Акме

Слова бьются в горле, как рой задыхающихся мотыльков, — им больше нет места в пространстве между ним и Чонгуком. Они исчезают, даже не коснувшись его языка. Тэхён следит за накаченными руками Чона, с красивым переплетением выступающих вен на запястьях, что жадно скользят по его телу, от талии до бёдер, но не останавливает его. Тэхён молчит. Он знает, что пути назад уже нет. Так же, как и знает, что Чонгук не остановился бы, даже если б он попросил. Где-то не периферии своего сознания, Ким понимает, это не здорóво, потому что одно слово Чона сейчас, и он сделает что угодно: съест гору песка, сиганёт с крыши небоскрёба, изувечит человека, признается Чонгуку в любви. Буквально — что угодно. И это окончательно выбивает землю у него из-под ног. Тэхён ещё никогда в жизни не чувствовал себя таким жадным, желающим и одержимым. Никогда и ни с кем. А вот с ебаным Чон Чонгуком — грозой всех геев и нефоров Кореи — да, пожалуйста. Проходите, располагайтесь, не желаете ли засунуть мне свой член в рот прямо в прихожей? Все в университете знали, что эти двое ненавидят друг друга до зубного скрежета и сломанных костей. В прямом смысле. При первом знакомстве Чонгук разбил ему нос. Крови было достаточно для того, чтобы полностью залить ей дорогущий пиджак Чимина, который по доброй дружбе тащил его после в травмпункт. Кто же знал, что Чон так резко отреагирует на раздачу в кампусе просветительских брошюр про толерантность к однополой любви? После того случая Чонгука даже не отчислили, а лишь только отстранили от занятий на пару недель, что безумно бесило Тэхёна до сих пор, несмотря на то, что прошло уже целых три года. Ну, как же это так можно, нашу коронованную звёздочку, приносящую в копилку альма-матер столько кубков, за какую-то маленькую драку с педиком да взять и отчислить? Сказал Тэхёну тогда их ректор. Конечно же, не совсем так, но общий смысл, в целом, понятен. Чонгука — местного гуру бокса — в университете знала и уважала каждая собака, а добрая половина, состоящая из девушек, по нему ещё и нещадно текла. Оно и понятно. Он имел красивое личико, носил пирсинг на нижней губе, при любом удобном случае красовался накаченной бицухой, регулярно выкладывал в инстаграмм фотки своих новых татуировок, ездил на крутом байке, пил пиво с пацанами в общаге, смотрел футбол по выходным и всеми другими возможными способами показывал всем то, какой он мужицкий мужик и тестостероновый Бог. Но Тэхён, каждый раз наблюдая за ним (конечно же, с полным ненависти взглядом), видел вовсе не это. Чонгук не заводил близких знакомств и не встречался с кем-то больше пары недель, он мастерски управлял людьми и, переступая через их разбитые сердца, с оптимизмом двигался дальше, при этом оставаясь один. А его собственное сердце билось в конвульсиях где-то на дне мрачного болота, неспособное на сострадание, любовь и привязанность. Тэхён сразу разглядел в нём это противоречие и не мог понять, почему остальные не видят этой его стороны. Чон Чонгук по-своему стоял одной ногой в аду. Тэхён же, казалось, был его полной противоположностью. Ким не любил врать ни себе, ни другим. Он часто одевался в женском отделе, в попытках найти что-то более яркое и утонченное, любил мазать губы бесцветным блеском, красил волосы во все цвета радуги, с удовольствием проводил выходные на выставках современного искусства, плакал над сопливыми мелодрамами, пил розовые, до невозможности сладкие коктейли и спал с мужиками. У его гомосексуальности не было никакой травмирующей предыстории, мама в детстве не одевала его в платья и не отводила на допросы к дяде-следователю, который бы давал ему в руки резиновую куклу и спрашивал: «Тэхё-ни, покажи на ней, где именно тебя трогал отчим?» Нет, он просто таким родился. И всегда знал, что ему нравятся именно мальчики. Потому что даже читая сказки про храброго принца и прекрасную принцессу, он представлял себя на месте принцессы. Но с членом. Потому что девочкой стать никогда не стремился, Тэхёна вполне устраивал его пенис, яйца и даже щетина, которую приходилось сбривать с лица каждое утро. Родители наклонности сына, конечно же, замечали, а в школьные годы и вовсе смирились, уже не питая иллюзий о невестке, внуках и счастливой, традиционной семье, за что Ким был им до безумия благодарен. Тэхён ценил себя, своё мнение, свои личные границы и цветущее чувство любви в центре грудины. Он был убеждённым романтиком, резко негативно относящимся к случайным половым связям. Считая, что, прежде чем пересечь черту и окунуться в телесное, сначала нужно соединиться с партнером духовно, пройдя конфетно-букетный, с долгими разговорами, робкими поцелуями у подъезда и свиданиями под луной. Ему всегда казалось, что такие люди, как Чонгук, что готовы лечь в кровать с первым встречным, просто отчаянно пытаются избежать тревоги, порождаемой отчужденностью и невозможностью кому-то довериться. Открыть им свою душу, впустить внутрь и поделиться тем, что имеешь. Ведь в конечном итоге случайная ночь с кем-то приводит лишь к возрастающему чувству изоляции от себя и других, поскольку секс без любви не может устранить пропасть между людьми. Разве что на мгновение. Но сейчас, стягивая с него футболку и водя ладонями по точенному прессу, Тэхён об этом даже не думает. Лишь только жадно тянется за поцелуем, с нескрываемым удовольствием прикусывая повисшее на его нижней губе серебряное кольцо. Если бы он знал, что всё так закончится, то никогда бы не пошёл на ту вечеринку Хосока. Хоуп был другом для каждого. Одинаково хорошо общавшимся и с качками, и с ботаниками, и с задротами, и с геями и даже с, упаси Бог, тиктокерами. Поэтому и пригласил в кафетерий кампуса праздновать свой День Рождения абсолютно всех, не обделив ни одной категории. Договорившись с поварами, заручившись поддержкой умеющих готовить девчонок и знающих толк в смешивании коктейлей парней, он закупился колонками, светящимися гирляндами, двумя машинами еды с алкоголем и сотворил из местного кафетерия настоящий ночной клуб. Безусловно, бедненький, но довольно уютный. Даже притащил откуда-то несколько мягких диванов. Если рассуждать о том, когда же именно всё пошло, мягко говоря, не по плану, то, наверное, после первых двух выпитых им маргарит. Потому что в этот момент сидящий с ним рядом Чимин, потягивающий через трубочку из стакана какую-то сомнительную синюю жижу, толкнул его локтем в бок и сказал: — Смотри, кто пришёл. Тэхён проследил взглядом за его оттопыренным в сторону указательным пальцем и встретился глазами с Чонгуком. Боксёр скривил лицо так, словно наступил на дерьмо, и тут же отвернулся, продвигаясь к друзьям-качкам сквозь толпу. — Как этого мудака только земля носит? Возмутился Тэхён, вернувшись к коктейлю. Настроение у него в тот момент уже было изрядно подпорчено. Но алкоголь, как всем известно, порой творит невероятные чудеса социализации между людьми, посему, столкнувшись с боксером на танцполе, спустя еще час и несколько влитых в себя кровавых мэри, Ким даже не стал зубоскалить. В отличии от… — Что, теперь стал себя метить? Чтобы всем пидорам города издалека было видно, кому можно присунуть? Усмехнулся не шатко стоящий на ногах Чонгук, но все равно пытающийся дергаться в такт орущих из колонок битов. После чего протянул руку к макушке Тэхёна и подцепил пальцами свежевыкрашенные синие пряди его старательно уложенных гелем волос. — Нет, только тебе. Не сдавая позиции в их стандартной словесной драке, как называл это Чимин, сразу же ответил на выпад Ким, наслаждаясь закипающим от злости лицом Чонгука. — Тебе давно нос не ломали? — А тебе давно не давали, что ты ко мне из-за волос приебался? Ну, давай, так уж и быть, по-дружески отсосу. Хочешь? Явно лишившись последних остатков страха и чувства самосохранения, выдохнул прямо на ухо боксёру Тэхён, обжигая пьяным дыханием чуть розоватую мочку. И лишь спустя пару секунд, осознав, что сказал, тут же зажмурился, уже приготовившись получить в лицо кулаком. Но, вопреки ожиданиям, удара не последовало. Чонгук застыл на месте, перестав танцевать, оглянул Кима нечитаемым взглядом и процедил сквозь плотно сжатые губы: — У меня на тебя никогда в жизни не встанет. «А вот это уже вызов!» — прокричал дьявол, сидящий на левом плече Тэхёна. «Тебе не нужны новые переломы» — вторил ему ангел, сидящий на правом. Но этого Ким уже не услышал, положив ладонь на накаченную грудь боксёра, ощущая кончиками пальцев рельеф чужих мышц сквозь футболку, и спросил, усмехнувшись: — Поспорим? Чонгук смотрит ему в глаза пару секунд, старательно обрабатывая своим пьяным (и крошечным, как считал Ким) мозгом только что услышанное. И края его медово-карей, коньячной радужки переливаются разноцветными бликами от света мигающих, развешанных по всему кафетерию новогодних гирлянд. И Тэхён на секунду даже засматривается, сам не понимая зачем. Но Чон быстро развеивает это внезапное наваждение между ними, отстраняется от Кима, как от огня, делая большой шаг назад, презрительно щурится и рычит. — Иди на хуй. Тэхён победно лыбится, салютуя уходящему прочь в толпу Чонгуку своим недопитым коктейлем, и кричит ему вслед: — Только если на твой! И опрокидывает в себя залпом остатки кровавой мэри, наслаждаясь в горле жжением дешёвой разбавленной водки. И всё, наверное, было бы хорошо, если бы Ким после этого остановился, перестал пить и вернулся бы в свою комнату в общежитии, чтобы лечь спать, но девчонки ловко подхватили его под руки на импровизированном танцполе и потащили играть в очередную дурацкую алкогольную игру. Поэтому, когда он выходит из туалета, старательно пытаясь застегнуть ремень на своих джинсах плохо слушающимися руками, Тэхён уже не контролирует ситуацию. Ситуация контролирует Тэхёна. В длинном коридоре кафетерия, ведущем к уборным, темно и немного прохладно. Всё из-за открытой нараспашку кем-то двери, чтобы можно было курить прямо там, не выходя на улицу. Ким ведёт плечами из-за пробирающегося под кожу осеннего сквозняка и шарит рукой по карманам в поисках подика. — Пиздец, что у тебя на лице? От голоса, раздавшимся сбоку, Тэхён вздрагивает. И подняв глаза, находит того, кого точно не хотел бы видеть этой ночью ещё раз. Чонгук стоит у стены, практически у самой двери туалета, прислонившись спиной, и стряхивает пепел с сигареты на белую плитку. Он, кажется, пьян ещё больше Тэхёна. Его взгляд плавает в пространстве, как лодка, дрейфующая на волнах. Куда ветер погонит – туда и отправится. И сейчас они оба плывут в никуда. От вопроса Тэхён теряется, но уже через секунду фырчит боксёру в ответ в своей привычной манере. — Помада. Что, никогда раньше не видел? Это то, что обычно остается на твоём члене после минета. Чонгук закатывает глаза, делая новую затяжку. — Я знаю, что такое помада. Но не понимаю, какого хуя ты ей свою рожу раскрасил. От тебя и без неё пидорством за километр пасло. — А ты у нас, смотрю, спец в пидорских ароматах? Несмотря на эту милую перепалку и вновь расцветающее в груди чувство агрессии (такое всегда происходит, когда он видит Чонгука), Тэхён встаёт с ним рядом, почти что касаясь плечами и, нажав на кнопку, наконец-то затягивается. На языке приятно плавится вишнёвая сладость. Он слишком пьян и хочет курить, чтобы сейчас искать другое место или тащиться на улицу. Чон морщит нос, но ничего больше не говорит. Они курят в тишине, слыша лишь вдохи и выдохи друг друга и смотря на летающее вокруг них облако пара. Где-то сбоку всё еще гремят колонки и слышится чужой смех, но теперь это кажется Киму чем-то туманным и слишком далеким. — Хваса накрасила. Спустя минуту молчания, зачем-то оправдывается Тэхён. Он и сам не знает, почему ему вдруг захотелось это озвучить. Может быть, чтобы разбавить возникшее между ними молчание. А может, потому что хочет ещё немного погрызться с Чонгуком. Тэхён не уверен, что конкретно им движет. Возможно, это три последних шота Б-52. — Сказала, что красная помада – это, определённо, мой стиль. — Она тебе напиздела. Усмехается боксёр и тушит окурок о стену. После чего тянется к лицу Тэхёна своими ладонями, заставляя Кима застыть на месте, и растирает края его рта большими пальцами до самых скул. Чонгук смеется. И Тэхёну кажется, что у него из-под ног уходит земля. Он впервые слышит смех Чон Чонгука. — Теперь ты вылитый Джокер. Жаль, что волосы не зелёные. Ким хлопает ресницами. Выдыхает вишневый дым Чону прямо в лицу и отводит взгляд в сторону. Чонгук стоит слишком близко. — Тогда в следующий раз покрашусь в зелёный. Он чувствует его взгляд на своей коже. Скользящий и изучающий. От этого по рукам и спине бежит ток. И Тэхён хочет думать, что от отвращения. Но зудящее внизу живота теплеющее покалывание подсказывает ему, что это не правда. — Специально для меня? — Возможно. Боксёр молчит еще пару секунд, всё так же внимательно всматриваясь в лицо напротив, словно хочет сказать что-то ещё, но говорит в итоге явно не это. — Как ты вообще куришь эту сладкую дрянь? — Нажимая на кнопочку. Вдыхаю и выдыхаю. Так и курю. Чон цокает языком, словно саркастичный подросток, и тянет к нему свою ладонь, покрытую мелкой россыпью мозолей из-за постоянных тяжелых тренировок. — Дай попробовать. — Вот ещё. Может тебе ещё и член пососать? Это было ошибкой. Потому что Чонгук приподнимает одну бровь в ехидной усмешке. И наклонившись к самому лицу Кима, шепчет сквозь зубы: — А что, ты так сильно этого хочешь? Постоянно только об этом и говоришь. Тэхён сталкивается с ним глазами. Слова застревают в глотке и ухают куда-то вниз, по пищеводу до самого пупка, рассеиваясь по коже толпой мурашек. Серебряное колечко в нижней губе Чонгука блестит в темноте, привлекая к себе слишком много внимания. Тэхён скользит по нему взглядом, машинально облизывая свои собственные губы, после чувствуя на языке привкус помады вместе с приторной сладостью вишневого дыма. — А ты? Шепчет в ответ. Их извечный спарринг словами в попытках сделать сопернику побольнее однажды должен был к чему-нибудь привести. Ким знал это. Чувствовал кожей. Что-то интуитивно шептало ему об этом с первой их встречи. Чонгук врал самому себе. И для Кима это было так же очевидно, как и то, что Солнце — это звезда, а Луна — спутник Земли. Чонгук трескался под его напором. Его терпение было непрочным, и Тэхён, играючи, специально ломал его раз за разом — как хрупкие пальцы на дрожащей руке. Он приспосабливался к его поведению, находил подход, знал, как вывести его на настоящие эмоции и ударить словом больней. И Чонгуку это было совсем не по вкусу, потому что ему больше некуда было улизнуть, нечем прикрыться. Потому что ему больше нельзя было спрятаться в шкаф. Тэхён делает вдох, словно задерживая дыхание перед прыжком в воду. И отвечает всё так же тихо, потянувшись ладонями к чужим, широким плечам. — Что, если «да»? Чтобы утонуть в поцелуе. Он жадный. Мокрый. И совсем капельку дикий. Такой, от которого подгибаются ноги и набухает в паху. Чонгук остервенело мнёт его губы своими губами, толкаясь языком в глубину влажного, горячего рта, прижимая к холодной стене коридора за талию. Они почти не дышат, сталкиваются зубами, словно школьники в разгар полового созревания, и вылизывают рты друг друга, будто пытаются вымыть из них чужой вкус. Отчистить без остатка, присвоить себе и навсегда отпечататься на слизистой оболочке. Тэхён заползает пальцами под его футболку, сжимает горячую кожу, царапает. Держится так сильно и крепко, будто если отпустит, то тут же умрёт. Упадёт с высоты и разобьется об асфальт. Чонгук ведёт коленом между его расставленных ног, давит на стянутые узкими джинсами яйца и вырывает из груди стон. Хриплый. Требующий. Молящий. — Блять. Шепчет боксёр куда-то в его подбородок. Тяжело дышит, крепко сжимая пальцами бока парня, заползая кончиками под джинсовую ткань, на которой болтается так и не застегнутый Кимом ремень. — Блять. Вторит ему Тэхён, ведя носом от скулы к виску, глубоко вдыхая в лёгкие запах сигарет, пота и мятного одеколона после бритья. Они стоят так ещё пару секунд, которые длятся, словно целая вечность. И Ким ждёт того, что его оттолкнут. Ударят. Швырнут на пол и забьют ногами до сломанных рёбер. Но Чонгук стоит. Дышит. И всё так же держит свои руки на его коже. — Ты… Шепчет Тэхён в воздух за его спиной неуверенно, но с толикой сладкой надежды. —… Хочешь? Он слышит, как Чон облизывает свои губы, сжимает пальцы на бедрах сильнее и почти неощутимо кивает головой, ведя волосами по изгибу его шеи. Он хочет. Ким отстраняется от него лишь на пару сантиметров, так, чтобы можно было взять чужое лицо в свои ладони и заглянуть в глаза. Убедиться, что он не сходит с ума. Они смотрят друг на друга так же пристально, как и пару минут назад. Но уже по-другому. Медово-карие, коньячные глаза Чонгука блестят в темноте, скрывая что-то болезненное и острое, что-то важное, мягкое, как открытый, расслабленный живот. Уязвимое. — Тогда… Пошли ко мне в комнату? Сосед уехал к родителям на все выходные. Предлагает, наконец, Ким, сам не понимая, почему делает это так легко и открыто. Но Чонгук снова тянется своими губами к его, и больше ничего уже не имеет значения. Абсолютный вакуум. Полная пустота. Лишь влажные касания и переплетённые языки до капающей слюны из уголков рта. Они ловко вальсируют к выходу между пьяных, танцующих тел, лишь на мгновение останавливаясь у одного из столиков. Тэхён забирает со стула свою куртку, в кармане которой бренчит связка ключей и старенький айфон. Но, прежде чем успевает уйти, оказывается пойманным за руку лучшим другом. Чимин выглядит подвыпившим, но все ещё достаточно трезвым, чтобы оценить ситуацию. Он поджимает свои пухлые губы и спрашивает: — Ты куда? Ким мнётся пару секунд, почему-то отводя взгляд, словно стыдясь собственных действий. — В общагу. Пак бросает взгляд на стоящего за спиной друга Чонгука, снова смотрит Тэхёну в глаза и уточняет: — С ним? Синеволосый нервно смеется, кося под дурачка, и пожимает плечами. Ну да, с ним. А что такого? В этом ведь нет абсолютно ничего странного. Но всё же отвечает другу после секундной заминки и причём довольно уверенно, несмотря на предательски заплетающийся язык. — Всё в порядке, Мин-и. Говорит он. — Я всё контролирую. Тэхён не контролировал нихуя. До его комнаты в общежитии около десяти минут быстрым шагом, но даже их хватает для того, чтобы они оба немного протрезвели и пришли в себя, пока шли по улице и дышали холодным воздухом. Открывая дверь своим ключом, Ким с некоторой досадой думает, что на этом всё и закончится. Морок возбуждения спал, поэтому ему казалось, что Чонгук наверняка передумает продолжать то, что они начали в том тесном пропитанном дымом коридоре. Из-за этих мыслей Тэхён чувствовал разочарование, хоть и изо всех сил старался внутренне его отрицать. Но, тем не менее, несмотря на шлейф обоюдной неловкости на протяжении всего их пути, проведенном в абсолютном молчании, Чон шёл за ним, не отставая, и всё-таки оказался здесь. У его двери. Перешагнув через порог, синеволосый потёр ладонью шею, с опаской смотря назад, за своё плечо, чтобы столкнуться взглядом с боксером и тут же отвести его в сторону, чувствуя, как горлу подступил ком. — Ну? Спрашивает Тэхён, стягивая с плеч куртку, только бы чем-нибудь занять подрагивающие от волнения руки. — Не передумал? Ответа не следует. От чего в груди Кима разливается жгучий коктейль из стыда и досады. Но длится это недолго, всего пару секунд, за которые Чонгук успевает пересечь порог следом за ним и прикрыть дверь. Пути назад больше нет. — Какая из них твоя? Привыкая к темноте после светлого коридора, спрашивает боксёр, прочищая горло от хрипоты. Тэхёну требуется пару секунд, чтобы обработать в голове чужой вопрос и, наконец, осознав его, тихо ответить, кивая головой на одну из заправленных кроватей: — Правая. Последовав примеру Кима, Чонгук тоже расстёгивает куртку, бросая ее на пол рядом с дверью, и стягивает с ног кроссовки. А после, не дожидаясь хозяина комнаты, с уверенностью проходит дальше, усаживаясь на указанное ранее место. Нет, он не передумал. От одной этой мысли, что-то внизу живота Тэхёна скручивается в узел, вызывая ещё больше волнения. Кажется, так оно и ощущается. Предвкушение. — Так и будешь там стоять? Рычит боксёр, смотря на застывшего с курткой в руках парня, тем самым заставляя его окончательно протрезветь. Сняв с себя обувь, Ким подходит к нему, становясь рядом. Совсем близко, так, что, кажется, может ощутить чужое дыхание на своём животе даже сквозь ткань помятой рубашки. Чон поднимает на него свои глаза, снова встречаясь с Тэхёном взглядом, и расставляет накаченные бедра пошире, чтобы парень мог встать еще ближе, устроившись промеж них. — Твой сосед… Еле слышно интересуется боксёр, кладя свои руки на его талию, совсем не так грубо и неистово, как до этого в кафетерии, а осторожно, будто спрашивая разрешения. — Он точно не вернется? Пальцы Чонгука грубые и очень горячие, прожигают кожу через рубашку. Тэхёну хочется почувствовать их ещё ярче. Он хочет, чтобы руки Чонгука были на нём. В нём. Где угодно, только бы были. Дыхание Кима снова становится медленным и тяжелым. Он плавится под его взглядом, словно воск от огня. — Точно… Шепчет в ответ синеволосый, прежде чем наклониться и, наконец, вновь почувствовать на своих губах губы боксера. Сухие и горячие, отдающиеся мурашками по спине. Проникающие сквозь плоть и бьющие, словно хороший хук, прямо в расплавленный от возбуждения мозг. Для гомофоба Чон Чонгук слишком настойчиво и глубоко пихает в его рот свой язык, что заставляет Кима внутренне рассмеяться. Тэхён усаживается на него сверху, желая почувствовать больше трения и тепла, соприкасаясь своим пахом с пахом Чонгука, прекрасно ощущающая его твердое возбуждение даже сквозь плотные джинсы. Пальцы боксера везде: на спине, животе, пояснице. Блуждают по его телу так, словно пытаются захватить в плен каждый сантиметр чужой расплавленной жаром кожи. Чон больше не медлит и не осторожничает, рывками стягивает с него и с себя одежду, только бы поскорее прижаться к нему кожа к коже. Приподнявшись, чтобы снять с себя узкие джинсы, Ким отходит от Чона на пару шагов, но останавливается, почувствовав, как ладонь парня крепко хватает его за запястье. Так сильно и грубо, что становится больно. — Ты куда? Возбужденный и взъерошенный Чон Чонгук выглядит до смешного потерянным. Словно брошенная хозяином на трассе собака. Ким тихо смеется от осознания того, что именно он сейчас сделал его таким. Не очередная влюбленная и готовая на все девчонка с мокрой щелкой между ног, а он. Он. — За смазкой и презиками. — А. Понимающе тянет Чон, облизывая губы, чувствуя на них вкус чужой слюны, и разжимает ладонь. Пока Тэхён копается в ящике стола, боксёр бренчит пряжкой ремня в темноте, стягивая с себя джинсы вместе с бельем. Член у Чонгука красивый. Не очень длинный, но толстый, не обрезанный. Из мешочка крайней плоти уже сочится предэякулят, пачкая живот. Ким невольно засматривается, вновь опускаясь рядом с ним на кровать, бросая рядом пачку гондонов и бутылёк смазки, полный наполовину. Чонгук берет его в руки, рассматривает пару секунд и, открыв, подносит к лицу, пытаясь распознать запах. — Серьезно? У тебя что, всё вишневое? И во рту, и в жопе? — А с чего ты взял, что она для меня? Играет бровями Ким, насмехаясь и наслаждаясь мимолетным испугом в чужих глазах, прежде чем рассмеяться. — Успокойся. Я пошутил. Так и быть, позволю тебе меня трахнуть. Стараясь смягчить вспыхнувшую в боксёре злость, Ким наклоняется к нему, проводя языком по чуть выступающему кадыку, выбивая из груди парня приглушенный, тихий стон. У Чон Чонгука красивое тело. Почти идеальное. И даже россыпь старых и свежих шрамов из-за боев не делает его хуже, наоборот, сексуальней. Тэхён посасывает кожу на его шее, руками сжимая крепкие бедра, и благодарит всех богов за то, что они не включили в комнате свет. Потому что иначе Киму было бы стыдно за свой пухлый животик, на фоне столь точенного, буквально стального пресса боксёра. Он спускается поцелуями ниже, обводя языком каждый кубик пресса, падая кончиком в дырку пупка и немного в ней задержавшись, тем самым срывая с губ Чонгука еще более несдержанный выдох. Чон зарывается пальцами в его волосы, крепко сжимая синие пряди у самых корней, и тянет голову Кима ниже, туда, где уже налилась кровью сочащаяся естественной смазкой головка. — Отсоси мне. Ты ведь хотел. Приказывает Чонгук. И Тэхён повинуется. Волосы на его лобке черные и жёсткие, Ким смачивает губы слюной, наконец, беря член Чона в ладонь, и прижимает его к своей щеке, чувствуя тепло и влагу. Тэхён трётся об него, поднимая на боксёра взгляд, желая насладиться его реакцией, и ничуть не жалеет. Глаза у Чонгука глубокие и бездонные, словно колодец, в который Ким проваливается с каждой секундой всё глубже, затуманенный желанием и нетерпением. В них пляшет сам дьявол. И вызвал его из пучин ада именно он — Ким Тэхён. Он. А не кто-то другой. Синеволосый мычит, проходясь по стволу языком с таким наслаждением, с которым дети лижут мороженное, но в рот не берёт. Дразнит. Бёдра Чонгука под его ладонями напрягаются и становятся такими же твёрдыми, как и его член. Тэхён проводит кончиком языка по выпуклой вене, касается поджатых яиц, не обращая внимания на редкие, попадающиеся волоски, и возвращается выше, к уздечке. Слизывает с конца каплю проступившего предэякулята, дразнит быстрыми движениями маленькую дырочку и оттягивает крайнюю плоть рукой, сдвигая ее вниз по стволу, чтобы проникнуть под тонкую кожу своим языком. Чонгук сжимает его волосы в ладонях так сильно, что, кажется, скоро с корнем их вырвет. Дышит громко и прерывисто, сквозь сжатые губы. Но терпит. Позволяет Тэхёну вдоволь им наиграться. На вкус Чонгук, как и все, маслянистый, солёный и чуть-чуть горький. — Блять… Шепчет Чон сверху, надавливая на его затылок настойчивей. Просит. И Тэхён берёт в рот головку, посасывая, создавая во рту вакуум, наслаждаясь реакцией тела боксера на это. Ким дышит носом, с каждым новым движением щек стараясь взять его член ещё глубже, уже чувствуя то, как он упирается в глотку, вызывая рвотный рефлекс и небольшой дискомфорт, но виду не подает. Только лишь жмурит глаза, смаргивая с ресниц проступившие слёзы. Челюсть сводит от чужой толщины и уголки губ совсем чуть-чуть щиплет, но Тэхён всё равно берёт его во всю длину, расслабляя стенки саднящего горла, позволяя Чонгуку проникнуть прямо в гортань. И тут же давится, задыхаясь, потому что боксёр давит на его затылок сильней и впервые, на пробу, двигает бедрами, вбиваясь в Тэхёна рывками. И Ким позволяет ему трахать свой рот, чувствуя, как по подбородку стекают слюна и сопли, при каждом новом толчке тычась носом в волосатый лобок. И сам, уже не в силах терпеть, тянется свободной рукой между собственных ног, гладит свой член, массирует яички, сжимая, сдавливая ствол кольцом пальцев, и гоняет их вверх и вниз всё жестче, быстрее, в ритм движения бёдер Чонгука, скользя по естественной смазке. Чон кончает первым, содрогаясь всем телом и сжимая его волосы на затылке так сильно, что Тэхён непроизвольно скулит. Низ живота боксёра идет мелкой рябью, мышцы сокращаются в послеоргазменной неге, пока рот Кима наполняется его теплым семенем. Тяжело дыша, Чонгук выскальзывает из него, придерживая лицо Тэхёна ладонью и, напоследок, проходится по губам парня обмякшей головкой, словно пытается смазать их блеском. — Покажи мне… Шепчет он, и Тэхён открывает рот, перекатывая на языке вязкую сперму. Чонгук тянется к нему рукой, проникая пальцами внутрь, чтобы оттянуть в сторону щеку, оголив зубы, и получше рассмотреть результат их совместной работы. — Глотай. И Тэхён глотает, чувствуя, как чужое семя проваливается в пищевод. Чон убирает руку от его рта, и теперь Ким наконец-то может дышать, он жадно глотает ртом воздух, стирая ладонью с лица свои слюни, сопли и слезы. Собственное возбуждение неприятно пульсирует, так и не получив нужной разрядки, поэтому Тэхён сводит бедра, жмурясь от ощущений внизу. А потом, усмехнувшись, тянет осипшим голосом, потому что растраханная глотка не даёт нормально воспроизводить звук: — Ну, как? Ты когда-нибудь кончал так с женщинами? Взгляд боксера темнеет, а плечи напрягаются. Чонгук снова выпускает наружу шипы. — Ещё слово, и я тебе въебу. Рычит Чон, хватая Тэхёна за волосы. Так, словно это один из его личных маленьких фетишей. Но, почувствовав откуда-то прилив смелости, Ким совершенно не сбавляет градус язвительности. — Ты сделал одну ошибку в слове «выебу», сладкий. — Так сильно хочешь, чтобы я тебе засадил? Парирует боксёр, на что Тэхён лишь закатывает глаза, отыскав на постели бутылочку со смазкой и выдавливая ее себе на руку, да побольше. Вишневый химозный запах наполняет пространство между ними, пока Ким заводит ладонь за спину, нащупывая пальцами анус. — Пока что из нас двоих только ты кончил. Так что буду премного благодарен. Или ты уже всё? Больше не встанет? Последнее явно было лишним, потому что Чонгук снова закипает, как чайник, разве что только пар от головы не идёт и, словно стремясь опровергнуть чужие догадки, приподнимается на коленях, беря вновь затвердевший член в ладонь и ударяя им по щеке Кима. — Ну, всё-всё, вижу. Можно было обойтись и без показательных выступлений. А теперь будь хорошим мальчиком, сядь и подожди, пока я не закончу. Даже несмотря на возбуждение, мышцы на стимуляцию сзади поддавались совсем неохотно. Тэхён с трудом смог протолкнуть внутрь один палец. Чонгук наблюдал за ним с нескрываемым интересом, иногда проводя ладонью по своему достоинству, чтобы сохранить его твёрдым. — И долго мне ждать? — Надо, чтобы вошло хотя бы три пальца, иначе порвусь. Ким очень старается, он, наверное, ещё никогда так не старался, проталкивая палец всё глубже и растягивая стенки круговыми движениями. Для Чонгука хотелось быть мягким, тесным и податливым. Хотелось быть идеальным. Тэхён и сам не понимал, что именно желал ему доказать. То, что секс между двумя мужчинами может быть очень приятным? То, что это не отвратительно и совсем не грязно? То, что он лучше любой женщины? Но зачем? Эти мысли, роем мечущиеся в его голове, совсем не помогали расслабиться, но взгляд Чонгука — заинтересованный и совсем немного просящий — не давал градусу возбуждения между ними упасть, успокаивая и предвкушая. В конце концов, измученный ожиданием боксёр двинулся к нему ближе, снова погружая свой язык в чужой рот, вылизывая и сплетая с его так влажно и горячо, что Тэхёну хотелось скулить. — Повернись. Командует Чон, обрывая тонкую нить слюны, растянувшуюся между их губами. — Но я ещё не… Попытался протестовать Тэхён, но тут же был осажден. — Я сказал повернись. Немного помешкав, Ким повинуется. Полностью принимая чужую власть над собой, позволяя Чону доминировать, засунув свою гордость куда подальше. Он вытаскивает из себя обильно смоченные в вишнёвой смазке пальцы с пошлым хлюпаньем и становится перед боксером на четвереньки. Раскрывая себя. Показывая. И ожидая чего угодно – мата, отвращения, удара, но только не нежного касания горячий ладони к собственной пояснице. Затаив дыхание, Чонгук медленно проводит пальцами по ложбинке его позвоночника. От рук Чона кожа Тэхёна горит, словно от термического ожога. Плавится. Ким полностью отдается этим ощущениям. И его ведёт так, будто он всё ещё очень пьян. Звук звонкого шлепка разрезает пространство между ними. Ким мычит куда-то в простынь, поджимая пальцы на ногах. Предэкулят капает с конца его возбуждения на постель. И Чонгук повторяет это снова и снова. Пока кожа ягодиц парня под ним не становится красной. — Так и продолжишь просто…? Срывается с губ Тэхена, но боксёр тут же перебивает его, хватая за волосы второй рукой. — А что? Нельзя? Такую шлюху, как ты, только и остается, что наказывать. Назови Кима так грубо кто-нибудь другой, то на этом между ними всё бы сразу и закончилось. Он бы немедленно выставил парня за дверь и швырнул в след за ним его обувь, посылая куда подальше. Но почему-то, когда он слышит это от Чона, то лишь сглатывает слюну, выгибает поясницу, разводя коленки ещё дальше друг от друга, и шепчет так сладко, как не шептал никогда и никому: — Тогда накажи меня, папочка… Накажи так, чтобы я понял… — Сука. Боксёр рычит. И стирая в своём подсознании последние границы одной лишь ему ясной условности, проникает внутрь Тэхёна сразу двумя пальцами, заставляя того задрожать. Благодаря позе они касаются стенок внутри намного глубже, чем Ким когда-либо смог бы сам дотянуться. Чонгук завороженно наблюдает за тем, как его пальцы обволакивает горячая и тесная дырка парня, толкая их в одном лишь ему ведомом ритме. Мажет влажным языком по лопатке, спине, шее. — Чонгук… Чонгук, пожалуйста… Задыхаясь от ощущений, молит Ким, не желая кончить только от рук. Ему нужно больше. Нужно почувствовать его всего. Так, чтобы внутри всё распирало от наполненности и чужого тепла. — Пожалуйста, что? Хрипит боксёр, свободно вводя внутрь уже третий палец, неосознанно прикусывая свой пирсинг на нижней губе. — Пожалуйста, трахни меня… Трахни меня своим членом… В тот момент, когда Чон вытащил пальцы и в темноте зашелестела упаковка презервативов, Тэхён понял, что потрачен к хуям. Он плотно сидел на крючке. Он был пойман. В его голове не осталось ни одной мысли. Где-то не периферии своего сознания, Ким понимает, это не здорóво, потому что одно слово боксёра сейчас, и он сделает что угодно: съест гору песка, сиганёт с крыши небоскрёба, изувечит человека, признается Чонгуку в любви. Буквально — что угодно. И это окончательно выбивает землю у него из-под ног. Тэхён ещё никогда в жизни не чувствовал себя таким жадным, желающим и одержимым. И всё, что ему оставалось — это ждать. Изнывать в предвкушении, потираясь головкой о простынь. И надеяться на то, что Чон Чонгук — гроза всех геев и нефоров Кореи, не даст заднюю. Не соскочит, оставив его в одиночестве изнывать от желания. Не испугается, не сбежит. Боксер обхватил пальцами свой член, несколько раз проведя ладонью по всей длине, растирая по латексу лубрикант, и направил его вдоль мягкого, гладковыбритого перинеума. Ощутив чужое тепло, Тэхён неосознанно задрожал и издал тихий звук, больше похожий на вой. Чонгук на пробу проскользнул внутрь головкой, наслаждаясь тем, как вымазанный в блестящей жидкости член погружается в розовую дырку. И Ким тут же сжал его внутри, даруя им обоим самое жесткое и сладкое наслаждение. Медленно достигнув предела, когда его лобок, наконец, соприкоснулся с кожей чужих всё еще красных от шлепков ягодиц, Чон сжал мягкие половинки парня в своих ладонях и тихо выругался, не представляя, как вообще раньше без этого жил. Без этой горячей тесноты и глубины, не имеющей предела, в которую можно вторгнуться всей длинной, не боясь причинить боль. Чонгуку кажется, что до этого момента он никогда и не знал ничего о настоящем, истинном наслаждении. — Такой большой… Сбивчиво лепетал Ким, до треска сжимая в руках ткань давно уже сбившейся простыни. — Что ты там мямлишь? Говори громче. Усмехнулся боксер, выскальзывая из парня практически полностью, но только лишь для того, чтобы снова проникнуть внутрь. — Очень хорошо… Так хорошо, Чонгук… Ты даешь мне так много, пожалуйста… Пожалуйста… Поступающие движения глубоко внутри становятся всё быстрее. Тэхёну кажется, что он сернистая кислота. Кажется, что он распадается на газ и воду. Чонгук долбит парня рывками, размашисто двигая бёдрами, и думает о том, что ему пиздец. Опьянённый властью, которую не испытывал ни от одной победы на ринге, боксёр фокусирует взгляд на том, как стенки чужого ануса показываются наружу при каждом движении его члена назад. Как прогибается в удовольствии ровная спина Кима. Его пробирает крупная дрожь. Член пульсирует в глубине тесной дырки, и Чонгук обхватывает торс Тэхёна руками, впиваясь пальцами в талию, на которой почти сразу же начинают проступать красноватые следы. Чон ебёт его с силой, резко и быстро. Их тела сливаются воедино с влажными звуками, бёдра боксёра с хлопком встречаются с ягодицами Тэхёна, что уже где-то не здесь. Не с ним. Полностью растворившись в ощущениях, пребывая практически в отключке от наслаждения, Ким подмахивает в ритм его движениям, хныча до плача. Его бедра всё больше и больше разъезжаются в стороны, так хорошо открывая себя для Чонгука, Тэхён буквально касается простыней коленями раскрытых ног. Но внезапно ощущение наполненности внутри пропадает. Чон выскальзывает из него, с силой сжимая свой орган у основания, только бы не кончить так быстро. — Нет-нет… Нет, пожалуйста… Пожалуйста… Слезливо тянет Ким, чувствуя пустоту. — Тише-тише. Сейчас… Успокаивает парня боксёр с какой-то абсолютно не свойственной ему щемящей нежностью, одним ловким движением переворачивая Тэхёна на спину, и застывает. Влажные от пота синие локоны, хаотично разбросанные по прекрасному лицу. Покрасневший кончик носа. Мокрые ресницы, слипшиеся от слез. И искусанные до крови губы, всё ещё красные из-за остатков помады. Ким тянет к нему дрожащие руки, словно замёрзший путник к костру. И Чонгук склоняется над ним, врываясь в жаркую тесноту вновь. Но уже не так сильно и быстро. Боксёр трахает его глубоко. Медленно. Словно заколдованный, он нежно помечает шею Тэхёна своими губами, шепча, как он хорош. Как он прекрасен. Как в нём ахуенно влажно и горячо. Их тела, мокрые от пота, трутся друг о друга, не давая проникнуть между ними и капельке воздуха. — Чонгук, я сейчас… сейчас… Прикусив парня за подбородок, боксер рычит: — Я тоже… И его слова тают в чужом дыхании. Мир взрывается и начинается заново в касании их губ. Чонгука трясёт. Боксёр низко стонет внутрь чужого рта, переплетая их влажные языки, и, замерев, кончает, достигая своего акме. Семя наполняет презерватив. Взгляд Чона плывёт. Тэхён под ним содрогается, трепещет, словно пойманная за крылья бабочка. И из его покрасневшего от трения о постель возбуждения тоже толчками вырывается сперма, пачкая белесой жидкостью мягкий живот. — Блять… Шепчет Ким губами, покрытыми слюной, задыхаясь, постепенно возвращаясь в реальность. — Я впервые… Впервые смог без рук… Это… Вау… Тэхён хрипло смеется, в его глазах всё еще взрываются и гаснут фейерверки. Чонгук безмолвно сглатывает накопившуюся во рту слюну и, медленно приподнимаясь на руках, отстраняется. Когда его опавший член выскальзывает из дырки Кима, по комнате эхом разносится неприлично громкий и влажный звук. И это действует на боксёра, будто щелчок, словно звонкая пощечина, возвращая Чонгука в реальность. Мышцы бёдер и спины горят от нагрузки, наполненный латекс неприятно болтается на конце. Чон стаскивает его с члена одним движением, бросая на пол, даже не думая завязать. Ким приподнимается следом, продолжая что-то восторженно лепетать. Тянется к боксёру ослабшими руками. — Ну, вот, а говорил, что у тебя на меня никогда в жизни не встанет. Может быть, в душ и на второй круг? Тэхён улыбается и пытается коснуться пальцами чужого лица. Погладить. Утянуть в поцелуй. Запах пота и химозной вишни проникает глубоко в легкие боксера, с силой выдергивая его из сладостной неги и заставляя очнуться. По телу Чонгука пробегает рябь, разбивая его на множество острых осколков. Он пытается собрать их, но лишь режется, режется, режется, задабривая море кровью. Приходит осознание. Ком подступает к горлу. Становится трудно дышать. Его тошнит. Синеволосый хмурится, осторожно тянется ладонью к чужому плечу. — Ты чего? Всё нормально? Чонгук отстраняется от него, как от огня. Отвергая его. Резко вскакивая с кровати, судорожно ищет взглядом на полу свои вещи. — Не трогай меня, блять. — Что? Отыскав штаны, боксер натягивает их на себя очень быстро, даже не думая о белье. Его руки дрожат. Ему страшно. И очень холодно. Так, словно тело внезапно окатили холодной водой. — Я сказал не смей меня больше трогать, ебаный пидр. Рычит Чонгук, и вся та нежность и страсть, что была между ними всего пару минут назад, бесследно растворяется. Исчезает. Чонгук кусает свои губы, с силой жмуря глаза до черных пятен, и превращается обратно в тлеющий вулкан: не подходи, ёбнет! — Если я пидр, то ты тогда кто?! Разве нам обоим не было хорошо?! Злится Ким, физически ощущая, как в его груди что-то ломается и трещит. — Блять! Кричит боксёр, подлетая к нему в два больших шага и грубо хватая за волосы. Никакой больше страсти и похоти. Одна только лишь боль. Тэхён тихо скулит, пытаясь вырваться из чужой хватки, пока Чонгук наклоняется к его лицу ближе и шипит со всей злобой, которая у него только есть: — Послушай сюда. Если ты хоть кому-нибудь когда-нибудь об этом расскажешь… Я убью тебя. Ты понял?! Убью! Тэхён закипает. Обида и злость прожигает все его естество. Физически и душевно становится так погано, что ком в горле будто рвёт глотку. Разбросанные по телу укусы и засосы горят, как газовая горелка — очень уж ярко и сильно. Он поднимает на Чона свой взгляд, готовясь высказать ему всё, о чем думает, но осекается. Потому что тот плачет. Молчаливо и жалко. По его щекам бежит солёная влага. Он плачет, и Тэхён закрывает свой рот. Тэхён позволяет ему уйти. Потому что глаза Чонгука в тот момент были молящие, скорбные, мокрые, ненавидящие, тревожные, разочарованные, но все равно по-прежнему прекрасные. Уязвимые. Медово-карие, с коньячной радужкой. И в них было столько боли и горечи, что захлебнуться можно. Их извечный спарринг словами в попытках сделать сопернику побольнее однажды должен был к чему-нибудь привести. Ким знал это. Чувствовал кожей. Что-то интуитивно шептало ему об этом с первой их встречи. Боксёр врал самому себе. Чон Чонгук по-своему стоял одной ногой в аду. И в этот ад он толкнул себя сам.