Из тени

      — Вчера вечером приходила Касуга, — неожиданно начал Кэншин. Впрочем он всегда заговаривал в те моменты, когда от него это меньше всего ожидалось. — И наверное, вскрыла бы замок, если бы меня не было. К счастью, я тогда уже сутки как вернулся, потому сделал вид, что очень удивлён её визиту, — тут его губы тронула улыбка. — Вряд ли она поверила. А если и да, в том, что я всё время сидел дома, точно усомнилась. Однако же не стала спорить или задерживаться, чтобы что-то выяснить, — ушла, только ответ получила.       Шингэн ждал продолжения, но того не последовало. Видимо, Кэншин посчитал, что уже сказанного достаточно, чтобы сделать выводы. Но какие ещё, если его поражение в битве с организацией было предсказуемо? Гадать Шингэн не хотел. Поэтому достал из нижнего ящика бутылку сакэ — посчитал, что Кэншин должен оценить подобный жест, раз уж они перешли на намёки…       — Похоже, ты ждал меня, — смиренно прикрыл глаза Уэсуги. — И как долго?       — Не знаю, — честно ответил Шингэн. — С того самого дня, когда ты мне позвонил, у меня часы стоят. Я хотел поменять батарейки, но обнаружил, что все кончились. А купить их почему-то каждый раз забывал, — усмехнулся он.       — Стало быть… время навсегда остановилось… — заметил Кэншин.       Отвечать ему Такэда не спешил. Прикрываясь тем, что ищет стаканы, молчал. И только те со звоном опустились на стол, высказал своё мнение:       — Разве так не лучше?       Они оба прекрасно понимали, что каждый из них не договорил — умолчал такое красноречивое «для нас». Но винить друг друга за то не собирались. Потому что находились в одной лодке, ведомой течением, и без вёсел. Потому что знали — один выбрал ровно то же, что и другой. Потому что оба потерпели поражение и преклонили колени.       — Хотелось бы мне верить, что есть какой-то другой путь… — тихо произнёс Кэншин. Затем замолчал, дожидаясь, пока Шингэн наполнит стаканы, и, лишь с благодарностью приняв свой, продолжил: — Но им удалось убедить меня, что этот лучший.       — Да, они умеют убеждать, — согласился Шингэн.       Он бросил взгляд на свой стакан, зажмурился и опрокинул его содержимое в себя залпом. Совершенно неуместно, неразумно, некрасиво. Стоило сделать маленький глоток, позволить алкоголю растечься, прочувствовать его вкус всеми рецепторами — как Кэншин. Вероятнее всего, стоило… Но Шингэн решил идти к цели быстрее. Даже если это означало, что придётся опалить горло.       — Позволь узнать… — отставив стакан в сторону, облокотился на стол Кэншин. Голос его обрёл мягкость, какая есть только у робкого первого снега. — Какие слова убедили тебя?       И снова тот недоговорил. На этот раз Шингэн не был уверен, что именно подразумевалось. Убедили сдаться? Согласиться на их условия? Смириться с судьбой? Вариантов существовала, вероятно, тысяча, а если так — стоит ли задумываться? Тем более, если все они вели к одному.       — Лучше потерять несчастную единицу, чем позволить ей разрушить жизни многих.       Что тогда, что сейчас — слова возымели действие. Шингэн ощутил, как в его желудке шевелится склизкий комок и наполнил свой стакан. Но теперь осушил тот лишь наполовину.       Кэншин же, не сводя с него взгляда, сделал ещё один маленький глоток. И снова отставил стакан, затем чтобы придвинуться ближе. Тогда-то Шингэн увидел — он тоже понимает, что речь тогда шла не о тех, кто погибнет, а о тех, кто продолжит жить. Жить со знанием об организации, которая все управляющие структуры за ниточки дёргает, как кукловод марионеток. Подобная жизнь была хуже смерти — они это прочувствовали на собственных шкурах.       — Могу понять, почему эти слова тебя убедили, — наконец нарушил молчание Уэсуги. — Должно быть, перед ними ты услышал некоторые фамилии и оказался в замешательстве, — Шингэн понимал, что Кэншин сейчас говорит, основываясь на своём опыте. Но не вмешивался, поскольку пока всё было верно. — Осмелюсь также предположить, что у тебя появился новый взгляд на жизнь.       В этом он тоже не ошибся. Только теперь Такэда решил уточнить — проснулось профессиональное чутьё. Странно, как-то ещё не приглушил алкоголь…       — Что ты имеешь в виду под новым взглядом на жизнь?       — Ну… — не то смутился, не то удивился Кэншин. — Могу ошибаться, конечно. Только не начал ли ты думать, что живым окажешься много полезнее, чем мёртвым? Я сейчас не о страхе перед смертью, что, безусловно, живёт в каждом из нас. А об ответственности перед окружающими.       И снова всё оказалось верным. Но Шингэн познакомился с этой ответственностью куда раньше, потому не знал точно, что Кэншин подразумевал её под новым взглядом на жизнь. Конечно, они оба помогали людям и были настоящими профессионалами в своём деле. В их случаях, выбор, оберегающий от смерти, казался самим собой разумеющимся. Только… Всё это являлось не более, чем красивой иллюзией. Жизнь одного человека не может быть ценнее жизни другого — вот то озарение, которое снизошло на Шингэна недавно. Но он продолжил придерживаться пути избегания смерти. И с головой уходить в бесчестье, отыскивая оправдания своим действиям. Кэншину же ещё предстояло всё это пройти. И ответы ему следовало искать самому.       Потому Шингэн отозвался весьма неохотно:       — Хорошо бы, если так, как ты сказал, и живым я оказался полезнее, чем мёртвым. В последнее время у меня на этот счёт всё чаще возникают сомнения.       — Может, ты думаешь не о тех, потому и сомневаешься? — кольнул предположением Уэсуги. Впрочем ошибку свою тут же осознал и поспешил исправиться: — Прости. Я сейчас слишком зол на себя, а на других несправедливо отыгрываюсь, — и, словно бы в знак смирения, сделал совсем уж большой глоток, вероятно, раздирающий горло.       — Не стоит просить прощения за искренность — наоборот, я за это тебе благодарен.       Сейчас Шингэн нисколько не лукавил. Пожалуй даже, таким откровенным Кэншина он ещё не заставал, пусть и консультировал того на протяжении почти двух лет. Мог ли психотерапевт испытать в этом случае что-то, помимо сердечной благодарности? Наверное. Только Шингэн ощутил одну её. Отдающую болью, но не отягчённую ничем иным. Слова Кэншина подарили прекрасную тему для вечерних рассуждений в кресле — такую, которой можно подвести черту прожитой жизни. А будет ли это рубеж или конец… Что ж, не ему решать. Или всё же…       — Знаешь, ты вначале так и не договорил про Касугу. Да и раньше её имя срывалось с твоих губ, но будто бы неуверенно. Какие чувства ты к ней испытываешь?       Как же ещё определить, стоишь ли ты чего-то для тех, ради кого действительно хочется быть полезным, если не осмелиться задать вопрос по вечно избегаемой теме? Да, запрос Кэншина Такэда проработал полностью. Только это вовсе не означало, что работать стало не над чем.       — А ты и сейчас психотерапевт? — одарил слабой улыбкой Кэншин. Шингэн тоже позволил себе улыбнуться, но взглядом дал понять — ответа он ждёт. — Хороший вопрос… Я раньше не задумывался о чувствах к ней. Может, они слишком неопределённые, чтобы что-то пришло в голову. Касуга… почти на десять лет меня младше. Но она столько всего пережила, что я иногда об этом забываю. А в другой раз мне кажется, будто у неё была нормальная жизнь. Она… как лотос. Остаётся чистой и непорочной, в какую бы грязь не загнала её жизнь. Хотя может… Нет, о таком страшно думать. Но вдруг она именно такая, потому что выросла из грязи? Какой же сумбур… Говорил же, что мои чувства к ней слишком неопределённые.       На том Кэншин спрятался за стаканом. Глотком за глотком осушал его, не собираясь останавливаться, и Шингэн, предугадывая желание, обхватил бутылку. Право управлять разговором он сегодня не был намерен уступать — а наполнять стаканы, тем более. Даже если они оба напиться стремились… Впрочем вернее было бы — хотели. Не обязательно же поддаваться и действительно напиваться. Тем более…       — Но это мысли. Я же спрашивал о чувствах, — мягко уточнил свой запрос Шингэн.       Чем совсем запутал Кэншина. Рука со стаканом так и застыла в нескольких миллиметрах от губ. Взгляд же устремился в стол. А Шингэн ощутил почти забытое покалывание в затылке — знак того, что вот-вот откроется нечто сокровенное.       — Я… — подал голос Кэншин, так и держа руку на весу, взгляд же устремив в стол. — Не могу что-то чувствовать. Она не должна платить тому, в ком видит спасение.       «Ну приплыли, — про себе усмехнулся Такэда и дополнил свой стакан. Плеск алкоголя заставил Кэншина вспомнить о своём и таки осушить тот. — Неужели все влюблённые становятся детьми, когда дело касается их чувств? Что нельзя, что можно… Что плохо, что хорошо… А кто сказал, что это плохо и нельзя? Или что хорошо и можно? Впрочем я и сам не безгрешен, — осадил себя же Шингэн. — Никогда не смел задумываться о своих чувствах к клиентам… — вдруг он вспомнил о том, как ему звонил Юкимура. Почти снова услышал, с какой робостью тот рассказывает о поцелуе с Мотонари. И захотел хорошенько приложиться головой о стол — каким же дурнем надо было быть, чтобы не догадаться об ответной влюблённости? — Ну а что я чувствую, к примеру, прямо сейчас?»       Шингэн внимательнее всмотрелся в лицо Кэншина и решил отложить этот вопрос. Хотя бы потому, что Уэсуги красноречиво поглядывал на свой пустой стакан — должно быть, уже какое-то время — и до сих пор не разобрался с собой, чтобы выносить ещё и чужой, с его же слов, сумбур. Нет, следовало идти по порядку. Хотя опять же — кто это сказал?       — Здесь разрешено говорить вне «можно» и «нельзя», — напомнил Шингэн, наполняя стакан Кэншина. — Важно, что ты чувствуешь. Судить за это никто не будет.       — Точно! — мрачно усмехнулся Кэншин, на миг подумав совсем о другом. — Что я чувствую? — повторил для себя вопрос он. — Сегодня не выйдет узнать… Потому что моя первая мысль — я слишком много на неё взваливаю. Вторая — мне хочется, чтобы она была в безопасности.       — Ну а третья? — спросил Шингэн.       На какое-то время воцарилось молчание. Какое точно, сказать не получалось — часы же давно стояли. Но сколько бы времени ни прошло, молчание окупилось с лихвой ответом.       — Я так долго избегал что-либо чувствовать, что уже и не знаю, от чего бежал. Уверен лишь — мне не безразлична судьба Касуги. Меня волнует, как бы с ней не приключилась беда, и нет другого человека, который заставлял бы всё моё тело потом покрываться, когда не отвечал на звонки. Но может, я так отрабатываю смерть Тацу? Хотя прошло же… тринадцать лет. Наверное, мне должно было с лихвой хватить времени, чтобы прожить то событие. Да и не настолько уж они похожи. Тем более, судьбами…       — Погоди, кто такая Тацу? — немало удивился Шингэн.       — А? Я разве не рассказывал? Тацу, девушка, которая покончила с собой во время переговоров, которые вёл я. Подозреваю, она проходила через то же, что и Касуга. Прямых доказательств тому, у меня, конечно, нет. Просто предполагаю, что эта девушка застрелила мешающего организации человека. Меня же она зачем-то попросила назвать имена прибывших полицейских. Может, хотела услышать имя наставника… Он мог тогда…       «Да уж… Работы здесь непочатый край, — понял Шингэн. Кэншин продолжал озвучивать свои подозрения, а он, к своему стыду, оказался не способен сосредоточиться на словах. Но и тех, что ему удалось ухватить, было достаточно, чтобы заключить: — Кажется, ещё минимум на год».       Впрочем тем самым Шингэн и подвёл черту затем, чтобы, не теряя времени, переступить через неё в новый рубеж.