Таракан из вилки

А вот суетливый звон таракана из вилки на цепочке на похмельную голову ощущается ужасно. — Не, я с тебя хуею! — как и голос Джисона, звучащий так громко, будто борется в соревновании по уровню шума с перфоратором. Выигрывает, кстати. Феликс всегда считал поистине несправедливым то, как легко для Джисона проходят последствия пьянок: сколько бы ни выпил, следующим днём привычно бодрый, шумно-пиздливый и доёбчивый. Вчера вот вылакал полбара и пизданулся пьяным в тряпки по пути к такси, а сегодня выглядит так, будто хлебал водичку и чинно уехал домой ещё до полуночи. Феликс же выглядит и чувствует себя так, будто весь Джисонов алкоголь прошлым вечером достался ему, а сверху ещё пару раз досталось по буйной голове чем-то невозможно тяжёлым. В целом, недалеко от правды: осознание произошедшего в клубном туалете блядства довольно грузное. — Не ори, Христом Богом прошу, — Феликс нахмурился, прикладывая к пульсирующим вискам пальцы. — Если бы я мог не орать, я бы не орал, — Джисон с не гаснущей ни на миг ухмылкой выпучил глаза, потряхивая головой, и таракан на его шее весело звякнул. — Ты выебал икону! — Главное, чтобы не упекли за оскорбление чувств верующих, — не слишком весело хихикнул Феликс и приложился к кружке с заботливо залитым Джисоновыми руками растворимым кофе. Руки там не особенно ровные, так что залиты в процессе оказались ещё стол и колени Феликса (благо, пока последний откисал в душе, чайник успел подостыть), но всё равно приятно — не залитые колени, а забота. Джисон не то чтобы слишком внимательный, но иногда эта палка стреляет, и каждый раз даже будто бы щемит сердце. — И вообще, это был твой план, так что пойдёшь как соучастник, — докинул Феликс, стукнув кружкой о стол. — Ну, охуеть теперь! — Джисон хохотнул и подтянул колено к груди, упираясь босой пяткой в сидушку общажного потрёпанного табурета. — Не в моём рту этой ночью был хуй, знаете ли! — И я тебе очень сочувствую, — Феликс скукурузил нарочито сопереживающее лицо, а после попытался прозвучать где-то между предостережением и угрозой, но вышло, кажется, где-то вообще не между — похмельно-хрипло и заёбанно. — Но если ты и теперь продолжишь мять сиськи перед Минхо своим, я тебя ёбну, клянусь. Я уже жду его хуй в твоём рту больше, чем ты. — Минхо ёбни, чтобы он поменьше выёбывался, и все мы дождёмся, — Джисон закатил глаза и сложил руки на груди. Помолчал мгновение и склонил голову: — А вообще, похуй щас на Минхо, я жду благодарности и овации! Никаких бы хуёв у тебя во рту не было, если бы не я. — Ебать, спасибо, нахуй, — Феликс вяло отвесил шутливый поклон и отпил из чашки. Джисон сострил снисходительную гримасу: — Вот и делай после этого добро людям, — поелозил на табурете и сощурился: — Так и чё, вы теперь того-этого? Феликс, говоря начистоту, понятия не имел, того они с Хёнджином или этого, но ночью на один чат в Телеге у него стало больше. И на одну жизненную стабильность меньше: отсутствие тяги к кому бы то ни было объёмнее, чем 2D, стремительно дало по педалям с горящей задницей, как ебучая корова из фильма Тарковского. А Феликс, кстати, вообще не мастер интерпретаций авторского кино, потому хуй там разбери, что эта корова символизировала. В его жизни, возможно, — начало глобального пиздеца с кодовым названием «Безответная влюблённость», которое в приличном обществе принято читать как «Самые искренние пиздострадания». Конечно, после случайного секса в клубном туалете говорить о влюблённости — верх долбоебизма. Но вот после совместных хихиканий над угашенным Джисоном, вальяжных объятий у барной стойки и «Напиши, когда доставишь это тело» возле такси — уже не такой уж верх, на самом деле. Там если не низ, то хотя бы середина. Середина долбоебизма. Неплохой, в сущности, уровень — то самое «приемлемо» от профессора Вона по поводу лабораторки. — Хз, он пока не писал, — Феликс пожал плечами и глотнул кофе. — Ну, так сам ему напиши, — Джисон негодующе звякнул тараканом на цепочке и потянулся через стол к одинокому чуть сморщившемуся яблоку. На мгновение завис после Феликсова «Оно немытое», прикидывая, вероятно, насколько сильно хочется идти на кухню к раковине. Хотелось, видимо, не особенно — вернулся на исходную чуть более недовольным. — Я написал, когда мы приехали, — Феликс зыркнул в чашку, чёрт знает что пытаясь в мутной жиже разглядеть. — Он пока не прочитал. — Отсыпается, небось, — Джисон поджал губы, а после то ли восхищённо, то ли удивлённо звякнул тараканом: — Еба, он, кстати, водку заливает! Я аж охуел. Феликс свой ахуй вчера прожил и повторять на бис не стал — слишком трудоёмко, особенно для его тяжёлой похмельной головы. Кивнул и решил сменить вектор разговора, чтобы свой очень взрослый талант изводиться со знанием дела не провоцировать: — Давай пожрать закажем? Вопросы о еде, адресованные Джисону, всегда риторические: ответ там положительный, даже если в момент вопроса Джисон уже ест, так что спустя полчаса в комнате материализовалась шаверма и гора картошки фри. Спустя ещё час Джисон из комнаты дематериализовался: поехал подзаряженный допивать всё то, что не успел, вероятно, выпить вчера. Феликс успел вчера выпить даже то, чего не стоило, кажется, так что от продолжения банкета тактично отказался. Пришлось, правда, послушать недовольный звон таракана из вилки, но к этому давно не привыкать.   Едва за Джисоном закрылась дверь, взрослый талант Феликса изводиться со знанием дела выхуйнул её с ноги: время близилось к семи вечера, а Хёнджин всё не читал сообщение. А он ещё и, как оказалось, из тех блядских тайных агентов, которые «были в сети недавно», так что поди разбери, не читал он, потому что не заходил и не видел, или не читал, потому что предпочитал игнорировать. Феликс не хотел думать о втором, но думал. Думал, что шанс быть посланным нахуй всё ещё есть и дорога туда всё ещё отлично знакома, но теперь втрое сильнее не хочется по ней идти. Если не показать ребёнку игрушку, ему будет кристально похуй на эту игрушку, но если дать поиграть, а потом отнять, капризный крик перебудит весь дом. Феликсу очень хотелось капризно покричать. Не от того, что Хёнджин не отвечает вотпрямщас, а от мыслей о том, что он может не ответить в принципе. А он ведь может: они ничего друг другу не пообещали, а пьяный секс в туалете клуба никого ни к чему не обязывает. Да и Феликс о Хёнджине ни черта, в сущности, не знает. Мог ли он вчера вести себя так, как вёл, и говорить то, что говорил, только чтобы потрахаться? Бесспорно. Вероятность небольшая, но точно не нулевая — у таких внешне идеальных ведь должно быть паршивое нутро? С другой стороны, такой мув выглядит совершенно глупо — выебать кого-то из общей компании и слиться, чтобы потом неловко было всем. Каким бы ни было нутро, вряд ли Хёнджин настолько дурачок. Хотя далеко не все, справедливости ради, относятся к сексу так, как Феликс, и ждут после него продолжения, так что аргумент совершенно ебанутый. Но Феликс тоже ебанутый, так что аргумент ему под стать. А ситуация под стать всем планам Джисона: с ебаными последствиями, которые Феликсу приходится расхлёбывать. Он каждый раз зарекается во всю эту хуйню не вписываться во имя собственного ментального спокойствия, но каждый раз шлёт свой зарок нахуй. Возможно, там, всё-таки, не середина долбоебизма, а верх. Или тараканам из вилки типа него судьбой предписано звенеть Джисону в тональность. Экран телефона мигнул уведомлением от маркетплейса с предновогодними скидками. Феликс недовольно моргнул мысли о том, что ещё не купил ни одного подарка. Зато себе подарок сделал отличный — предновогодние бессмысленные загоны. Хорошие, качественные — сам выбирал. В попытке от них отвлечься залез под кровать, покатался в пыли пару долгих минут и выволок старательно перемотанную скотчем коробку. Они с Джисоном в прошлом году пьяные обнесли отдел «Фикс Прайса» с новогодними украшениями, потому что «а хули у нас в комнате не Мэри Кристмас?», и обвешали накануне праздника потрёпанные общажные шкафы и полки всем, чем можно было обвесить: снежинками, звёздочками, снеговиками, шариками. Добро это провисело потом чуть ли не до восьмого марта — полный Мэри Кристмас. Один из шариков, что болтался над столом, отъёбывало каждую неделю, начиная с февраля, но, вместо того чтобы убрать бутафорию, ещё месяц лепили его исправно на место. Ровно до тех пор, пока он не пизданулся Джисону в доширак — знак свыше только тогда оказался услышан.   В этом году кодовый вопрос «а хули у нас в комнате не Мэри Кристмас?» ещё не звучал, но Феликс решил не дожидаться: ему сейчас самое то занять чем-нибудь руки и голову. И попробовать создать новогоднее настроение, чтобы изводиться не серо и буднично, а в антураже. Хёнджин, думается, стоит того, чтобы изводиться по нему особенно. Феликс вооружился ножницами, обматерил Джисона, пока открывал коробку («Нахуя было так заматывать, блять? Думаешь, игрушечные зайцы и снеговики сбежать попытаются?»), высыпал фикспрайсовское добро на кровать и принялся с чувством хуярить праздничный вайб. В процессе отхуярил себя головой о полку и ногой о шкаф, но миссию выполнил. Обшарпанная комната в этих украшениях выглядела, начистоту, жутко комично: блестящие шарики на ручках дверок шкафов с облупившейся краской, серебристая мишура со звёздочками на видавшем всякое холодильнике, жёлтая гирлянда поверх шторы с дыркой, две химозные мандариновые свечки на подоконнике. Но Феликсу нравилось: их с Джисоном жизненный вайб — эффект «вау» в рамках скудного бюджета. Хёнджину такое бы не подошло. Его вариант: сверкающая большая ёлка с дорогущими шариками осередь сияющей огнями гостиной и запах настоящих мандаринов из вазы на столе. У Феликса на столе только немытое сморщенное яблоко. Снова подумалось, что, даже если Хёнджин ответит, Феликс — всё ещё нелепый таракан из вилки на его фоне — фоне дорогой ювелирки, и чуть приподнявшееся настроение опять рухнуло, как тот блядский шарик в Джисонов доширак в прошлом году. Они с Хёнджином из разных систем жизненных координат — было ясно с самого начала. Для пьяного секса в клубе не критично, но для большего, на которое Феликс какого-то хуя вдруг раскатал губу, будто бы уже с натягом. Прошлой ночью не слишком ощущалось, но то — постводочный кураж в компании. Даже если Хёнджин окажется не с паршивым нутром, его нутро, вероятно, столкнётся с Феликсовым на трезвую. Хуже, чем не получить желанную игрушку, только получить и разочароваться. Феликс не то чтобы не привыкший к жизненным разочарованиям, но коллекционировать их никогда не стремился. И именно поэтому вписался в заведомо обречённую авантюру, да, гений среди удобрений, блять. Но, справедливости ради, он, и правда, не планировал. Он с самого начала только потому на Хёнджина не заглядывался, что отлично знает о последствиях таких мезальянсов. С другой стороны, Хуа Чэн и Се Лянь — статный князь демонов и местный деревенский дурачок — же как-то общий язык нашли. Хотя второй, конечно, изначально был ебать цаца и только потом стал мусорным богом, так что ситуация малость другая. Время подкралось к полуночи. Феликс подкрался к холодильнику — борьба с ниточками на новогодних шариках истощила запасы энергии — и обречённо посмотрел на почти пустые полки. Одинокая сметана посмотрела в ответ. Это почти флирт: она смотрит на Феликса с начала недели. Что ж, значит пельмени. Экран телефона мигнул входящим сообщением. Феликс не то чтобы дёрнулся к нему, как ебанутый, — совсем нет. И уебался о дверцу холодоса он совершенно случайно. Хёнджин [21.12.24 23:37] вот это гуд морнинг Хёнджин [21.12.24 23:37] если бы за сон платили бабки, я бы уже разбогател, ахаха Хёнджин [21.12.24 23:37] а если бы твоего сообщения не было, я бы поверил, что прошлая ночь мне приснилась Хёнджин [21.12.24 23:37] хотя твоего бухого друга попробуй выдумать, ахахаа Хёнджин [21.12.24 23:38] а вот ты очень похож на выдумку Хёнджин [21.12.24 23:38] пиздецки красивую Феликс встал долбоёбом над кроватью, пялясь на экран блокировки с улыбкой человека, по которому плачет диспансер. Он вкинул бы саркастичное «Пиздец у тебя вкус», если бы в чёрт знает какой раз за прошедшие сутки не был занят ахуем, но он был. Был настолько занят ахуем, что забыл даже про пельмени. И про всё, о чём думал прежде, тоже. И забыл, как вообще думать, на несколько долгих мгновений. Только шепнул себе под нос смачное «Сука» и запрокинул голову, обрабатывая восторг. Жар прополз по щекам и прыгнул на уши. Хёнджин [21.12.24 23:40] нельзя столько спать Хёнджин [21.12.24 23:40] пиздец я помятый, ахаха Хёнджин [21.12.24 23:40] и голодный Прогнав в голове сотню смачных ругательств и невнятных довольных воплей, Феликс взял телефон и ткнул на уведомления. Буквы крутились в голове, но в слова складывались с трудом: мешало осознание собственных глупости и таланта изводиться на ровном месте со знанием дела. Ничего сложнее, чем «Я собираюсь варить пельмени», в голову не пришло, и Феликс ткнул на «Отправить». Ответ пришёл мгновенно. Хёнджин [21.12.24 23:42] это можно считать приглашением? Следом прилетел стикер с заигрывающим котом, и Феликс, не переставая улыбаться умалишённым, отправил короткое «Если хочешь». Рациональности в этом флирте было целое нихуя: если Хёнджин действительно захочет воспринять это как приглашение и приедет, ему предстоит битва с седоволосым дедом на вахте, и он проиграет — исходы таких общажных побоищ предрешены волей Господа, чьё имя висит на табличке с двери коменды. Но Феликс не то чтобы думал, когда писал сообщение. Он, в целом, последние несколько минут не то чтобы думал. Хёнджин [21.12.24 23:42] ты сам вчера сказал мне адрес, кстати Хёнджин [21.12.24 23:42] и мне заказать такси — одна кнопка на телефоне, ахахах Феликс, и правда, прошлой ночью диктовал Хёнджину адрес. Тот весьма настойчиво предлагал угостить их с Джисоном такси, и бедность пополам с жизненной философией «Дают — бери, бьют — беги» не позволили отказаться. Сейчас восторженный мандраж от мысли о том, чтобы увидеть Хёнджина снова, не позволял отказаться от продолжения флирта, но кроха рациональности из пыльного угла сознания заставила напечатать: «Только если ты готов распиздиться с вахтёром моей общаги», — и отправить следом смеющийся стикер. «В целом, я готов попытаться выиграть эту драку за тебя, но шансы на победу 50 на 50», — докинул и приправил ещё одним стикером. Вообще-то, провести в общагу безбилетника — не то чтобы невыполнимая задачка, и Феликс уже прикинул, у кого мог бы спиздить пропуск, но это всегда авантюра с риском получить лещей. У них с Джисоном по вине последнего уже есть предупреждение, так что играть с судьбой весьма опасно, однако больше всего рискует тот, кто не рискует, говоря словами классика, и Феликс был готов постоять на коленях перед комендой, если перед этим у него появится шанс снова постоять на коленях перед Хёнджином. Вопрос лишь в том, захочет ли Хёнджин, чтобы Феликс встал перед ним на колени, когда попадёт в их с Джисоном обитель в стиле «провинциальный шик»? Хуа Чэн не слишком выёбывался, когда довелось тусить в разъёбанной халупе с Се Лянем, но там ситуация всё ещё малость другая, а жизнь, кстати, не малость отличается от книжек. Хёнджин [21.12.24 23:43] у меня шансы на победу 100 процентов, поверь мне, ахаха Хёнджин [21.12.24 23:43] чёрный пояс по дракам с вахтёрами Феликс нихуя не понял и не успел придумать, как спросить: от Хёнджина пришло три сообщения одно за другим. Хёнджин [21.12.24 23:44] я правда могу приехать Хёнджин [21.12.24 23:44] и это не ради пельменей, кстати Хёнджин [21.12.24 23:44] одно твоё слово Феликс отбил короткое «Вызывай» быстрее, чем осознал. Восторженное чувство, как когда летишь с высоты на американских горках, разогнало сердце. Недоумение билось в затылке с ним в такт. Хёнджин реально решил приехать к нему в общагу? Хёнджин реально решил приехать к нему в общагу. И живёт он, как выяснилось, где-то рядом: на дорогу ему хватило меньше получаса. Феликс за это время успел растерянно поморгать на Хёнджиново «За пропуск не парься, просто напиши номер комнаты», рассовать плохо лежащее по углам, сгонять в душ (право слово, он никогда ещё так быстро не носился с девятого на первый в душевую и назад), настрочить Джисону настоятельную просьбу не заканчивать пьянку раньше времени и, ну, охуеть. Вариантов несколько: либо у Хёнджина есть знакомые в этой общаге, либо он запланировал взлом с проникновением. У Феликса второе с образом Хёнджина не вязалось совсем, но он, справедливости ради, ни черта всё ещё про Хёнджина не знал. Они говорили вчера, но между делом и ни о чём. Больше флиртовали и хихикали, в сущности, чем действительно говорили, так что до деталей биографии не дошло. Феликсу теперь ещё сильнее не терпелось эти детали узнать. Стук в дверь застал его методично обновляющим ленту чатов Телеграма — то самое бессмысленное, но весьма увлекательное занятие, когда чего-то ждёшь. — А тут ничего не изменилось, — первое, что сказал Хёнджин, когда открылась дверь. Феликс услышал, но обработать сразу не смог, потому что блять. Волны тёмных волос, подсвеченные тусклым жёлтым светом коридорной лампы, чуть влажные от таящего в общажном тепле снега; сверкающие глаза с лукавыми морщинками в уголках; ухмылка, острая, как бритвенное лезвие; бутылка виски в руках. Ещё одна чёртова сцена из плохого фанфика. Феликсу, право слово, захотелось либо оторвать автору этого опуса руки, либо расцеловать. — Дед этот с вахты вообще не двигался последний год, по ходу, — добавил Хёнджин, качнув головой в сторону лестницы, и хохотнул. — Ты жил тут? — не без труда обработав-таки сказанное, Феликс нахмурился и отшагнул в приглашении. Хёнджин угукнул, переступая порог. Дверной замок щёлкнул. — Два года, кстати, — Хёнджин протянул бутылку, не переставая лукаво улыбаться. Феликс проглотил очередную порцию ахуя, принял стекляшку и сделал несколько шагов в сторону, чтобы освободить место раздеться. — Даже два с половиной. В прошлом году съехал, но пропуск до сих пор работает. Феликс поморгал на идиотском. Ему думалось, что Хёнджин, как минимум, — дитё богатых родителей, потому что у нищих дорогая ювелирка обычно не водится. У нищих водятся тараканы, в том числе — из вилки типа Феликса, максимум — электросамокаты типа Джисона, но никак не подобные Хёнджину. Подобным Хёнджину в общаге не место: слишком отглаженные. Обшарпанные общажные стены терпят только изрядно помятых. — Охуеть, — удалось выдать Феликсу, но на большее рвения не хватило. Хёнджин разулся, скинул куртку, с виду слишком тонкую для декабрьского холода, повесил на вколоченный Джисоном в стену кривой сто пятидесятый гвоздь и повернулся: — Просто базу не обновляли с прошлого года, вот и всё, — беспечно пожал плечами, имея в виду, вероятно, ситуацию с пропуском. Феликс говорил о другом «охуеть», вот вообще не из-за работающего пропуска, но объяснять не стал. Да и не смог бы, если честно, объяснить: для этого нужно осмыслить, а это пока выходило сомнительно. Хёнджин уцепился за взгляд своим, сияющим в свете фикспрайсовской гирлянды. Какой же, блядство, красивый. Инфернально. Что бы он там ни писал о своей помятости после сна — совершенно нагло напиздел. Феликс стиснул в пальцах горлышко бутылки крепче, когда Хёнджин подшагнул. Близко. Снова близко, пахнет дорогим парфюмом и хуярит гамма-излучением, как блядский магнетар. У Феликса от лучевой отказывают органы. — Рад тебя видеть, — залилось в уши тихое, странно интимное и жутко честное. Какое-то слишком, особенно вкупе с этим приязненным, невозможно тёплым взглядом. Будто не сутки знакомы, а примерно вечность. И не виделись будто бы столько же. Сейчас Феликс не пьяный, но сердце у него всё ещё слабое, побитое учёбой и ахуем, и эта жутко живая полуулыбка Хёнджина неиронично мешает нормально качать кровь. А искры из его зрачков немилосердно выжигают на коже шрамы: переносица, щёки, губы. Нравится, но чертовски сложно соображать и сохнет во рту. Угораздило же так увязнуть. — А это я ещё даже не начал варить пельмени, — Феликс со старанием откуда-то выколупал игривую ухмылку. Хёнджин прыснул, опустив глаза, а после снова поднял взгляд, покачивая головой: — Запрещённые приёмы, — и глянул с неприкрытым ехидством. — Со сметаной, — добавил Феликс вкрадчиво, дёрнув бровями для убедительности. — Ну пиздец... — Хёнджин запрокинул голову в картинной драме, а после оглядел комнату, возмущённо обращаясь к воображаемым свидетелям: — Вы это слышали? Он вообще меня не щадит. Феликс не сдержал смешок, а потом и желание, как прошлой ночью, в рот ебать приличия: обхватил свободной рукой подбородок Хёнджина и, потянув на себя, влепился губами в губы на улыбке в коротком поцелуе. Хёнджин тут же ухватил за талию и притеснил, заглядывая в глаза: — Вообще не щадишь, кстати. Нежность его взгляда смертельная, как у блядской Медузы Горгоны. Феликс в камень, конечно, обращаться не планировал, но в бестолково моргающего придурка — как пить дать. Вдруг катастрофически втресканного, слабо контролирующего сердечный ритм придурка. — Раз жил в общаге, должен знать, что тут не стоит ждать пощады. Сам Феликс пощады предусмотрительно не ждал — знал, что Хёнджин поцелуем вывернет пару рёбер. Возможно, ещё раскрошит лопатку. Быть может, даже продырявит дурную черепушку. Феликс был готов остаться калекой хоть на всю жизнь, если Хёнджин продолжит вот так держать в крепких руках и целовать. Он чертовски хорошо целуется, блядство. Снова дешёвые детские химозные леденцы, но ощущается иначе. Не обжигающе, не до пятен под закрытыми веками, не остро до крови на языке — спокойно, нежно и странно правильно. Так положено ощущаться поцелуям с теми, кто на самом деле близок. Хёнджин, дело ясное, не на самом — они знакомы сутки, но не так оно и важно, решил для себя Феликс, когда по шее тянется ожерелье приятного морозца, а дыхание дрожит от поднимающихся внутри горячими пузырьками чувств. В Феликсе никогда не было столько чувств. Даже когда читал «Небожку», а это нихуя себе уровень. И это странно ровно настолько же, насколько потрясающе. И без того весьма относительную тишину — в общаге никогда не бывает прям тихо — вдруг раздробило громкой прямой бочкой и синтами. Какой-то ещё более избитый клубняк, чем был на танцполе прошлой ночью. Разморённый поцелуем Феликс от неожиданности чуть вздрогнул. Хёнджин нехотя отлепился от губ и, не выпуская из рук, глянул на потолок. Послушал пару мгновений, шевеля желваками, и опустил голову: — Никакой пощады, действительно, — заглянул в глаза с усмешкой. Феликс прыснул. — Что насчёт пельменей? — спросил пару мгновений спустя, неприкрыто елозя взглядом по лицу Хёнджина. Его кожа так переливается в свете гирлянды, что кажется, будто из бирманского шёлка, как наволочки в дорогих отелях. Гладкая и ценная настолько, что даже прикасаться кощунственно. — Ну-у-у, — Хёнджин пялился в ответ внимательно до исступления. Феликс знал, что его кожа отнюдь не настолько идеальная, но не тушевался — он даже трезвым умеет притворяться неебически уверенным в себе. — Я приехал, конечно, не ради них, но похавать — дело святое, — Хёнджин очаровательно хихикнул. Любое дело святое, когда ты икона, очевидно, а Феликс теперь, кажется, — особо приближённый к Богу. Чёрт знает, чем уж он такую милость заслужил, но от новообретённого статуса отказываться не планировал. Ни разу в жизни прежде молиться не доводилось, однако тут не впадлу даже молитву какую выучить. Хёнджину попсовая «Отче наш» не подойдёт точно: в его случае просить надо не хлеба и прощения грехов. Вообще нет. Но вот что именно нужно просить, Феликс пока не определился. Хёнджин обезоруживающе неоднозначный. Пахнет богатством, но химозные конфеты на вкус; дорого сверкает на свету, но пьёт дешёвую неразбавленную водку; статусно прямит спину, но падок на пельмени из «Магнита». Это странно, но до ужаса любопытно. В сущности, выглядеть дорого и стоить дорого — не одно и то же, однако Феликс прежде не мог вообразить, чтобы цветная стекляшка от разбитой пивной бутылки походила на изумруд. Хотя тут дело в том, с какого расстояния смотреть, очевидно. У Феликса, кстати, близорукость. И середина долбоебизма, стоит помнить. — Еда! — Хёнджин очаровательно заподскакивал на облезлом табурете в нетерпении, поглаживая друг о друга ладони и глядя на дымящуюся кастрюлю в руках Феликса. Потом криво порвал на сметане фольгу, обжёг язык с первого же пельменя и комично свёл брови в недовольстве, капнул на брюки и закатил глаза. Такой обычный. Прошлой ночью было смазанно, пьяно, да и не то чтобы доставало рвения слишком внимательно присматриваться и хоть сколько-то действительно анализировать, а сегодня рвения в избытке, и Феликс смотрел. И видел, что важнее, не только свою неисправимую глупость, но и то, что вселенная Хёнджина, кажется, не так уж далека от его собственной. Не то чтобы было неочевидно, что Хёнджин вблизи не тот, каким видится издалека, но Феликс искренне ждал другого. Буквально чего угодно, но не этого. Ожидания, дело ясное, — проблема односторонняя, но ахуя это совершенно не умаляет. — Я жил на пятом сначала, — проговорил Хёнджин с набитым ртом в ответ на вопрос Феликса. Дожевал и продолжил: — Впятером на двух квадратных метрах весело, шо пиздец, конечно, но чуть-чуть неудобно, — хихикнул, сощурившись, и наколол на вилку очередной пельмень. — Потом свалил на восьмой. Надеялся на пати в неглиже, а получил ебанутого соседа, блять, — возмущённо округлил глаза. Феликс оценил отсылку и проглотил вместе с пельменем очередную порцию удивления. — Я бы не съебался, вообще-то, но там в том году началась вся эта хуйня с отключением воды, отопления, электричества, нахуй. Солнце не отрубили, и на том спасибо. Феликс помнил, как в прошлом году им с Джисоном пришлось два месяца шароёбиться по всем городам и весям, только бы помыть жопу. «Плановые работы затянулись», — официальная причина, по которой спустя две положенные недели горячую воду не вернули. «Работники ушли в дивный новый мир алкогольной интоксикации», — вероятная реальная причина, в которой Феликсу с Джисоном даже не думалось сомневаться. А потом в довесок рубанули электричество, потому что старая общажная проводка решила устроить фаер-шоу. Рубанули, благо, не во всей общаге, а только на верхних этажах, так что пережить оказалось реально. Это было даже, в какой-то степени, весело: Джисон каждый вечер шутил про ужин при свечах, а вместо залипания в телефоны они перед сном хуярили в «Дурака». — Короче, я решил, что это знак, и свалил на хату, — закончил мысль Хёнджин и отправил пельмень в рот. — Мы с Джисоном знаки предпочитаем игнорировать, — хохотнул Феликс. И рассказал про катание к каждому знакомому и даже незнакомому ради мытья не в тазике; про ужины при свечах и «Дурака» перед сном; про то, как Джисон спустился на первый этаж тогда в один из дней зарядить телефон вечером, а вернулся пьяный в семь утра без телефона вообще (обнаружить пропажу удалось потом только к вечеру). Про то, какое масштабное было празднование, когда блага цивилизации вернули: Феликс с Джисоном даже раскошелились на дорогой вискарь и торт. Торт был не особенно дорогой и не то чтобы вкусный, но в вечер празднования до него дело и не дошло, так что настроение не пострадало. А наутро с похмелья даже привокзальная шаверма кажется ресторанным блюдом. Хёнджин слушал со своей невозможно живой улыбкой на губах, иногда хохотал в голос, выразительно запрокидывая голову, накидывал шуток. Такой обычный. Всё ещё незаконно красивый в чёртовом свете фикспрайсовской гирлянды, но Феликс в какой-то момент поймал мысль, что не чувствует себя нелепым тараканом из вилки на его фоне. Точнее, нелепым тараканом из вилки, пожалуй, он чувствует себя всегда, но Хёнджин теперь не ощущается той недосягаемой дорогой ювелиркой. Ощущается просто хорошо. Когда кладёт руку на колено, заливаясь от смеха; когда бьётся в неловкой жестикуляции о стол и с наигранной драматичностью хмурится; когда вдруг поднимает вверх палец для привлечения внимания, а потом с неискренним извинением перебивает коротким поцелуем. Когда рассказывает свои уморительные истории общажных (и не только) времён, прикладываясь периодически к стакану, и елозит со скрещёнными ногами на узком табурете. Джисон, пожалуй, заслужил-таки благодарности и овации: его этот дурацкий план оказался не таким уж дурацким. — Ебать, ты красивый, — вдруг выдал между делом Хёнджин, когда Феликс в очередной раз обновлял виски в стаканах. — Сказала звезда с обложки журнала, — ухмыльнулся Феликс, быстро глянув на Хёнджина. Спину обмурашило. Взял со стола скрученную с бутылки крышку и не с первого раза смог попасть по резьбе. — Я на той первой тусовке, когда мы познакомились, хотел подойти запиздеться, но чё-то зассал, — проигнорировав слова Феликса, продолжил Хёнджин с усмешкой. Он протянул руку к стакану и с негромким дребезжанием прокатил его ближе к себе по столу. — Не зассал, а осуществил стратегическое отступление, — Феликс хохотнул и глотнул виски. Хёнджин поддержал, ослепительно улыбнувшись. — Я даже не думал к тебе подходить. Думал, ты понтовый чел при бабках, так что нехуй там ловить. Хёнджин скептически нахмурился: — Ебать! — выдал на возмущённом и качнул головой для драматичности. — Не, это было бы славно, конечно, но не было, — и расхохотался. До сведённой грудины и ноющей боли в лопатках очаровательно. Феликс собственный порыв проанализировать не успел: стукнул дном стакана по столешнице, поднялся с табурета и шагнул к Хёнджину. Тот даже не замялся: распутал скрещённые ноги, опустил пятки на пол, внимательно глядя в глаза, и позволил сесть на колени. Лукавые искры его взгляда жгутся. — Получается, заебись, что мы оба нищие, да? — он ухмыльнулся, обнимая за талию и притягивая ближе. Феликс обхватил его щёки ладонями: — Получается так.