Мрак

Свернувшись комочком, она спала, укрытая его плащом. Один стоял подле, прощаясь и не находя в себе сил уйти. После того, что произошло в домике, когда его обман был раскрыт, пришлось воспользоваться своей божественной силой и усыпить разнервничавшуюся не на шутку девчонку. Она требовала ответа таким испуганным голосом, что смелости признаться не нашлось ни капли. Один струсил. Как не трусил ни разу за всю свою бесконечно долгую жизнь. Теперь он знал, что волнение, поселившееся в его груди, — это из-за нее. Из-за простой смертной, чья жизнь промелькнет и исчезнет, слишком короткая для того, чей удел — бессмертие. Из-за той, кто даже не пытался снискать его внимание. Бесстрашной и отважной девы, чье сердце истекало болью. Она продолжала любить своего жениха, смешав в единое целое чувство вины и жажду мести. Все ее мечты упирались в желание убить того, кто повинен в смерти возлюбленного. Вся ее жизнь была положена на алтарь этой миссии. В ее памяти все подробности того страшного дня так и не потускнели. Она не могла забыть и не могла простить себя. Клеймо смерти выжгло чувства и желания, оставив после себя лишь выбеленную пеплом пустыню. Девчонка буквально жила во имя смерти. И ей совершенно не нужен был секс с кем-то, кто только притворялся. Можно было заставить девчонку позабыть обо всем. Горькая усмешка повисла на губах Всеотца — он мог сделать это за секунду. Но не хотел. Совершенно не хотел исчезнуть из ее памяти, из ее сердца, из ее мыслей. За окном истончалась ночь — высветляла горизонт, пожирала звезды. Оказывается, если смотреть на неизбежно приближающийся день и думать о тех словах, которые придется сказать, можно почувствовать, как жизнь пугливым холодком бежит по венам. Как сжимаются челюсти от понимания совершенной ошибки. Как печет в груди от беспомощности. Владыка девяти миров не мог получить желаемое. Не мог заставить простую смертную любить себя. Не мог выскрести из собственного сердца так не кстати расцветшую любовь. Но он все еще мог исправить ошибку. Если подумать, только он и мог вернуть Миргард на истинный путь. Девчонка сладко потянулась, выпростав руки из-под пледа и сбив его до пояса. Она казалась такой юной и невинной, когда слабо улыбалась во сне. Хотелось смотреть на нее всю оставшуюся вечность. Просто смотреть. Просто… Первые птицы расчирикались, нарушая покой лесных обитателей. Один посматривал в небо, пролетая над верхушками деревьев. Он точно знал, где прячется Локи. Теперь, когда доказательство его обмана были неопровержимы, было проще настроить Гунгнир на поиск своего создателя. Верное копье несло Одина вперед, минуя Дворец в Конохе, пустынные земли Страны Песка, высокие горные вершины. Локи прятался. Он чувствовал, что его власти приходит конец, и всеми силами пытался удержать ее. Проносясь над крышами домов, минуя реки и озера, Один чувствовал легкую радость от наступающего конца света. Ведь благодаря ему этот хитрец не сможет сбежать, он обречен прятаться на Миргарде, потому что радужный мост больше никогда не перенесет его в другую вселенную. А значит Один непременно его найдет. Найдет и вернет домой. Неподалеку от стоящей на краю леса деревушке Гунгнир мягко завибрировал. Всякий раз Один изумлялся этому — словно копье искренне радовалось встрече со своим творцом. Копье не сможет причинить вред Локи. Но оно всегда помогало его найти. — Выходи. Ему даже голос повышать не пришлось — тот, кто прятался в пыльном чулане между щетками и половыми тряпками, почувствовал его прибытие и трусливо замер. — Выходи, пока не уничтожил тебя. Бессмертные боги не пользуются словом «убить». Потому что они бессмертные. Зачем бояться того, что никогда не случится? Но с уничтожением все совсем наоборот. Верховный бог обладает силой прекращать существование любого. И смертного, и бессмертного. И все, что удерживало Всеотца от тотального уничтожения, это цена, которую приходится платить за каждую отобранную жизнь. За свою неприлично долгое бытие Один уничтожил всего одного бессмертного. И поплатился за это собственным телом. Пригвожденный к древу Иггдрасиль железным прутом, стоял неделю на палящем солнце, пока не испустил дух. А потом еще более мучительно воскрес. Вспоминая свой первый и единственный опыт, Один хотел бы никогда больше не переживать подобного. Хотел бы обойтись ссылкой или тюрьмой, но если Локи начнет упрямиться, пожалуй, выбора просто не будет. — Дорогой брат! Не ожидал тебя увидеть здесь. Какими судьбами? — хитрый голос тянулся из-за двери елейным смирением и притворной радостью, едва ли пряча своего хозяина. — Подойди ко мне. Бывали моменты, когда Одину приходилось изображать гнев или ненависть. В такие моменты, он предельно хмурил брови, говорил громким голосом, почти басом, и все время стучал ногой. Но сейчас, в минуты чистейшей ярости, он казался спокойным и почти равнодушным. Обманчиво спокойным. — Я бы хотел остаться тут. У меня от здешнего солнца кожа сгорает быстро… — Локи юлил, придумывая нелепые отговорки. Пытался вывести на эмоции, но. — Ко мне. Гунгнир мгновенно метнулся к домику, только щепки разлетелись в разные стороны, когда на его пути встала дверь. Его острие уткнулось Локи меж лопаток, заставляя двигаться вперед. Стоило тому выйти на свет, как Один увидел, что его названный брат сильно осунулся и побледнел. Выглядел болезненно и жалко. Его расчет был очевиден. — Что ты делаешь? Зачем так со мной? Как будто я преступник какой! Брат! Нельзя же так жестоко! Ну что ты?.. — подпрыгивая от уколов копья, Локи пытался говорить быстро и много. — Не более, чем ты. Перед глазами непрошенно цепочка воспоминаний. И все о девчонке. Вот она словно нищий бредет по дороге. А вот сражается с бандой отпетых головорезов. В ее груди зияет смертельная рана, но это не мешает ей подшучивать над стариком. Вот она же в бликах костра и в его объятиях… Он помнил в мельчайших подробностях вкус ее поцелуев, помнил, как она дышит, шумно сопит прямо на ухо, заставляя кожу покрываться мурашками. Помнил, как слабеет тело, когда ее тонкие пальцы пробегают вниз по спине, задерживаются на пояснице, чтобы мгновенье спустя вспорхнуть к плечам и уцепиться за них. Помнил, как срываются с ее губ стоны, когда он двигается внутри. Как она сжимается, захваченная силой оргазма. Как опускает голову ему на плечо, уставшая, но счастливая. И все это навсегда в прошлом. Невозможное и неправильное. Безответное. Переполненный гневом и обидой, Один на несколько секунд закрыл глаза, пытаясь собраться. Такого дикого желание уничтожить он не испытывал даже когда Локи подстроил убийство Бальдра, его любимого сына. Для приговора хватило бы одного слова. Быстрого и короткого. При всей своей изворотливости Локи не смог бы отвратить наказание. Уничтожение нашло бы его в глубочайшей пещере, на высочайшей горе, в любом из девяти миров. Но по какой-то причине Один молчал. Стоял в двух шагах от виновника своих бед и никак не мог собраться с духом, чтобы произнести проклятье. Он смотрел в темные глаза, прячущиеся за прищуренными веками, смотрел на изогнутый страхом рот, на растрепанные волосы и не мог представить, что через несколько секунд Локи исчезнет. Уйдет в небытие тот, кого Один считал родным братом. Главный источник проблем во всех девяти мирах. — Что ты сделал с Мидгардом? — гнев испарился, стоило осознать, что даже сейчас, после всех пакостей, на само деле ему хочется спасти, а не уничтожить. Усталость последних дней навалилась, превращая тело в неповоротливый камень, — Один протянул руку вперед и заставил Локи приползти на коленях. — Говори, как есть, если хочешь жить. — Я ничего не делал! Это не я! Это все Хеймдаль! Это он нашел древний текст, в котором было заклинание искривления пространства и времени! Я всего лишь подслушал! Разве теперь я виноват? Локи хватался за края одежды Одина, пресмыкаясь и показушно негодуя. Он ползал в грязи, кланялся, почти утопая в земле, тянулся целовать обувь и безостановочно причитал о том, как его подставили. — Заклинание Мьйелля? — выуженная из дальних уголков памяти, запретная техника создания параллельных миров, названная в честь своего создателя — безумного бога из Ванахейма, многое объясняла. Пока Мьйелля не заперли в глубочайшем подземелье, отрезав ему язык и лишив слуха, Вселенная едва не погибла от бесконечно плодящихся миров. В тот раз Одину пришлось собрать армии всех союзников, чтобы одержать победу. Чтобы сохранить равновесие, он лично уничтожил все бумаги и книги, в которых даже намеком упоминалось заклинание. В тот раз ему пришлось уничтожить любимого сына Мьйелля, потому что именно его внутренняя сила давала жизнь заклинанию, множа миры и сущности. В тот раз Один умер и воскрес, узнав, какую цену платит бессмертный бог за уничтожение себе подобного. Тысячелетия прошли с тех пор. Теперь, глядя сверху вниз на брата, думалось о том, как легко забываются страшные уроки истории. Ведь тогда Локи стоял рядом, отбиваясь от бесконечных армий, придумывая план, как выкрасть заклинание, заманивая сына Мьйелля в ловушку. В те дни их жизнь — их бессмертная жизнь — висела на волоске. Неужели он так легко все забыл? — Куда ты спрятал средоточие силы? Кого из богов ты приговорил к уничтожению? Гнев выжег все внутри, оставив после себя лишь усталость. Такую, которая одолевала Владыку девяти миров в Асгарде. Понимание еще не сформировалось в мысли и слова, но предчувствие уже тянуло душу тоской. Как только средоточие силы будет уничтожено, все параллельные миры развеются, не оставив после себя и следа. Все прожитые жизни отмотаются к исходной точке. Все встречи, люди и слова исчезнут. Словно ничего и не было. — Это человек — не бог! Его тело в замке, позволь я покажу тебе! Пока летели к замку, едва уместившись на древке Гунгнира, молчали. Один смотрел на проносящиеся под ногами леса, реки, поляны и небольшие селения. Отмечал про себя общее запустение и разруху. Пытался не думать, как все будет выглядеть после разрушения чар. Локи суетливо пересказывал свой безумный план побега от надвигающегося конца мира, тараторил без умолку, перечисляя причины, по которым решил нарушить баланс Вселенной, думал, что вымаливает себе прощение. Но Один не слушал. В груди Всеотца болело. Словно его сердце насадили на вертел и проворачивали над огнем. Подвал, в котором прятали человека, питающего заклинание Мьйелля, никого не было. За ржавыми решетками толпились голодные узники. В коридорах дергано горели тусклые лампы. — Сюда! Он здесь! За толстой дверью скрывалось еще одно помещение, у входя в которое дежурила целая свора собак. Локи бросил пытливый взгляд на брата, выдавая свое подлое намерение, но делать ничего не стал. Присмиревшие собаки вернулись к своим лежанкам. Комната внутри казалась обычной. Небольшая кровать, стол и два стула. Раскрытая книга в оранжевой обложке валялась у изголовья. Тот, кто лежал на этой кровати, мало походил на человека: опутанный капельницами, замотанный бинтами, он напоминал скорее мертвеца. Один с удивлением отметил, что это иссохшее тело продолжает жить. Продолжает бороться. Словно у простого смертного неисчерпаемые запасы энергии, которую высасывает заклинание. — Брат, подожди! Может, не будем рубить сгоряча? Давай поговорим немного? В конце концов, нас все равно ждет Рагнарек. Неужели нельзя на прощанье хоть немного пожить в свое удовольствие? Неужели ты не можешь отдать мне один-единственный этот мир? Тебе ведь останется еще восемь! Оказавшись в замке, Локи заметно осмелел. Решил поторговаться, обретя надежду сохранить все, как есть. Один горько усмехнулся, вспомнив залитое слезами лицо девчонки. Вспомнив ее рассказ о том, как Локи убил ее жениха. — Нет. Тонкая молния зазмеилась на кончиках пальцев. Один направил ее к сердцу лежавшего человека, но к собственному удивлению обнаружил, что смертоносная стихия не убила его человеческую оболочку, а словно напитала силой. Его глаза открылись. Мутные серые глаза, один из которых бел перечеркнут надвое тонкой полоской шрама. Его губы беззвучно задвигались, словно он пытался сказать что-то. Оторопевший от неожиданного воскрешения Локи метнулся в угол комнаты, прячась за спину Одина. Пришлось нагнуться, чтобы разобрать едва слышные слоги. И резко отпрянуть, когда удалось понять, что с потрескавшихся губ срывается имя. Женское имя. — Са… ку… ра…