the ultimate gamble

Спертый запах пота, ванильного парфюма и дешевого алкоголя забивал ноздри, оставляя после себя легкое головокружение. Акутагава поморщился, медленно постукивая пальцами по барной стойке — ногти выводили едва заметные узоры по исцарапанному дереву с содранным лаком и трещинами. Почти что в такт громкой музыке и вывескам, ослепляющим глаза. Хотелось вдохнуть поглубже, приоткрыть окно или выбить запертую дверь нараспашку, широким шагом направляясь к своей Ниссан и оставляя Чую позади. Но Акутагава ждал. Сегодня не было другого выбора. Уставшие черные глаза безразлично следовали по очертаниям женских тел где-то вдали зала: проглоченные темнотой силуэты едва виднелись под резкими проблесками огней, освещающих пространство во время танца. Шесты, разинутые рты обведенных вокруг пальца зевак, готовых отдать последний заработок из кошелька своей несчастной жены, оставшейся поздней ночью дома с новорожденным ребенком. И ощущение вязкого спирта на кончике языка, обжигающего гортань и отнимающего всякий контроль. Рюноске находит во всём этом лёгкую забаву. Он видит летящие в воздух купюры и тихо усмехается, опуская свой взгляд обратно на поверхность брошенной барной стойки. Он думает. Думает о том, сколько йен может стоить мнимое ощущение любви. Сколько денег он мог бы потратить, чтобы забить этих идиотов доверху заботой отчаянных проституток? Они все до единого, как жалкие черви, лизали бы ему ноги лишь за краткий взгляд на дуло пистолета, спрятанного в кобуре. Сделали бы что угодно, если бы он попросил, даже не открывая своего рта — только глазами, способными задушить, подобно дикому питону. Рюноске был бы любим кем угодно в один щелчок пальцев, просто потому что ему повезло родиться таким. Другим же не повезло, что он вообще родился. Сексуальная утеха или обыкновенное рабство бешеной похоти — всё это было безразлично. Доступно. Дёшево. Рюноске не согласен на дешёвое. Он был уверен, что его настоящая добыча стоит намного дороже. — Прошу прощения, что заставила ждать, красавчик, — высокий женский голос привлек рассеянное внимание Рюноске, заставляя его с интересом поднять голову. — Скучал тут без меня? Акутагава с насмешкой выгнул бровь, чуть скривившись в улыбке. Почти незаметной, плывущей лишь уголками губ, когда девушка медленно склонилась над барной стойкой, заботливо закидывая несколько кубиков сахара в его чашку. — Не совсем, — спокойно ответил Рюноске, подперев голову ладонью. Ложка медленно размешивала сахар в попытке подсластить чай, легко постукивая по фарфоровому дну. — Ты не настолько интересная собеседница, не стоит себя переоценивать. — Ты, как и всегда, невыносимый грубиян, — девушка легко посмеялась, от безделья накручивая рыжие локоны на палец. Волосы у нее были странно-непослушными, почти затмевающими и без того усыпанное веснушками круглое лицо. Акутагава порой ловил себя на мысли, что они поглощали разноцветное свечение борделя, подобно дикому пламени. — Всё, как ты любишь. Четыре с половиной, не размешивать, чай только зеленый и рассыпчатый. Особенный прием для моего любимого гостя. На этот раз даже без виски. — И даже без отравы. Начинаешь терять хватку, Люси, — насмешливо сказал Акутагава, поднося чашку к губам. Девушка лишь хитро улыбнулась, стреляя зелеными глазами напротив. — Застегнись. — Еще чего, — вторила Люси, осторожно поправляя зону декольте. Ярко-бордовое платье медленно опустилось вдоль плеч, тонкие ключицы заметно выгнулись, а смуглая оголенная кожа девушки переливалась яркими блёстками, виднеющимися сквозь резкие вспышки софита. — Ты мне всех клиентов распугал своим угрюмым лицом. Мне нужно как-то их удерживать, когда они приходят за выпивкой. Глаза Акутагавы скептически скользнули ниже, безразлично осматривая чужую грудь. Над ложбинкой, вплотную к мокрой коже, расположился переливающийся серебром кулон на тонкой цепочке, привлекший его внимание. Рюноске сделал первый глоток на пробу, удерживая чайную чашку меж тонких пальцев, тихо переспрашивая: — Уверена, что дело во мне? — И что ты смыслишь в женском теле? — обиженно фыркнула Люси, стыдливо прикрывая грудь ладонью. Акутагава безразлично пожал плечами, возвращая скучающий взор вглубь зала, пытаясь в танцующей толпе высмотреть напарника. — Скажи лучше, зачем вы сюда приехали. Всё подполье поставлено на уши. — М-м, — Рюноске задумчиво промычал. — Неужели? Акутагава чувствует на себе взгляды. Самые разные, начиная от тех, что прячутся в непроглядной тени, невидимым презрением стреляя в спину, и те, другие, направленные на осторожные черты его лица — подобно голодным гиенам, готовым сорвать с него одежду зубами. Его тонкие пальцы плавно провели вдоль поверхности барной стойки, собирая перчатками пыль, а губы медленно свелись нитью, постепенно уплывая вверх через уголки. Недокуренная сигарета Чуи тлела в пепельнице неподалёку — серая дымка медленно кружилась в воздухе, поднимаясь и разбиваясь о потолок, вмиг расползаясь прозрачной пеленой. — Не говори, что вы приехали просто развлечься. — А если и так? — Акутагава повернулся к Люси, чуть склонив голову. Испытывал девушку на прочность. Будто оценивал её так же, как голодные взгляды позади: темные глаза впитывали в себя весь свет, отражая лишь отголоски насмешки. — Разве твой бордель не предназначен для этого? Люси игриво вздернула бровь, но промолчала, решив не отвечать на провокацию. Она лишь улыбнулась шире, обнажая клычок, и сделала шаг ближе, нависая над столешницей: — О, дорогой, не делай из меня дурочку, — она наигранно вздохнула, приложив ладонь ко лбу. Лёгким движением смахнув прилипшую к мокрой коже челку, Люси потянулась за чужим окурком, перенимая сигарету Чуи в свои пальцы. — Тебе в таких местах никогда не было интересно. С чего вдруг ты решил побыть хорошим другом? — Какая ты проницательная. Не пробовала работать на Мафию? — беззлобно поинтересовался Рюноске, кивнув головой. Люси недовольно скривила лицо, замахнувшись рукой и заставив его ответно усмехнуться: — Не в твоём стиле? — Я с вами сотрудничаю. Этого уже достаточно для того, чтобы пути нормальной жизни были для меня закрыты, — девушка сделала плотную затяжку, смакуя вкус табака. Никотин на кончике языка — крепкий, терпкий, — но Люси даже не изменилась в лице, через время выдыхая дым. Пожалуй, измазанные кровью руки волновали ее куда больше. — Тогда ты знаешь, зачем я здесь, — Акутагава расслабленно улыбнулся, прикрывая веки. — И будет лучше, если ты начнешь говорить как можно скорее. Люси тихо посмеялась, пережимая сигарету между губами. Знакомый бордовый оттенок отпечатался лёгким мазком на фильтре — девушка сделала очередную затяжку, перед тем как окончательно потушить тлеющий окурок о поверхность барной стойки. Остатки пепла она смахнула ладонью и горделиво приподняла подбородок, чуть отклонившись назад: — Боюсь, что у меня небольшие проблемы с памятью. Сам понимаешь, клиентов много, за каждой из моих девочек не уследишь. Даже не знаю, смогу ли я помочь тебе, Акутагава. Мафиози раздраженно толкнул язык за щеку, тут же исказив лицо в темной ухмылке. Сука. По правилам играет — ходит по тонкому лезвию, балансируя между целой кипой минусов и призрачным плюсом в виде лишней пачки денег. Люси ему нравится — девчонка знает себе цену. Не боится накручивать счетчик, даже несмотря на то, что у него в глазах непроглядная тьма, шлющая вдоль нежной кожи тысячи неприятных мурашек. Акутагава холодный и несгибаемый — с ним слишком рискованно не прощупать дозволенную грань. Люси об этом знает, и поэтому наматывает тонкую леску до упора — почти что до разрыва. Держит в напряжении, читаемом в диких глазах. Рюноске делает тихий вздох, а его тонкая рука медленно тянется в карман пальто. Он продолжает улыбаться, видя, как Люси в предвкушении облизывает чуть набухшие красные губы, и резким движением вываливает толстую стопку купюр на стол перед любопытными глазами. Девушка немного заколебалась, обводя бледное лицо мафиози взглядом, полным осторожности, а затем неуверенно осмотрела дальний зал. Акутагава с интересом выгнул бровь, шурша прозрачным пакетиком с порошком: крохотные, перемолотые кристаллы отражались в ярком свете ламп, приподнятые за самые кончики пальцев, подобно игрушке для глупой кошки. — А так? — с насмешкой переспросил Акутагава, глядя, как судорожно девушка прячет деньги. Она быстро смела купюры со стола, складывая их где-то в глубине выреза декольте. — Достаточно будет для того, чтобы помочь тебе вспомнить? — Замолчи, — Люси выхватила прозрачный пакетик из чужих рук. Акутагава не стал препятствовать: его улыбка стала шире, а ладони осторожно приподнялись, зависнув в воздухе. — Грязно играешь, Пёс. — Бешеные псы и не так умеют, — мафиози осторожно поправил черные перчатки. Кожа с приятным звуком растянулась, вплотную оседая на тонкие пальцы, а в стальных глазах проскользнул очередной холодный огонь. Сыграть на зависимости Люси было подлым ходом — но Рюноске не хочет иначе. Не может. Что-то дикое, осевшее внутри тяжелым грузом, яростно впивается в чрево зубами и требует новых зрелищ. — Теперь, полагаю, ты готова открыть рот? Люси тихо шмыгнула носом, потерев пальцами окропленную веснушками переносицу. Её растерянный взгляд проследовал ниже, стыдливо осматривая деревянную поверхность столешницы. В первый раз Рюноске встретил её в одном из туалетов чахлого борделя на юге Кабукичо точно такой же — глупой, потерянной, пытавшейся не расплыться вдоль холодной половой плитки. Именно тогда её личный дилер словил пулю в лоб. Ей хочется смеяться от иронии: пухлые губы сводятся вместе в горестной усмешке, а глаза медленно плывут, обрывками вспоминая ночь, когда расширенные от эйфории зрачки и белый напудренный нос сменились дикими криками, разрывающими связки. В туманном сознании всё та же смутная картина: одна из кабинок женской уборной измазалась багряными брызгами, вытекающая лужа крови запачкала красные туфли со сломанными каблуками, разорванный в клочья клатч заляпался в вязкой жидкости, а раздраженное горло не могло издать и звука, срываясь лишь на жалкие хрипы. Слишком громко и шумно, в голове — сплошная путаница, трясущиеся ноги со сбитыми коленями и рваными чулками совершенно не держат веса собственного тела. Люси хотелось потерять сознание. Тогда ей казалось, что вся её жизнь пронеслась в одно мгновение по щелчку — один неправильный взгляд, и её мозг превратится в настенную живопись, размазанный вдоль грязных стен противной кашицей. Но Мафия сохранила ей жизнь. Дала работу, пусть и совершенно далёкую от престижа — чего ещё ожидала законченная наркоманка-сирота, бродившая по ночным улицам? Всё, что ей нужно было сделать, это добровольно сдать оставшегося дилера, укравшего в свой картель крупную партию наркотиков, принадлежавшую организации для товарооборота. Просто сдать — и тогда её жизнь останется у неё в руках, тогда ей не придётся глотать свинцовую пулю, падать в грязь безжизненной куклой в свои девятнадцать, не успев начать шагать подальше от кривой дорожки. И она согласилась. Вспоминая об этом теперь, Люси думает, сколько людей погибло из-за того, что она позволила развязать свой язык. Возможно, если бы тогда она умерла от рук Мафии, ей бы никогда больше не пришлось думать о таких вещах. Рюноске выжидающе выгнул бровь, на что Люси лишь вздохнула, словно собираясь с духом, и слегка мотнула головой: — Расскажу тебе всё, что знаю, — фыркнула она, облокотившись на стол и ближе придвигаясь к нему. — Только убери свою мерзкую ухмылку с лица. — За подобные запросы расплачиваться придется уже тебе, стукачка, — ответил Акутагава, назло растягивая тонкие губы и заставляя Люси сморщиться. Противное прозвище, словно яд, смешанный с дешевым алкоголем, невольно осело на ее языке, сковывая немотой. — Кто-нибудь из последних заказчиков казался тебе подозрительным? — В последний месяц практически не поступало новых клиентов, — Люси медленно покачала головой, скрестив руки на груди. Её выражение лица сменилось на задумчивое, а густые брови опустились, напрягая морщинистый лоб. — Но есть несколько случаев, вызывающих подозрения. Они связаны с анонимным клиентом, который не разгласил своего имени. — «Джон Доу»? — с интересом спросил Рюноске. — И что же такого натворил этот твой анонимный клиент? Район красных фонарей озарила очередная мертвая проститутка? — Да чтоб у тебя язык отсох, Акутагава, — недовольно прыснула Люси. Рюноске лишь беззаботно пожал плечами, игнорируя чужой ядовитый плевок, и тоскливо постучал ложкой по фарфоровой кайме. — Ты хоть знаешь, как я за своих девочек трясусь? Не дай Боже хоть одна из них мне пожалуется на твоего друга, я- — Об этом не беспокойся. Ставлю свою машину на то, что он выйдет отсюда с размазанной по лицу помадой абсолютно без принуждения, — мафиози довольно прильнул к своей чашке, перебивая раздраженную девушку. — Лучше расскажи мне побольше о нашей анонимной зацепке. — Джон Доу, — повторила Люси, резко выдохнув. — Таких заказов было несколько, каждый из них был сделан с промежутками в несколько дней: от недели до полторы. Девушки, выбранные заказчиками, всегда разнились и не имели совершенно ничего общего: разный возраст, разная внешность. Зачастую не было даже специальных указаний — подходила любая. — И тебе не показалось это странным? — Акутагава задумчиво промычал, делая очередной глоток остывшего чая. — Разве ты не трясешься за безопасность этих девиц? Где гарантия их сохранности, если клиентам предоставлена полная анонимность? — Ты прекрасно знаешь, что каждый здесь зарабатывает так, как может. Нет никакой гарантии сохранности даже в том случае, если мы установим личность клиента. Полиция не станет разгребать дело о смерти проститутки, а если станет — в гроб пойдут все. Лишиться заработка для них всё равно, что последний гвоздь в крышку забить, — пояснила Люси. Акутагава лишь кивнул: причины хвататься за каждый дополнительный заказ звучали вполне логичными в сложившихся обстоятельствах. — Анонимные запросы приходили и раньше — многие из постоянных клиентов являются важными шишками в сфере политики, законными представителями госслужб. Общественности не нужны скандалы. Но в эти разы всё было совершенно иначе. — Хочешь сказать, что все проститутки остались в целости и сохранности? — переспросил мафиози, чтобы подтвердить догадку. Люси медленно кивнула, развеивая все возможные сомнения. — И что тогда показалось тебе странным? — Заказы были выполнены не с целью утех или желания провести вместе ночь, — продолжила девушка. Акутагава с интересом склонил голову, всматриваясь в собственное отражение на дне фарфоровой чашки. — Ни одна из моих девочек так и не увидела лица клиента. Акутагава задумался, приложив пальцы к подбородку: — Следы насилия? — Отсутствуют. — Камеры? — Все записи оказались очень удобно стёрты кем-то извне, — девушка усмехнулась. Акутагава улыбнулся — услышанному он оказался не удивлён. — Даже если ты поедешь в отель и будешь угрожать пистолетом на стойке регистрации, эти болваны встретят тебя лишь растерянным взглядом и лужей у ног. Или обмороком, что будет более вероятно. — Следы наркотиков? — Лишь наличие снотворных веществ в крови. Ничего тяжелого. Скорее всего, что-то подсыпали в шампанское или вино, — Люси покачала головой. Рюноске недовольно цыкнул, сводя редкие брови от наступающего раздражения. — Воспоминания девочек обрывисты. Никаких видимых следов в зарезервированном гостиничном номере. — Оставил девушек наедине со скучающим лицом и отравленной выпивкой, а сам появился тогда, когда они были в отключке? Хитро, — довольно сказал мафиози, осторожно прикусив губу. Полученная доля информации казалась ему ещё более запутанным клубком: за какую бы нить он ни цеплялся, узлы только продолжали становиться туже. — Ещё и достал откуда-то колёса. — Все заказы связывались между собой лишь одним фактом: девочки оставались без вещей. Ничего важного, однако, украдено не было: вся бижутерия, телефоны и мелкая наличка, которую они приносили на встречу, остались на месте. Рюноске удивлённо вскинул брови: — Хочешь сказать, что украдена была… Одежда? Люси кивнула: — Сменные наряды, парики и несколько пар обуви. Всё, что было у них с собой, за исключением одежды, в которой девочки пришли на встречу, было бесследно утащено. — То есть, Джон Доу стащил у бедных проституток тряпье, но оставил несчастным последнее нажитое? — Акутагава сорвался на лёгкий хриплый смех, прикрывая лицо ладонью. — Какая праведность. — Ты полагаешь, что это был один и тот же человек? — поинтересовалась Люси. — Абсолютно верно, — ответил Рюноске. В его голосе не было и доли сомнений. — Один и тот же почерк, сдержанная манера, отсутствие следов и полная анонимность. Выполнить все пункты из этого списка было бы в несколько раз сложнее, если бы действовало сразу несколько людей. — Но это всё не имеет смысла, — девушка нахмурилась, продолжая держать скрещенные руки на груди. Её кожа слегка покрылась мелкими мурашками от наступающего с улицы холода. — Зачем кому-то эта дешевая бутафория? Если бы клиент хотел нас ограбить, он бы забрал всё до последней безделушки. — В этом и дело, что вы никогда не были целью, — Акутагава довольно усмехнулся. Люси непонимающе склонила голову, чуть приоткрыв рот, но не сумела подобрать слов. Мафиози расслабленно прикрыл глаза, легко махнув ладонью. — Не бери в голову. Эта информация была очень полезной. Акутагава медленно выпрямил позвоночник, расправив напряженные плечи. Где-то за спиной слышались приближающиеся лёгкие шаги: шлейф дорогого одеколона, отдающий запахом мускатного ореха и спокойной лаванды пробивался в ноздри даже сквозь спертый тяжелый воздух борделя. Чуя приблизился к напарнику почти вплотную, вальяжно навалившись на подставленное плечо, и надел на тёмную макушку свою шляпу, легким движением заведя руку вверх. Рюноске даже не дернулся — сквозь сжатые губы послышался лишь тихий усталый вздох, а холодный взгляд черных глаз продолжал осматривать Люси, не удосуживаясь переметнуться в сторону мужчины. — Перешёл на аромат роз? Что-то сквозь забитый нос чувствую неладное, — легким уколом Рюноске признает присутствие Чуи, а его напряженный кадык поднимается, сглатывает скопившуюся густую слюну. — Сколько стоила туалетная вода? Покажешь магазинчик? — Прекрати ты, — Чуя закатил глаза. Его негодование вскоре сменилось на теплую улыбку, когда Люси неловко помахала ладонью в воздухе, чуть отступая от барной стойки. — Сам говорил, что внутрь заходить не будешь. Я, вообще-то, узнавал важную информацию. Акутагава приподнял бровь, медленно обернувшись на напарника. Усталый взгляд скользнул вдоль приоткрытой шеи: расстегнутый белый воротник был вымазан в пятнах стойкой дешевой помады, а чуть загорелая кожа, блестящая в свете софитов, покрылась испариной от тонкой дорожки из щедрых поцелуев. Следы губ, оставленные над ключицами, впрочем, не являлись чем-то неожиданным. — И как? Много узнал? — с издевкой протянул Рюноске. Его рука осторожно поднялась, зависнув в воздухе, а тонкие пальцы перехватили чужую шляпу, вплотную осевшую на голове. — Сними с меня это недоразумение, и поехали. — Прошу прощения за его бестактность, дорогая, — Чуя сверкнул карими глазами, обращаясь к Люси. Девушка смущённо улыбнулась, неловко заправляя прядь рыжих волос за ухо. Рюноске на подобную картину лишь скорчил противное лицо, медленно поднявшись со стула и укутавшись в пальто: тяжёлый шаг тут же направился в сторону выхода, вскоре скрываясь за дверью. — Надеюсь, мы не доставили тебе много проблем. — Нет, всё в порядке, — Люси проводила Рюноске взглядом, легко покачав головой. — Но в следующий раз лучше предупредите о своем визите. С Акутагавой бывает сложно. Никогда не знаешь, что взбредет ему в голову. Чуя тихо посмеялся, доставая из кармана пальто пачку вишневого чапмана. Смена атмосферы почти противится излюбленным мальборо — Чуя открывает коробочку с яркой маркировкой, протягивая её Люси. Девушка вновь улыбается, тонкими пальцами выхватывая фильтр, и зажимает сигарету между губами, неуверенными движениями пытаясь нащупать зажигалку под барной стойкой. — Не могу ничего обещать, — ответил Чуя. Люси понимающе кивнула, поджигая сигарету и услужливо склоняясь перед мужчиной, делясь с ним крохотным огоньком. — Издержки профессии. Сигаретный дым вновь заполняет темное пространство, и Чуя расслабленно выдыхает после первой затяжки, оставляя на барной стойке ещё одну стопку разноцветных купюр. Кончики его пальцев спокойно ползут ниже вдоль поверхности дерева, растягивая сложенные банкноты в плоскую линию, заставляя девушку замереть, внимательным взглядом следя за его движениями. — За отличный сервис, — пояснил он, когда Люси непонимающе моргнула, размыкая длинные ресницы в подобии удивления. — Поделите между девочками поровну. Хорошего вечера, Ma Cheriè, — добавил мафиози, поспешно потушив сигарету об угол пепельницы. Его рука осторожно обхватила тонкое запястье Люси, а тёплые губы ласково коснулись нежной кожи, оставляя на поверхности легкий, прощальный поцелуй. Когда Чуя скрылся за дверью, Люси мечтательно вздохнула, облокотившись о столешницу. Недокуренный вишневый чапман, застрявший меж тонких пальцев, продолжал медленно тлеть и разбиваться о потолок густыми клубами дыма.

***

— Хорошего вечера, Ma Cheriè, — хриплый голос Рюноске разносится вдоль салона автомобиля, пока черное авто едет на полной скорости, разрывая ночную трассу. Такой ядовитый и притворно-дразнящий, что Чуя не может не натянуть улыбки, когда видит, как Акутагава выворачивает руль, продолжая недовольно косить лицо. — Где ты набрался этой гадости? — Там же, где тебе отсыпали горсть бессовестности и научили быть ублюдком, — беззлобно ответил Чуя, заставляя Рюноске легко усмехнуться и прищуриться, внимательно следя за дорогой. — Объясни лучше, зачем подслушиваешь чужие разговоры. — Не подслушивал. Просто стоял у выхода. Я не виноват, что звукоизоляция этой дыры еще хуже, чем у картонной коробки. — Судя по твоему скверному настроению, тебе совершенно не интересно делиться со мной своими находками, — подметил Чуя. Его голос всё так же отдавал выравнивающим чужое раздражение спокойствием. С Чуей всегда так — Акутагава никогда особо не понимал, как именно ему удаётся сохранять этот мерзопакостный баланс, но спрашивать никогда не решался. Он промолчал, сильнее сжимая руль до хруста собственных пальцев. — Выкладывай. Вижу, что тебе не терпится. Акутагава слегка ослабляет хватку, переключая передачу, коротко скрипнув рычагом коробки, и откинулся на сиденье. Слабый дождь барабанил по стеклам, растекаясь прозрачными лужицами куда-то вниз. Свет фар выхватывал из темноты ночной трассы извивающиеся полосы дороги, а внимательный взгляд высматривал повороты в повисшей тишине салона, прерываемой урчанием мощного двигателя. Рюноске машинально провёл языком по губам, размышляя. На секунду он позволил себе мельком взглянуть на боковое зеркало, где отражались мчащиеся позади фары других машин. Повернув голову к лобовому стеклу, он выдохнул сквозь стиснутые зубы, усиливая нажим на педаль газа — машина отозвалась на его действие рыком мотора, и их скорость заметно возросла. — Это Он, — твердо отозвался Рюноске. В голосе — ни капли дрожи, лишь отточенная сталь. Почти что дикий рык, растянутый чужой вседозволенностью. — Прячется где-то прямо под носом. Издевается, ублюдок. — Откуда такая уверенность? — спросил Чуя, осторожно дотрагиваясь до кнопки проигрывателя. Через пару секунд салон заполнился нежным ритмом успокаивающего блюза — полностью вразрез дикому темпу, что на оборотах набрала черная ниссан. — Успокойся. Ты начинаешь терять контроль. Акутагава нервно усмехнулся, резко выворачивая руль. Теряет контроль?

Да он в блядской ярости.

Тёмный комочек гнили пережимает гортань, отдаётся на языке подобием рвоты, плывёт ниже и разрывает грудную клетку на части, в порошок перемалывая кости. Назойливый шум в голове, подобно сотням радиочастот, шепчет и берёт верх над каждым принципом и железной гордостью: хочется рвать волосы на голове, выстреливать сотнями пуль в чужие разинутые глотки, пока собственное бледное лицо не покроется толстым слоем несмываемой крови. Пока черные глаза не окрасятся в противно-алый, закрывая плотной пеленой возможность видеть свет, а голодная ненависть не перегрызет хрупкие кости, подобно брошенной дворовой собаке. Акутагава не мог спокойно дышать с мыслью о том, что кто-то имел достаточно наглости обводить его вокруг пальцев — любая призрачная усмешка, очертаниями напоминавшая триумф его растоптанной воли, должна была быть стертой с лица этого мира. Грязной подошвой, под которой размазана вся грязь преступного города. Акутагава готов был поклясться, что Лунный Тигр рано или поздно окажется под ней. Пока он не разорвёт его пополам — дальше не сдвинется с места, словно намертво вкрученный в землю, связанный тысячью многотонных якорей. Их даже ненавистью и бесконечной волей не перегрызть. Не ослабить. — Только не говори, что ты не пришёл к такому же выводу, — Рюноске процедил сквозь сжатые зубы, крепче сжимая руль. Тонкие руки с рельефом отчетливых вен умело переключили скорость — счетчик на спидометре постепенно взлетал выше, разрывая ночную гладь мощным ревом. — О, нет, это определённо Лунный Тигр, — спокойно подытожил Чуя, приоткрывая окно с пассажирской стороны. Прохладный ветер и лёгкие капли дождя заполняли свежестью салон, просачиваясь внутрь сквозь едва заметную щель. — Просто стало интересно, как именно ты до этого догадался. — Разве тебе не рассказали то же самое, что и мне? — Акутагава приподнял бровь, продолжая нервно дрожать уголками губ. — Люси не врала. Версии совпадают, — дополнил он, хмурясь в попытке разглядеть ночную дорогу. — Проститутки никогда не были целью его ограблений. Он использовал их для того, чтобы быстро получить доступ к женской одежде, которую проще всего подогнать под себя. — Это подтверждает версию о том, что наш воришка не выдерживает одно определённое амплуа, — Чуя кивнул, немного убавляя громкость музыки. — В таком случае, становится понятно, почему поймать его в разы сложнее, чем казалось на первый взгляд. Никто действительно не знает, как он выглядит. — Кроме Кёки, которая затворника и направляет, из-за чего он постоянно крутится у нас под носом, заставляя глотать пыль, — Акутагава усмехнулся. — Звучит достаточно легко. Создаешь себе несколько анонимных личностей, выдавая себя за клиентов борделя, заманиваешь съёмных девиц в захолустный отель, ждёшь, пока они посягнут на бесплатный алкоголь, а затем… — Выносишь всё, что кажется тебе необходимым, — задумчиво произнёс мафиози. — Наверняка он предполагал, что его просто примут за странного фетишиста, падкого на переодевания. Даже место встречи подобрано с умом: в номерах отеля нет никаких камер. Тому, кто помогает ему заметать следы, нужно было приложить минимальное количество усилий, чтобы стереть его появление на плёнке. — Именно поэтому он не воровал одежду в магазинах. Лишняя возня, оживленные улицы, слишком много камер, — кивнул Акутагава. — Как и говорила Люси, проститутки — идеальный вариант. Никто не станет обращаться в полицию из-за украденных вещей во время подобной встречи. Он это знал и воспользовался их безвыходным положением. Машина продолжала нестись по ночной трассе, убаюкивая ровным ревом двигателя, который становился глубже и насыщеннее с каждой секундой. Тонкие пальцы крепко обхватывали кожаную обшивку, суставы чуть побелели от силы захвата, а жилы на руках проступали еще явственнее под светом приборной панели. — Его кое-что выдало, — сказал Рюноске, разрывая вновь повисшую тишину и постепенно убавляя скорость. Былая ярость сковывала его изнутри, но маска хладнокровия, уверенно застывшая на лице, помогала вернуть остатки самообладания. Чуя вопросительно поднял свой взгляд, выжидающе выгнув бровь, и внимательно осмотрел сосредоточенный профиль напарника, отражающийся в свете ночных огней. — Бижутерия. — В смысле? — мужчина непонимающе нахмурился, дотронувшись кончиками пальцев до подбородка. — Ничего ведь не было украдено, разве не так? — В том и дело, что не было. Знаешь, почему? — Почему? — Потому что украшения у девушек были поддельными, — ответил Акутагава. Машина осторожно выехала с трассы, заворачивая в сторону темного переулка. Успокаивающий дождь продолжал стучать по стеклам, расплываясь прозрачными узорами вдоль поверхности. — В них не было никакой ценности, но рядовой воришка не смог бы этого распознать на первый взгляд. Это значит, что он оставил их вещи не из угрызений совести, а просто потому что это — обыкновенный хлам. — Он разбирается, и поэтому не притронулся, решив не тратить время на бесполезное барахло, — сказал Чуя, тут же подхватывая мысль напарника. — А телефоны не украл, потому что тогда его бы вычислили по потерянной вещи через хозяек. — Бинго, — ответил Рюноске. — Теперь понимаешь, с кем мы имеем дело? Он оставил столько невидимых улик, и мы всё равно понятия не имеем, кто он такой. — Ну, мы знаем, что хотя бы доля совести в нём ещё не прожжена. Одежду на самих девушках он решил оставить. Заплатил деньги, чтобы взглянуть на такую красоту, и даже не воспользовался, — мафиози поразительно вздыхает, доставая из нагрудного кармана пальто пачку сигарет, и мечтательно выглядывает в окно, на котором до сих пор рябью плывут водянистые линии дождя. — За это, конечно, моё отдельное почтение, пусть и звучит достаточно расточительно. В ответ на слова Чуи Акутагава лишь загадочно улыбается.

Настоящий охотник всегда сдирает со своей добычи

всю кожу целиком.

***

В воздухе пахло сигарами и пылью. В приватной комнате оружейного склада было почти тихо, если не считать редкого щелчка фишек и приглушенного шороха карт, сомкнутых между пальцами. Лампа под низким потолком бросала тусклый свет на потертый стол, заваленный кипой разноцветных купюр и парой съемных пистолетных магазинов. Среди всего этого — зажигалки, несколько недокуренных сигарет, осторожно потушенных о край хрустальной пепельницы, и полупустая бутылка виски, разлитая на три граненых бокала. Хигучи сидела на одном из потертых стульев, слегка ссутулившись. Её бледное лицо оставалось равнодушным на протяжении всей партии: большие карие глаза с безразличием и тенью раздражения изучали колоду, просчитывая ход, а пальцы медленно перебирали фишки, изредка подкидывая их в центр стола. Тачихара, находившийся напротив, нервно тасовал оставшиеся жетоны в руках, время от времени бросая взгляд на свои карты и внимательно изучая аккуратную горку внушительного выигрыша, расстеленного перед блондинкой. — Мне кажется, или она сегодня какая-то мегера? — шепотом поинтересовался парень, наклонившись к рядом сидящей Гин. Она растерянно моргнула, осматриваясь по сторонам, и осторожно прижала свои карты к груди, сощурившись через прорезь маски. — Совсем без настроения. Я уже часы брата проиграл, так и до квартиры дойдёт! — продолжил он, прикрывая рот ладонью. — Не нужно мне твоё волчье логово, — резко ответила Хигучи, не отрывая глаз с колоды. — Лучше бы ты играл так же хорошо, как жалуешься. — Вот видишь?! Об этом я и говорю! — выкрикнул Тачихара, уставившись на Гин и указав на вторую девушку протянутой кипой карт. — Она сегодня невозможная! Что с тобой не так, подруга? — Брат вытянул её из отпуска на неделю раньше, — тихо пояснила Гин. Хигучи безразлично хмыкнула, коротко покачав головой. — Не обращай внимания, Хара-кун. — У неё он хотя бы был, — обиженно фыркнул парень, потерев пальцами пластырь на переносице. — Пока ты гуляла по Парижу, мы с Гин, между прочим, от стен и пола остатки мозгов соскребали. — Мне понравилось, — тихо призналась Гин, перелистывая карты. — На этот раз обошлось одной пулей и одной лужей. Зная Рюноске, всё могло выйти намного хуже. — Эй, ты на чьей вообще стороне? — Ни на чьей, — девушка пожала плечами. — Но если тебе интересно моё мнение, то я выбираю женскую солидарность, — она усмехнулась и бросила в центр стола пару фишек, разом положив сверху стопку пятитысячных купюр. — Повышаю. — Вот так и играй с вами двумя… — обиженно буркнул Тачихара. Гин вопросительно изогнула бровь, скрестив руки на груди, заставляя мафиози нервно скривить лицо и выпрямить спину, почесывая затылок. — Я имел в виду… — Если не уверен, то просто сбрось, — безразлично сказала Хигучи, поднимая в руке граненый бокал. Горячее виски коснулось пухлых губ обжигающим теплом, расплываясь жгучей волной в грудной клетке. — Не тяни время. — Ага, ещё чего, — хмыкнул Тачихара, толкая в центр стола оставшиеся фишки. — Колл! — Колл, — повторила Гин, добавляя свои. Хигучи взглянула на общие карты: десятка пик, девятка треф, семерка червей и король бубен. Она подумала пару секунд, а затем с лёгким кивком подтолкнула в центр еще часть своих фишек. — Колл. Гин разложила карты первой: пара королей. Тачихара расплылся в ухмылке, показывая свои: сверкающие три десятки. — Вот так играют настоящие мастера! — он повернулся к Хигучи. Её лицо заметно нахмурилось, а чёлка осторожно спала на глаза, прикрывая морщинистый лоб. — Ну что, на этот раз тебе не повезло? Уже не хочется улыбаться? Хигучи молча выложила карты: восьмёрка червей и шестерка треф. — Стрит, — произнесла она ровным тоном и принялась собирать фишки. На уголках её губ появилась лёгкая, почти беззаботная ухмылка, когда Тачихара раскрыл рот, следуя трясущейся ладонью за проигранной ставкой. — Не переживай, невезение — это не бесконечная полоса. Когда-нибудь и тебя настигнет счастье. — Чёрт побери! — Тачихара хлопнул ладонью по столу. Рядом сидящая Гин слегка подпрыгнула на месте, схватившись за край и отодвинув стул. Её удивленный взгляд постепенно сменяется скучающим, когда гул игры затихает и теряется в бесконечных жалобах на проигрыш. — Опять ты! Ну сколько можно? — Столько, сколько вы сами мне позволяете, — Хигучи пожала плечами. Тачихара цыкнул, раздраженно впиваясь зубами в собственные губы, и принялся сгребать все карты со стола, возмущенно перемешивая колоду. Хигучи тихо рассмеялась. — Не теряешь надежды? Мудро, но иногда стоит остановиться. — Ещё чего! Играем на интерес! — Тачихара раздраженно перемешал карты в кучу, словно намереваясь выместить на них всю свою досаду. Он не мог смириться с поражением — за весь вечер Хигучи ни разу не дала ему даже намека на победу. Его пальцы быстро и неуклюже тасовали карты, из-за чего несколько выскользнули из колоды и упали на пол. — Проклятье, — пробурчал он, нагибаясь, чтобы их поднять. — Может, просто признаешь поражение и оставишь эту затею? — с лёгкой насмешкой проговорила Хигучи, откинувшись на спинку стула. Её карие глаза с ленивым интересом наблюдали за тем, как Тачихара чуть ли не ломает карты в своих руках. — Ни за что! — огрызнулся он, снова принимаясь за перемешивание. Карты щелкали громко и неравномерно, несколько раз угрожая снова выскочить из его рук. — Я не собираюсь так просто сдаваться. Гин продолжала молча наблюдать за возникшей перепалкой, лениво протянув руку к своему бокалу. Отпив глоток, она вернула его на стол с кратким звоном стеклянного дна. — У тебя плохая техника, — тихо подметила она, подперев лицо ладонями. — Да какая разница! — буркнул Тачихара, наконец раздавая карты: первая из них сразу же полетела в Хигучи, которая поймала ее в последний момент, удивленно приподняв бровь. Гин получила свои карты аккуратной стопкой. — Начинаем! Тачихара уже приготовился сделать первый ход, как дверь в приватную комнату скрипнула, и внутрь вошли двое. Первыми в свет тусклой лампы шагнул Акутагава, за ним — Чуя, осторожно смахивающий со своего пальто остатки влаги после дождя. Их появление моментально отрезало весь шум, царивший в помещении, заставляя всех застыть на месте. Хигучи, переведя глаза с карт, моментально поднялась со стула, почтительно опуская голову в легком поклоне. За ней поспешно последовали остальные. Даже Тачихара, несмотря на своё раздражение, крепко встал на ноги, бросив колоду на стол. — Прямо благородный приём, — с ухмылкой заметил Чуя, оглядев собравшихся. Его взгляд остановился на картах и фишках, небрежно разбросанных на поверхности. — Покер, значит? Веселитесь, пока есть время? Акутагава молча проследовал вглубь комнаты, медленно осматривая всех присутствующих в помещении людей. Его чёрный плащ мягко колыхался при каждом шаге, пока мафиози не остановился за спиной Тачихары, сложив руки на груди. — Расслабьтесь, садитесь, — Чуя махнул ладонью. — Нам просто стало любопытно, чем вы тут занимаетесь. — Это не веселье, это серьёзное дело, — пробурчал Тачихара, опускаясь обратно на своё место и пытаясь скрыть остатки раздражения за неумелой попыткой выглядеть сосредоточенным. — На кону репутация! — Серьёзное дело? — переспросил Чуя, едва сдерживая улыбку. — И кто из вас, интересно, сегодня самый беспощадный игрок? — Хигучи, — буркнул Тачихара, кивая в её сторону. — Она нас тут всех на чистую воду выводит. Обдиралово, да и только! — Неужели? — Чуя перевёл взгляд на Хигучи, которая сдержанно кивнула, блеснув тенью самодовольной улыбки. — С возвращением, Красота нашей скромной команды. Как отдохнула? — Замечательно. Парижская неделя моды превзошла все мои ожидания, — девушка довольно откинулась на спинку стула, закинув стройную ногу на вторую. Аккуратный вырез на её юбке легким движением скользнул вниз, оголяя элегантно закрепленные гартеры. — Я привезла вам с сэмпаем парочку скромных подарков, — Хигучи перевела хитрый взгляд на Тачихару, продолжая улыбаться. — Вообще-то, нашему фишу я тоже привезла кое-что красивое, но боюсь, что свой подарок он проиграл мне вместе с фишками. Акутагава, стоявший всё это время позади, внезапно протянул руку и ловким движением переложил карты из его пальцев в свои. Он изучал их всего пару секунд, прежде чем спокойно, но громко заявил: — Три семёрки и валет. Плохой расклад. Тачихара вздрогнул и резко повернулся к нему, хватаясь за свои карты. — Что за… Эй, Акутагава, ты серьёзно?! — Ты и так бы проиграл, — холодно отозвался Рюноске, передавая колоду обратно. Его взгляд настолько проглатывал безразличием, что у Мичизу дух перехватило от сжавшей грудную клетку несправедливости. — Прекращай валять дурака. Гин тихо хихикнула, спрятав расплывшуюся улыбку за маской. Тачихара, разозленный сорванной партией, резко поднялся из-за стола, швырнув ненужные семёрки в сторону, и нахмурился, пряча руки в карманах толстовки: — Да к чёрту! Всё настроение мне испортил, Акутагава! — Это я-то теперь главное зло? — Рюноске изогнул бровь, гадко усмехнувшись, и лениво вытянул руку перед собой, осматривая тонкие пальцы. Пробивавшийся сквозь щели свет лампы назойливо выжигал глаза. — Я просто сэкономил твое время. Лучше займись делом, Боссу не помешают лишние руки. — Я ненавижу пятницы, — досадливо вздохнул Тачихара, направляясь к выходу из оружейной. — Только не говорите, что там снова какой-то придурок задолжал кругленькую сумму и теперь нужно выламывать ему колени. Акутагава загадочно улыбнулся: — Кто знает. Пойди разбери, — его черные глаза медленно перешли на Гин. Тонкая рука осторожно, почти невесомо коснулась темной макушки, позволив себе легко погладить запутанные волосы сестры. — Помоги ему. Гин осторожно кивнула, медленно поднимаясь и следом покидая комнату. Рюноске проводил ее взглядом, а затем уставился на Чую, который уже вплотную осматривал Хигучи, восхищаясь изящным бриллиантовым кольцом на безымянном пальце. Его губы скользнули вдоль ее худого запястья, оставляя легкую и чарующую дорожку из поцелуев: — Надо же, неужели обручилась? Так досадно, ухаживать за занятой девушкой — всё равно что поливать розу в чужом саду. — Ха, еще чего. Просто заскочила в ювелирную по пути, решила себя побаловать, — Хигучи легко усмехнулась, заправляя прядь непослушных волос за ухо. Перед тем, как Накахара раскрыл рот, она осторожно приложила указательный палец к его губам, словно читая мысли наперёд: — Чуя-сэмпай, я не пойду с тобой на свидание. Моё сердце уже занято. — Если ты всё о тех же старых идеях, то забудь об этом, — Рюноске вклинился в разговор, медленно присаживаясь на диван неподалёку. В его руках красовался всё тот же граненый бокал — вероятно, тот, что не успела до конца опустошить Гин. Сделав небольшой глоток, он облизнул пересохшие губы, пробуя виски на вкус. — Но если ты согласна на необычное свидание, — он задумчиво хмыкнул, проводя поверхностью перчаток вдоль пыльной спинки софы, — то самое время взяться за работу. — Попробовать стоило, — Хигучи пожала плечами, поверженная очередным отказом, и тихо вздохнула. Не то, чтобы её сердце действительно разбилось на части. В Мафии так было не принято. Акутагава просто был недоступным, и от этого у всех вокруг срывались тормоза. Пожалуй, какой-то крохотный осколок внутри отчаянно желал растопить непримиримую холодную глыбу, которой чужое бледное лицо писано, как с картины. До которой дотронуться не суждено было. Хигучи скучающе облокотилась о покерный стол, внимательно изучая Рюноске, который без особого интереса осматривал оружейную. — Сэмпай, зачем я тебе нужна? — Нужен твой зоркий глаз. Хочу провернуть опасную авантюру, без тебя никак, — ответил Акутагава. Хигучи удивленно хлопнула ресницами, уставившись на Чую в попытке найти подвох, но тот лишь пожал плечами, разводя руки в стороны. — Это не просьба, так что собирайся, когда будешь готова. На введение в курс дела осталось меньше недели. — Х-хорошо, но… — девушка неловко стушевалась. От наступившего удивления её солнечные очки медленно упали вниз на переносицу. — Почему именно я? — Ты стреляешь лучше всех. Ошибки допустить нельзя, убивать цель — тоже, — кратко отозвался Рюноске. — Мы рискуем слишком многим, чтобы брать кого-то кроме тебя. Считай это своеобразной похвалой, если хочешь, — добавил мафиози, замечая, как лицо девушки наполняется мешаниной из легкого смущения, непонимания и растерянности. — Мы нашли Кёку, — нехотя пояснил Акутагава, выдерживая короткую паузу. — Твою мать… — удивленно вздохнула Хигучи. — Вот такой вот фокус, — подытожил Чуя, осторожно проводя ладонью вдоль ее блондинистых прядей, и тихо хмыкнул, дотронувшись большим пальцем до гладкой кожи ушей. — Видимо, с исчезновением. Куда дела подаренные на день рождения серьги? Хигучи тяжело вздохнула, скрестив руки на груди: — Не знаю! В воздухе растворились! В аэропорту были на месте, а потом… Как в тумане. Я поэтому и злая — так спешила из отпуска, что даже пропажи не заметила! Очень расстроилась, поэтому отыгралась на ребятах в картах, — стыдливо призналась девушка, вытаскивая из карманов нажитое на выигранных ставках. Часы Тачихары, стопки денег, браслет Гин, который Рюноске подарил ей на прошлой неделе — всё накрыло заброшенный фишками стол. — Я им всё отдам, честно! Простите меня, мне стоило быть внимательнее, — Хигучи резко схватилась за лицо, потирая ладонями румяные щеки. — И как мне Боссу потом в глаза смотреть?! Рюноске с интересом приподнял бровь, обводя края бокала медленными круговыми движениями. И правда — вспоминая сейчас, понятно, почему девушка находилась не в лучшем состоянии духа. Серьги, подаренные ей от Мафии, были сделаны специально на заказ: напоминали ярко свисающие ветви рябины, переливаясь сплетением из ядовито-красного сапфира, серебра и мелких вкраплений бриллиантов. Кажется, это была идея Чуи. Тогда Хигучи праздновала свой первый день рождения в дверях Организации, и Рюноске был одним из тех, кто принимал участие во вручении столь щедрого подарка. Он помнит, как они выглядели. Помнит, как бижутерия отражалась в его поглощающем черном, почти выжигая глаза. Совсем не такая, как у проституток с Синдзюку. Это были особенные серьги, отличные от остальных. Единственные в своем роде. Почти как крохотный лотерейный билет с пометкой в «смерть». Самая рискованная ставка, которую Рюноске приходилось играть, — абсолютный ва-банк, способный выстрелить оглушительным поражением промеж глаз. Он играет лишь потому, что таким удачливым ублюдком, как Тигр, никогда не рождался. Лишь потому, что вырывает свою удачу сам у мерзких лап судьбы. Потому что Рюноске уверен — он своим чёрным вязким нутром чувствует, что вор оступился, а его собственная кровь кипит и загорается, подобно резкому спирту. — Есть у меня одна идея, где могут быть твои серьги, — Акутагава задумчиво промычал, обводя заинтересованным взглядом внушительный выигрыш. Его тонкие губы расплылись в легкой ухмылке: очередной глоток виски захватил горло в обжигающий плен, заставляя хрипло вздохнуть. Тягучее тепло проследовало ниже, опаляя грудь, а хищные глаза наполнились тенью решимости. Голода. — Если всё пройдёт гладко и без косяков, уверен, что они сами к тебе вернутся.

Всё, что нужно охотнику, чтобы поймать добычу —

одна крохотная ошибка, которая заставит

капкан резко захлопнуться.

Тогда ему остаётся лишь пройти по кровавым следам.

***

Ацуши сжал ладонь, наполненную маленькими голубыми таблетками, и резко запрокинул голову, направляя горсть под язык. Ослабшие руки не могли унять дрожь: сделав краткий, отрывистый вздох, он осторожно щелкнул краном, нависая над раковиной. Резкое журчание воды наполнило крохотную ванную, эхом разбиваясь о сырые серые плиты. Тусклая лампочка под потолком нервно мерцала, свет то и дело гас, погружая бледное лицо в абсолютную тьму, а затем вновь вспыхивал, на мгновение ослепляя взор. Ацуши зачерпнул пригоршню воды и с жадностью проглотил таблетки, одновременно запивая и стирая пот с подбородка. Горький вкус наркотика пронзил язык, напоминая химический ожог. Металлическое послевкусие впилось в слизистую, оставляя ощущение сухости и лёгкого онемения. Ацуши судорожно сглотнул, делая рваный выдох и пытаясь прогнать это чувство водой, но оно упорно держалось на кончике языка, растворяясь вязким ядом под нёбом. Ладони, покрытые крошечными царапинами, вцепились в края старой эмалированной раковины, оставляя полукруглые следы от ногтей на облезлой краске. Он поднял взгляд, встретившись с собственным отражением в грязном, покрытом трещинами зеркале. Сначала он почти не узнал себя: тусклые глаза с покрасневшими белками, впалые щеки, тонкие струйки воды, стекающие по шее. Короткие белые пряди прилипли ко лбу, придавая ему вид утомленного беглеца — хотелось почти смеяться. Тревога жила в груди Ацуши, как дикий зверь, терзая его изнутри острыми когтями. Она всегда наступала внезапно, будто тяжёлая волна, которая окутывала его с головой, не оставляя возможности вдохнуть. Сердце билось неистово, громко, почти болезненно, как будто пыталось вырваться из его грудной клетки. Его рёбра крошились в такт обезумевшему пульсу: это он здесь был выброшен на съедение. Он не тигр. Всего-лишь сырой кусок мяса, отданный на растерзание чему-то более безумному, расцветшему в животе нераздельным голодом. Ему казалось, что воздух превратился в густую закись. Стал тяжелым, плывущим по лёгким тягучей резиной, отказываясь подниматься вверх и оседая в самом низу, мешая Ацуши сделать вдох. Его пальцы сжимались в кулаки, ногти впивались в кожу, но это не помогало. Рёбра тянуло изнутри, словно они вот-вот лопнут, разлетятся в разные стороны. В такие моменты он больше всего боялся остаться один наедине с этим чувством. Тревога не оставляла ему ничего, кроме пустоты и боли. Она напоминала змею, которая обвивала его шею, медленно сжимая скользкие кольца из влажной чешуи. Разрушительную силу, изгибающую в своих руках каждый ничтожный позвонок и превращающую его в безвольную марионетку, не способную сделать даже крохотный шаг. Таблетки были его спасением. Их хруст под языком приносил ощущение иллюзорного контроля, горечь распространялась по рту, оставляя привкус металла и химии, и вместе с этим привкусом приходила странная, парадоксальная тишина. Горло жгло, отвлекая от поглощающей слабости. Это помогало игнорировать постепенно наступающий паралич, ускользающий сквозь маленькие скважины между тонкими пальцами. — Соберись, — глухо прошептал Ацуши. Его голос отдавал простуженной хрипотцой. Он снова склонил голову к раковине и закрыл глаза. Мерцание света стало навязчивее, вызывая у него лёгкое головокружение. Шум воды казался уже слишком громким, почти оглушающим. Казалось, что этот отчаянный момент — всего лишь попытка проглотить таблетки и отдышаться — растянулся на вечность. Ацуши заставил себя отключить кран и выпрямился, снова глядя на отражение. На этот раз оно смотрело на него с чем-то похожим на осуждение, скользнувшее вдоль чуть расширенных зрачков. Такое же лживое, уставшее и сломленное, растворяющееся на разноцветной радужке глаз. Подделка. Минувшие дни смазались в единую серую картинку. Леска вранья продолжала натягиваться вокруг его шеи, подобно ошейнику на самой преданной собаке. Ацуши соткан из обмана, вся его жизнь, начиная от случайного рождения, — обыкновенный цирк урода. Театр одного актёра, играющего роль послушной бутафорной куклы, и одновременно виртуоза, тянущего за тонко натянутые нити. Он движет всем сам. Решает всё сам. Ему не должно быть стыдно. Не должно быть страшно. Но что-то неугомонное скребётся под рёбрами, умоляя выпустить наружу, и Ацуши продолжает трястись, игнорируя застрявший в горле ком. Плетение из страха и всей лжи, в которой он так боится однажды захлебнуться. Он делает глубокий вдох, облокотившись на раковину. В ванной пахнет мылом и слабым ароматом дешевого женского парфюма. Напоминает её запах. Сейчас она спит за тонкой стеной, но это не успокаивает его, а, наоборот, заставляет чувствовать себя ещё хуже, желая захлебнуть очередную разноцветную психотропную горсть. Её тихое, размеренное дыхание кажется громом, звоном отдаётся в ушах. Кёка никогда не узнает, что он делает, и, может быть, это к лучшему. Ацуши отрывает взгляд от треснувшего зеркала и осторожно берет помаду. Ярко-красная, словно кровь, она кажется чуждой в его руках: тонкие пальцы дрожат, когда он подносит её к губам. Первое движение — неловкое, неуверенное. Красная линия ложится криво, и он спешно размазывает её пальцем, оставляя алый отпечаток на коже. Неважно, как это выглядит. Главное — чтобы никто не смотрел слишком пристально. Следующие мазки ложатся более точно. Он повторяет короткие отрывистые движения, пока пухлые губы не становятся одинаково покрытыми матовой помадой. Затем тушь. Маленькая кисточка скользит по белоснежным ресницам, превращая их в темные и густые. Один слой, другой, и вот его взгляд уже кажется чужим. Он закусывает губу, оставляя на зубах легкий багряный след. Его глаза кажутся ему более настоящими, когда он не похож на себя. Он берёт румяна. Пальцы цепляются за холодный пластиковый корпус, ведут подушечками вдоль потертых линий дешевого бренда. Осторожное движение вдоль скул, и щёки обретают легкий оттенок румянца, почти растворяясь под нежными движениями пальцев. Последний шаг — линзы. Цветные, карие, полностью затмевающие расширенные зрачки темной пеленой. Он привычно вставляет их, моргая несколько раз, пока мир вокруг не становится четче, и аккуратно поправляет линзы, слегка надавливая пальцем на нижнее веко. Его руки потянулись к парику, который ждал на краю раковины: длинные черные волосы с густой челкой. Он провёл пальцами по искусственным прядям, распутывая крохотные узлы, прежде чем накинуть их на голову. Мягкие волны скрыли его собственные серебристые волосы, обрамляя лицо и закрывая часть шеи. На мгновение он замер, изучая отражение. По ту сторону треснувшего стекла, расходящегося грубыми осколками, на него смотрела женщина с тонкими чертами лица, выразительными глазами и чуть приоткрытыми губами. Атласная ткань прижалась вплотную к его телу, огибая едва заметную талию, блестела в тусклом свете лампы, врастая в кожу. Прикипев к поверхности, подобно закупоренной крови. Широкие плечи прятались за длинными прядями, спускающимися к разрезу платья на бедре, декольте на плоской груди украшало изящное изумрудное колье. Ацуши выглядел идеально. Ацуши канул в небытие, словно его никогда не существовало вовсе. Осталась лишь поглощающая пустота, сокрытая за кукольной маской. Ацуши медленно покинул ванную комнату, трясущейся рукой опираясь о стены. Его ноги казались ватными, постепенно немели на кончиках пальцев, а зрение постепенно расплывалось, словно он двигался сквозь вязкую туманную мглу. Тревога, от которой он пытался сбежать, разливалась по телу ледяной дрожью, перемешиваясь с остаточным действием таблеток. Ерунда. Осталось подождать ещё совсем немного. Комната гостиничного была освещена лишь слабым светом от уличного фонаря, пробивающегося сквозь полупрозрачные шторы. Кёка лежала на кровати, прижавшись щекой к подушке, постепенно сползая всем телом вдоль белых простыней. Её рука застыла в легком сжатии пальцев, успев захватить лишь край одеяла перед тем, как провалиться в сон. Ацуши остановился в дверном проеме, на мгновение задержав дыхание. Его взгляд упал на стакан сока, скатившегося по полу к прикроватной тумбе. Полупрозрачная жидкость с легкой сладостью запаха напомнила ему, как он наблюдал за тем, как Кёка с лёгкостью выпивает его залпом. Сахар перебил горечь снотворного, а её доверчивый взгляд в тот момент резанул по сердцу, клыками впиваясь под кожу. Он не хотел так поступать. Никогда. Но у него не было другого выбора. Кёка не должна была знать, что он подло скрестил пальцы перед обещанием покинуть этот чертов город. Она не должна была знать, что им придётся задержаться. Если бы она узнала, что он обманул и её тоже — крохотный иллюзорный мир разошелся бы по швам, вновь суля ему одиночество, от которого никогда не спрятаться. Которое всем весом драгоценностей, сжимающих горло, никогда не заполнить. Ацуши подошел ближе, стараясь не шуметь. Каждый шаг отдавался гулом в его голове: сердце колотилось так громко, что казалось, будто Кёка могла проснуться лишь от его звуков. Но она спала крепко, дыша размеренно и тихо, обмякая, подобно фарфоровой куколке, разложенной на поверхности. Ацуши опустился на колени рядом с кроватью. Его руки дрожали, когда он аккуратно заправил выбившуюся прядь её тёмных волос за ухо, приподнимая её тело и осторожно укладывая сверху на мягкую постель. Безмятежное лицо девочки даже не пошевелилось, не нахмурилось, совершенно не реагируя на касания: её дыхание оставалось ровным и тихим, едва слышным, скользящим вдоль оглушающей тишины комнаты. — Прости, — едва слышно прошептал Ацуши почти не разжимая губ. Голос дрожал, как и всё внутри. Его взгляд упал на её тонкие пальцы, лежащие на краю одеяла. Он почти хотел взять её руку, почувствовать хоть какое-то тепло, но вовремя отдернул ладонь. — Это ненадолго. Ацуши поднялся, глотая остатки кома в горле, и на мгновение задержался у двери. Затем, бросив последний взгляд на ее спящее лицо, он сделал шаг в коридор. Оставив за собой комнату, в которой не осталось совершенно ничего настоящего.

***

Люстра из хрусталя переливалась всеми цветами радуги, отбрасывая на мраморные стены зала казино роскошные блики. Атмосфера кричала о дороговизне: золотистые узоры на обивке кресел, официанты в безупречно выглаженных белых рубашках, шелест дорогих тканей платьев и костюмов, вперемешку с легким звоном бокалов шампанского. Рюноске сидел в углу зала, чуть в стороне от основной массы гостей, в мягком кресле, обитом бархатом. Его черные глаза неотрывно следили за светской вакханалией. В одной руке он держал бокал с янтарной жидкостью, которую не спешил пробовать: расслабленный взгляд лениво следовал вокруг, едва щурясь от чересчур яркого света просторного зала. Тонкие губы едва смыкались в скучающей ухмылке — для подпольного казино, устроившего аукцион с таким великим размахом, гостевой зал излишне вычурным. На его фоне даже фарс вечера терялся: золотистые узоры на колоннах, сверкающая люстра над головами гостей, шуршание платьев и шелест смеха создавали картину показного шика. У проходящих мимо женщин — неестественные улыбки, выбеленные зубы, красота, которую у Афродиты везением удалось откупить прилично-пышной пачкой денег. Они все голодно облизывают губы, поджимают их в тонкую нить, бросая на него — обладателя синего алмаза — смущенные взгляды. Рюноске возвращает их обратно, скромно приподнимая бокал с шампанским. Никто из них даже не чувствует, как от пожирающего любопытства под черной пеленой глаз пожары горят. Такие, которые в секунду поглощают леса, оставляя после себя лишь горстку вялого пепла. Они робко машут ему ладонями, кокетливо накручивают светлые кудри на тонкие пальцы со сверкающими кольцами, а Рюноске продолжает улыбаться. Как ядовитая змея, выглядывая каждую в надежде, что они все задохнутся. — Накахара-сама, вам нужно больше развлечений, иначе вы заскучаете до конца вечера, — произнес проходивший мимо мужчина в идеально подогнанном смокинге. Его усы закрывали половину лица, вызывая у Рюноске мимолетную усмешку. Акутагава вежливо кивнул, отпуская короткое «может быть», и лениво оперся на стеклянный столик, вальяжно отпив небольшое количество шампанского. Если бы ему пришлось до конца соответствовать заимствованной фамилии, с его губ слетело бы легкое восхищение изысканным вкусом Луи Родерер Кристаль, который не уступает привычному Вивье Клико. — Быть может, Вы позволите представить вам одну особенную гостью? Рюноске медленно повернул голову, отметив едва заметный наклон того самого представителя, что отвечал за весь этот спектакль. Заместитель управляющего казино, — где-то на кончике вязкого языка, через полусладкий привкус дорогой выпивки, замерла его фамилия, — Ямамото, кажется. Рюноске мельком изучил его дело, полученное вместе с кипой необходимых бумаг для регистрации. За его спиной стояла женщина, облаченная в длинное платье глубокого синего оттенка, идеально подчеркивающее линию ее ключиц. Чёрные локоны спадали мягкими волнами, обрамляя её лицо. — Госпожа Нишимура, супруга нашего уважаемого организатора, — мужчина сделал легкий жест рукой, словно предлагая Рюноске оценить её. Та улыбнулась — едва заметно, но достаточно грациозно, чтобы создать впечатление уверенной в себе светской дамы. — Очень приятно, — сухо произнес Рюноске. Его скучающий взор так же резко вернулся на полупрозрачный бокал, в котором игристое перемешивалось с легкими отпечатками губ на поверхности. Женщина сделала шаг вперёд, мягко стукнув каблуками по мраморному полу, а представивший её мужчина учтиво отошёл, оставив их наедине. Осторожно поправив платье, она опустилась рядом на вельветовую софу, выпрямив спину и скромно закинув ногу на ногу. Рюноске скользит взглядом вдоль её узких бёдер, оценивающе приподнимая бровь, а затем выпрямляется следом. — Добрый вечер, Накахара-сан, — дама тихо поздоровалась, легко прокашлявшись в ладонь. Её голос скользнул выше в притворной вежливости, а карие глаза изучали острые черты его лица с почти отрепетированным смущением. — Не хотела бы Вас отвлекать, но не могла удержаться. Вы кажетесь человеком, который смыслит толк в красивых вещах. — Возможно, — произнес Рюноске, аккуратно поставив бокал на стеклянный столик. — Вы здесь по делу или из любопытства? Подоспевший к столику официант протянул Нишимуре идеально отполированный бокал вина. Она резко обернулась, перехватывая его тонкими пальцами, и скромно улыбнулась. — Красное сухое вино Шато Лафит тысяче девятьсот шестьдесят третьего года, — молодой парень услужливо поклонился, прижимая к себе блестящий поднос. Услышав краткую благодарность, он медленно кивнул и удалился, теряясь в плотной толпе. Рюноске с любопытством осмотрел её лицо, которое неуверенно скривилось от первого глотка, и расслабленно откинулся на спинку софы, расправив руки вдоль поверхности. — Хороший у Вас вкус, миледи, — кратко отметил он, едва заметно поджав губы, удерживаясь от морщинистой гримасы. Как Чуя делает это ежедневно — одному лишь Всевышнему известно. — Б-Благодарю, — она смущенно отвернулась, тут же отставив бокал в сторону. Её длинные, пушистые ресницы невинно сомкнулись вместе, почти не выдерживая пристальной тьмы чужих зрачков. — Признаться честно, я Вами восхищена. — Вот как? — с лёгким пренебрежением спросил Рюноске. — Вы не первая, кто говорит мне это за вечер. Повторяющиеся комплименты, знаете ли, — он вытянул ладонь перед собой, оглядывая вплотную осевшую кожу перчаток, — начинают наскучивать. — Даже не знаю, как Вас развлечь. Вы застали меня врасплох, — Нишимура легко посмеялась, прикрывая рот ладонью. — Меня очень впечатлил Ваш выбор на аукционе. Я наблюдала за ним из зала в самых первых рядах — такой смелый лот… Не может не вызвать искреннего восторга. — Как говорил один мой мудрый знакомый, красота требует смелости, — Акутагава позволил себе лёгкую ухмылку; в его чёрных глазах, осматривающих собеседницу с пристальным вниманием, отражались яркие хрусталики люстр. Почти что крохотные звезды над изящной родинкой справа, украшающей бледное лицо. — Если Вы позволите, я бы хотела узнать о Вас немного больше, — тихо ответила она, изящно проводя тонкими пальцами по краю своего бокала. — Вы меня пленили. — Ваш муж не будет против, если я дам Вам узнать себя получше? — с лёгкой насмешкой спросил Рюноске, едва заметно придвигаясь к женщине. — А Вы не так просты, как кажетесь. — Исключительно деловой интерес, прошу Вас не беспокоиться, — Нишимура отвела взгляд, на мгновение прикусив нижнюю губу. — Мой муж весьма занятой человек, я лишь стараюсь помочь ему завлечь новых партнёров. Вот Вы, например, — её ладонь медленно дотронулась до чужой груди, осторожно проводя вниз, а дыхание резко оборвалось, выдерживая волнующую паузу, — чем занимаетесь? Акутагава перехватил её запястье, осторожно сжимая его меж тонких пальцев, и потянул уголки губ вверх, нервно вздрагивая на самых кончиках: — Я бизнесмен, — спокойно ответил мафиози. — Занимаюсь международным импортом и экспортом очень узкого и специализированного товарооборота, — его голос постепенно превращался в плавный бархат, опускаясь с довольной хрипотцой. — Не думаю, что Вы и Ваш супруг сможете нажиться на том, что я продаю. Нишимура резко распахнула глаза. Чужие пальцы впивались в кожу почти что мертвой хваткой, посылая в самый низ электрические разряды дикого страха. Её лицо скривилось от ощутимой боли, а тонкий голос едва пискнул: — Отпустите, пожалуйста, Вы делаете мне больно. — Разве? — с притворной улыбкой спросил Рюноске, осторожно притягивая девушку ближе к себе. Ее густые брови резко опустились, карие глаза сощурились с опасением, а сердце отбивало бешеный ритм, почти грозясь выпрыгнуть из груди. — А я вот ненавижу, когда меня грязными руками трогают, — прошептал он, надменно растягивая слова. Выдыхая токсином почти что в чужие губы. — Поэтому держи свои пальцы подальше, если не хочешь остаться без них. Приложив усилия, девушка вырвала свое запястье из плена грубой хватки, и оттолкнула мужчину прочь. Пошатнувшийся стеклянный столик опрокинул хрупкий стеклянный бокал, разбрасывая осколки стекла вдоль мраморного пола, окрашенного в липко-алую жидкость. Звонкий звук эхом разнесся по залу, привлекая внимание ближайших гостей. Некоторые головы заинтересованно обернулись на возникший шум, любопытные взгляды блеснули из плотной толпы, не уступая волне шёпота, скатившейся вдоль помещения. Нишимура застыла на мгновение, а её дыхание сбилось из-за столь нежеланного внимания, заставив стыдливо прикусить губу, едва сдерживая дрожь в голосе. — Прошу прощения, это моя неловкость, — произнесла она, опуская голову. — Я… пожалуй, не буду мешать Вам дальше. Простите за беспокойство. Она сделала шаг назад, легко выдохнула и аккуратно повернулась на самом кончике невысокого каблука, поспешно удаляясь прочь. Рюноске остался на месте, проводив её взглядом с едва заметной ухмылкой на тонких губах. Его черные глаза внимательно следили за тем, как фигура молодой девушки растворяется в толпе, а в его взгляде, кажется, разгоралась искра странного удовлетворения. Та самая, от которой только пепел остаётся. Он медленно откинулся назад, сложив руки на груди, и бросил взгляд на разбросанные осколки и алые следы на мраморном полу.

Капкан наконец-то захлопнулся,

выстраивая к его цели удобную кровавую дорожку.

***

Ацуши стоял перед зеркалом в женской уборной, напряженно глядя на своё отражение. Расплывчатые бордовые линии, оставшиеся на влажных от вина губах, смазались уродливым мазком куда-то вниз, уплывая через уголки. Он осторожно массировал покрасневшее запястье, оставшееся от железной хватки мужчины, и медленно вытер остатки помады, въевшиеся в бледную кожу, тыльной стороной ладони. — Ублюдок, — прошептал он, сжав зубы, и нахмурился. Боль отдавалась пульсацией в кончиках пальцев, и он раз за разом выдыхал, пытаясь справиться с внутренней дрожью. Подушечками пальцев он провел по векам, стирая тушь и размазывая остатки макияжа в тени, пока его черты снова не стали напоминать что-то близкое к самому себе. Белоснежные ресницы, вымазанные вязкой чернотой, пучками пробивались сквозь толстый слой косметики. Ацуши открыл кран, смывая остатки липкой грязи из-под ногтей, и снова напряженно выдохнул, проглатывая густую слюну, осевшую на языке. Тревога начинала захватывать его с новой подступающей волной. Никаких спасительных крошечных пилюль. Только нарастающий шум собственных мыслей. Ацуши оперся руками о раковину, глубоко вдохнул, пытаясь найти покой в медленном счете до десяти: ногти обеспокоенно царапали эмаль, скрипя и поглощая звук угасающей музыки главного зала. Линзы смываются в сточную воду, растворяются, стекают вниз по трубам, пока Ацуши нервно жует губы, опуская под струю платок, пропитанный вином. Чужой бумажник вплотную прилегает к коже бедра. Ацуши чувствует, как платье обтягивает украденную вещь, тянется кончиками пальцев, чтобы дотронуться, чувствует, как трясутся руки, — ему всего-лишь нужна информация об этом уроде. Что угодно, чтобы узнать, куда он увез лот. Бумажника должно быть достаточно. На бледном лице постепенно появляется призрачная, усталая ухмылка: переливающаяся радужка глаз ползет вверх, заглядывая в собственное отражение. Ацуши ошпаривает. Его зрачки поглощает знакомая бездонная тьма, отражающаяся на поверхности стекла почти впритык — он не может сделать вздох, когда видит, как чужое бледное лицо склоняется над его плечом, встречаясь взглядами исключительно через зеркало. Глаза Ацуши открываются шире, а ладонь резко тянется к шее, нащупывая место на коже: под кончиками пальцев лишь ощущение зудящей пустоты от пропавшего драгоценного колье. Он рвано выдыхает. Чувствует, как где-то там, в окрашенной вином раковине, вместе со сточной водой растекается его будущее, и его окутывает страх. — Не знал, что жена аукционера так любит уединение, — знакомый голос раздался прямо над ухом с притворной жалостью, заставляя Ацуши нервно сглотнуть. В руках мужчины — переливающаяся камнями безделушка, которую он с интересом оглядывает перед чужим лицом. — Красивая вещица, м? — Что ты делаешь в женской уборной? — Ацуши спрашивает на выдохе. Безнадёжно и совершенно непохоже на то, как разговаривал прежде: его голос опустился в естественный юношеский тон, едва заметно вздрагивая от страха. — То же, что и ты, — безразлично ответил Акутагава. — Пытаюсь немного растянуть веселье. — Верни, — Ацуши резко оборачивается спиной к зеркалу, руками опираясь о раковину сзади. Заглядывает хищнику прямиком в лицо, стараясь выдержать на себе взгляд. Железный, холодный. От которого ноги подкашиваются. — Это не твоё. — Правда? — Рюноске издевательски выгибает бровь, приподнимая уголки губ в наглой ухмылке. — Но ведь и не твоё. Как и то, что ты своровал у меня. Ацуши нервно смеётся, вжимаясь в холодную отделку позади: — Не понимаю, о чем идет речь. Рюноске не выглядит злым. В его черных глазах даже ни тени ярости — Ацуши вглядывается украдкой, но видит там лишь… изумление. Всего-лишь лёгкий шлейф забавы, скользящий вдоль его бледного лица, внимательно и довольно изучающего все его черты. Дело дрянь. — Верни мне мои вещи, — Рюноске улыбается широко-ядовито, приподнимая чужой подбородок холодными пальцами, пока Ацуши впивается когтями в поверхность позади. — Или я сделаю тебе новое колье лезвием ножа, перерезав твоё горло. Ацуши отводит взгляд, чувствуя, что его ставка проиграла. Его сердце пропускает удар страха: нет, его не получится держать за идиота. Белые ресницы смиренно смыкаются, а губы нервно тянутся вверх, изображая спокойную улыбку. Она дрожит, как дрожит и всё тело под грубой хваткой, постепенно отдаваясь оцепенению. — Ты меня изрядно взбесил, — Рюноске шепчет, почти нежно, почти заботливо, что у Ацуши уши разрывает, под кожей режет холодным лезвием из-за того, насколько ему больно. Насколько ногти впиваются в его кожу, насколько его бездонные глаза выжигают в нем сквозную дыру где-то у сердца. — Лунный Тигр. И вселенная Ацуши рушится. Земля уходит из-под ног, пульс обрывается, оставляя после себя ровную линию на кардиографе. Его глаза наполняются стеклянным ужасом, рот раскрывается в попытке закричать, сказать хоть слово, но звуки обрываются поглощающей немотой, а в животе расползается пустота, тянущая на дно. Нет. Нет, нет, нет. Нет, нет, нет, нет, нет! Этого не могло быть. Этого просто не могло быть. Его маскировка была идеальной — его существование было идеальным. Незаметным. Несуществующим. Прозрачным и невесомым, словно он никогда и не рождался вовсе. Пересохшее горло сжало, подобно шипастой проволоке. — Как ты… Ацуши замолкает. Он чувствует, что начинает задыхаться. Рюноске, словно в издевательство, нежно приподнимает его за подбородок, склоняя голову вбок, и опускает редкие брови, искажая лицо в притворной жалости: — Не повезло, правда? Любопытство сгубило тигрёнка, — его руки медленно дотронулись до драгоценных серёжек, осторожно свисающих с чужих ушей. Знакомый поглощающий огонь, похожий на кровавую рябину — Рюноске улыбается про себя, а затем срывается на тихий, пронизывающий до костей смех. — Я не ожидал, что ты действительно их украл. Это было лишь предположение, но ты меня поразил. Такой же самодовольный глупец, не умеющий просчитывать риски. Я удивлён, что ты зашел так далеко! Взгляд Рюноске скользит сверху вниз, пока грубые пальцы сильнее сдавливают подбородок, а вторая рука осторожно движется вниз бедра. Холодные кончики пальцев осторожно приподнимают платье, заставляя Ацуши неприятно вздрогнуть, и выхватывают кожаный бумажник с непринужденной ловкостью. Ацуши такую ловкость видел только у себя — а он даже не почувствовал, когда с него сняли чёртово колье. Стараясь отдышаться и унимая сердцебиение, почти проломившее рёбра, его тело осторожно обмякает у мраморной столешницы. — Я не… Я… Ацуши не может подобрать слов. Опасный и дикий голод глаз напротив проглатывает почти в мгновение, стоит ему попробовать защититься. Животный страх, подобно самому сильному яду, сковал все его движения, превращая в такую же мраморную статую: его взгляд в панике колеблется по тусклым дверям кабинок, колени почти сгибаются — если бы не чертова хватка на талии, он бы рухнул у чужих ног, подобно дешёвой тряпке, — зрение плывет расплывчатой и туманной пеленой. — Хочешь, поиграем в игру? — Акутагава внезапно спрашивает, продолжая улыбаться. По-доброму, настолько невинно, насколько в это мог бы поверить глупец. А под улыбкой демоны пляшут, зверь воет, желая на части порвать. — Не беспокойся, говорить не придётся, — он заботливо защелкивает чужой приоткрытый рот легким касанием до подбородка, и делает короткий шаг в сторону. Ацуши непонимающе хлопает глазами, боясь оторваться от столешницы позади. Мраморное покрытие почти что вросло под ногти, журчание воды продолжало растягивать время, подобно резине, проглатывая слабые отголоски музыки. Он ничего не ответил, медленно проглатывая нервный ком. — Убегай. Это последнее, что Ацуши услышал, перед тем как резко сорваться с места, оставляя непроглядную тьму где-то позади. Рюноске проводил его скучающим взглядом, лениво выключая кран и погружаясь в долгожданную тишину. Тишину, в которой только дикий зверь выжидает, оголяя острые клыки.

Ведь нет глупее жертвы, которая думает,

что с крючка охотника сорвалась.