Но с тобой, как с героином, нету никаких потом

— Ебать… — говорит Андрей, глядя на своего парня. Такой же работник как и он, сидящий за соседним столом, таращится удивлённо, но, стоит отдать ему должное, помалкивает. Не то чтобы к периодическим заскокам Андрея привыкли все в офисе, но и шокировать кого-либо уже нельзя было. Федорович разговаривал с принтером, ручками, кружками, компьютером, изредка коллегами, спотыкался и ронял что-то чаще чем дышал, был незаметным и невероятно шумным одновременно, сидел, поджав под себя ноги, нередко терял важные документы, а ещё однажды поджёг кофейный аппарат по чистой случайности. Ну или не совсем, но об этом история крайне нагло умалчивает, отнекивается и вообще это не он и всего один раз было. Андрей, работающий в банке уже второй год, выполнял свою работу прекрасно, малость ебанутым был, запиздеть мог кого угодно до смерти, это да, но начальник глядя на выручку увеличивающуюся с каждым кварталом был готов терпеть даже его конченную розовую шубу, по-пидорски крашенные волосы и бубнеж под нос, был готов терпеть и терпел, хвалил, щедрой рукой отваливая премию в двадцать пять тысяч раз в два месяца за перевыполненный план. — Еба-а-ть. — повторяет Андрей, не в силах оторвать взгляд от телефона. — Фёдыч, — шепчет коллега напротив, — ты че, совсем чердаком отъехал на работе матюкаться? — Отстань, Серёж. — летит ему в ответ что-то среднее между писком, кашлем и хрипом. «Блять, я его убью» — проносится в мыслях, — «ебанный Серафим». Андрей нервно откашливается, оглядывается, закидывает ногу на ногу и пересматривает кружочек в телеграмме заново. Серафим, валяющийся дома уже четвёртый день, открывший больничный по причине «чёт подзаебался», терроризировал его сообщениями ровно такое же количество времени. Нет, сначала это было что-то безобидное и милое, из-за чего Андрей пару раз чуть слезу не пустил — серия фоток с нежащимся на подоконнике котёнком Ра; вечернее и абсолютно дурацкое голосовое с перепевкой какой-то завирусившейся в тиктоке песни; список продуктов (тут стоит уточнить, что слезу Андрюша почти пустил стоя в магазине, смотря на ценники от креветок и белого полусладкого). Потом Серафим видимо вошёл во вкус и уже на третий день обнаглел и начал приставать. Причём начал весьма незаметно: с утра отправил гс, когда только-только встал, приблизительно три секунды назад, что было понятно по хриплому голосу, от которого мурашки поползли и растянулись где-то от затылка до самой жопы; в локете прислал фото из душа, из-за чего у Андрея пол дня на пол экрана была чужая голая задница, пока её не перекрыло изображение с собственным красным ебалом, сделанное Серёжей; в телеграмм-канал вечером залил околоэротичные фотки сделанные как бы невзначай на кухне; а вот утром четвёртого дня, то бишь сегодня, скинул дикпик, дождался двух зелёных галочек и удалил, отправив «ой извини не тебе)))». Ладно дикпик, что там Андрей не видел, не трогал, не об… в общем чего там только не было, но получивший по шапке за такие фокусы Сидорин прислал фак, а потом пропал из сети на два с половиной часа. И объявился пять минут назад. В кружочках. В обтягивающей майке. И прямоугольных блять очках, на которые Андрей отреагировал весьма положительно — охуел и сидел молился, чтобы его офисные штаны оказались достаточно широкими для сокрытия предательского стояка. Серафим рассказывал, что весь десятый-одиннадцатый класс проходил в очках с минусом появившемся из-за длительных ночных каток за компом. Даже фото с выпускного показал — чёрный костюмчик, бабочка красная на шее да чёрные очочки на носу. Показал, рассказал как потом в три утра пока душу в канаву выблёвывал, там же стекляшки свои и проебал вместе с красной бабочкой и бутылкой пяти озёр, которая до этого покоилась в лифчике его одноклассницы. Андрей тогда так и не понял от чего впечатлился сильнее, от рассказа или фото. Потому что от первого словил хахайку и подъёбывал ещё с недельку. А вот на второе изрядно так измололил ладошки, представляя насколько бы очки пошли Серафиму сейчас — с отрастающими кудрями и татухами. Видимо сообщение висит непрочитанным слишком долго, потому что очухаться получается только от вибрации входящего видеовызова. — Ох ты ж батюшки, ебанный карась, — бормочет Андрей и подрывается с рабочего места в туалет, на ходу впихивая в уши палёные аирподсы. Принимает вызов, влетая в кабинку, дёргая защёлку, почти сносит висящий рулон туалетки. — Ты там че, офис разъебал? — реагирует хмыкающий Серафим, светя ключицами. — А ты нахуя мне член прислал? — моментально ощетинивается Андрей, опуская крышку унитаза, чтобы сесть на неё. Лицо у Серафима довольное до раздражения. Лыбится, падла. — А че жопа была лучше? — интересуется Серафим, опуская очки с макушки на нос. И старается не заржать, глядя на то как Федорович слюной давится. Языком гладит внутреннюю сторону щеки, губу нижнюю закусывает, внимательно следит за реакцией. Развести-завести Андрея как всегда оказывается невероятно просто, а играться-дразниться — чистейшее удовольствие. — Иди нахуй, — отвечает Андрей, игнорируя усиливающийся стояк и желание прикоснуться к себе. — мне до дома сорок минут осталось, подождать не мог, гандон? — Ты ещё тридцать ехать будешь, не пизди-ка ты гвоздика. — и отворачивается в профиль, демонстрируя двухдневную щетину, прекрасно выпирающий кадык и чернила заключенные в рисунок под кожу. Порнографично выпивает пиво из бутылки, цепляясь губами напоследок, облизывается. — Сучара… — сквозь сжатые зубы шепчет Андрей и тянется под резинку штанов. — Ой-ой, Андрюшенька, не стыдно онанировать на работе? Может вам помочь как-то? — Мальчик, отъебись, а. — Серафим лыбится, Серафим дразнится, Андрею кажется, что либо он совершит убийство через полтора часа, либо снизойдёт до такого позора как подрочить в рабочем туалете прям вот в данную секунду. — Въебать бы тебе за такие фокусы, честное слово. — У вас там оговорочка, вы хотели сказать выебать, буквы случайно перепутали. — глаза у Серафима жадные, дыхание частое, смотрит-поглощает каждую эмоцию Андрея, почти что упивается. Суккуб ебучий. Вставить бы ему да по самые гланды. — Как будто бы ты не соскучился по ощущениям, когда ты внутри меня. Или по моему рту на своём члене? — Сука. Сучара подколодная. — Андрей вытягивает гласные, рычит-шипит на согласных, но сдерживается, не прикасаясь к себе. Не доставит он такого удовольствия Сидорину, что начнёт наяривать на него прям в толчке. Серафим с экрана ухмыляется, прекрасно зная как действует. Серафим знает, а потому добивает контрольным: — Папочка, пожалуйста, вы мне сейчас очень нужны. — и издаёт хнык из-за которого Андрей в моменте понимает, что не один он сидит с рукой в штанишках. А зная Серафима тот ещё и с анальной затычкой в жопе для остроты ощущений. — Пожалуйста, папочка… И Федоровича срывает. Он приподнимается, чтобы стянуть штаны и когда те остаются болтаться почти на полу, облизывает свою ладонь, широко языком проводя. Ебейшее облегчение испытывает, когда дотрагивается до себя, отодвинув белье. Стоит как у школьника впервые открывшего порнуху. Остаётся надеяться, что не вылезет никакое уведомление да не отпечается психотравмой на слабой головушке. Ладонью обхватывает член, начинает двигаться под стоны сладенькой медовой патокой заливаемой в уши. Андрей уверен — если прислушаться, то можно услышать как хлюпает смазка по ту сторону телефона. Домой хочется невыносимо сильно, кончить хочется тоже — уже, но ещё сильнее хочется и отомстить своему долбоёбу, который это всё начал. Ох и как же мощнейше опиздюлится Сидорин по приезде Андрея домой. — Сима, — прерывает едко, довольно, не скрывая подлянки в голосе, включается в роль. Хотел папочку? Пизда тебе, родной. — будь хорошим мальчиком, перестань себя трогать. — Но… — Ты не кончишь пока я не разрешу. — говорит Андрей, видя как хмурятся густые брови за стёклами очков. Сука, какой же прекрасный. Он готов оды ебучие писать о том какой у него красивый мальчик. Мальчишка. — Но поможешь мне. Мальчишка хмурится. Мальчишка не любит, когда его заставляют ждать. И у Серафима, если честно, холодок по затылку пробежал, а язвительность застряла где-то посреди горла от этого тона. Оказаться выебанным захотелось ещё сильнее. — Папочка, я вас так хочу сейчас. — Докажи. — приказ короткий. Андрей дрочит себе медленно, оттягивая наслаждение. Серафим не любит долго ждать, зато любит Федорович. Заставить Сидорова умолять кончить — одно из любимейших занятий Андрея. Любимее этого обычно только желание довести Серафима до такого состояния, что он будет кончать без рук. — Говори, чего бы ты сейчас хотел? — Вас. — чуть ли не шмыгает носом. Обиделся. Ничего, потерпит, крысяра бессовестная. Как «папочка, пожалуйста, трахните меня» это он первый, а пиздов за это всё получать последний. — Ты знаешь как нужно отвечать и что так не пойдёт. — Андрей представляет как в этот момент мог бы ласково провести по щеке ладонью, чтобы через пару секунд, размахнувшись, ударить наотмашь, выбивая стон, чувствуя его кончиками пальцев и чтобы его мальчишка дрожал под ним, подставлялся для нового удара. — В-ваш член, папочка. — у Серафима голос сбивается в начале, посылая потоки нежности прямо Андрею в миокард. И в член тоже. Кровь от первого уверенно приливает ко второму и Андрей продолжает надрачивать себе под чужой, то и дело прерывающийся на полу-вдохи полу-стоны, шёпот. — Я очень соскучился по нему. — Детали, малыш. Давай, порадуй меня, постарайся. — Федорович не знает над кем издевается больше, но хочется верить что всё-таки не над собой. А ещё стоило бы поразмыслить куда он собственно собрался кончать ибо пачкать штанишки или дверь не особо хочется. Нет, штанишки конечно жалко больше, в основном из-за того, что в них жопа охуенная, но насчёт двери шепчет совесть, шепчет и говорит, что психика Серёжи не переживёт, если тот узнает. — Если бы Вы были рядом… — ох уже эти всхлипы на другом конце трубки, которые Сидорин не может контролировать и Андрей об этом прекрасно знает и не может сосредоточиться на чём-то другом. Но ничего, мальчишка сам довыёбывался. — блять, папочка, пожалуйста, я…я, пожалуйста, можно дотронуться? — Сима, — голосом строгим, от которого пальцы ног пожимаются в удовольствии и ведёт от желания подчиняться беспрекословно. — не препираться. — Я бы хотел Вас в себе. Мне так пусто без ощущения вашего члена во мне, папочка, я…я очень скучаю. — Умничка. Что дальше? — Андрей представляет, что всё это время трахает не свою ладошку в туалете на работе, а своего хорошего послушного мальчика, который судя по звукам собирался вот-вот… — Сима. — Мхм? — в ответ лишь звуки елозенья. Ну конечно, Симочка, ты можешь только вот эту залупу сотворить, понимаю тебя. Да только хуй там. Точнее вообще не там, а хотелось бы там, но что имеем. А хотелось бы…так, блять. — Насколько близок? — вопрос, сука, настолько интересный, что собственная рука затормаживается, игнорируя пульсацию в члене. Сидорин двигается в кадре, камера сдвигается, позволяя увидеть Серафима стоящего на коленях и отдрачивающего себе настолько яростно, что Андрей уже чувствует какие на левой руке будут мозоли. Бедный мальчик. Очень жаль. Жаль, что похуй. — Серафим. — Федорович давит в себе вздох восхищения, когда тёмно-серые глазёнки заплывшие похотью поднимаются на него, а в огроменных зрачках плещется похоть разбавленная мольбой и поглощающим желанием, что не скрывает даже пластмасса очков. — Кольцо на хуй и не дрочить пока не приеду. И будь добр, скули погромче, похвастайся папочке какой ты умничка. И Серафим скулит. Тянется куда-то позади себя, выгибается, так, что на секунды в кадре видно потрясающе блестящую головку. Сука течная, ей богу. И Андрею хочется по се кун дно этот момент отпечатать у себя на роговице, чтобы потом воспроизвести вживую, когда они будут вместе, а выгибаться Серафим так будет уже на нём, самостоятельно двигаясь, беря верхние октавы, срывая горло, дрожа бёдрами, хаотично шаря руками по простыне, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, чтобы удержаться. — Хорошо, папочка. — такой послушныйпотрясающийчудесный, его. Андрей смотрит как Сидорин, ёрзая, с божьей помощью, но надевает-таки кольцо спустя минуты две. Грудная клетка быстро опускается-поднимается и он выглядит самую малость растраханным, но совершенно не удовлетворённым. — А теперь, пожалуйста, можно я позабочусь о Вас? И Серафим заботится. — Мне бы очень хотелось сейчас быть рядом, чтобы встать перед Вами на колени. Я….сначала я бы облизал… Федорович слушает-слушает-слушает дрожащий голос, смотрит на экран, на растрёпанные вихры, на капельку пота стекающую по виску, которую так хочется слизать, на чёрную прямоугольную оправу, что так хорошо смотрелась бы будучи внизу, заляпанная его семенем, стекающим дальше по лицу. И сам не замечает как начинает кончать. На дверь. Спасибо блять конечно, что не в штаны себе. Пытается отдышаться, но в кабинку стучат. — Фёдыч, ты там конец двинул чтоли? — Запор словил. — недовольно отвечает Андрей, отматывая туалетку, очень сильно стараясь сделать голос ровнее, а не так как будто он только что занимался всякими непотребствами в рабочем туалете. — Пару минут и буду. — Ну-ну. — хмыкает Серёжа, наверняка ни капли не поверивший в сказочку про запор, но всё равно уходит. Федорович смотрит на экран. Серафим, выключивший звук, почти бордового цвета, пытается не сдохнуть от смеха. Красивый сучара. Что б подавился блять. Как будто у Сидорина вообще есть право сидеть ржать и так отлично выглядеть, когда единственные его мысли — через сколько ему затолкают член глубоко в глотку, после чего он говорить не сможет двое суток. Даже шёпотом. Андрей встаёт, натягивает штаны и отматывает ещё больше туалетки, на сей раз для многострадальной дверки. — Как дела, брат? — Ебанный твой рот, Серафим. — Очень надеюсь. — он подмигивает и сбрасывает вызов. Ебанный твой рот, Серафим, это было обещание.