ты хотел в Геленджик. — Борису поднесли пепельницу. Он закурил. — Не хочешь потратить мою свободную неделю на это? — Нет. Уже нет, — покачал головой Серхио. — Холодает. У него другие планы на Бориса. Лучше. Масштабнее. Предложение руки и сердца слегка затмило их, но Серхио держал в голове мысль. — Южная птица. — Крокодилы же тоже теплокровные? — Крокодилы в России вообще не водятся. — Как и фламинго. Борис отпил из стопки и покатал коньяк по языку. На лице отразилось внезапное понимание. — Кстати. Про дичь. В октябре открывается сезон на лося, — вспомнил он, сглатывая. — Если задержишься, то можем съездить в Истру. Немного пострелять и развеяться, знаешь. Я хочу. Русская охота, бессмысленная и беспощадная: лазить по лесу на УАЗиках, по радиатор в грязи, гонять лося в заросшей посадке и грузить его тушу в прицеп десятком рук — однако Серхио думал, что он хотел бы. Потому что это Борис, это его душа, где понятия «развеяться» и «пострелять» стояли на одном уровне, а распитие водки на капоте, в замызганном животной кровью камуфляже — нечто сакрально русское. — Ах, октябрь? Тогда у нас действительно найдётся время. Серхио вытянул из-за пазухи конверт: два билета на Майорку. Но, смотря на Бориса, он искал повод. Задержаться в Москве.