Истории, рассказанные Совёнком. Легенда о храбрости

Бесконечное лето. 24. Истории "Совëнка". Легенда о храбрости (30 июня, 1987 года, пионерлагерь "Совëнок" 13:45) -Это что вы тут придумали? — Поинтересовался Семëн, оглядывая новую постройку, в которой явно усмотрел достроенную вышку. -Башня,— Коротко ответил Андрей,— Мы с парнями замутили на верхотуре пулемëт. И действительно: со смотровой площадки грозно торчал ствол пулемëта. -Откуда взяли?! — Поразился Семëн. -Борька с Витьком как узнали, что вы свалили, обиделись, и тихонько куда-то смылись. А часа через два вернулся Борька, и за собой пулемëт на колëсах тащил. Мы его даже не знали, что с ним делать: ругать или нет. Тут такое дело: они вышли на какую-то трассу, а там "Бобик" ментовской стоял. Ну, парни на радостях к ним, побежали, закричали, а менты стволы в руки: и по нашим поливать! Витька сразу убило, а Борька сперва одного снял, а потом гранату кинул удачно: троих насмерть, ещë одному обе руки оторвало. Так вот, "Бобик" — всë, хана, а пулемëт в кузове уцелел, Борян его сюда и притащил,— Пояснил Андрей. -Бля,— Вздохнул Семëн,— Ни дня без приключений нельзя. Прозвучал горн. -Кто бы говорил,— Фыркнул Андрей,— Вот щас как пойду к пацанам узнавать, что там у вас за мутки в городе происходили, тоже, небось, не без приключений катались,— Он развернулся и направился в столовку. -Я те пойду! Убитых похоронили в тот же день за воротами лагеря возле леса. Одиннадцать человек: трое со склада, двое из столовки, один до медпункта не дошëл, трое раненых умерло за ночь и двое предателей. Их похоронили в стороне. Могилы копали парни: Шурик и Электроник. Затем, заметив такое дело, к ним присоединились Семëн и Марат. Потом к ним на помощь пришли несколько девочек, в том числе и Алиса. Тоха так и не пришëл, на похоронах, где соьрался практически весь лагерь, его тоже не заметили Гробы делать никто не стал: доски ещë пригодятся в возможной обороне, но директор приказал выделить одиннадцать досок, чтобы нести на них погибших и вместе с ними и закопать. Было много слëз, и не меньше мата. Плакали и обещали отомстить практически все парни, кроме Семëна, Марата и Андрея. Ещë не плакали директор и Виола. Славя отворачивалась, Алиса нервно курила, а Ульянка плакала, уткнувшись лицом ей в живот. Мику и Лена, обнявшись, ревели в голос, Семëну даже понравилось. Кто-то подходил, еле слышно прощался, бросал горсти земли, отворачивался, пряча глаза и отходил. Марат, усмехнувшись, вдруг развернулся и пошëл прочь, держа руки в карманах, пиная попадавшиеся под ноги камешки. Вслед за ним так же неожиданно утопала и Алиса, волоча за собой Ульяну. Постепенно народ начал расходиться, кто-то шëл в лес, кто-то обратно в лагерь. Семëн кружил где-то неподалёку от импровизированного кладбища, когда возле могил со вбитыми деревянными колышками и привязанными на них пионерскими галстуками, когда-то принадлежавшими погибшим, осталась одна Женя. Она стояла к нему спиной и не могла видеть Семëна, а тот, в свою очередь, и не спешил показываться ей на глаза, себе ведь дороже. Спустя несколько минут он неслышно подошëл поближе. Женя что-то бубнила себе под нос, Семëн не мог расслышать, что конкретно. Хотя, хотелось бы ему послушать, что же их библиотекарша бормочет. И, надо сказать, его это немного даже напрягало: он всегда считал Женю немного странной, а тут ведь ещë и ситуация такая ... В конце-концов, Семëну это надоело, и он, развернувшись, пошëл обратно в лагерь, но сделав несколько шагов, зачем-то остановился и обернулся. Он увидел, как Женя расстегнула пуговицу на рубашке, и что-то достала из под ворота. Семëн пригляделся и остолбенел: это же был маленький золотой нательный крест на верëвочке! Женя поцеловала крестик, перекрестилась и поклонилась. Постояла с минуту, перекрестила могилы, трижды с поклонами перекрестилась сама, и, повернувшись медленно побрела в лагерь. Однако, заметив Семëна, который смотрел на неë во все глаза, остановилась: -А подглядывать не хорошо,— Тихо сказала она и пошла дальше. Но Семëна это в чувство не привело: он всë так же стоял как истукан и молча пялился на неë широко раскрытыми глазами. Очнулся он только тогда, когда Женя уже была у него за спиной и с трудом выдавил из себя: -Ты что, верующая? На неë он не смотрел, просто стоял, но слухом понял, что она остановилась. -Да, верующая. Меня бабушка и мама к вере приобщали. У меня дома даже ...,— Она чуть подумала,— Даже ...,— Женя явно сомневалась: а стоит ли говорить? — У меня дома даже Евангелие лежит от Матфея. Мы его всей семьëй сберегаем уже много лет,— Семëн обернулся, и увидел, как она смотрит на него,— Моя прабабушка была схимонахиня,— Тихо говорила Женя,— Еë с дочерью, с моей бабушкой, разлучили после революции и в Сибирь сослали. Бабушку потом судить пытались, маму в ВУЗ не пускали долго. Но это Евангелие от прабабушки ещë, дореволюционное. Так оно у нас и сберегается. -Цельная история получается,— Протянул Семëн, не зная, что сказать,— А тебя как же тогда в пионеры приняли? -Мне повезло. Мама всë же отучилась, меня без проблем взяли. Да и учительница наша верующая была, она на меня рекомендацию написала. Когда мне галстук вязали, я крестик снять забыла, под рубашкой его спрятала. Не заметили. -Понятно. А в комсомол взяли? -Взяли,— Женя собралась уходить. -А Бога видела когда-нибудь? — Усмехнулся Семëн. -Не видела,— Бросила Женя, и ушла. Семëн остался один, постоял немного и отправился к себе в домик. В тот день отпускали предателей. Всего их было ровно десять человек, в их числе были Кагор, Венька и Колька. На выходе дежурили двое пионеров и Тоха, вооружённые автоматами. На дворе стоял неподвижно Марат. Семëн и Андрей контролировали выходящих из сарая до смерти напуганных пленников. Петя Кагор, Венька и Колька Щипач выходили последними: Кагор приболел и еле передвигался даже с палкой, а Венька и Колька боялись показаться на свет: они уже увидели на дворе Марата. Эта троица уже почти вышла, как вдруг Марат резко направился к ним в сарай. Колька резко отпрянул от двери. Тоха и пионеры всë поняли, и направились вслед за колонной раскольников. Марат зашëл и остановился посреди сарая между Семëном и Андреем. Переглянулся с ними; парни его поняли, отвернулись и вышли, прикрыв за собой дверь, оставляя Марата одного с тремя этими преступниками. Семëн медленно побрëл прочь, но, почему-то сделав несколько шагов, остановился: он почуял что-то нехорошее. Конечно, ничего плохого не произошло и не происходило в данный момент, но Семëн чувствовал: сейчас что-то точно случится. И его опасения подтвердились: за дверью, в сарае, грохнул выстрел, Семëн вздрогнул, послышались крики; Семëн бросился туда. Он ещë не успел добежать, как послышался новый выстрел и крики прекратились. Как очумелый Семëн открыл дверь и застыл на входе: Колька и Венька валялись на полу, исходя кровью. У Кольки было прострелено горло, он уже даже не мог хрипеть, лишь дëргался в конвульсиях, запрокинув голову, и трясущимися руками инстинктивно тянулся к ране. Венька, похоже было, что всë, отмучался: на груди у него красовалось пулевое отверстие, на афганке расползалось огромное коричневое пятно, он даже, кажется, и не дышал. Но сильнее всего поразила Семëна другая, последняя картина: между убитыми стоял как скала Кагор; взгляд его, как у загнанного волка, горел огнëм; стоял он твëрдо, голову держал прямо, смотрел дерзко. А вот в лоб ему презрительно смотрел ствол нагана, что держал в своей правой руке Марат. Прошла секунда. -Не стрелять! — Заорал Семëн, рванулся было к нему, но было поздно: Марат спустил курок. Треснул выстрел, Семëн отшатнулся. Кагор качнулся, запрокинув голову, и упал на спину. Сквозное ранение: мозг окропил гнилые доски сарая. Стало тихо. -Зачем?! — С ненавистью проорал Семëн, глядя прямо Марату в лицо. -Так надо,— Коротко ответил Марат,— С предателями разговор короткий. Послышался чей-то еле слышный стон. Марат и Семëн огляделись, пытаясь понять, кто это может быть: Кагор точно мëртв, и Колька уже не шевелится. Да и после выстрела в горло не живут. Опомнились: остался же Венька. Да, точно он. Хоть и раненый, а всë равно живой. Да только жить ему не долго: кровь тëмная изо рта хлещет, Венька на боку лежит, не захлëбывается ей. Лëгкие прострелены, возможно, навылет. Не жилец. Марат вскидывает пистолет и оставшиеся три патрона высаживает ему в грудь. При каждом выстреле Венька дëргается как от удара током, переворачивается на спину, затем замирает и уже больше не дышит. Он смотрит стеклянными глазами в потолок, лежит, широко раскинув руки. Марат плюëт на него и выходит. Семëн еще с минуту смотрит и тоже уходит. На дворе на скамейке сидят Анатолий с Маратом и курят. У Тохи — грустный вид, у Марата — какой-то непонятный, странный даже. Видно, что вопросов между ними больше нет. Они смотрят друг на друга: Семëн на них, и они на Семëна. Но вот Марат не выдерживает и опускает взгляд. Семëн знает: ему ничуть не стыдно за содеянное. Он сделал то, что должен был. -Правильно сделал,— Пространно говорит Тоха,— Я бы тоже так поступил,— И гасит окурок о скамейку. У Семëна сдают нервы: -Вы, животные! Кто вы такие, чтобы распоряжаться чужой жизнью, а?! Кто вы такие?! Кто дал вам право на это, кто?! — И растерянно,— Ребят, вы чë? Вы чë творите? Это не по-людски совсем! Мы же не такие! Не такие, понимаете? Мы же люди, нормальные люди, с присущими нам людскими качествами и принципами, понимаете? Нельзя так, нельзя всë это терять, парни! -Семëн,— Сказал Анатолий, доставая новую сигарету, и закуривая,— Ты скажи: а как надо было? — Он посмотрел Семëну в глаза,— Убийц наших ребят, наших парней и девчонок просто так отпустить? Это ты предлагаешь? -Выгнали бы из лагеря нахрен, но убивать-то зачем? — Семëн обратился к Марату,— Маратка, а если так посмотреть, то ты вообще не по-пацански поступил. -Я? — Поднял голову Марат. -Ты-ты! Ты безоружных расстрелял, тех, кто тебе ничем ответить не мог, замочил! — Семëн вновь начал закипать,— Это по понятиям? Это так пацаны поступают? — И, круто повернувшись ушëл, не оглядываясь. Толян хотел было его догнать, Марат остановил: -Тоха, тормозни. Перебесится — вернëтся,— Марат вздохнул,— У тебя там до меня какой-то вопрос имелся. -Имелся, но уже не имеется,— Вздохнул Анатолий,— Понимаешь, когда ты Димку завалил, я с тебя тоже спросить хотел. А потом до города прокатился, и понял, что к чему, что иначе никак. Звиняй, брат. -Всë пучком,— Ответил Марат и они замолчали. А Семëн не находил себе совсем места. Куда ни пойдëт, куда ни попытается себя пристроить — везде не мило, всюду нечем заняться. И всë так погано на душе ... Будто забыл что-то, какой-то важный момент упустил. И что-то такое из-за этого случилось, что не поправить ничего больше, не вернуть уже всë как раньше было. Думал Семëн, думал весь день, да так ничего и не придумал. Завалился спать ночью и всë равно думал. Так и заснул, не заметил. Спал тяжело, сны разные приходили. И все странные такие, с каким-то вопросом, или подтекстом ... Пытался Семён их разгадать, понять, но снова ничего не вышло. Так и спал. Пробуждение у него тоже было весьма странным: кто-то едва ли не на ухо орал: -Семка, подъëм! Подъëм, Семëныч! Подъëм! "Это уже точно не сон",— Подумал Семëн и проснулся. Сперва он ничего не мог разглядеть, стояла одна сплошная темнота. Потом в глаза ударил яркий свет, Семëн зажмурился. -Семыч, вставай! Проснулся? — Семëн понемногу привык к темноте: он ясно увидел лицо Марата, заглядывающего к нему с улицы в окно; ещë Марат зачем-то подсвечивал себе лицо фонариком. -Да, чë стряслось? — Спросил Семëн, потягиваясь. -Пушка здесь? При себе? -Да здесь, здесь она! Свет выключи, блин, задолбал! Чë случилось? — Недовольно проворчал Семëн, нехотя поднимаясь. -Короче, хватай ствол — и живо на стену, тебя Сергеич зовëт! Семëн, кабанчиком!