Последний герой

Пока из вен не вытекло всё

Молю тебя, соври ты ещё

Прикрыв шкуру волчью

Продаёшься за душу

Пока из вен не вытекло всё

Молю тебя, соври ты ещё

Любовь трави ложью

Пока тебя не задушу

***

       Десять лет до падения Двухвостой кометы…       Тишину нарушал непрекращающийся уже несколько десятилетий дождь, громко бивший по стенам и головам людей. Улица одного из старейших столичных городов с крепостными стенами вдали от нескончаемых внешних войн окутана мраком и безжизненным гулом и только ночные патрули выискивали тех, кто не находился у себя дома в столь поздний час — явный признак преступника. Отряды ходили по прямым и достаточно широким для телег дорогам, над их головам негромко скрипели вывески магазинов, питейных заведений, цехов. За малочисленными окнами, за которыми горел желтый свет, жили зажиточные горожане и в эту ночь продолжали работать, кто над текстами, кто над ювелирным изделиями, кто над домашней алхимической формулой… В любом случае здесь был порядок и размерность. Однако как с одной стороны стены внешнего кольца для горожан среднего достатка были отбелены и, казалось, состояли из идеально подходящих блоков, с другой стороны царила иная атмосфера.       Трущобы. Для кого-то обитель греха и разврата, фурункула на лице любого города и общества в целом, а для кого-то тут была свобода и вседозволеность, отдушина от тирании городских дворян. Но первые говорили жрецы Верховной Богини, а второе могли сказать только бандиты, захватившие здесь власть и действительно чувствующие себя королями. Правда была в том, что трущобы — это дом для многих людей, с разными историями, но с одной общей чертой — они были изгоями, теми, кого не желают видеть, но не могут изничтожить. Как клопы в подушках, люди обжили эти покрытые влажной пылью деревянные сооружения, гротескно росшие лишайником друг на друге вдоль стены. Благодаря особо лёгкой породе дерева из местных лесов, высота хибар давно поравнялась со стенами настоящего города, если не выше. Многие проживали в этих неудобных, тёмных коридорах поколениями и не так часто вдыхали животворящий воздух с улицы, не перегоненный вниз замысловатой, кустарной вентиляцией. Никто не знал как так получилось, как эта анархичная конструкция вообще смогла появится; многие склонтся к тому что… Так просто должно быть и если не обращать внимание, то никакой проблемы и вовсе не окажется.       Человечий муравейник у обезопасенной столицы ширился, умножая свою массу и пожирая всё новые ресурсы. Глупо было бы сказать что тысячи душ заточенные в этой клетке из второсоротных материалов существовали здесь бесцельно. В конце концов они, несмотря ни на что остаются живыми существами со всеми потребностями. На нижних уровнях разводили в крохотный комнатах небрезгливых карликовых свиней и в целом съедобный грибок, плесневый хлеб, которых питали тем, что текло по стокам. Те кто по богаче мог разводить вороватых мотыльковых голубей, четырехлапых, большеглазых птиц с широким клювом и длиными бровями, использующиеся для общения и ориентации в пространстве в поисках гнезд из старой одежды. А наверху из труб валил тонкий дым: из металлалома добывали чугун и другие низкокачественные сплавы, чтобы затем сделать из него инструменты на продажу и оружие.       А оружие действительно было нужно, если не для соседей и грабителей, то для монстров, что затаились в запутанных коридорах и колекторах. Пузырьковая слизь слилась с зелёной водой на нижних уровнях, иногда неожиданно разливаясь через трубы пенистой гнилью; «если увидите непонятную лужу,» — говорили взрослые своим детям, — «киньте в неё крошки и посмотрите не утонуть ли они, ведь лучше остаться голодным, чем быть медленно растворенным неторопливой слизью». А проблема с дьявольскими жуками, монстрами-тараканами вышла из-под контроля в южной части трущоб и даже Большой Пожар 2405-го не помог избавится от плотоядных вредителей, а ведь ещё рой вельзевулов так и стремился пробраться вглубь по многочисленным проходам и выжрать всё изнутри. Это ещё не считая слухов о других видах чудовищ, о которых никто не знает поскольку никто не переживал с ними встречу. И разумеется тут были организованые банды, что являлись посредниками между трущобами и внешним миром; самопровозглашенная власть не позволяла так просто уйти со своей территории, не за бесплатно…       Однако не стоит забывать и про другую напасть жителей любого города: болезни. Разные виды поветрия, оспы, червей-паразитов — спутники человечества от которого может быть и есть лекарства, но оно не доступно всем. Либо денег не хватает, либо врачеватель не постарался, либо боги были заняты куда более важным делом чем помощью. Многим приходилось просто мириться с этим и жить с последствием уродующих проклятий.

***

      На средних этажах находилось то, что обычно служило местом для времяпровождения после работы. Не то чтобы у этих хаотичных построек была планировка, просто так уж вышло, что именно здесь практичнее всего размещать лавки для бартера, бары с самогоном из хлеба, а часть комнат превратились притоны, где велись азартные игры, бои, употребление чего-то, что уносили сознание дальше от мирской клоаки чем забродившая плесень, и всё что укорачивало жизнь местных, но делало её менее серой.       Где-то в северо-западной части трущоб была комната с одной горящей свечой. Единственная дверь вела в коридор с точно такими же дверьми, что говорило о том, что это область использовалась как общежитие достаточно влиятельного для перестройки человека. Однако те, кто здесь жили, комнатами не владели… Как и самими собой. В помещение было не так уж много мебели: подстилка с двумя одеялами и столик с зеркалом, под которым хранилось всё имущество жителя, да в углу была дырка, в потолке и в полу, из которой текла вода — надо же поддерживать гигеену. Жителница была девушкой, что как раз смотрела на себя в зеркало. Вид её был… Не очень.       — Пудра… Ещё пудры и они не… Да, хорошо…       Повторяясь, шептала она втирая, вдавливая в себя белый порошок, чувствуя как маслянистая пыль охлаждает сухую как пергамент кожу. Неровные впадины были почти скрыты под слоем белоснежный пудры. Девушка посмотрела на себя ещё раз, сбивчиво дыша. Белое, как у призрака, лицо носили на себе черных пятна подтекшей туши с таких же черных глаз, склера которого была нездорово-жёлтая; косметика скрыла шрамы и следы струпьев и синюшные мешки под глазами. На тонких росыпь вздутых шариков, которые очень сильно чесались — их она поспешно замазала ярко-красной помадой. Трущобница нервно потрогала свои оставшиеся «ленты волос» — их потеря также сказалась на её жизни, но она могла бы хотя бы порадоваться тому, что больше вши её не побеспокоят, только клопы по ночам; взяв из-под стола шкатулку, женщина оглянулась за спину, будто в этой маленькой комнатушке, где нормально развернутся нельзя, мог оказаться кто-то ещё. В ящичке без замка хранилось самое дорогое что у неё было — парик из выпавших волос, что она собрала не только из собственных, но и из тех, что были у соседки, поэтому в русом оказались пару рыжих локонов. Девушка надела на свой плешивый затылок склееные остатками слизи волосы и принялась их усердно вычесывать, хрипя незамысловатую мелодию.       — Ты… Ты красивая, не… Я хорошо выгляжу, никто не этого не видит…       В голове нарастал гул, будто мозгу становилось тесно и тот давил на виски изнутри. Девушка позволила себе удариться лбом об столик, чтобы хоть немного снизить давление. После макияжа поздно умываться холодной водой. Простонав, она пролежала так несколько минут, но в конечном итоге встала со стула и напоследок оглядела своё отражение. Она накинула плащ на своё нижнее белье — простую ночную рубашку, прикрыващию только верхнию часть тощих бёдер и, на удивление, сносную грудь. Утерев кровь, что пошла из открытой ноздри, над которой не было крыла (единствое что она не смогла спрятать), она улыбнулась, не раскрывая губ: нет, десна не кровоточат, зубы у неё были, но поражённые чёрным кариесом.       — Вот… Так, ты хорошо выглядишь, хорошо о себе заботишься… Ты будешь красивее… С каждым днем… Всё, надо идти… Удачи, Лили…

***

      — Вам крысиный суп? Яйцо вельзевула?       — Ты серьёзно эту дрянь людям продаёшь? — лысый мужчина с одним невидящим глазом возвышался над сидящем поваром-торговцом, что прорубил окошко в свою комнату-кухню. — Ими траванутся можно и дизентирию подхватить.       — Нормальные они, главное мариновать подольше и от скорлупы и желтка избавится…       — Крысы разносят миазмы, а яйца вельзевула не съедобные. Ты не первый умник что «нашёл способ» делать их не отравлеными. Ты этой дрянью клещей мори или подыщи другой этаж.       — Босс, ну как мне тогда торговать, я их уже столько…       Полуслепой человек схватил повара за бороду, вытянув его через окошко и прислонил к горлу нож. Лезвие было слишком прямым и ярким для местного производства, а рукоять с особым знаком потверждадо что оно было застенным, от стражников. Осевший голосом он дал последнее предупреждение:       — Ты не понял: будешь и дальше неуставным варевом барыжить, ты в нем окажешься, салага. Ясно? — строго отрезал он, надавив остриё, чтобы осталась небольшая линия крови.       Продавец в ответ быстро задакал и его без лишних слов отпустили, что тот аж упал со стула внутри своей комнаты. Мужчина уже собирался уйти вместе со своей охраной, как за углом к нему прилипла дева в красном плаще.       — Босс, вы так устали… Не хотите немного сладостей? — нашептывала девушка, что едва равнялась с плечом лысого головореза. Но ожидаемо засветилась её конкурентка, нахально налетевшая с другой стороны.       — Может хотите более зрелый плод, босс? И куда более здоровый? — женщина подергивала свою настоящию, собственную косу и улыбнулась жёлтыми от жевательного табака зубами (судя по их целостности, недешевый препарат пошёл ей на пользу). Впрочем, потенциальный клиент только глухо рявкнул на них:       — Свалили с дороги, шмары.       Дурами они не были и не стали провоцировать меньшего главаря местной банды. «Чёрт, надо было более тонкий голос строить, мужчин его типа это больше заводит. И ещё сучка Роз опять на мою точку залезла, придётся уходить, а то как тараканы передеремся,» — думала Лили, идя в другой конец площади. Надо было найти здесь уголок, где не будет других красных шапок — полуофициальный элемент для всех падших дев или, иногда, юношей (кто-то считал, что через такой грех сложнее подцепить чужую заразу), которые торговали своим телом. Конкуренция в этом деле была серьёзная и, к счастью для дел, банды северо-запада карали беспредельщиков раскалённым железом, потому шапки могли безопасно искать заработок сами и тащить их своим хозяевам.       — Ищу крепких парней для охраны карантина, защита за нас счёт!       — Куплю железки: ложки, тарелки, ножы… Без ржавчины — в два раза дороже!       — Соль от слизи, соль от слизи! Дешево защитите себя и стены вашей комнаты!       Площадью как таковой это место не было, а скорее ещё одной большой комнатой с таким же давящим потолком, что удерживали непонятно кем давно установленные железные опоры, уходящие на нижние этажи или даже глубже. Здесь люди собирались чтобы обменяться каким-либо вещами, кустраными товарами или услугами. Здесь можно было, например, найти того, кто мог бы обрить человека налысо, или сильно подкоротить волосы, возможно даже аккуратно и без резких движений. В другом углу проводили азартные бои дьяволских жуков, покрашеных в разные цвета (обычно они существа стайные, но как и люди без еды они об этом забывают), в другой части ростовщик, скупщик и «старатель», человек что промышлял «поиском потерянных предметов», соседствовали с друг другом. А за порядком следили бандиты, что могло показаться странным лишь тому, кто здесь не жил и дня: группировки заключали союзы и развязывали войны за территорию и влияние, как мини-государства и создавали паритет сил, а следовательно стабильность. Через их крышевание не жило ни одного дело, многие даже шутили, что вода течёт через сливы, потому что боссы разрешили дождю это.       Разумеется, бандиты активнее всего занимались тем, что посчиталось бы греховным и осудительным в обществе получше. Здесь нормы морали ниже, но это не так сильно сбивало цену на запретный плод. Семеро из местной банды Кошкодеров, вооружённые на самом деле не таким дорогим оружием, а простыми палашами, сторожили лавку, возле которой ошивались на первый взгляд прокаженные. Но правда была в том, что это не заразная хворь, которая даже для местных была бы смертным приговором. Тогда бы их согнали в ближайший карантиный район, где они в муках спокойно бы скончались, а паразиты избавились от смердящих тел; это люди с лопнувшими волдырями, севшей кожей и без губ или носов, на чьих лицах отпечаталось мучительно-сонное смятение, пристрастились к «спичкам». За прилавком женщина, которой могла бы подрабатывать «красной шапкой» для лучших, вынимала из блоков пачки по десять-двадцать штук палочек, чей кончик обмазан в засохшем веществе синего цвета. Если дать ему сгореть и положить обуглившуюся спичку в рот, то человек начинает ощущать как мир вокруг темнеет, но видит перед собой танцующий огонёк. После этого пространство ещё некоторое время ощущается более контрастным, усиливая ощущение разливавшемуся по телу жара. Это в принципе самый дешёвый и «лёгкий» наркотик, который помогает ощутить себя в безопасном пузыре от безнадёжности и забыться самыми теплыми воспоминаниями. Трудно найти того, кто не подсел на спички, однако обратной стороной является то, что при передозеровке, которую очень просто поймать из-за нарастающего чувства эйфории, тело может начать «гореть» — теряется вес, обильное слюноотделение, из-за которого можно захлебнутся, хрящи и кожа гниют не по дням, а по часам…       По этой причине, Лили прошла мимо заманивающей продавщицы тёплой смерти: ей своего люэса хватало, да и денег у неё не было… И все равно, беспомощные и убогие бедняки с ломкой, но недостаточно спятившие для броска в суицидальную атаку, вряд ли заинтириуются ей. «Возможно охранники…» — девушка заинтересовано огляделась. «Нет, они же на посту, им бошки отрежут если уйдут с него. Всё в порядке, Лили, ты сможешь очаровать кого-то ещё своей красотой, надо только поды-… О!» — тут она заметила своего постоянного клиента, о котором она уже давно не слышала.       — Роби-боби-боби! — ласково она зачирикала, прыгающей походкой подбегая в нему, как бы случайно вывалив грудь в рубашке из-под плаща.       — Девочка, сколько лет, сколько зим! — усатый мужчина с такой же рябой кожей, как у неё, неловко махнул рукой, что вся в рубцах.       — Сладенький мой, уф-уф! — он стоял у стены, так что красная шапка смогла «поймать» трущобника и прижаться, как потеряный щенок быкопса к нему. — Почему тебя так долго не было, мой солененький? Тебе, что, надоела сестричка Лили? Или ты копил деньги, чтобы оторваться со мной по полной, вкусный кусочек сахарка, хм? О, я такому научилась, пока тебя не было, мой храбрый жукобой, что ты проснёшься на Небесах!       — Ну… Это долгая история. Лили, понимаешь…       — Кто это?       — Ха? А это кто, Роб?       Во время своей атаки на самого стеснительного мужчину, которого только видела Лили, она не заметила как за её ухаживанием наблюдал другой человек. Он выглядел как парнишка по телосложению, что только что «вышел из своей комнаты», так говорят о особо выделяющихся людях, «не как все, словно они всю жизнь просидели у себя и только вышли и не знают как ведут себя другие». На его уже начавшем обрастать морщинами лице читалось недоверие то к Робу, то к ней.       — Это моя старая знакомая, Лили. А это мой сын, Том, — быстро познакомил взрослый мужчина обоих и собирался уже выскользнуть из «объятий» девы. Но та не сдавалась.       — Сын? О боженька, что значит у тебя есть сын, Роби?! Ты, моя аппетитная и хитренькая колбаска, успел сделать где-то на стороне ребёночка и вернулься за ним, чтобы показать мне? А почему не со мной попробовать дать ему брата или сестру, хм?       — Лили, это мило конечно, но…       — Кому нужна беременная шлюха, тупую настолько что она не поскребёт себе пизду железкой? — констрастно-суровым тоном сказал парень.       «Не знаю, спроси у своего папаши почему он оставил твою мать, а не кинул под забором, как использованный гандон,» — еле сдержала на себе маску «невинной кокетки» красная шапка; надо помнить что образ — залог успешной сделки, ведь без него конкуренция будет слишком нечестной.

      — Мальчик, где ты прятался? Может тоже хочешь немного веселья, уф-фу~? Такой лапочка, наверное только что испольнилось четырнадцать…       — Мне пятнадцать, мымра.       — Он уже был у моей жены, с западного района, — кое-как выскользнул усач из западни девушки, замершей в недоумении. — Женился в командировке.       — Запа-… А с каких пор мы пропускаем кого-то с территории Шеекрутов? Не уже ли мой миленький Роби вязался в какую-то опасную авантюру и пришёл попрощаться со своей мягенькой девочкой, а?       — Так Джейкоб и Чопер закончили дележку ещё на прошлой недели. Теперь оба решают проблемы с разросшимися Дымоходцами. Я посоветовал бы тебе забраться куда-то поглубже в ближайший месяц, а то, не дай Верхвоная, они всё же осмелеют. Ладно, я тут по делу, сынка надо обучить своему ремеслу. Не пропадай.       Прежде чем Лили ответила, мужчины быстрым шагом оставили её одну. Девушка хотела попытаться ещё раз попробовать очаровать их, но поняла что у неё вряд ли получится. Так она осталась одна.       «Вот же суки… Ничего-ничего, найду кого-нибудь… Хм, если у Чопера теперь безопасно, то может быть пограничников закадрить? Рискованно… Но в конечном итоге, вряд ли мне за это что-то будет, так чего не попытаться? Надеюсь лишь что там не будет моих тупых сестричек…»

***

      Поздно, когда обитатели крыш могли увидеть чёрные тучи вместо свинцовых, большинство в трущобах уже отходили ко сну или готовились. Конечно были те для кого день только начинался, но так завелось традиционно что с заходом Солнца, коридоры затихают. В это время люди копили силы для следующих суток поддержания своего существования. А какое существование без веры?       -… И сказала тогда она царю Домоса: «Истинно, коль здесь будет жить хоть восемь праведников, то простим мы тех, кто о прощении не просит»; И только царь с шестью дочерьми были возвышены над прочими, погрязшие в разврате и рабстве; И вывела она их из города обречённого и был он сожжен Драконом, а Верховная не смотрела на это.       Жрец Богини промочил в спирте тряпку и протёр свой вспотевший от слоя плотной одежды лоб, после чего продолжил проповедь, стоя за трибуной.       — И чем же нас учит эта история, мои дети? — спросил он у зала на сотню человек, что сидели на скамьях. Никто из них не ответил, так что священник взял инициативу. — Не тому ли, что Богиня наша милосердна? Из Текста ясно, что жители Домоса отвергли её внимание и перестали повиноваться Церкви и тому как она учит жить. И все же, ради них же, Она была готова спасти их от заговора Врага, которому они служили, пускай и в большинстве своём неосознанно. Для понимания надо помнить, что праведники те, кто покоряются воли Верховной Богине и не идут против неё. Как говорил верховный епископ святой Абгус Святояз, «Праведник — человек уже свободный от греха». Заметьте, Она через свою слугу вывела царя и его дочерей в безопасное место, а значит если бы хоть один, хоть один, житель Домоса покаялся бы и понял свою неправильность, то он бы спас бы всех жителей города. Ибо как говориться в Осуждение, «кто спас одну жизнь — тот спасёт всех». Так спасите же свою жизнь и стремитесь к освобождению от упрямтсва в делах богопротивных, чтобы затем спасти свой дом. Истинно!       Взяв в руки колокольчик, пухлый жрец начал звенеть в него, объявляя о конце проповеди. Люди один за одним вставали со своих мест и уходили, кто домой, кто к священослужителю. Кто-то имел вопрос насущный или полноценную жизненную дилему, кто-то хотел дать пожертвование на альтарь. Последнее кстати сделал сам Джейкоб, наследный главарь господствующей банды, что как и предшественик отличался тем, что ставил выше своего авторитет только авторитет Богини и демонстрировать свою святость всем. «Не очень правильно обращать на это внимание», как говорил духовный отец, но все-таки он отпускал грехи и похуже. Да и тем более именно на деньги преступного лидера содержалась часовня и приют, в котором было хоть какой-то порядок. Сегодня главный благодеятель не хотел в чем-то каится, так что, оставив некоторую сумму денег и уважительно кивнув жрецу, покинул храм. Он был предпоследним прихожанином.       — Здравствуйте, отец Фролло, — обратилась красная шапка с светлыми волосами, подходя не слишком близко.       — Дочь моя… Лили, — не сразу он узнал одно из сотен лиц тех, с кем работал и кого учил.       — Я тут по работе…       Едва заметно посмотрев девушке за плечо, мужчина с закрытым тканевой маской лицом в конце кивнул в сторону кабинок для покаяния из, по виду, свежего дерева. Зайдя вовнутрь, Фролло спросил через окошко:       — Сколько ты заработала?       — Нисколько, — со вздохом ответила девушка.       — И что это должно значить?       — Мне нечем платить Бифу?       — А может это знак, что тебе пора уходить? — с той стороны прозвучал глубокий голос, чей тон пытался быть успокаивующе-ироничным.       — Откуда? Из жизни? — риторически уточнила Лили, смотря на колени под нескрывавшим их рубахой.       — Мой дом — твой дом. Ты всегда можешь найти здесь приют, моя дочь…       — Он может найти меня здесь, как вы не поймёте?       Повисла тишина на несколько секунд. Девушка залезла рукой под парик и начала накручивать на пальцы немногие оставшиеся волосы и протяжено вздыхать. Она бросила взгляд на отверстие, за которым не было видно укутанного тела жреца. Так продолжалось полминуты, пока за ним началось шевеление, после чего из окошка вывалился мешок с монетами. Они, конечно, были не настоящие, а фальшивыми, обрезками железных краёв, но в трущобах не так много мест где можно было заниматся фальшивомонетчиством «без крыши», так что даже так это была полноценная валюта.       — Спасибо, — сказала девушка, поднимая их и, пересчитав, немного удивилась. — Я думала, что вы одну-две себе оставите… Спасибо…       — Я — пастух, а не матырь. Ты не думай что ты должна мне что-то за хранения твоей «заначки». Если у тебя возникнет ещё такая проблема, то можешь попросить и дам тебе часть милостины. Разумеется, ты не должна злобоупотреблять добром… Но тебе всё же следует закончить с таким заработком.       — А кем мне как не шапкой работать, отец? — риторически спросила Лили, не торопясь поддакивая уходить из кабинки, как сделало большинство умных людей на её месте. — Мне в ваш работный дом за горстку крошек в день? Хотя не, это ведь роскошь — у вас, дай Богиня, хотя бы раз в несколько дней есть что поесть…       — Признаю, средств у нас в обрез; в этих местах честный труд мало ценится, так что приходится из шкуры вон лезть. А разве у этого Бифа лучше?       — Честно… — девушка задумалась.       Её «сахарный папик» без шуток следил за тем, чтобы его работницы чувствовали себя хорошо и питались сытно. Биф вообще ей достал свинцовые таблетки, что помогали угомонить люэс, благодаря чем у неё осталась оба уха на месте, а иначе могли отвалится как нос. Однако же он и требовал немало за заботу. Перед глазами шапки пробегала старая картина.       Биф вывел их во «двор» и построил у стены; тогда она думала, что пришёл кто-то из ступени повыше и он подготавливает их к осмотру, возможно, даже к групповом заказу. Но вместо этого, он выхватывает одну из них, вроде её Марта звали; она была такая, смуглая и с сыпью на поллица, но с очень хорошими короткими волосами, из-за которых она немного походила на мальчика. Взяв своей ручишей за её тонкую ручку, чуть не сломав (а Биф был очень крупным мужиком, крепко сбитый, который был на голову выше даже Джекоба), и бросает в центр зала. Не успела она опомнится, только взвизгнуть, как «папик» пинает её крепким ботинком в лицо и та отлетает, брызнув кровью. Он ещё несколько раз её ударял и пинал, словно ребёнок тряпичную куклу, не давая ей и право простонать. В конце, когда она уже не двигалась, он сказал что если кто-то вздумает не приносить деньги или того хуже захочет уйти, то он сделает с ней тоже самое. Марта на удивление выжила, но спустя пару дней так и не смогла встать на ноги, тогда Биф просто выбросил смуглую шапку в кучу помоев, как использованый презерватив из кишок, без лишних разговоров. Лили позже вечером видела, как двое бездомных делили её голое и изломаное тело, покрыто кровью и склизкой грязью. Судя по слабым сударогам и невыбитому глазу что пронзительно и моляще смотрели на подругу, девушка ещё была жива; бродяг мало волновало то, что удовлетворяя свою похоть они делали ей очень больно и фактически заканчивали то, что начал Биф. С тех пор, Лили больше никогда не ходила с той стороны улиц.       -… Я не знаю, отец Фролло, — стараясь отогнать призрака прошлого, проговорила шапка.       — Может мне стоит поговорить с боссом твоего босса? Думаю, если он не боится небесной владычицы, то земного уж послушает.       — А вы точно не желаете мне смерти? Даже если я смогу сохранить лицо и отрицать свою причастность, Биф может просто так сорваться если на него надавить. Да и в конце концов, что ему предьявить: пока прибыль идёт не мимо кассы, всем плевать на пару дохлых шлю… шапок, — удержалась Лили от сквернословия в часовне. — Прошу вас, просто не вмешиваетесь и все останутся целы, хорошо? Биф не из тех кого можно изменить…       — Изменить можно каждого, Лили. В худшую или лучшую сторону — уже личный выбор… Но если ты уверена что я могу допустить чтобы твой обидчик мог прийти сюда с целью тебе навредить, а не покаиться, то тут твоя воля. Ступай, дочь моя, и впредь не греши.       — Знаете что буду.       — Знаю что пастух не оставит даже паршивых овец.       Священник на этом вышел из кабинки, а девушка ещё некоторое время сидела наедине со своими мыслями. Поматав головой, она осторожно покинула исповедовальню. Часовня уже опустела, даже отца Фролоо было не видно. Прямые ряды кривых скамеек занимали большую часть помещения, оставляя свободный коридор посредине, от входа до опустошенного уже алтаря. И прямо над ним, за трибуной находился источник света, немного освещавший тусклый зал. Шапка побрела прямо к нему, как заблудший мотылёк и пала на колени, опустив руки на подметенный пол.       То что было перед ней, она видела уже много раз, но каждый был как первый. Витраж из белых и желтых и немного голубого разных оттенков стекляшек, столь крохотных, что только вблизи можно было увидеть неровности. Искусная работа позволяла ощутить что это не просто хрупкая стена, а самый что ни есть портал в верхний мир, прямо на Небеса с его облачными полями и свободнейшим небом и дворцами. И в центре, занимая почти всю поверхность витража, находилась приветсвующая своим явлением ангел с мягким опереньем.       Она была прекрасна. В её форме было нечто более чем девочка лет пятнадцати-двадцати, одетая в лёгкий белый сарафан, что будто бы сделан из непрозрачного воздуха и не имел никакого веса. В этих золотых волосах и лазурных глазах, в этом выражении лица и позе, каждой мелкой детали, простое и такое мудрое, сложное и полное уже разрешённых противоречий, было нечто не от мира сего. Материальное свидетельство высшей воли, обращенная к людям. Обращённая не к Лили.       Смиряющая и в тоже время незамечающая сушества перед ней. Безусловно, эта хрустальная икона была наполнена благодатью и только глупец не увидет в ней неземной жизни. И в тоже время была некая граница, делящий грязный и порочный мир и план без скорби и боли, которую ангел разумно не нарушала, но образом побуждала людей прийти к ней самостоятельно. Для смертной женщины это всё равно был идеал. В принципе идеал, недостижимый, но к которому нужно идти. Чистое лицо, чистые помыслы. Эталон невинность. Образец для подражания. Это то, что ей нужно, это настоящий секрет красоты.       Лили помнила как она здесь впервые оказалась, когда впервые увидела красоту. Это было ещё до того, как она надела на себя грязный плащ, когда он ещё принадлежал не ей. Её мама была с ней, стояла у алтаря и просила отца Фролло помазать лоб Лили миром от свечей. Он за годы не изменился, разве что стал меньше — то-ли девочка выросла, то-ли жрец ограничивал себя в еде, а пухлость от какой-то заразы. Она выводилась из своей комнаты раз в четыре дня и снова оказывалась здесь. О чем говорила её мама и Никола девушка уже не помнит, но каждый раз попадая сюда её дыхание замирало от вида витража. Она могла так сидеть на протяжении часовой проповеди и смотреть только в одну точку.       Шапка до сих пор не понимает как такая красота, что не должна находится здесь, появилась — служитель Верховной не любил говорить о том, что было за крепостной стеной. Да, удивительно что кому-то было дело из городских до жителей трущоб, людей носивший в своих телах дурные мысли и смертельные для горожан болезни, калечившие тела, но с которыми они научились жить. Столько лет выживать в сырых и полных миазмов деревянных тунелях… наверное только Богиня помогла и плотная, смазаная миром одежда, закрывавшая большую часть тела.       Так или иначе Лили росла не как обычный ребёнок шапки. Дело в том, что не взирая на всеобщее распрастраненние хвори передаваемые через чресла, были и те кто её ещё не получил и не желал обезобразить себя ещё больше. Но такие люди всё ещё искали успокоение и наслаждения, забвение от мерзости мира, как голодная крыса ищет труп. Они могли найти кого-то, кто был также здоров и ограничится только им, однако это была непростая задача среди улья людей, а если и искать просто одну ночь удовольствия, то только самые богатые могли позволить себе такую роскошь как здоровье — менее баснословные суммы брали лишь те, кто умело пользовался косметикой. И тогда полные похоти и трусости люди обращали внимание на тех, кто ещё ни с кем не имел половой связи. И речь не только про шапок на первом дне работы или несчастных девушек, что зашли в тёмный переулок без защиты… У людей и крыс есть одно общее свойство — даже находясь в нечистотах и полного опасностей окружении, они плодятся с высокой скоростью. А дети как известно не на все работы годятся, и все равно хотят есть… Лили тоже была по сути нахлебницей и впервые отдала долг в тринадцать лет от роду. Мама действительно очень любила Лили и потому она тянула время и берегла, а не отдала в десять-восемь как обычно это делают. Именно мама говорила что Лили самая красивая на свете и должна такой быть, ведь именно в красоте их сила. Мамы уже нет, но она всё ещё помнит эти слова.       Открыв влажные глаза и проморгавшись, шапка шмыгнула остатком своего носа и, не обарачиваясь, ушла отсюда. Улица (комната для перехода с высоким потолком) встретила её привычном запахом мочи… И непривычным запахом разложения. Определенно такого не должно быть у часовни.       — Больной ублюдок! — прямо на ступенях собралась толпа и от них доносились характерные для ошарашенных зевак вздохи и крики.       Подойдя Лили увидела как одну потерявшую сознание женщину, жительницу рабочего дома при храме, уносят отсюда подальше. На её лице и одежде был большой след крови, но это была не её кровь.       — Вот срань… Это же ожерелье Луизы… Она была хорошей, за что же её так?..       — Госпожа… Помилуй нас, — выловила Лили из гаммы шумов. — Такое только настоящий демон может сделать.       — Или призрак. Сам посуди, он, — человек прямо перед ней перешёл на шопот, — постоянно исчезает. Его никто вблизи не видел и уже тем более не ловил. Гиблое, говорю дело, надо к отцу…       — Да что ты заладил с этой чепухой? Коротышке уже обращались — нихуя не вышло. Тут надо суку на живца ловить…       Лили не стала дослушивать и идти в первый ряд, чтобы посмотреть на то, что мог сделать только монстр. Удачно здесь находилась её знакомая, наблюдавшая со стороны: бандитка по имени Джикс, бритая налысо, сухожильная и с наколками на практически всей коже. Несмотря на то, что женщины, занимающиеся криминалом, более жестокие и суровые, обычно первые лезшие в драку, постоянно доказывают свою силу и почему считать их годными лишь для работы шапками опасно для жизни, с этой головорезкой (в прямо смысле) у Лили были хорошие отношения. Всё таки они вместе занимались одним ремеслом, пока по воле случая Джикс не оказалась в круговороте событий и не стала той, кто ставит зубами на пол и выбивает их ударом ноги.       — Что тут произошло, Джи? — не рискуя подойти со спины, бледнолицая дева задолго сообщила о себе.       — А, соска, ты тут? — хрипло-обкуренным, веющий перегаром горлом поприветствовалась та. — Ты всё пропустила. Глянь наверх.       Лили подняла взор туда, куда указала пальцем её подруга. Вначале она ничего не увидела, но хорошо прищурившись она заметила тёмное пятно, которое на долю секунды кем-то осветился. Это была дыра с верхненого этажа.       — Оттуда вывалился трупак девчонки, как мне рассказал Сесил. Какой-то псих засунул туда, промеж пола и основы, затолкал так, что переломал всё тело. А ведь у неё ещё все кишки наружу, вот прям все-все… Тебе лучше на такое не смотреть, сыкуха.       — Спасибо… Ты думаешь это он? Ну, призрак из переулков?       — А кто ещё? Третья за две недели, мля… Эта только начала гнить, значит не соседи. А если бы старый пиздализ Биф, то сделал бы это не так публично. И менее жестоко…       — Этот маньяк, как ты думаешь, сейчас рядом? А может в толпе?       — Кто знает? Эта бешеная собака уже долго прячется от нас, не думаю что он где-то на облачке живёт и ману божью харчит.       — Хэй, сброд! А ну пшли вон по своим делам! Тут нечего ловить, усякли? — с другой стороны человечьего круга гаркнул властный голос вместе с лаем быкособак. Люди его не узнали, но всё начали расходится один за одним.       — А вот и Сесил с подмогой. Долго же, сука, яйца в кулак собирал. Ладно, Лил, пропади.       — Не хотелось бы…

***

      Падшая дева смогла сдать взятую заначку без лишних вопросов: папик был отвлечен тем фактом, что одну из самых прибыльных девушек нашли только что мертвой и расчленной словно начинающим мясником. После этого она, как и все соседки, пошла в свою крохотную комнатушку, сняла плащ и парик, смыла макияж, обработала больные места и легла без лишних прелюдий в кровать — просто подстилка из грубой и дырявой одежды, постеленая на твёрдый как камень пол. Завтра её ждал напряжённый день.

***

      Она бежала как обезглавленный голубь, без цели и без передышки. Шапка не разбирала дороги, холодный пот залил всю шею и спину, заставив ткань неприятно слипнуться с кожей. Её крики уже не пронзали позднее безмолвие, не заполняли узкие переулки отчаянием и ужасом. Пыхтя и давясь встречным воздухом, она могла только немо крихтеть, пока ноги горели в болезненных судорогах. Ее сердце колотилось так сильно, что она чувствовала его в ушах. Это не отвлекало её от мысли: он тоже бежит и совсем не отстаёт.       — Ты не уйдешь.       Когда эти слова пробились сквозь пелену паники, сердце Лили на секунду остановилось. Этот голос был страшным… неестественным. Он ужасал своей споконостью, будто бы догоняющий не испытывал усталости, а вся погоня — просто игра кошки с мышкой. А бежали они долго. Громкий топоп за спиной пробивался сквозь заложенные от напряжения и пота уши, а нечеловеческий смех пролетел вперёд как липкая паутина, ясно давая понять что шапка уже проиграла.       - Это конец, Лили.       Она уже вот-вот была готова была упасть куклой, как увидела в тёмных коридорах свет. Свет от часовни! Ещё немного, всего пара метров. Размахивая руками и кое-как семеня ногами она быстро приближалась к последней надежде на спасение. Но он оказался быстрее. Что-то обвилось вокруг её горла как силок на крыс. Это был её плащ, недававший ей сделать и вздоха. Без всякой жалости он потянул её назад, во тьму к источнику оглушительного хохота дьявола.       — Ты останешься здесь навсегда!       Нет сил чтобы бороться, нет сил чтобы сопротивляться, только извиватся как удушенная тварь в капкане. Смех стихал, ощущение холодного прикосновения пропадало. Её сознание погружалось в пустоту, она ничего уже не чувствовала. Она ничего уже не чувствовала.       Она ничего не чувствует.       Лили нашла где-то силы, которых у неё не могло быть после такого испытания, и ущепнула себя. Ничего. Никакой боли. Осознание. Прямо как во время погони, только усталость словно она не бежала, а очень долго шла. Странно… Это просто…

***

      »…Сон?»       Лили моргунла. Тут темно, но она была уверена что это её комната. Рябая снова раз закрыла глаза и открыла. Снова её комната.       «Да… Просто сон,» — выпуталась она из подобия одеяла. «В это раз хотя бы не обосалась и на том спасибо». Кое-как дева выползла наружу, мирясь с ноющей головой. Судя по потоку воды в углу, надо было уже собираться на заработки. Опаласкивая шрамированое недугами лицо, Лили разгрызла толстую ножку гриба со спиртовым вкусом, что тут же распадался на волкона: зубы то надо хоть как-то сохранить, хотя соседка одна говорит, что кому-то нравятся без них даже больше… Сплюнув комок грибной жвачки и справив нужды в тоже отверстие, что вело вроде бы прямо на свиноферму внизу, Лили села на колени перед зеркалом.       — Просто ещё… — по утру у шапки вечно кружилась голова и язык оттого постоянно путался. Впрочем, кому были интересно что она думает?       —… дурацкий сон. Подумай, каковы шансы на… Встречу с ним?.. Неважно, все будет хорошо, Лили… Ты ведь… Самая красивая.       Подсмотрев под своим ночником, Лили раздражена цокнула:       — Тц, а отметина всё никак не пропадает, — ворчала та, почесывая такие же темно-коричневые пятна на локте. — Ничего, косметики пока достаточно. На ещё пару «игр» хватит…

***

      Сегодня как обычно перед выходом, сахарный папик собрал своих подопечных и объяснил им очевидные вещи: что работать надо только на территории банды и в людных местах — где и покупателей больше и безопаснее. Будто бы шапки до этого так не делали… Почти, та же Лили быстро ушла от, как ей казалось, лёгких денег, когда увидела несколько недовольных блудниц шеекрутов, нетерпевших кокнуренток других групп; их единству все-таки надо поучится соперничающим девочкам Бифа. Объяснение этих коротких мер безопасности заняло целых полчаса, после которых девы в красном уже разошлись в поисках монет.

***

      Поздним вечером. Ничейная территория.       В сырых, деревянных туннелях трущоб царила мрачная тишина, словно время тут остановилось. Потускневший свет проникает сквозь покрытые плесенью стены, создавая призрачные тени, которые кажется изгибаются и шепчут загадочные секреты, которые другие игнорируют, потому что так надо. В воздухе витает гнилостный запах и неведомая атмосфера нечистоты, будто каждый шаг в этом заброшенном месте приведет к чему-то необратимо. Это идеально место для гнезд гигантских жуков или одичавших собак, не говоря про вездесующию слизь.       Что же здесь забыла Лили, в этих бессмысленных коридорах в которых уже никто не жил? Любопытсво сгубила кошку, как говорят, от того они редкие в трущобах звери. Хотя в случае шапки точнее была жадность, ведь ей опять не везло на клиентов, а гордость не позволяла пойти ещё раз к Фролло. Сразу. Если уж ей не найти готовых слушать её лесть мужчин и погрузиться в нечто большее, то уже тогда можно попросить о милостыню, раз он её предлагает. По правде говоря, Лили лишь недавно начала обращать внимание на коренастого отца, до этого ходя в храм лишь чтобы поклониться витражу. Но так или иначе, это не имеет отношения к тому, что она заплутала в поисках свободных мест. К счастью, она провела в этих стенах всю жизнь и хотя бы знает направление откуда пришла. Найти более людное место, как советовал её хозяин будет…       Скрип.       Позади кто-то был. Неприятный холодок пробежался по спине, Лили резко повернулась назад, молясь не встретится с какой-нибудь тварью. Глаза трущобников привыкли к малому количеству света, иначе бы Лили в принципе бы не видела в этой кромещной тьмы дальше собственного сгнившего носа. Оглянувшись назад она увидела твердый силуэт широкоплечего человека… В шляпе? Он утыкался ей прямо в потолок и своей фигурой заслонял весь проход. По росту тень была как детина Биф. Большего описать нельзя, темно. Добавить можно было только одно: небольшой шапке было жутко от этого неподвижногоо «шкафа».       «Дыши… Все в порядке… Может тебе всё-таки повезло, да? Тут все-таки кто-то живет или… Не знаю, дьявол возьми, мне стоит уходить отсюда,» - борясь с желанием разжиться деньгами, Лили смирилась и не стала пытать и дальше свою плохую удачу. «Ну и вляпалась же… Что мне не сиделось на рынке, нет, надо искать приключение и быстрый заработок? Ладно, похуй, свалю отсюда, а то мне кажется что этот здоровенный ублюдок меня за бесплатно выебет в лучшем случае, коль буду мозолить глаза…»       Не отводя взгляд, девушка медленно переставляла ногами, удаляясь от статичного мужчины. Он сделал шаг.       — Хей! Не иди за мной! — крикнула на него шапка.       Та шла, уже не пытаясь скрыть спешку. Но и незнакомец не послушал её и сделал еще пару упрямых шагов.       — У тебя реально будут проблемы, мужик! Я того не стою!       Девушка не смотрела больше на него, но по звуку трещащих досок, преследователь перестал играться. Не сбавляя темпов, Лили помотала головой: «Это нехорошо, совсем нехорошо… Может это просто сон, да? Ты просто разнервничалась и, подумать только, представила что из всех проституток он выбрал тебя, хаха! Ха…» — на напудреном лице появилась несколько безумная улыбка. Дева почти в это поверила и даже на секунду захотела остановится и плюнуть страху в глаза: как не в осознанном сне, отдушине от мрачной жизни, можно воплотить свои дерзкие желания? Чтобы удостовериться что ситуация под полным контролем, дева ущипнула себя за палец… Улыбка мгновенна пропала с ее лица. Ей было больно. Это не сон, все взаправду. Она взаправду заблудилась и за ней взаправду по пятам шёл тот о ком она подумала, кто же ещё ей мог попасться?       Неуловимый призрак из переулков. Билл Расчленитель.       Она теперь не просто быстро шла. Лили в момент начала бежать, сделав рывок за угол. И преследователь сделал тоже самое.       — Нет! Отстань от меня! — рефлекторна крикнула напуганная дева. Как будто крики помогли прошлым жертвам.       Позади неё громко скрипели, крича, старая древесина, и эти звуки становились только ближе. Шапка не оглядывалась назад, как бы ей не хотелось. Алый плащ развеивался, перед глазами мелькали руки, один покрытый липнушей паутиной проход менялся другим. Прямо позади нее плелась хвостом сама смерть, Лили отчаянно не хотела замедлятся. Массивная фигура, мимо которой вряд ли можно было физически протиснуться, вела преследование своей добычи, по глупости забредшее к зверю в логово. Прямо как во сне, неутомимый фантом давил её взглядом в спину и оглушительным топотом на все коридоры выбивал доски из-под ног.       — Хватит, пожа-аай!       Внезапный укол в ступню заставил её оступится и, более того, Лили упала прямо в лестничный спуск. Биться боками, конечностями и даже головой о ветхие доски и даже напоростя на ещё пару ржавых гвоздей, оставшие порезы, было куда больнее… И все-таки, оказавшись в самом внизу, в луже вонючей и холодной грязи, шапка была жива, пускай она едва могла начать попытки встать на ноги.       — Бляя-ай… Госпожа… Сучий потрах, охк… — хныкала и прерывисто дышала шапка, дергаясь.       Вдруг в ее ушибленное туловище что-то уперлось. Лили не без труда подналя голову и через испачканные волосы увидела как карликовые свиньи уже прощупывали её мягкие пятаками. К счастью нашлись силы чтобы резким взмахом руки стукнуть парочку и отогнать этих непривередливый в еде животных подальше.       — Хей, кто здесь? — в соседней комнате кто-то был.       Перевернувшись на бок, шапка увидел как открывается дверь рядом со крохотным входом в свинарник. Это был седой и плешивый мужчина лет сорока-пятидесяти, державший в худой руке железную трубу на готове. Однако тот расслабился, завидев грязную оборванку у своих ног. По его губе стекла сопля, старый фермер едва шмыгнул:       — Ты чтоль воровка, что у меня свинов повадилась тащить, а? — старик с кривой улыбкой надавил оружием именно в то место шапки, которое она сильно поцарапала.       Подвывание доставило довольному поимке фермеру удовольствие, и не став ждать оправданий Лили, что оказалась так глубоко впервые, мужчина чуть присел, продолжив опираться трубой на больном месте.              — Знаешь что у нас на фермах с скотокрадами делают? Им перерезают сухожилия и оставляют медленно истекать кровью прямо в корыте; даже брюхо вскрывать не надо, свиньи всё сами сделают. Но тебе повезло, сучка, я за сегодня сильно устал и мне не до этого       Старик встал и высоко поднял над головой железку. Хныкавшая девушка задыхалась и дрожала, не в состоянии сказать и слова в своё оправдание.       — Спи спокойно!       Злобный свинопас уже собирался добить шпаку, но внезапно остановился. Лили смогла увидеть как его оголённое плечо схватила темно-красная перчатка; резким движением его развернули будто он ничего не весил. Но дева не радовалась, она уже поняла кто это был и могла во всех деталях рассмотреть настоящего убийцу.       Снизу и рядом с тощим старикашкой, преследователь выглядел как могучий великан, который пригибается чтобы пройти через дверной косяк. Вороная шинель, дорогая и которую Лили видела лишь один раз на чужом криминальном авторитете, тяжело спадала вниз и чем ниже, тем больше она была замараоно засохшей кровью. Выглядывающие крепчашие ботинки и штаны и вовсе обрели бардовый цвет и не было намека на настоящий окрас. Визуально выше маньяка делал такой же редкий цилиндр с тонким нарисованным кровью крестом на ней. Но самым страшным было его закрытое мешком лицо, даже длиная прорезь под правый глаз, от щеки до скрытой шляпой лба, не показывало что было под ней, кроме тьмы. Словно злой и неуязвимый дух вселился в эту одежду и пришёл отнимать чужие жизни.       Не успел фермер даже удивится, как блестящий тесак вошел ему в голову с булькающим хрустом. Еще два молниеносных удара и половина головы по диагонали падает на пол, а через секунду и обмякшее тело. Карликовые свиньи, опьяненные запахом свежей еды, гомоня, тут же побежали утолять свой голод кожей и костями, игнорируя просто смотрявшего за этим убийцу их хозяина. Только мотыльки-голуби что были в своих клетках гоготали и напугано бились о плохо закреплённые прутья и кричали высокой нотой. Один из молодых хряков, размером с ботинок, даже на бегу толкул ногу молчаливого амбала. Несмотра на то, что он даже не шолохнулся, Билл с размаху пнул поросёнка и тот с оглушительным визгом полетел в стену. Как раз в ту, рядом с которой, держась за бок, красная шапка, уже собиралась скрыться за дверью. Напитанная адреналином, она воспользовалась отвлечением и почти незаметно ушла. Но теперь было уже поздно. Лили уронила клетку с голубями и те разлетелись по всей комнате, на пару мгновений задержав Билла.       Погоня продолжилась.

***

      Оторваться раненой шапке каким-то образом удалось, но Лили чувствовала что безмолвный охотник уже взял след. Были ли Билл вообще человеком, или эти легенды правда? Вдруг ей действительно на пятки наступал настоящий демон? Она ничего не знала, только молилась чтобы поскорее оказалась в безопасном месте. Сейчас она находилась этажем выше. Эти помещения были больше узких коридоров, и судя по разбитым ящикам это когда-то был склад. Мертвые залы, укутаны тьмой и в углах чудилось чье-то движение, возможно, крыс, возможно дьявольских жуков. В любом случае, Лили не могла и разглядеть и старалась держаться поодаль от подозрительных мест. Она осторожно бродила, с опаской заглядывая за каждый угол. Хоть маньяка нигде не было видно, девушка продолжала вслушиваться в шум прогибающихся труб и падающих где-то в далёкие балок.       Лили замерла. Из подворотни доносились голоса.       —… -колько ждать? Дай-давай уже! — первый звучал словно имел хроническую болезнь легких. Второй же голос был мягче, но не очень, он остужал торопливость первого.       — Не бзди, все успеется. Деньги при тебе?       — Да Госпожи ради, да, сука, да! Полцены, как и договаривались. Вот…       — Хм, раз, два, три, че-… Пф, ладно, всё честно.       — Ох, слава Госпоже! Слава Госпоже, слав-… Слава… Ахкххх…       Лили осторожно выглянула за угол, и увидела интересную картину. Это происходило в переходе между залами с единственной дверью в боке, которая освещала масляная лампа в руках одного человек, сюдая по силуету женщины. Девушка-бандитка бросила монеты в позвянкивающий мешок, напротив неё начавший уже гнить и деградировать седой наркоман с маниакальной улыбкой сжигал спички и клал горящей себе на сухой язык. Осев у стены, губы уже свело от «непринужденой улыбки» и тот, пока ещё был в сознании, достал знакомую присыпку из кармана.       — Мука вместе со спичкой? Ну… Ебать, передавай Томсуну, что он плаксивое уебище и кидала, коль на той стороне встретишь.       Лили прожоджала подслушивать, но скрипнула опорой, когда по ладони прошлось какое-то насекомое. Из груди чуть не выпрыгнуло сердце шапки от неожиданности и отвращение к этим мелким тварям.       — Что? Хей, какого хуя, соска?!       — Джикс! — тут она узнала эту психопатку и пошла к ней. Даже если Лили испытывала возле неё определённый дискомфорт, то в настоящий момент ей не было до этого дела. Девушка была просто рада, чего не сказать про подругу.       — Что ты, блять, тут забыла, тупая ты пизда?! — крича, головорезка пошла «навстречу», вызвав ещё одну смену настроение у красной шапки. — Ебанная ты падла, ты ничего тут не видела, ясно? Если про это узнают, неважно ты сказала или нет, я тебя найду, из-под фундамента достану…       — Джикс, за мной погоня! — Лили удалось четко сформулировать мысль, которая поразила головорезку, тут же заметавшуюся и выхватившую нож.       — Чего?! Блядь, сука-сука-сука, ну какого… Блядь!       — Билл, за мной он гнался! — перебила она начавшуюся истерику.       —… Чего? Ты нанюхалась тем же что и эта плесень?        Где-то неподалёку раздался громкий топот, слишком тяжёлый и быстрый. Лили испугано обернулась в сторону источника, а когда посмотрела вперед, то обнаружила оставленную на полу масляную лампу. Джикс уже убежала, в коридоре была только она, конвульсирующий наркоман и несколько бочек между ними. Топот приближался, потому шапка решилась спрятаться за той самой дверью. В глубине души она молилась чтобы Билл пошёл за её подругой, а не стал проверять комнату.       Закрыв за собой, Лили огляделась по сторонам в поисках лучшего укрытия. Тут тоже было полно ящиков, за которыми можно было спрятаться, часть из них была на удивление целыми. Дева собиралась уже залезть между двумя параллельными коробками и протиснуться в один из них, но затем увидела более интересный вариант у входа. Однако прямо рядом со входом был хороший шкаф для одежды, редкость в этих местах. Учитывая его расположение, на него не сразу обратят внимание, а целые двери позволит не сжиматься до клубка. Тут даже был подбитый засов, который, похоже, можно закрыть изнутри, если извернутся. Но стоило открыть шкаф, как:       — АААААА! — раздался женский крик, от которого Лили упала оглушеной.       Но к её счастью, это был просто мотыльковый голубь, смотрящий на человека с верхней полки и напуганный не меньше её. Судя по укороченным бровям это была самка, высиживающая свои яйца. Встав на ноги, Лили сделала максимально безобидный вид, как будто это животное могло понять её шикание в указательный палец, и заползла вовнутрь. Пускай голубка тревожно следила, она не бесилась и согласилась терпеть вторженку. Внутри помимо птицы оказались и большое количество красные плащи, как у неё, со множеством дырок и повешенные на многочисленные крючки и перекладины сверху. Воняло тут птичьими экскрементами и мокрой тканью, сырость так и веяло плесенью, но девушка надо было стерпеть брезгливость ради шанс спастись. Лили закрыла дверци и мизинцем сдвинула засов, заперев себя. И прямо вместе с ней скрипнула дверь.       Обзор был ограничен щелями и крохотной дыркой из-под сучка. Шаг за шагом, не торопясь, Билл оказался в центре комнаты. В тенях даже его громоздкая фигура становилась почти невидимой, но по движению стало ясно что он достал свой прямоугольный нож. Обтирая окровавленный тесак об бордовое предплечие, мяньяк почти незаметно поворачивал свою голову. Его пустой взгляд остановился точно там, где собиралась сначала спрятаться Лили. Подойдя к ним, тот поставил руку на один из ящиков и наклонился. Вслушивался или всматривался понять было нельзя, он стоял напротив шкафа. Не найдя следов шапки, он начал медленно подниматься, чрезмерно плавно, словно едкий слизень из питьевых труб.       Что-то начало трогать ногу Лили. Словно несколько тонких, тупых иголок начало бродить по бедру в поисках слабого места, поднимаясь все выше и выше. Оторвавшись от наблюдения и стараясь не издавать лишнего шума, девушка подняла ляшку и схватила раздражителя рукой. В шкафу было темно, но на ощупь это точно был паук. Не успела выругнутся про себя, как грохот отразился внутри гардероба. Раздавив мерзость, Лили прислонилась назад к дырке в дверце и обнаружила то, как Билл поднимал обьемный коробки, где она могла спрятаться целиком, швыряет словно игрушечные кубики. Более того, преследователь бесновался и, носясь по всей комнате, громил кулаком или орудовал тесаком, как топором, все возможные убежища. Наблюдать за стремительными и непредсказуемыми движениями было очень страшно: от ненормального гнева этого… Существа девушку отделяла тонкая, изьединая жуками и сыростью доска. Повсюду летели гнилые щепки и доски, а убийца продолжал демонстрировать звериную ярость, пока не осталось лишь одно место где его жертва могла быть.       Билл остановился на секунду, будто нечистая сила перестала двигать его как марионетку. Внезапно, как будто должен был прозвучать хруст шеи, он посмотрел прямо на шкаф, и Лили встретилась с инфернальным огнем в его глазе.       Лили вжалась в стенку и погрузила голову в слом красных плащей, резкий вздох покинул её грудь от неожиданности. Снаружи послышался размеренный, отмеряющий стук сердца топот. И тут дева почувствовала в своих волосах шевеление, а затем и на горле. Точно такие же пауки, которого она только что прихлопнула начали исследовать её голову, перебирая своими тонкими лапками по лицу. К своему счастью, девушка успела заткнуть себе рот ладонями, прежде чем выдавить из себя вскрик, превращенный в едва слышимый глухой стон. Казалось, эти противные твари понимают, что ей ни в коем случае нельзя было издавать звука, потому в отместку начали активнее топтать напудренное лицо; парочка пыталась забраться в уши или открытые ноздри, а один и вовсе маячил прямо перед глазными яблоком, дерзко шевеля ресницы и словно намереваясь заползти под веко. Лили пыталась смахнуть противных восминогих, но пауки всё напирали и напирали десятками штук и та уже чувствовали их под своей одеждой.       Красная шапка замерла без движения, как только настоящий монстр подошел вплотную. Темно-красный фонарный свет пробирался внутрь хищной слизью теперь уже очевидно для шапки трухлявого гардероба. «Как я могла сюда вообще забраться?! Это же настоящий гроб! Надо было бежать, бежать отсюда!» — её дыхание замерло. Проморгавшись, дева, отвела глаза в сторону от щелей, чувствуя подступь твари. Кошмарное излучение набирало сил и теперь его было видно даже закрытыми глазами. Непросто спертое и стонущие, но искаженое дыхание, пробирающие до костей, поначалу казалось игрой воображение, но он слышался до ужаса чётко. Чудовище по-охотнечьему вслушивалось в малейший скрип этого безнадежного укрытия, дьявольский огонь хищных очей поочередно освещал углы точно факела. Душа Лили ушла в пятки, пудра и туш потекла от испарин, она молилась чтобы злой дух оставил её в покое и вернулся в тьму, из которой пришёл. Несмотря на гиблую надежду, она была уверена что пересеклась взглядом с этим черным демоном с исковерканым лицом и кровоточащими конечностями.       Потеряв счёт времени, она не понимала сколько провела сидя с закрытым ртом, под смрадным тряпьем. Она теряла контроль над дыханием, в груди будто поселился бившийся в агонии зверь. Зажмуренные глаза еле раскрылись: внутри шкафа было темно, потустороний свет сгинул. «Может… Мне померещилось? Почудилось со страху демоническая погань или… Не знаю? Я никогда так сильно не боялась, даже перед первым разом… Он меня не увидел? О бог-… Верховная Богиня, заступница моя! Хвала тебе! Хвала тебе!». Почувствовав себя в безопасности, Лили начала громко, сбиваясь и задыхаясь, дышать, и активно ерзала и терлась об стенки и дверцу, давя бесивших пауков. Она не стеснялась шуметь и даже маниакально посмеиваться от своего триумфа, как будто она принимал теплый душ, а тряпки казались такими мягкими что можно было уснуть. Как же ей было хорошо в момент отступления необъяснимого ужаса…       Шумный взмах и хруст древесины. Также плохо ей стало, когда железный засов был сбит звонким ударом металла об металл.       — АААААА! — ужас парализовал в миг осознания что Билл был прямо здесь.       Одна дверца, со стороны где её не было едва не была сорвана с петель. Его не было видно, но тень маньяка нависала над выходом, но Лили не решалась на отчаянный побег, оцепенная немой паникой.       — АААААА!       Еще один женский крик, но на сей раз нечеловеческий. Птица с верхней полки вылетела из гнезда и набросилась на покрытое мешком лицо. Наверное от неожиданности, нежели от реальной угрозы, Билл сделал пару шагов назад. Громкие хлопки крыльев, вопль и утробный рёв заполонили уши, но все прекратилось также быстро как и началось: хруст тонких костей и глухой хрип, а затем изломанное тельце голубки летит прямо к ногам Лили. Остекленевшие глаза запечатлели быструю, но болезненную смерть матери, оберегавшей свое гнездо ценой жизни. Едва слышно хныча, шапка уставилась на тушу голубя, весь мир сузился до этой изувеченной плоти и только гулкий шаг доносился из вне.       Дверь скрипнула. Это вывело Лили из прострации и та обернулась назад, словно забыла что там была стенка гардероба и она бы все равно ничего бы не увидел. Билл не делал более шага — дверь захлопнулась. Сразу после этого быстрый топот пронеся мимо шапки, так и не заглянув во внутрь.       Тем временем дева продолжала некоторое время напряжено сидеть внутри. Безусловно ей было очень страшно после пережитого пошевелить хоть одной мыщцой. Ей очень хотелось сейчас схватить обморок и забыть всё пережитое. Пусть голова гудела, тем не менее, спасительное забвение не приходило и мысль о том, что Билл мог вернуться и закончить осмотр был таким же неприятным. Подгоняемая этой тревогой, Лили попыталась выползти, но по итогу просто свалилась, потянув за собой несколько плащей. От испугу Лили начала биться в конвульсии на полу ещё активнее, когда ощутила липкую кровь на лице.       К счастью, это курьезная ситуация быстро закончилась: пускай и не сразу, Лили взяла себя в руки и поняла что это была не её кровь, а голубиная. Возможно, она могла бы даже посмеяться над глупостью ситуации, если бы не бродивший рядом убийца.       Встав, она подошла к двери, некоторое время не решаясь даже взять ручку. Часть её упорно хотела остаться здесь, убеждая что так риск меньше. Лили приоткрыла выход, борясь с дрожью ладоней. Никого не было видно, свет уже разбитой масляной лампы стал тусклее. Как бы она не старалась, дверь непростительно скрипела пока девушка не смогла быстро протиснуться. Оказавшись в этом коридоре снова, Лили не сразу привыкла к свету из-за приступа мигрени и потекшей из носа крови и соплей. И совершив один неверный шаг, она подскальзнулась на маслянистой склизкой штуке.       За секунду она смогла осознать, что это были выпущенные внутренности; Лили упала лицом в кишки, от которых валил пар, прямо в одеревеневшие ноги того самого наркомана. Широко раскрытый беззубый рот, из которого всё еще текла кровь, и остекленевший, мертвый взгляд в пустоту окунули сердце шапки во мрак, и та не сдержала крика ужаса, отпалзая назад. Уперевшись в стенку, до нее дошло — её вопль был как удар крыльев моли, запутавшейся в паутине. Маска-мешок совершено внезапно и почти бесшумно выглянула из-за угла, будто её обладатель ждал там этой роковой ошибки.       Лили ринулась с места, опираясь сначала на руки и едва снова не упав. Впрочем произошла еще одна неожиданлсть: позади неё раздался яростный рык, который не принадлежал Биллу. Посмев оглянутся, шапка увидела свою подругу, что со спины напала с заточкой на великана. Джикс, сорвав голос окончательно, наносила подряд несколько уколов самодельным ножом в область почки маньяка. Было видно как капли черной жидкости, скорее всего крови в темноте, выплексивались из раны. Доселе казавшийся неумолимый изверг согнулся и начал содрогаться от подлого удара. Лили моргнула. Неужели он правда был просто человеком с человечьими слабостями?..       В кураже, ни Джикс, ни Лили не заметили, как сжался кулак Билла. Резко развернувшись, будто его только что не пыряли в больное место, мучитель на отмашь вскинул тяжелую как ствол дерева плечо. Бандитке удалось пригнуться и увернуться от него, но вслед за одной рукой в другой прилетал тесак. В почти беззвучном крике Джикс изогнулась, когда мясницкий нож сломал несколько ребер и проник глубоко в туловище. Прибив борющуюся головорезку к стенке, Билл вытащил из поясницы застрявший ножик, как обыкновенную занозу. Мгновенным и жестоким движением, он вонзил в покрытый струпьями кадык умирающей Джикс. Влажный звук раздался когда мучитель провел возвращенную заточку к верху, не уперевшись в основание черепа, тем самым вскрыв горло вдоль и пустив багряную и горячую ручей. Тело подергалась еще немного, пока окончательно не обмякло, задохнувшись в своей крови.       Бросив в сторону убитого наркомана, словно гнилую буханку, бессмыслено умершую девку, Билл посмотрел туда, где только что была его жертва. Ей хватило ума не наблюдать за расправой, а убежать, но звуки скрипевших под ногами досок выдавали направление эхом запутаных коридоров.

***

      — Вот, сына, против таких коричневых надо использовать банку с тараканомором. Простой мухомор тут бессилен, — сказал через обслюнавленый бинт мужчина, оглянувшись на догорающие посреди комнаты «благовоние». Это была очень важная комната, поскольку тут было сразу несколько проходов на другое этажи. — Неплохо потравил.       — Угу… — юноша буркнул себе под нос, убирая в сторону кустарный распылитель. — А это нормально что они еще двигаются?       — Да, для этого у нас есть спица. Давай, Том, я держу, а ты втыкай в щель между головой и крыльями, затем проткни им брюхо, — мужчина взял жука размером больше кошки и показал пальцем, — здесь. Быстро, пока не оно не пришло в себя.       Опытный жукобой в особом тряпье, защищающей тело от едких внутренностей и выделений насекомых, учил своего подмастерье искусству истребления вредителей. Насыщенный парами тараканомора затхлый воздух комнаты заставил упасть с потолка дюжину членистоногих — молодая колония мигрировших тварей первого поколения. Работали люди слажено: первый раскрывал зазор в относительно прочном хитине, второй с легкостью отделял головы от тела и колол концы живота.       — Они продолжают двигаться, — почти неудивлено заметил ученик.       — Это нормально. Без головы они могут все ещё пацарапать, будь осторожнее, но не укусить. Ты, кстати, правильно всё сделал, без подсказки повредил им второй ряд зубов в горле, так что они точно с голоду помрут.       — Я слышал что эти штуки ещё месяц живут без еды.       — Ага, но ты их сейчас еще кастрировал иглой, теперь их можно отпускать. Максимум они сейчас попугают если на голову упадут или вену на горле перережут если заснёшь прямо перед ними.       — Почему не добьём?       — Ты хочешь сам искать их яйца, сынок?       Парниша пожал плечами. Мужчина хотел сказать что-то ещё, но услышал звуки того, как кто-то спешно поднимался по лестнице рядом. Из прохода, ковыляя, показалась запыхавшася шапка. На её грязно-белом лице читалось неверие, девушка начала жадно глотать воздух. Через пару вдохов, она упала, закатив черные глаза.       — Дура, зачем ты здесь дышишь?! — к ней побежал старший, поборов удивление неожиданному гостю. Нагнувшись над ней, он наложил ткань поверх ее красных губ и частично отсутствующего носа, после чего вылил едкий спирт. — Дыши теперь, давай.       Казалось что она уже не слышит команд, но спустя пару дерганых движений красная шапка стала приходить в себя, болезненно морщась.       — Погоди… — присмотревшись через щель «маски» охотник на насекомых узнал эту девушку. — Лили? Это ты? Что ты делаешь тут так поздно?       — Роб, в сторону! — внезапно с другой стороны раздался громкий крик Тома.       Свистящи взамах прошел в считанных миллиметрах от затылка и только то, что спасатель рухнул на Лили и спасло его жизнь. В бок пришёлся жесткий удар ботинком отчего Роба отбросило прочь. В этот момент, тот, хрипя от боли, увидел огромного человека в черном пальто, что перешагнул оцепеневшую деву и приближался к жукоборцу. Он уже нагибался чтобы ухватить трущобника за шиворот, как тут:       — Получай, мудила!       О мешок на голове ударилось кадило с тараканьим ядом. Оно со звоном распалось на части и великан оступился на несколько шагов, ухватившись за опалённые токсичным дымом прорезь для глаза, пригибаясь. Обезглаленый таракан лопнул под его масивной ногой, мерзко хлюпнув, такой же противный рёв исходил и от протираюешго дыру кровавленной перчаткой Билла. Пока отчим отползал, его приемный сын пошёл в атаку, вооружившись иглой и деревянной дубинкой. Если бы не ткань были бы видны прибавившиеся от воинственной гримасы морщины; с размаху парень попытался всадить спицу преследователю в плечо или горло, но, отмахнувшись, тот выбил инструмент на пол. С другого края прилетел удар палки, но и она только подкосила шляпу и выскользнула из костлявой ладони.       Несмотря на сопротивление одно быстрое движение и кожаная перчатка сомкнулась кандалом на горле смельчака. Билл не поворачивал своей запрокинутой на бок головы, словно его зрения ещё не восстановилось.       — Пах-… -пха! — задыхаясь, мальчишка звал на помощь, вертясь и постепено поднимаясь над полом. Его руки бились об железную конечность, до опаленого химией мешка дотянутся ему было не под силу.       Лежачий на спине мужчина смотрел на то, как того, кто спас ему жизни медленно лишался своей. Его лица было не видно, но по вздымавщиеся груди было понятно в каком он состоянии. Жукобой случайно обнаружил выброшенную спицу, нащупав ее рукой. Переводя взгляд то на безучастную Лили, то на сына, Роб начал трястись, а потом и вовсе вертеть головой всё сильнее. Сорвавшись как с цепи, он немного прополз и без слов вскочил бегом, оставив маньяку две ослабленные жертвы.       Вот Билл уже твердо стоял на своих ногах, в его руках вяло трепыхался трущобник, уже понявший что ему никто не поможет. Убийца достал из пазухи свой тесак, дав рассмотреть его пару секунд Тому. Он воткнул с силой в край впалого живота острый угол орудия. Юноша пытался сопротивляться, начал бить кулаками уже предплечье не державшее его за горло, но что он мог сделать? Под мучительный вой, Билл погружал холодный метал вглубь, после чего стал неторопясь вести нож в другой бок. Как только он закончил, человек в тёмном бросил агонизирующего и обессиленного, придерживаюшего глубокую рану парня. Казалось, что Билл захотел посмотреть, как жертва истечет кровью… но тот поднял ногу и со всей мощью он наступил на разрезанный живот Тома; целый фонтан из изрезанных кишков, крови и фекалий выплеснулся, как мерзкая жижа, прямо своему на грудь и лицо хозяина. От болевого шока, несчастный лишь глухо вскрикнул и потерял сознание, возможно, сразу умерев.       За все время Лили успела всего лишь облакатится о стенку, и потому замерла без движения, будто она действительно полагала, что завороженный зверством садист забудет про неё. Но чем сильнее Билл разворачивался, плавно как стекающая с труб капля, тем ярче болезненно-кровавая аура, что скучивалась вокруг гигантской фигуры. Теперь шапка, чьи глаза округлись, чьё дыхание стало настолько тихим, что по барабанным перепонкам бил пульс, леденящее сердца, увидела истинную форму зла. Бездушное отродье с одним алым глазом взирало на человека, его уродливая пасть прорезалось сквозь мертвую пергаментную кожу острыми и искривлённым зубами-осколкамм. Создание бездны триумфально, без напряжения возывашалось скалой над бледной девой — издевалось ли оно и растягивало трапезу недвижимым ожиданием, нельзя было понять его темных мыслей. Всё его тело это гнусная тень, одни лишь безбожный лик и серая лапа без пальцев, но с когтями. Тяжелое дыхание, бьющее восприятие, было еще одним инструментом мучений наравне с стеклянным взором, насквозь потрошашие душу.       Зверь пришёл за ней.

***

      — Поверь в меня.              Лили не успела моргнуть. Весь мир для неё виделся десятком картинок, показаный в один миг и сразу. Рывок, треск, бульканье. Ощущалось словно девушка опять упала с лестницы, один болезненный момент тянулся непомерно долго. И всё-таки, как и тогда этому был отрезвляющий конец. Шапка, всё в таком же полулежачем состоянии, обнаружила себя в полуметре от согнувшегося маньяка.       Он выл, как больная собака, пытаясь вытянуть руку, которая застряла в том месте, где жертва только что была. Ему мешала освободиться вытекающая клейкой масой жидкость, похожая на грязный бульон или содержимое протухшего яйца с соответствующим запахом — это была пузырьковая слизь, отказывающиеся выпускать сразу переваривающуюся длань. Пускай перчатка и защитила ладонь, но великан угодил в жидкого монстра целой запястью, уцепившись голой кожой, а значит участь конечности предрешена. Разъярённый Билл от боли обжигающей кислоты выронил свой тесак и то пытался свободной рукой вытянуть, помогая упертыми ногами, то от безысходности бил по полу, ведь даже в таком состоянии он не рисковал увязнуть второй рукой в мерзкой субстанции.       Дергаясь, он запрокинул голову и на момент стих. Периферийное зрение поймало Лили, и она слишком поздно это поняла, уже когда к ней потянулась огромная ладонь. Резким движением Билл прицепил русые волосы шапки к смертельной ловушку… И, возможно, с удивлением обнаружил что слизь всосала под стенку парик без самой головы. Бегая взглядом, Билл хрипло стонал и опять потянулся к жертве, но в этот раз она была уже вне досягаемости. Покачиваясь, Лили оперлась на косяк двери с очередной лестницей. Оглянувшись назад, она вздрогнула и побежала наверх чуть, не упав, увидев как маньяк поднял над головой нож, который очевидно собирался бросить в неё.

***

      — Что… Происходит со мной?       Уставшие ноги почти не слушались. Изнеможденный и покалеченный организм просил чтобы Лили рухнула на месте и заснула, завернувшись в не очень теплый плащ, под которым была до последней нитки мокрая ночнушка. Полная желания выбраться отсюда, трущобница продолжала жестоко мучить себя, каждый шаг давался ценой уколов боли, растекающейся по вздутым венам. Нельзя сказать, что у красной шапки железная воля, её скорее тащила за веревку как скотину невидимая сила. По крайней мере так чувствовала сама Лили. Лицо её было рассеянным и несобраным, а грудь не вздымалась, легкие почти не работали, как будто та в прямом смысле находилась между явью и сном.       Никакого преследования не было, Лили тревожило другое. Вопросы.       «Как? Как я выжила? Я же была на волоске, буквально…» — веки задергались от давящей набата мигрени. В её сердце не было радости, ни спокойствия, душа Лили даже не металась, она носила на себе неподъёмный груз свидетеля. Она видела много за свои несколько лет работы, это не могло не закалить характер. Но то что произошло за этот час… Столько страданий без всякого смысла и оправдания. Кровоточащая рана в сознании покалеченного охотой причиняла муки.       Окружение Лили было сумрачным, как в душном смоге. И до этого не было много света, но в этот раз её будто окружила тьма со всех сторон. Как в туннеле или давящей утробе, вроде бы прямой коридор из-за смертельной слабости тянулся в бесконечность; шапка шла инстинктивно, практически в слепую в неосязаемом мире с тухлым окрасом. Каждый шаг доносился будто со дна колодца, провоцируя вялый тремор. Незримые тени разлетались и соединялись в безумном танце восприятия. Каждый порванный лоскут был уникален как оторванное перышко и каждый со свои характером. Безразличность стекавших капель со стен, любопытство крыс-падальщиков… И что-то другое.       Фигура из света в конце туннеля приветственно не шевелилась, когда ослабевшая трущобница подошла вплотную. Лили не могла напрячь свой взор и всмотреться, а значит и точно описать это существо — переферия была в центре внимания, а опустевшее место занял каледосков мистических фигур… Впрочем, конкретно тот силуэт будто издалека поднял падающий на пол глаза не объяснимым образом. Не сразу, волнами конечность указала на сфокусировавшийся проход сбоку.       — Нет… Я не пойду… — все было так сумбурно, что девушка не понимала мотала ли она головой или нет.       «Я сошла с ума…» — разум предал Лили. Что-то в глубине её человеческой души кричало: «Не доверяй ей!» Кажется, это уловило этот зов, но лишь собраней указывала эфемерной рукой дорогу. Оступившись от неизвестного, Лили пожалела об этом: не надо было оборачивися, что бы понять чья тень поглощает красную шапку.

***

      Мучительный хрип. Лили открыла глаза и моментально об этом пожалела. Опухшие и засохшие, те предательски вынуждали моргать несколько десятков раз, прежде чем дева смогла сомкнуть веки. Усталость липла, как одежда, любое положение тела вызывало дискомфорт, словно горячка, сведшая ее мать в гроб, начинала разгораться в дочери. Её конечности и спина извивались, опираясь на что-то, пока рука произвольным движением что-то не сбила и на деву прыснула кислая жижа. Лили попробовала эту жидкость не так много раз, но смогла понять — это забродившее вино. А такой напиток можно было найти только в двух местах — в логове авторитета или в часовне отца Фролло, в обрядном кубке причащения!       На ощупь, заляпаная красная шапке смогла найти вожделенную продолговатую бутыль с дорогим нектаром. Она моментально, пролив еще немного на щеку, подбородок и пол, присосалась к нему, высунув язык и облизывая горлышко, облокотившись на алтарь.       Не святотатство ли посягания на исключительно праздничное явство? Да, но Лили одолева жажда и это было единственным способом хоть как-то снять напряжение после побега от смерти. Тело нуждалось в этом коротком миге, награде за подвиг; человечий дух сломался бы, коль он противился бы зову облегчить тяготу бренной плоти. Глотка с гордостью принимала в себя запретное удовольствие, а язык, пускай не мог в полной мере успеть оценить букет вкуса, наслаждался чревоугодием. Разум подумал что может позволить себе унестись на Небо, так был сладок этот момент. Как после тяжелой болезни жить стало намного легче, а дышится приятнее — Лили как носительница люэса могла подтвердить что без носа вдыхать намного лучше чем с гниющим…       Прошло некоторое время. Лили продолжала охотится за каждой каплей ранее непробанного лакомства, обтирая завяжший язык об гладкое стекло. Одежда такая мягкая, что вней можно было утонуть. Больные мышцы и суставы и вовсе не болели, они расслабленны, а пальцы тыкались в друг друга, словно кожа — тончайший текстиль, а ногти — монеты качественней чеканки. На порозовевшем лице, в изгибах бровей и скул читалось максимальная радость вперемешку с негой. Ничего подобного шапка не испытывала ни разу. Слипаюшиеся ресницы не помешали открыть уже востановившиеся, слезившиеся глаза. «Я выжила…» — в пучине услады настигло осознание.       — Я жива… Я жива! Жива! Жива!        Истерический хохот заполнил залы пустой часовни своим эхом. Настоящая музыка для ушей Лили. Миру как будто добавилось красок, все было таким приветливым — опустевшие скамьи не одинокие, а готовы принять её всю на себя, мерцающие свечи ожидало когда их огоньки будут танцевать и гаснуть на потеху девушки. Полузакрытые глаза закатились ко лбу от пьянящей эйфории, оттягивая каждое мгновение на вечность.       — Твоя плоть жаждет большего…       И тут в её глаз что-то больно попало. Осколок что распотрошил и отравил всё удовольствие. Это был витраж с ангелом. И на сей раз её взор был обращен на смертную. Она ещё никогда не заглядывала на образ под углом, прислонившись вплотную к алтарю. И глаза ангела… Полнились презрением. Нескрываемое отвращение было брошено тяжелой тенью на Лили. Раньше уголки губ несли немую благодать, а теперь надменно тянулись вниз. Глубокие глаза ангела выражали омерзение, каким наливались глаза шапки при виде жуков. Нет, у светлого духа даже больший накал брезгливости по отношению к человеку!       — З… За что? — поражённая открывшимся видом прохрипела Лили. Чуждый стыд камнем лег той на сердце.       Ангел был неумолим, небожительница давил святым светом блудницу как давят насекомых.       — Зач-… Зачем ты так со мной поступаешь? Чем я заслужила твою немилость? — вся в грязи и пыли, провонявшая потом и нечистотами, красная шапка разбитой куклой находилась у пят высшего существа.       Демонстративное превосходство дополнилась точками, которыми оказались другие слуги Верховной Богине. И все они были за одно. Против Лили.       — Почему… Почему ты предала меня?! — отчаянные стоны сломались под выплеснувшейся яростью, движимая жаждой справедливости не сразу, но смертная неуклюже встала, опираясь на покрытый тканью альтарь. Под новым углом на ангеле проявились оттенки удивления.       — Как ты смеешь меня осуждать?! После всего через что я прошла! Ты, крылатая мразь, не смеешь обвинять меня в чем-то! Осуждение своё засунь себе в жопу! У меня никогда не было право голоса, никакой возможности быть откровенной!       Кипя от злости, милая маска Лили спала, обнажив ее настоящее и искреннее лицо. Изуродованное в равной мере болезнями и лишениями.       — Я — дочь рабыни, родилась рабыней, я услужливала им всем, становилась грязью под ногами и игрушкой для этих поганых мужиков! По моим венам бежит кровь одного из этих похотливых, эгоистичных животных! Хер знает, вдруг я вообще с ним переспала! Терпела любые унижения ради еще одного утра повторяющихся мучений! Почти каждый раз я прятала под пудрой еще один синяк на своем животе, еще один ожог от окурка на плече! Без собственной воли, ваш произвол сделал из меня бездушный предмет их животных фантазий! Когда я терпела, как в меня вторгаются, я закрывала глаза и пыталась услышать твою жалость ко мне, утешение!       Стеклянный образ молчал, как будто пытаясь накинуть отвлекающию простыню и заставить задуматься над собственным словами. Однако разгоряченная шапка не намеревалась успокаиваться.       — Где твоё успокоение?! Где обещанное воздаяние за все мои страдания, а?! Что ты сделала чтобы предотвратить мои несчастья?! Неужели с облачков не видно то как мне тошно от такой жизни, или я настолько хороша, что убедила и вас в кокетничестве, сука тупая?! Вы слышали каждую мою ночную мольбу! Каждую мольбу! И видели то, что было сегодня! Вы оставили меня одну, наедине с демоном! Оставили!       Ревя как мучаюшиеся собака Лили с налитыми кровью глазами схватила первый попавшийся подношения с алтаря и на отмашь бросила в витраж.       — ВЫ МНЕ НЕ НУЖНЫ!       О бесценное стекло ударилось с десяток предметов — звенящие металлы, еда и чистая вода, — еще больше упала на чистый пол. Девушка, тяжело дыша, посмотрела себе на руки; они намертво сжали полотно, которым укрывали алтарь. Блудница заметила линии на витраже, которых там раньше не было: он треснул по её вине. В сердце появился какой-то крохотный, противный ком — это называется совесть? Как редко красная Шапка это чувствовала… Опустевший пепельный взор держался на ангеле некоторое время, пока Лили не нашла в себе силы бросить жесткую и колючую крысиную шерсть.       Копившиеся обида проела её насквозь как ржавчину, хотя она верила… Ей хотелось верить что она верит. Но не после сегодняшнего. Вера треснула витражом, и как треснувшее яйцо оказалась гнилой и мертвой. Пускай она была молодой, но прошедшие годы, были испытанием для неё тела и духа. Не уже ли… Она его провалила?       — Когда теряешь ложную веру — теряешь несправедливые цепи…       — Что? — встрепенулась Лили. — Кто здесь?       Из другого конца часовни послышалась тяжелая поступь.       — Нет… — леденящий ужас утончил голосок трущобницы.       У единственного выхода из храма стояла высокая тень. Кровожадное чудовище, что шло за ней по пятам. Подняв голову, из-под полей цилиндра он бездной вцепился в свою добычу.       — Нет! Ты не мог! Ты не мог выбраться оттуда!       Неожиданно Билл развел руки по сторонам, повторяя священный жест приверженцев Богини. В одной длани покоился маленький по сравнению с ним тесак, а в другой… Другой не было. Свежий обрубок до половины предплечья плотно завернут в рукав шинели. Расслабив плечи, те тяжело повисли; сгорбившись и семеня, маньяк направился к Лили.       Девушка будто получила удар в живот едва не рухнула, осев у повреждённого витража. Больное нутро забилось как птица в клетке, судороги охватили шапку. С уст пыталась сорваться бессвязная молитва или мольба, но запутавшийся язык не мог ничего связать. Чувство одиночества и беспомощности перед неостановимым злом, идущая за её душой, поглотила Лили. Тут её ладонь тыльной стороной порезалась об что-то холодное. Панически девушка, не глядя, взялась за этот предмет, который оказался ножик — слишком хороший для обывателя, он был чьим-то трофеем.       Бегущие слезы выдавливались из век, оставляя целые борозды в слое пудры. Даже Лили понимала, что прибор в её тощих руках не мог бы и поцарапать изверга, у нее просто было бы сил для столь отчаянного удара. Но всё-таки она могла что-то сделать… Лишить этого монстра удовольствия убить её самостоятельно. Она ведь может сбежать от него прямо из-под носа!       Но руки не слушались её, инстинкты вопили, просили чтобы тело тоже было спасено, а не отдано в жертву. Тем более, религия Ордена строжайше запрещало такое святотатство, как отказа от жизни даже при угрозе чего-то хуже нежели смерть. Но что для красной шапки стоили эти заповеди, особенно учитывая как часто она нарушала их ради выживания? Нож угрожающего дергался прямо у яремной вены.       «Надо… Просто сделать это. Давай, Лили, ты сможешь уйти отсюда… Красивой…» — боролась шапка, как будто чужая воля пыталась оттянуть мрачный, но достойный для отброса трущоб конец. В следующий миг, когда широкораскрытые глаза зажмурились, и вся воля была собрана в едином порыве… Окрепленое лезвие выскользнуло из вспотевшей ладони, порезав слух ударом о другой металлический предмет. Взвизгнув, Лили неловким рывком попыталась вернуть единственный билет из кошмара, с которым она была связана плотью. Но всё без толку: неуклюже, та только отталкивала злосчастный нож от себя. Красная шапка почти достала скользящему словно на льду лезвие, но мертвено замерла, когда на него наступил бардовый ботинок.       Лили, стоя на четвереньках, медленно подняла свою голову, её лицо было как у покойницы. Мрак окутывал лик расчленителя, драконье дыхание пробирало до костей. Демон, наконец загнавший в угол человека, что не мог даже положиться на силу молитвы, уже тянулся чтобы закончить это на своих болезненных условиях…       Короткий свист и хлюпание. Билл резко, на несколько сантиметров выгнулся вперёд. Что-то в одночасью вытянуло из него все нечеловоческие силы. Через пару секунд он издал стесненное покашливание, взгляд маньяка поднялся с Лили на безразличную к боли и страху ангелу. Легкая рябь руки с мясницким ножом превратилась в едва удержимую трясучку, которая кончилась тем, что великан расслабил ладонь и кровавое орудие выпало на пол. Целая конечность медленно, словно пытаясь сохранить равновесие, направилось за спину, но, завалившись на бок, он сначала рухнул на колено под собственной тяжестью, а затем на ступени, откуда с грохотом покатился вниз. Лили продолжала держать дыхание в себе, не понимая что это было.       — Не будь напугана, Лили, — девушка не сразу поняла чей это голос пытается её унять её ужас. — Пастуху верено защищать стадо.       Только сейчас Лили поняла кто это.       — О-… Отец Фролло!       Укутанный священник коротко кивнул. Перчатки не мешали ловким пальцам натянуть тетеву самодельного арбалета и вложить в него новый болт. С щелчком эффективного оружие, Лили обессиленно упала на бок, впрочем Фролло помог ей облокотиться на алтарь. Она взглянула на бездвижную груду, что была пугающим призраком из подворотни. Не сразу, она облегчённо вздохнула и отвела глаза прочь. По иронии теперь она смотрела на устроенный ей беспорядок и треснувший витраж, отчего прикусила губу и старалась не смотреть на спасшего её душу священнослужителя.       — Что тут произошло, дочь моя? Кто осквернил дом Богини богохульным погромом? Чуть не сломал икону, дарующию свет этим тёмным залам?       — Я… Убежала от него. Пока он не нашел меня здесь. Это всё он…       Жрец положил руку на укрытое плащом плече хнычущей девы. Некоторое время он молчал, ожидая подробности. Но не дождавшись их, со вздохом Фролло признался:       — Я всё видел. И слышал.       С испугом грешница отскочила в сторону от духовного отца, свернувшись в позу эмбриона. Ни что большее ей было не под силу. Но её опасения пусты.       — Не волнуйся. Я не причиню тебе вреда, Лили, — мужчина отложил подальше арбалет, похлопав место, где только что сидела Лили. Она не приняла предложение и недоверчиво смотрела на служителя. — Я даже не подозревал насколько увязла ты в трясине пороков и заблуждений. Пусть я не твой судья, но лекарь. Твоя душа больна и может впасть в ещё большую бездну.       Лили приподнялась, как будто задавала вопрос.       — Знаешь, я ведь тоже человек и мне надо тоже кому-то исповедаться. Так будет лучше для всех… — задумчиво пробормотал жрец почти что сам себе. — Я несу на себе тайну позорную и греховную. У меня была ученица, послушница. Она тоже была шапкой как и ты, но я смог отвести на путь света, угодный нашей Госпоже. Я дал ей не только кров и пищу, которые я предлагаю падшим девам, но и священное одеяние духовной наставницы. Это не то, что одобрили бы большинство моих братьев, считающие что священнослужители должны утаивать от паствы свое несовершенство. Но я считаю что те, кто жил в грехе способны лучше понять его коварные свойства, и коль те возжелают искупления, будет безнравственным отказывать им в праве делиться личным опытом борьбы со злом, что калечил их души. Моя воспитанница по началу даже оправдывала мои ожидания, причащая всё новых и новых заблудших.       — Однако… В ней был росток скверны, который я не смог разглядеть. Облачившись в святые символы, она совершила такую мерзость, которую мне пришлось утаить во блага паствы… И её. Я не могу рассказать то, что терзает мою душу по сей день и час, но приоткрою причину её отступничества. За ней шла тень демона-искусителя.       Лили непонимающе моргнула. Она не понимала к чему ей эта жуткая информация о скелете в шкафу благочестивого.       — Я предотвратил то, что могло бы наложить печать проклятия на душу моей сослужительницы и изгнал губительную силу. Но дело в том, что она не понимала что телесная жажда порочных услад была смещана с духовной заразой. И я раскрываю тебе свою позорную тайну, чтобы сказать: я вижу в тебе такую же скверну. В твоей интонации, в движении, все эти знаки сложились в один ужасающий витраж. Всё указывает на то, что за твоей душой охотиться то же самое существо.       Девушка болезненно поморщилась. Почему-то разговор о некой душевной угрозе вызвал у той головокружительный приступ головной боли.       — Я уверен, что она нас сейчас слышит. Но я не дам снова пресечь черту, я хочу спасти тебя от её козней. Ты должна отпустить эту тягу ко земным страстям и сосредоточится на духовной борьбе. В противном случае, шаг за шагом, слово за словом твой разум будет помутнен и от тебя прежней ничего не останется кроме оболочки для сгубившего тебя демона. Тогда ты станешь чем-то, что хуже всякого зверя. Ты станешь монстром. Путь искупления будет тяжок, но в нём ты будешь не одна. Я…       За спиной послышался шорох.       — Что?       Черная змея обхватила спрятанное под одеждой горло жреца. Все произошло так быстро, что только с мерзким хрустом шеи Лили поняла что это напало на духовника: Билл одной рукой схватил Фролло и насмерть сдавил трахею. Лили испугано завизжала, отползая назад.       Впрочем маньяк не спешил к ней. Он осторожно уложил обмякшее тело жреца и, к удивлению девушки, даже закрыл двумя пальцами выпученные глаза покойника, возложив к нему ранивший маньяка арбалет. «Почему он так аккуратен с ним? Он ведь недавно всех налево и направо потрошил. И почему он делает вид, что меня здесь нет? Что происходит?» И тут произошло то, чего онемевшая трущобница совсем не ожидала.       Билл, почтительно склонив голову, начал проговаривать своим глубоким и, что еще невероятнее, здоровым, даже мелодичным и красивым голосом:       — Упокой, Госпожа, души усопших рабов Твоих: родителей моих, сродников, благодетеля Фролло, и всех верных верующих, и дай очистить согрешения вольная и невольная, и воздай же несовершившим и исправившимся…       Руки убийцы были сложены в привичный молитвенный жест, пускай одной из них не было. Вязкая тишина длилась с минуту, за это время Билл не шелохнулся, продолжив чтить про себя память умершвленного им человека. Неровно дыша, ноги Лили затекли, но стоило ей воспользоваться тем, что про её игнорируют, загробный голос произнёс:       — Истинно…       Наклонившись так, что было видно торчащий из спины болт, Билл поднял свой упавший тесак и только после этого посмотрел на Лили. Та тихо проблеяла:       — Постой!.. Ты ведь не прольёшь кровь в Её храме?       На секунду Билл помедлил, но твердо шагнул к обреченой грещнице. Обличительно он цитировал строки Текста, упрекающих подобных Лили лицимеров:       —… И будет день, когда из сословия святослужителей придут к Ней, но не примет Она одних; Они спросят: «Не говорили ли мы от имени Твоего, и не привели ли к тебе заблудших?»; И скажет им: «Отойдите от Меня, ведь не знаю я Вас; не часть Моего стада, волки в овечьих одеждах»…       У Лили не осталось слов, ей было нечем защищаться от благославленного карателя. Вжавшись в стекляную стену, красная шапка безнадежно ожидала когда длань Богини дотянется и до неё. И вновь тот начал цитировать по памяти, с каждым слогом повышая громкость гласа и праведный гнев:       — И оставившиеся на погибель домоситы возопили от мук кошмарных; Дождь серный и шквал огненный снял с их душ плоть и утопил; Нескончаемая чаша боли разорвала их в клочья, дабы пожрал останки алычный Дракон; И будут вопить они вечность о собственных грехах и глупости; Не будет им вовек прощения, ибо обрекли они себя сами!       Наступив на стопу, пытавшегося сбежать в последний раз блудницы, он замахнулся инструментом божьей воли. Хрипя, она распласталась по полу и вынуждена ожидать, когда палач скажет:       — ИСТИН-…       — ОН ТУТ!       Экзекуция остановилась возгласом, пропитанный ненавистью и желанием мести. В храм вломился усатый мужчина с перекошенным лицом. Билл повернулся на окрик, решив избавится от ненужного свидетеля вместо добивания добычи. Начав быстро идти в сторону сбежавшего от него сегодня человека, он остановился, увидев за его спиной несколько огней факелов.       — Все сюда, он в западне!       На его зов прибежало десяток, если не больше вооруженных трущобников, один из которых держал на веревке двух лающих быкопсов, готовых сорваться с привязи. Среди бандитского ополчения оказался сам глава банды; обычное суровое и надменное лицо Джейкоба выглядело глубоко поражённый встречей лицом к лицу с призраком. Он что-то хотел сказать, но, завидив за раненым маньяком бездыханное тело отца Фролло, верующий разбойник мрачно процедил:       — Убейте выродка…       Его приближенный расслабил хватку веревок и две бешеные твари, щелкая клыками и мотая рогатыми головами, помчались к Биллу со всех лап и копыт. В ответ же зловещий дух, не растерявшись, бросил в Джейкоба тесак и побежал в сторону Лили. Той удалось в последний момент перекатиться в сторону и не попасть под тяжелые ботинки душегуба, прыгнувшего прямо в витраж. Такого удара уже расколотый образ не выдержал и осыпался тысячью осколков на пол, что еще некоторое время сияли, прежде чем потухнуть навсегда. За ним оказался недостроенный спуск на другой этаж, что был на пять метров ниже. Псы решительно прыгнули за своей жертвой, не боясь порянится; люди подумали что им незачем спускаться вниз, всю работу сделают шавки. Однако вскоре лай обоих был оборван болезненным визгом. Только бардак и попавший в истекшего кровью жукобоя, использованного как живой щит, тесак служил доказательством пребывания здесь Билла Расчленителя.       Джейкоб подошёл к сломанному алтарю, окинув помещение траурным взглядом. Потерев висок, он отдал распоряжение убраться здесь до утра — он собирался лично завтра провести проповедь за упокоение отца Фролло.       Лишь его бандиты обнаружили невероятное: пережившую встречу с призраком из подворотни красную шапку. Чудом её не задел ни один из острых осколков благославленного витража. Один из бандитов, очевидно однажды купивший её любовь, признал в ней Лили, девочку Бифа. Хоть порезов, ушибов и кровоподтёков на ней прибавилось, потерявшую сознание шапку ополченцы постарались осторожно перенести в более подходящее место.       Они не знали, что последнее что увидела Лили перед тем как вырубиться была фигура из света, нависавшего над ней… И прошептавшая:       — Ты станешь самой красивой…

***

**Бонус: Секрет Трущоб**

      В одном из подвальных помещений Трущоб, под картиной зоной, лежало чьё-то тело. Это было вполне обычный способ избавления от трупов — найти укромное место, где мертвеца никто не побескоит, кроме падальщиков что разнесут его изгрызанные кости в стороны.       Но это отличилось тем, что оно попало сюда совершенно случайно. Покрывающий лишайник стены были замараны свежей кровью, различалось целая полоса следа протянувшегося от ладони к месту, где лежал труп. Судя по нему, человек из последних сил шёл, пока не упал лицом в холодную полужидкость — соки грибка, экскременты и стекшая дождевая вода. На месте лужи крови споры успели прорастить в грибы с бледными шапками, а под накидкой и кожей человека было движение: это сотни червей и личинок боролись за мясо. Самое удивительное что труп не успел остыть, ему было меньше часа.       Среди вещей, которым было суждено погрузиться под толщу перегноя и никогда не быть найденными была на вид непримечательная стекляшка. На деле это был магический кристалл, способный сохранять в когда-то произнесенные слова…

***

      — Значит его не поймали? Упустили прямо из-под носа?       — Говорят он был без руки, вряд ли сможет представлять угрозу и убить кого-нибудь ещё.       — Ему одной руки хватило чтобы двух боевых псов на мясо пустить, а затем скрыться без следа.       — Это не имеет значение. Кусок за кусочком и даже призрак присоединится к нам. Всё тихо, начинается…       — В этот темный час мы прощаемся с одним из наших братьев: Робом Хорва. Роб не отличался особой набожностью или выдержкой и он не блестал знанием и прозорливостью. Склад его ума не соответствовал нашим критериям. Роб и не имел даже понимания чего мы добиваемся и какого наше настоящее число. Для него мы были просто сектой, почитающей кого-то кроме "Верховнйо Богини". Он был среди нас не так уж и долго, и, тем не менее, его вклад ощущался. Не только знания и опыт варения ядов, но также и его связи в гильдии жукоборцов пригодились нашему делу.       — Благодаря образцам тарканомора мы смогли начать выводить более стойкие породы. Мы уже выпустили первых детей Кокары, дабы те передали свои свойства прочим. Через несколько месяцев грибок уже не сможет парализовать нервную систему дьявольских жуков. Это приведёт к неостановимому росту популяции и накопление подавляющей массы. Люди покинут захваченный и соженный ими сады, или станут его частью, как стали мы. Там где была жизнь — будет смерть; там была смерть — будет жизнь!       — Там где была жизнь — будет смерть; там была смерть — будет жизнь!       — Но что важнее, с ростом числа жуков будет рост и других детей других матерей. Вельзевулы своими жвалами и жалами будут забирать на прокорм собственных личинок по одному, унося слабых в безопасные гнёзда. Заразная плесень заменит собой мертвые деревья и бездушный металл поглотиться ржавым лишаем. Миазмы наполнят воздух и наши легкие вместе с новым тленом и сотней инфекций. Но как всегда, циклом будет господствовать та, что внизу и вверху цепи.       — Мой сон — …траур, агония в веках… — Смерть!       — Мои вены -… впадают в реки — Лета, Ачерон и Стикс… — Смерть!       — В моих руках — …судьбы миллионов одухотворенных червей… — Смерть!       — Я — …молот, занесенный над чревом беременной матери-земли… — Смерть!              — Мы должны помнить и чтить ту, что положила начало жизни. Нашу настоящию создательницу, что любит всех своих потомков. Та, что учит нас принятию распада и освобождает от боли. Та, что избавляет от одиночества, селясь в наших внутренностях и зовя наших сородичей. Та, что была рядом с Владыкой плодородного пепла и вела войну с той, что ненавидит жизнь. Той, что ее убивает, а оставшихся жаждет заключить в цепи конечной смерти. Но настанет день, когда мы соберем достаточно её внуков, станем едиными и освободим нашу родительницу из подземной тюрьмы и разорвет она кору, смешав землю и небо, жизнь и смерть. Мы принимаем тебя, первопредок жизнь, первичная слизь, бабушка Эрубети! Мы любим тебя, как бы ты не проявляла к нам свою любовь!       — Люэс, простуда, гнойник!       — Поветрие, паралич и тик!       — Прими же и нашу любовь и наполни тело твоего внука склизкой благодатью. И мы вкусим её, позволив ему жить в новой форме…       — Благодарим тебя за твой подарок, бабушка! Братья и сестры, мы изгоним прислуг Всеубийцы, как прогнали рабов Алой королевы. И мы будем свободными и любимыми, так отметим приближение Конца Мира воскрешением младшего брата в нас…       — Брат, почему ты не присоединяешься к трапезе? Почему ты не хочешь впустить в себя бабушкину любовь? Хей, куда ты?!       — Он не наш… Пока… За ним!