Турмалиновые скалы

      Юкхей с целым ворохом коры и мха на руках вернулся на место и поначалу даже не понял, а там ли он, где должен быть, потому что единственного ориентира тут не оказалось. Его нового знакомого. Парень пару раз покрутился вокруг своей оси, оглядываясь по сторонам в попытке найти в полумраке знакомый силуэт, но деревья, деревья и другие деревья не были на него похожи даже отчасти — слишком уж все вокруг огромное и недвижимое. Всё собранное валится на землю, рассыпается и летит по сторонам, а Юкхей даже самому себе объяснить не может, почему внезапно испытывает что-то родственное панике. Конечно, у него же увели плащ! И сделал это именно тот человек, который выглядел как без пяти минут мертвый обделённый счастьем и простой человеческой добротой сельский подросток. Дело было точно не в плаще. — Минхён! — позвал он полукриком и тут же замолчал, прислушался, но ответа не дождался, — эй! И снова тишина. Он обходил деревья одно за другим, каждый раз считая шаги, затраченные на полный круг: сто сорок два, девяносто шесть, сто тринадцать, сто тридцать. Это немало помогало отвлечься от тревожных мыслей, которые то и дело посещали. Поодаль показалась, наконец, маленькая тень, и парень облегчённо выдохнул, направившись к ней. Минхён стоял неподвижно, неловко и как-то глупенько завернувшись в плащ по самые уши, и смотрел вперёд. А там, в одном из стволов, чернотой зияла большая дыра в полтора человеческих роста в высоту и ширину. Именно благодаря ей ветер так странно загробно гудел, цепляясь за шероховатые края импровизированного хода. Это могло стать хорошим убежищем на ночь, но также и уже быть хорошим убежищем для кого-то другого, по чьей вине птицы не пели, а другие животные, избалованные отсутствием людей, не сновали. Ничто не происходит без причины, а ответов на некоторые вопросы лучше не знать, особенно если они скрыты в кромешной тьме, которой даже руку протягивать не хочется. — Вот теперь точно оставайся здесь, — повторяет Юкхей твёрдо, как только может, наученный горьким опытом, но на деле только щенячьими глазами смотрит и настороженно спиной отходит, продолжая наблюдать, но уже не за дырой, а за своим спутником, чтобы он точно не рисковал глупить. А тот, в свою очередь, как назло, бросает короткий пустой взгляд назад, через плечо, и делает шаг в эту дырень, тут же скрываясь из виду. Минхён даже не знает, что просто-напросто в темноте видит лучше любого человека, поэтому Юкхея невольно принимает за труса, пока сам бесстрашно ступает внутрь. А там ничего — только наистраннейшее пространство внутри полого ствола, сплошь поросшее мхом и паутиной, напоминающее чем-то небольшой круглый зал, потолок которого уходил так высоко, что видно его и вовсе не было, а сверху эхом доносился скрип ветвей, качающихся на ветру. Где-то росли юбочки рыжих грибов, под которыми прятались маленькие коричневые ящерки, тут же разбежавшиеся при виде незванного гостя, а под ногами сновали муравьи, растаскивающие по земле подгнившие щепки. Юкхей едва успевает среагировать и пускается вдогонку, мешкает у входа, секундно переминаясь с ноги на ногу, но и внутрь залетает стремительно, теперь оказываясь полностью дезориентированным в кромешной тьме, вытягивая руки в попытке найти хоть что-то, напоминающее человека. И незамедлительно находит хлёсткий удар в лицо ладонью. Подобрался слишком резко и быстро, может, источал опасность и попросту напугал. Заслужил по всем фронтам, получается. — Это ты? — парень хватается за лицо и спрашивает между нечленораздельными болезненными мычаниями и шипением, но в ответ не получает ничего, и мысленно радуется, что хотя бы не очередная оплеуха. Новый знакомый оказывается куда сильнее, чем ожидалось от полностью истощенного и побитого жизнью юноши, и это даже немало настораживает, — подай хоть звук, — просит он, уже прижимая обе ладони к своей груди и замирая на месте от греха подальше, чтобы снова не оказаться слишком близко. Из самой глубины доносится тихое покашливание. Убедившись в чужой безопасности, парень вылетает на тусклый свет улицы ещё быстрее, чем забежал в дыру, и первым делом чуть не валится на землю, преклоняет голову, тяжело дыша, и выразительно двигает челюстью, просто чтобы убедиться, что та ещё на месте. Отрадное чувство. И ночлег они нашли. От этой мысли уже не больно, но сердце всё ещё заходится — слишком много потрясений произошло меньше, чем за минуту. Он выпрямляется и шатко направляется в сторону, где бросил всё собранное совершенно зазря, ведь спешить на выручку было попросту некому. Забавный мальчишка оказался на деле куда менее беспомощным, чем о нём подумалось вначале, а мог быть и вовсе опасным, раз с одной пощечины умудрился выбить весь воздух из легких крепкого и рослого молодого человека. Он подбирает всё до последнего кусочка и, прижимая к себе, несёт к тому самому дереву, но теперь заходить не спешит — стоит и смотрит в черноту, точно пытается разглядеть там что-то, но намного глубже просто не желает получить снова. — Ты там? — тихо вопрошает он, как кажется, в никуда, а в ответ короткий знакомый шорох плаща. Заходит Юкхей всё ещё несмело — что-то в подсознании иррационально напугано вероятностью встретить что-то более страшное, чем бойкий юноша. Наощупь он кладет труху примерно в середине обширного пространства и долго шарит по своему поясу, наконец, находя искомое. У земли послышался стук и заплясали искры, а в глубине новый шорох. Парень на него не отвлекается и продолжает старательно добывать огонь, то и дело чертыхаясь из-за неудачных попыток, коих было не счесть. И тут полыхнул первый сухой мох, а Юкхей трепетно обнял его ладонями и подул, обдав собственноё лицо янтарным светом. Огонь неспешно расходился, кора затрещала, а парень охранял его, пока тот достаточно не окреп, чтобы жить самостоятельно. А затем поднял голову. Там, в самом конце полого ствола, Минхён подпирал собою гнилую стену и не сводил восхищенного взгляда с пламени. Он видел его не раз в кострах проезжих путников, но украдкой и настолько издалека, что тот казался лишь оранжевой точкой на фоне ночи, но сейчас, в порочной близости, он был живым существом, танцующим на сотне ног и машущим сотней рук, а музыкой ему служил сбивчевый треск, и отказаться от созерцания этого было непростительным грехом. Звёзды, сотворённые небом, казались такими тусклыми на фоне бушующей жизни, сотворённой человеческой рукой. — Ты чего? — первым бесцеремонно подал обеспокоенный голос Юкхей, — подойди и присядь. Юноша поднял на него взгляд, но увидел лишь разноцветное пятно и попытался сморгнуть его, а то лишь потускнело, но не ушло. Сидящий у костра прокатился беззлобным смехом, оперевшись на руки за своей спиной. — Впервые видишь огонь? — мягко сострил он, дожидаясь ответной реакции, но Минхён как всегда молчал, лишь потер глаза обеими ладонями и остался стоять бесконечно хмурый, будто нового противника себе нашёл и сейчас запугать старается. Но пламя не испугалось, а Юкхей страшно удивился, потому как правым оказался. Он метнулся к своему поясу, снял с того кожаную флягу и увесистый мешок, который развернул прямо на сухой земле. В нём было приличное количество черствых сухарей, неприглядно выглядящие вяленые мясо и рыба, а также подсыхающий кусок ветчины, так удачно добытый во время пребывания в последней деревушке. — Присоединишься к трапезе? — спрашивает он вкрадчиво и сразу отрезает от ветчины кусок для себя и такой же для своего спутника. Минхён мало радуется перспективе снова быть накормленым мерзкой людской едой, но отказывать своему истощённому организму никак не собирается, поэтому неспешно подходит к парню так, будто и вовсе забыл об их разительных отличиях и своём к ним отношении. Бесшумно присаживается поодаль — больше не греметь цепями при каждом движении казалось благодатью. Однако еды не берёт, а только собирается с мыслями, бегая взглядом от одного неприглядного явства к другому. — Завтра постараемся поймать кого-нибудь и поедим чего посвежее, — убеждает Юкхей, но не выглядит даже капельки уверенным в собственных словах, когда хватается за еду и жуёт её лениво и без интереса, то и дело поглядывая за чужими действиями. И юноша тяжело вздыхает, протягивая руку к жухлому куску чего-то хоть отдалённо знакомого ещё с тех происшествий в телеге. Это мясо было менее солёным и определённо имело "мясной" вкус, но привычки так легко не изменишь, и есть приходилось через все стадии принятия, потому что надо. Желудок то и дело сводило спазмами в протест такому грубому обращению, и скудная еда просилась наружу, но Минхён упорно давил в себе это чувство, а потом обнаружил прямо перед своим лицом открытую флягу, которую на вытянутой руке удерживал человек, на что первым же порывом отпрянул. Смотрел недовольно пару долгих мгновений, хмурился и сопел, но Юкхей оставался непреклонен и глядел крайне настойчиво. Юноша принял этот жест лишь потому, что сам отчаянно нуждался в воде, а не из-за того, что его практически заставии, конечно. Они так и старались не касаться друг друга, передавая вещь из рук в руки, и Минхёну заметно полегчало. Но насыщение так легко не пришло, и он несмело взялся за сухой пористый кусок хлеба, оказавшийся почти пресным и приятным именно из-за этого. Половина еды в родном лесу была именно такой, и это показалось самым меньшим злом. Удалось съесть целых два небольших куска перед тем, как веки заметно потяжелели. Он потянулся за третьим. — Чем ты питался всё время до этого? — не без интереса спросил Юкхей, заглядывая в опущенное лицо своего молчаливого собеседника, который продолжал упорно игнорировать. Он казался спокойным, хоть и заглянуть в его глаза никак не получалось. Сидел с опущенными плечами, накинутыми плащом, и лениво жевал, не убирая сухарь ото рта. Рукав снова пополз вниз и человек не удержался от беглого взгляда по предплечью, но старался быть тактичным и не затрагивать неудобных тем, — ты помнишь, как выглядит твой дом? И он смотрит так долго и пытливо, что теряет счёт времени. Рука Минхёна медленно опускается на землю вместе с куском еды, но сам он остаётся неподвижным — даже жевать перестаёт и будто вовсе не дышит, продолжая сидеть безмолвной статуей. Юкхей напрягается и склоняется ещё ниже, силясь заглянуть в его лицо, оставаясь на приемлемом расстоянии: кожа, кое-где измазанная засохшей кровью, наконец приобрела хоть немного живой оттенок, глаза блестят под прикрытыми веками, и спутанные чёрные волосы неопрятно свисают до плеч. Он протягивает свою ладонь опасно близко и, ощутив на пальцах тёплое дыхание, тут же успокаивается. Юноша заснул, даже не сомкнув глаз до конца, и внутри что-то пренеприятно потянуло жалостью к нему. Может, тот и вовсе не хотел засыпать, чтобы не терять бдительности перед кем-то едва знакомым, но, если так, то в чём причина? Юкхей привык завоёвывать доверие даже самых неприступных людей с детства — спасибо добрым глазам и природной учтивости, унаследованным от матери. А это... Даже немного кололо обидой. Он тяжело вздохнул и осторожно потянулся пальцами к чужому посиневшему запястью, но вовремя осёкся. С чего бы трогать человека, который и в бодрствовании своём не желает быть тронутым? И парень лишь осторожно вытаскивает из бессильно разжатой кисти кусок хлеба, чтобы положить его обратно в мешок и убрать себе за спину — подальше от жара огня. Спать тянуло жутко после столь насыщенного дня, но так трудно было отвести взгляд и успокоить мысли. Хотелось тихонечко окликнуть, предложить устроиться удобнее, но тревожить на вид спокойный сон казалось кощунством. Была идея попытаться осторожно подойти и помочь лечь, не разбудив, но откуда-то была уверенность, что это вызовет реакцию, которая Юкхею и его лицу явно не понравится. С тяжестью на сердце он принимает решение оставить всё как есть, и доверчиво отворачивается, укладываясь на твёрдую землю. Чем быстрее они проснутся, тем быстрее выдастся возможность попытаться узнать что-нибудь о новом знакомом, а тревожные мысли никак не помогут ни выбраться из леса, ни найти, наконец, чёртову беглую кобылу. Он никогда не ладил с лошадьми. В голове мелькают картины леса, многочисленные деревни, которые удалось посетить, каменные стены и несметное количество дорог, расходящихся от его родного дома по всему королевству. Разноцветные ткани в лавках торгашей, яблоки в корзине юной городской девушки, золотые нити, вшитые в одеяния матери, конюшни и кладбища. А ещё сияющая яростью чернота глаз. Такая же страшная, как и много лет назад, но на сей раз принадлежащая другому человеку. Сзади что-то с грохотом рухнуло и послышался болезненный хриплый стон, заглушивший шипение тлеющих углей. Юкхей подорвался со своего места, чтобы в беспокойстве обернуться и увидеть, как Минхён лежал с закрытыми глазами и абсолютно точно продолжал спать даже после своего падения. Теперь стало совершенно очевидно, что тот, помимо явного истощения, был ещё и ранен где-то под рубахой, возможно, как раз на том боку, на котором и оказался. Спать хотелось всё меньше.