p*rnstar

Он понимает, что легко не будет, когда его раздевают до трусов в четыре руки и связывают, усаживая на неудобный стул. Пачка подавителей демонстративно летит в мусорку, а вопрос, который за последние часа два набил оскомину, неприятно рекошетит мячиком о черепную коробку. На небольшом медицинском столике глава мафиозного клана неспешно раскладывает какие-то вещи. Мегуми ставит на скальпель, может быть какой-либо наркотик в шприцах. Рёмен Сукуна мурлычет старую мелодию себе под нос, поправляя латексные перчатки. — Знаешь, в чем проблема боли? — он оборачивается с мягкой полуулыбкой, облизывая Фушигуро неприятным масляным взглядом. Его аромат — терпкая заинтересованность, от феромонов слегка подташнивает, но омега внутри начинает приподнимать голову. Течка будет наступать волнами. Неплохой план… давить на второй пол, смешно, конечно, что проженный преступной жизнью уникум думает, что на нем это сработает, но Мегуми не осуждает. Многие недооценивают его, когда узнают про то, кто он. — Большинство она не пугает, высокий болевой порог, преданность организации, прочие условности, — он хлопает в ладоши оборачиваясь к связанному парню полностью. — Но пытка удовольствием… — И многих раскололи таким способом? — как показывает нихрена не скудная практика его жизни, с людьми, которые тычут тебя колюще-режущими предметами или в потенциально обозримом будущем могут начать тыкать ими в тебя, лучше не рисковать и не заигрывать. И обращаться на «вы». Банальное уважение. Сукуна весело приподнимает бровь и берет что-то со стола. — Ты даже не представляешь, как много может рассказать альфа в гоне или омега в течке. Особенно если слишком долго до этого сидели на подавителях, — его тон, неспешная река, горный ручей, обманчивая прозрачность. — Через пару часов, когда твои милые пилюли ослабнут, будет просто немного жарковато. Дискомфортно. Легкое возбуждение. С каждым часом, оно будет нарастать. Желание, помноженное сначала на небольшую стимуляцию, а потом на что-то более интенсивное. Не будет возможности спустить пар руками или позвать на помощь того, кто покажет, как справиться с небольшой проблемой. Стеклянная тонкая палочка в чужих руках наводит на… не самые приятные мысли и ассоциации. В сознании что-то неприятно щелкает, особенно, когда альфа опускается на корточки меж связанных ног и по-хозяйски устраивает руки на острых фушигуровых коленях. В латексе не сложно оценить насколько руки у него горячие, аромат разливается по всей комнате, гнилой до ужаса прием. Мегуми неуютно ерзает и ведет крыльями лопаток, то ли пытаясь вжаться в стул плотнее, то ли оценивая возможный урон по психике. — Мы можем не прибегать к этому, — успокаивающая ласка обещания. Ладони нагло ползут вверх, щупают напряженные ляжки, оценивают, гладят, щиплют. Стекло палочки нагревает от контакта кожи к коже. — Ты мне расскажешь, все что знаешь, а я отправлю тебя под крыло Шестиглазого. Никто не узнает, что ты сдал папочку Сатору. — И кто-то ведется на вашу лапшу на уши? — Мегуми такого пиздежа наслушался на жизнь вперед. От Зенинов. От воинствующих кланов. От собственного отца, что за тонкой стенкой в номере мотеля, пытал не особо сговорчивых людей. Какая разница, плохими они были или хорошими? Значения играли только деньги. — Можем вернуться к моим вопросам через пару-тройку часиков, — пальцы оттягивают темную кромку трусов, сердце колотится почти у горла, стоит чужим рукам коснуться вялого члена. — Но с саундинга мы начнем сейчас. Это будет слегка труднее провернуть, когда ты будешь возбужден до предела. Мегуми знает, что контроль феромонов через считанные часы пойдет по пизде. Он будет пахнуть страхом, тревогой, нервным желанием. Он будет худшим кошмаром любого здравомышлящего существа. Скулящая, в чужих руках, лужа. В абсолютной тишине щелкает крышка бутылька смазки. — Советую как можно больше расслабиться. — Совет от эксперта? — его длинный язык когда-нибудь будет стоить ему жизни. Прохладный гель обильно льется на член, а чужие пальцы обнажают головку от крайней плоти и приставляют наконечник тюбика, почти вплотную к щелочке уретры. Фушигуро прикусывает щеку, стараясь не издавать ни звука. — Что-то вроде, — мафиози ковыряет вилкой слова. — Многие говорят что это довольно… болезненно, при возбуждении. Боль не его самоцель, точно. Мегуми задерживает дыхание, негромко чертыхаясь, когда чувствует, как уретре прижимается прохлада стеклянной игрушки. Миллиметр за миллиметром, он плотно сжимает зубы, вслушиваясь в мелодию, что напевает альфа. Глубокий вдох и… // Это схоже… с нарастающим зудом. Только не в одной конкретной точке, а во всем теле. Волнами, плавными, жар, что поднимает откуда-то из груди. Он чувствует, как белье неприятно липнет к телу, а мысли идут по кругу. От: надо продержаться, до конца течки (лишь бы его ничем не напичкали). До: заполните, хоть чем-то. Он бестолково смотрит в одну точку, неуверенно поскуливает в пустоту. Звук настолько отчетливо жалкий, что от самого себя становится противно. Небольшие клычки ноют, а десна воспалилась. Железы тянут и опухают с каждой секундой. Без препарата — его голова одна большая бестолковая каша, тело и того хуже. Мегуми правда старается считать минуты, часы, пока затылок не начинает ныть, а остатки человеческого не выходят из чата с оглушительным скрипом двери. — Как дела? — подушечки пальцев надавливают на загривок, в районе того места, где должна быть брачная метка. Сукуна негромко рычит на ухо, прищелкивает челюстью и тянет темные пряди на себя, вынуждая запрокинуть голову. — Как ощущения? Мегуми даже не дышать старается рядом с ним. Бестолково приоткрывает рот, но и плюнуть в этого урода не может. Он цепляет взглядом довольную ухмылку, клыки, что откровенно торчат. — Сойдет. — Ух ты, еще разговариваешь, — смех пузырится шампанским по венам. — Неплохо. Может тогда расскажешь мне через какой из портов твой милый опекун проворачивает трафик? Ну знаешь. Травка, красивые девочки? Что там по расположению лабораторий? Руки проходятся по груди, задерживают свое внимание на сосках, те твердые и до одури чувствительные, грудь побаливает так, будто еще секунда и из нее польется молоко. Кончик чужого носа упирается в загривок. — Ягодка. Зачем молчать? /сам ты "ягодка”/ Он сочувственно цокает языком, отстраняясь и лишая такого необходимого контакта. По венам течет раскаленная лава разочарования. Рёмен обходит его по кругу, снова мажет этим довольным взглядом. — Знаешь, что я думаю, — он хитро сверкает гранатом радужки, отворачивается к столику. Снова щелчок крышки лубриканта. Снова звук затягивающихся на руки перчаток, снова эти невидимые касания и волна феромонов, что бьет битой по вискам. — Думаю, тебе немного стоит усложнить задачу. Саундинг… это как-то мелко. /о, правда? действительно, палка торчащая в его члене, точно не приносит никакого дискомфорта/ Звук чего-то вибрирующего отдается в пустеющей черепной коробке похоронным маршем. — Обещаю, — нараспев тянет мафиози. — Больно не будет, ягодка. Мегуми думает, что лучше бы было. Лучше бы это были иглы под кожу. Лучше бы это были угрозы ампутации. Лучше бы… Трусы с него срезают ножницами. А крупная головка вибратора прижимается сначала к бедру, чтобы оценить предполагаемый урон. А потом и к головке члена. Расползающаяся вдоль всего стержня мелкая волна отдается вибрацией по простате, а первый сформированный несдержанный стон режет тишину его импровизированной камеры на «до» и «после». // Тупой урчащий звук, все что удается воспроизвести из своей груди, когда Сукуна навещает его в следующий раз. Мегуми чувствует себя абсолютно потерянным во времени и пространстве, а омега жаждет хоть как-то привлечь альфу к себе. Самым доступным способом. Первобытное, глубинное и лишенное всякого смысла. Все что остается это вилять бедрами, сидя в луже собственной смазки. Игрушки не панацея, в одиночестве, без подавителей, тепла и запахов его голова превращается в постную кашу, где самая яркая мерцающая мысль, звучит, как: хочу узел. Он открывает рот и бестолково мурлычет, будто кошка, пытается потереться головой о чужой бок и руки. И плевать что эти самые руки могут подарить ему боль. Мегуми на той самой грани, когда правда готов выложить все, что спросят. Только мозг реально в кучку. Слова не складываются в предложения, чужие пальцы заботливо придерживают член, вытаскивая палочку саундинга. Мозг отчаянно боится, что игрушку вгонят обратно, глухое рыдание отражается от стен помещения, тяжелые руки давят, ощупывают, размазывают смазку вверх-вниз вдоль всего ствола. Мафиози сочувственно улыбается, наколяя драму, что сам создал. — Если бы ты был более сговорчивым, процесс не был бы таким болезненным, — Рёмен садится на корточки перед ним. — Я бы мог найти хорошие подавители на этот период или альфу, что удовлетворил бы всем твои желаниям. Но… Кольцо пальцев сдавливает у самого основания. Вот сейчас, сейчас хоть бы на миллиметр вниз или вверх, Мегуми бы спустил в чужие руки. Плевать настолько это жалко. Он дергает привязанными к стулу ногами, бьет стопами о бетонный пол, выгибаясь дугой так, что бечевка впивается в обнаженную кожу. После пытки вибратором, зажимами у сосков и прочей дряни, хорошо, что он хоть что-то соображает. Вопрос лишь в том, когда свет окончательно погаснет. Мурчание разливается рекой. Никаких слов, только звуки… — А ты любишь все усложнять, да, волчок? Сукуна тянет вибрирующую пробку, оставляя текущую дырку отвратительно пустой. Отчаянное, почти смазанное «нет» тонет в успокаивающей реке феромонов. Так пахнет натертый корень имбиря, так пахнут свежие простыни. Успокаивающая пряная прохлада, аромат не приводит в чувство. Напротив, Фушигуро становится хуже. — Так… что там с трафиком? Через какой порт Сатору проворачивает свои грязные делишки? — вторая рука, татуированный обруч на запястье, ласково сжимает острое колено омеги. /скажи, скажи, скажи. все прекратится. скажи хоть что-нибудь! / Вверх-вниз. С липким чавкающим звуком, Сукуна надрачивает его в варварски медленном ритме. Алые глаза будто расчленяют, препарируют, вытаскивают из груди все самое глупое, жадное, наивное. Мегуми думает, что если бы мог сейчас воспроизводить хоть что-то напоминающее нормальную речь, молил бы о том, чтобы его пометили. Он роняет острый подбородок на грудь и сотрясается в громком нуждающемся всхлипе, оргазм маячит на фоне, но стимуляции недостаточно, он отвратительно пуст и края входа сжимаются и разжимаются, розовые, чувственные припухшие, остается только ерзать на месте в попытке угнаться за иллюзорным удовольствием. — Прости, я не расслышал, — Рёмен ловит его за подбородок вынуждая посмотреть ему прямо в лицо. Так много уверенности, так много гордости. — Повтори еще раз? /о. как мило. омега хотела бы порадовать это лицо/ — Иди… на хуй. // Запястье больно хрустит, а веревка коричневой уродливой змеей спадает с рук на пол, сворачиваясь на бетоне сиротливым колечком. Его все еще потряхивает от неслучившихся оргазмов, но это лучше палочки, что напрямую стимулирует простату и вибрации внутри, что недостаточно распирает. Мурашки неприятно пробегают по коже. Он думает, что прошло дня четыре, не меньше. Максимум шесть. Память урывками подкидывает осколки воспоминаний. Тревожных и хрупких. Они разбиваются о злобу и желание сделать «так же» тому, кто вогнал его в эту кабалу. Цепь звенит и отбрасывается на пол, по ногам все еще нещадно течет, мокрая лужа, остатки клочков ткани на полу. Ничего нового, он легко справляется с тем, чтобы освободить ноги. На столе напротив подгнивает еда. Наверняка переполненная афродизиаком. Чтобы течка шла дольше. А бестолковый мозг прекратил соображать хоть что-то. Он точно ничего не рассказал. Не настолько в отключке был. /если бы выдал то, чего знать нельзя, то вряд ли бы очнулся от сладкого дурмана/ Мегуми растирает затекшие запястья, лодыжки, бедра, что неприятно свело судорогой. Мокрое пятно под задницей и на полу, крупные капли несдержанности. Тонкая цепь, зажимы для сосков, можно разобрать что-то из этого, чтобы… открыть дверь. Фушигуро крадется, даже не дышит, не издает ни звука, когда опускается на колени перед замочной скважиной. Благо только то, что пустая. Он думает, что с замком придется возиться дольше, когда разбирает звенья цепи, ногти чуть отросли, подкрвырнуть ими стыки легче-легкого. Сложить в отмычку и того легче. Он вслушивается в знакомую симфонию коротких щелчков, как натужно скрипят петли и замок поддается его нескромным фокусам, пускай и не с первого раза. Подушечки пальцев слегка саднит, когда Мегуми опускает ручку вниз и выскальзывает в пустоту коридора. Если брать худший из вариантов и он шесть дней провел в состоянии граничущем с откровенным безумием, есть вероятность что сегодня воскресенье. Тени указывают на то, что сейчас полдень. Солнце облизывает красные мягкие ковры, что дорожкой в ад стелятся по огромному особняку… Если сегодня воскресенье… у него есть феноменальный шанс не нарваться абсолютно ни на одну живую душу. Привычка Рёмена распускать охрану и прислугу по воскресеньям, может сыграть ему на руку даже больше, чем нужно. Парень переминается босыми ногами по полу и вслушивается в тишину. Но прежде… Необходимо раздобыть хоть что-то из одежды. // — А ты оказывается мстительный маленький волчок? Дуло упирается в темные пряди на чужом затылке, блокаторы, баночка найденная в одном из ящиков в чужом кабинете, наконец начинают действовать. Муть от течки не давит плотным кольцом, а перед глазами только невероятно четкий план и ускользающий песок времени. Тик-так. Тик-так. Тик… Масамичи его убьет лично, если Фушигуро пустит всю операцию по пизде. — Не люблю оставаться в долгу, — шипение сточных вод по трубам, неясная злость вперемешку с абсолютно мальчишеским желание провести. — Руки так, чтобы я их видел. Наказать-наказать-наказать. — Что еще попросишь, ягодка? — издевательски едко, но когда у твоей головы пистолет, не спорит даже альфа. Не спорит даже альфа, у которого воспалены железы. Мегуми тянет воздух носом, а рот предательски наполняется слюной. Ого. Кому-то аукнулась его течка? Имбирь, пряная свежесть. Запах распускается цветком по весне. Мол, привлеки хоть что-то, хоть кого-то… Дуло обводит брачную железу на загривке и мелкая почти неуловимая дрожь проходится по широким плечам. Омега внутри недовольно ворчит. Мегуми готов благодарить Бога в которого не верит и Вселенную, что по какой-то причине верит в него. — Руки над головой и, будьте добры, — разворачивая конфетку каждой гласной, наслаждается ситуацией Фушигуро. — Ложитесь на кровать. // Клыки щелкают в миллиметре от его носа. Возбуждение, интерес, злоба. Не нравится, когда в голове муть? Не нравится быть животным, которое борется со вторым полом и взывает к человечности. Что-то не так Рёмен Сукуна? Не любишь, когда тебя мажет под гоном? Мегуми дергает уголком губ и сухо проверяет насколько плотно зафиксированы чужие запястья в наручниках над головой. /времени для игры не так много, скоро в особняк кто-то да вернется. например, Ураумэ, а пересекаться с женщиной, что с легкостью может приготовить человеческую печень на званный ужин, явно не хочется/ — Я бы тоже поспрашивал тебя что-то про трафик, но не люблю кольцевые концепции, — Фушигуро буквально наваливается на мафиози сверху. Он намеренно купает Сукуну в собственных феромонах, его и так размазало в гоне именно из-за его течки, но… карма та ещё сука, верно? Пусть большой и страшный альфа радуется, что в его уретру не вставили тонкую стеклянную палочку. Мегуми задумчиво ерзает на чужих бедрах, откровенно потираясь задницей о стояк. Вверх-вниз, остатки течной омеги в голове умирают от восторга. Альфа-альфа-альфа, что был так близко, но не шел на контакт, теперь лежит на постели, под ними, полностью обезоруженный. Сукуна издает невнятный лающий звук, буквально щерится и подается вперед, будто серьезно намерен трахнуть бывшего пленника сквозь одежду. Розовые пряди намокли от пота и растрепались по светлым подушкам, бисерены пота выступили на коже… железы так заметно набухли. Пальцы давят на них, это не попытка облегчить чужое положнние, нет. Мегуми не милосерден. Как раз наоборот… /ну же, погавкай еще. умоляй сесть дыркой на твой узел. умоляй дать позаботиться, ведь именно это ты так сладко обещал пока толкал в бездну безумия своими речами/ В голове невероятно ясно, спустя отвратительную неделю заточения в комнате без окон, где время текло только с приходами Сукуны, когда он подносил вибратор к яйцам или же… менял саундинг на более ребристый. Не важно. Оказывается, вне течки и под таблетками он больше не мальчик с кашей в голове, Мегуми держит животное внутри. В отличии от мафиози, которого размазывает, раскатывает тонким слоем масла по кровати, стоит еще немного провакационно попрыгать на нем. — Когда я выберусь из этого, ты ходить не сможешь нормально неделю. — Ты только обещаешь, — негромкая вибрация в груди, сладкое мурчание, зрачок напротив опасно расширяется, а альфа позорно теряет бдительность. Хотелось мстительно довести Сукуну до того же. Чтобы на лице мафиози, что всегда скалился и насмехался, катались крупные слезы. Чтобы он скулил, вилял задницей и умолял себя трахнуть. Ну или умолял позволить заделать ему полное брюхо щенят. Раболепно, жалко, чтобы вылизывал руки и ноги, в попытках заслужить благосклонность омеги. — Думаешь, что выиграл, волчок? Если честно? Да. Фушигуро едва ли приподнимает уголки губ в намеке на злорадную улыбку. Пальцы сдавливают мощную челюсть альфы, вынуждая его приоткрыть рот. Заостренные клыки, достаточно большие, чтобы прокусить тонкую кожу у брачной железы и пометить племенную суку. Мегуми склоняется ниже сплевывая густую пенющуюся ниточку слюны на чужой язык. Ферромоны, сексуальная давка, руки, что нагло лапают, оглаживают… даже сквозь рубашку. Он знает где и как надавить, как покрутить задницей над каменным стояком под штанами, чтобы услышать сдавленный мат и увидеть, как сладкая судорога сотрясает мощное тело под ним. Мышцы, что перекатываются под золотистой кожей, выступающие вены, геометрия татуировок, что змеями скользят все ниже и ниже. — Сдерженность не твоя супер-сила? — кусает словами Мегуми соскальзывая с чужого тела. Темное пятно семени расползается по летним тонким брюкам. Славно было бы, чтоб он кончил с узлом в холостую. Чтобы тело билось в агонии, осознавая что узел ушел в никуда. Говорят, что это больно. Сукуна шумно дышит, раскрасневшийся и загнанный в угол. — Я повяжу тебя, — шепот у самого уха, альфа нависает над ним (когда только успел?). — Теплая постель, гнездо. Я позабочусь о тебе, сделаю все что попросишь. Только расскажи. Воспаленный и усталый от вечного возбуждения, разум подкидывает все варианты событий, все варианты этого самого «повяжу», когда узел будет пульсировать внутри, большие горячие ладони будут удерживать ноги разведенными, а пустота, что зудит и скребет одиночеством, наконец исчезнет. Он хочет в гнездо, теплое, мягкое, большое, чтобы к нему со спины прижимались и шептали, потираясь носом о брачную железу, что любят. Руки на талии, блуждают вдоль всего тела, задерживаются на ребрах, греют чувствительную грудь. /тупое животное/ Слезы падают на колени, горячая влага стекает по коже, едва холодя следы, что остались. Каша слов невнятным стоном вырывается из его рта. Воспоминание рассыпается тонкой нитью по полу в его бедовой голове. Рык и звон цепей служат беглецу ответом в сочетание, с надломленным «вернись!». Воля альфы рекашетит в спину острыми ножами, но таблетки и супрессанты удачно спасают от участи любой жалостливой омеги. — Ключи пока побудут у меня, как и информация о том, где будет следующая сделка, — Мегуми на секунду замирает в дверях спальни. — Не скучайте. Сукуна-доно. // Массамичи говорит, что это его преимущество. Мегуми же всю недолгую, но насыщенную жизнь, считает свое происхождение проклятьем. Он считает, что старик и Сатору-сан, решили провернуть с ним божественную шутку. Данте обзавидовался бы. Из рук наемника, под крыло мафиози, а оттуда чуть ли не вперед ногами в специальные агенты. Кому расскажешь, не поверят. Он думает, что упомянуть в своей биографии бывшего культиста, который сначала возвел финансовую пирамиду, а потом чуть не довел до суицида последователей — не стоит. Если кто-то захочет узнать что-то про Сугуру Гето его далеко не скромная персона все поведует вам в интервью. А что, писать книги и, типа, не выходить из-под домашнего ареста, еще ближайшие лет пять, ему никто не запрещал. Как и раздавать журналистам скандальные заявления, для заголовков. — Черный пиар, Мегуми, тоже пиар. /однажды он обоснует еще одну общину на костях/ Мегуми знает кухню мафии изнутри, он видел самое грязное дерьмо и отлично знает весь сленг, жаргоны и порядки подпольного мира. Он знает на каких улицах можно толкнуть стаф, а на каких аукционах продают в рабство. Он знает, как сойти за своего, а самое главное знает, как прикрыть свою семью, даже если самое легальное звено этой самой семьи — это он сам. // Годжо к этой операции по накрытию преступного мира Японии сраным медным тазом изначально крутил у виска пальцем. — План хорош, но пахнет пулей в твоей печени, — ясные строки предупреждения, мол, не для этого я тебя растил. /иногда, стоит признать, что Сатору его чересчур опекает. с другой стороны, Мегуми думает, что так он компенсирует свою вину за то, что случилось с Цумики/ Сугуру помогает по своему. Украдкими взглядами, задушевными разговорами под чай и/или что покрепче. Его любимое налить бренди или виски в чашку/стакан для этого не предназначенные и смотреть, как глаза собеседника медленно лезут на лоб. Выплевывать дары нельзя, пьёшь из чашки, даже если ее содержимое зеленое и горит синим пламенем. /малыш, горит только абсент, держи ручку крепче и оближи трубочку/ /дурацкие восемнадцать и нескучные стаканчики от второго опекуна/ — У них ежегодный сбор, в конце июля если мне не изменяет память, — будто кошачья поступь, осторожные фразы. Гето никогда не ошибается, и его память не спит с другим. — Если постараешься, накроете кланов пять, как минимум. Блестящий вороний взор бывшего основателя культа. Ему все еще интересно иногда запустить коготки в большой бизнес и порок этого мира, смотреть кого покарает молния правосудия. В чай доливается виски из графина. Сатору не пьет из вежливо предложенной кружки. // — Клан Двуликого… — Клан Двуликого будто что-то знал… — Говорят… — Только Джого… Чужие отголоски фраз мерцают то тут, то там, Мегуми старается не слушать, Мегуми старается не думать, что по сути из-за его выходки Двуликий до сих пор на свободе. Он думает, что стрелять надо было в голову, а не быть мальчишкой, что навеселе и в угаре, связывает мафиози и дразнит его проезжаясь /не/ текущей дыркой по возбужденному члену. Как объяснять в отчетах собственное отсутствие на шесть сраных дней, он тоже не понимает. Запах имбиря и пряной свежести, все еще тлеет на остатках вещей, что он так и не сдал в экспертизу. Украл, с чужого плеча, сложил заботливо в зип-пакет и стыдливо прикладывает к носу, когда в течку становится невыносимо одиноко. Ненадолго, на пару минут. Прежде, чем вновь запихнуть в самый дальний и самый темный угол шкафа. // Иногда… ему чудится, что за ним следят. Собаки в квартире беспокойно тычутся носом в раскрытые ладони, когда он наконец возвращается из Японии и падает коленями на пол, пропадая в мохнатом раю. // Иногда, его сны сворачивают в грязную необузданную муть. Ему все чудится, что он связанный на том проклятом стуле, а чужие пальцы затянутые в латекс перчатки играются с вывернутыми краями текущего колечка мышц. Сукуна заливается соловьем о таком, что на утро лицо пылает, а мозг все никак не может вспомнить, было такое в реальности или от одиночества он сам придумывает все это. Касания, обещания, массаж простаты, закинутые на мощные плечи длинные ноги и кончик языка что дразнит уретру, чувствительную и растянутую. — В следующий раз, попробуем ребристый. Мокрое пятно на трусах по утру, ощущается проигрышем по всем фронтам. Его не должно настолько вести от воспоминаний о дерьмовом событии спустя три, ладно, почти четыре месяца, после происшествия. // Нос болит после драки в головном офисе, а виски едва-едва ноют. После течки и таблеток, Мегуми чувствует себя как под толщей воды. Нобара дергает его за рукаве пальто. Рождественские огни слепят, снег валится за шиворот осеннего пальто. — Если ты уснёшь посреди улицы, я тебя домой тащить не буду, — её сладкие духи забивается в нос и оседают пользой на рукавах. — Отоспись в отпуске, а то выглядишь жалко. — И кто ещё об этом скажет мне, как не лучший друг. — Прибавляй слово «единственный», мальчик с паранойей, — она перескакивает городскую слякоть и стирает слезы растаявших снежинок со щек. — Думаю смотаться до Нового года в Японию. Бабке помочь снег расчистить, вставить пиздюлей матери… — Завуалированно зовёшь с собой? Она сдувает янтарный прядь со лба и поправляет повязку на глазу. — Скорее намекаю, что Новый год хочу встретить у тебя. Под пиццу, ролы и «Секс в большом городе», — она едва-едва приподнимает уголки губ. — Так что когда вернусь, ни слова об отчётах, мафиози на приколе и работе. Фушигуро шутливо поднимает руки вверх, пальцы покраснели на морозе, он думает, что не прочь проваляться весь отпуск с Кугисаки под боком, построить ещё одно гнездо, слушать как она мечтала бы быть Кэрри, а не агентом профайлером и хуесосить соседние отделы под шампанское и роллы. — Притащить твою любимую дакимакуру? Нобара издает удивительно мягкий мурчащий звук, чем вгоняет парочку бет проходящих мимо в краску. // Тишина квартиры встречает его сонным застоем, Блэки, что топчется у порога и… помытой посудой? Мегуми бестолково смотрит на пустую раковину в попытке вспомнить в промежутке между какими налетами на собственную кухню умудрился помыть весь хаос и выкидывает мысль из головы. Усталость берет свое, он дважды пробует подозвать Шики, но та видимо спит в его же кровати. Ей нравится валяться в построенных гнездах, которые не успели разобрать после течки. Фушигуро щедрой рукой рассыпается в две миски собачьего корма. — Шики, вкусняшки. Ноль реакции. Трудно её осуждать, Мегуми и сам мечтает скинуть сырое пальто и забраться под одеяло. — Кушать? И снова ничего. Фушигуро хмыкает, тиская за бока жующего корм Блэки. Никаких отчётов, никаких разговоров с начальством. Только он, собаки и Нобара, что приедет на Новый год. Он думает написать Годжо-сану. Поздравить их с Сугуру с годовщиной. Пальцы щелкают выключателем в спальне. — Привет, ягодка. Что-то ты сегодня долго. Мы прямо заждались. Шики лениво поднимает голову с чужой груди. Сукуна Рёмен собственной персоны, сонно развалился посреди развороченного гнезда, почесывая собаку. Его собаку. Мегуми даёт себе пару секунд, прежде чем с шумом захлопнуть дверь. Здравая часть, взывает к тому, чтобы найти табельное, вызвать подмогу и закрыть это дело с концами. Менее здравая думает, что не прочь получить пулю в лоб и больше никогда не писать отчёты и не бегать по крышам. По ту сторону двери, ненавязчиво стучат костяшками пальцев по дереву. — Мегуми, ну мы взрослые люди. К чему этот балаган? — успокаивающая колыбельная убийцы. Он буквально видит смысла каким жестом, Рёмен поглаживает дверь и ждёт, когда Фушигуро сделает шаг назад. // Это смешно. Надо было бежать к входной двери, а не… Дыхание перехватывает. — Никогда не пытался трахнуть воздух? Звать кого-то и знать, что он не придёт? — Охуенное чувство, меня как-то в комнате без окон с пробкой в заднице и саудингом, так заперли, на пару дней, аттракцион невиданной удовольствия, — между ними стол, телефон разряжен и по комплекции, если что, Мегуми сможет продержаться с ним в драке… наверное, недолго, но сможет. Сукуна сочувственно-умиленно хмыкает. — Если слезть с подавителей резко, то потом вернуть фон в норму тяжеловато, по себе наверняка знаешь, — он неспешно кружит вокруг стола, ведет ладонью по дубовой поверхности. Мегуми не сводит глаз с линии татуировок и мышц. — Я ждал, искал, а потом неожиданно выяснилось, что моя маленькая омега мало того, что не птичка Шестиглазого, а целый страшный спец-агент ФБР. Объясняет, почему ты тогда молчал. Как и связь с твоим опекуном. — Тронете Годжо-сана, и я за себя не отвечаю. — Как смело. Рывок, он раскладывает Фушигуро на столе, будто блюдо дня. Обдает феромонами с ног до головы, давит-давит-давит, знакомо, и сильно, так что омега внутри отчаянно скулит и поджимает пальцы на ногах. Мегуми зло вырывается меняя позицию, кухонный нож ложится в руку идеально, а лезвие замирает у адамового яблока альфы. — Ты победил, волчок, — насмешливый тон и едва уловимое движение бедер. Грудь сдавливает болезненный спазм, капля пота стекает по виску. — Я весь в твоём распоряжении. /будто насмешка. ну и кто теперь «блюдо дня»? / // — Небольшой бартер от человека слова. — Люди слова не вламываются в чужие квартиры, — он проиграл в тот момент когда не выскочил из квартиры, как ошпаренный, а просто молча захлопнул дверь. Как в ромкоме двухтысячных, сейчас, как раз Рождество. Десять из десяти, однажды он продаст этот сценарий киношникам. Сукуна дарит ему минуты, и подарил бы часы, чтобы пережить нахлынувшие эмоции. — Просто дадим второму полу немного успокоиться. С меня запах, с тебя гнездо, — Фушигуро лапшу этого обманчиво спокойного тона с ушей снимать может. — Я не вру, я безоружен. Можешь обыскать меня. Весь как на ладони, мафиози покорно растекается под ним. Бери — не хочу. Блэки зевает потеряв всякий интерес к двуногим, уходит на свою лежанку, Шики цокая когтями по паркету подходит к миске, шумно похрустывая поздним ужином. /он не в первый раз в доме, догадка, неприятно пронзает мозг.собаки чужаков не любят, а тут…/ /просто идиот/ Все выглядит до сюрреализма нормальным, не считая кусочка паззла, что никак не встанет в ряд. — Никакого секса, никаких вязок, узлов и укусов, — Рёмен загибает пальцы. — Я просто хочу успокоить альфу и отблагодарить одного конкретного агента за то, что не сдал меня и мой клан, в отличии от всех остальных. Нож втыкается в миллиметре от чужой головы. Теплые ладони ложатся на талию Мегуми. — Ничего не будет, — твердо и максимально уверенно. Он смотрит сверху вниз на альфу, что с сытой улыбкой победителя облизывает его фигуру взглядом. — И ты уйдешь утром. Фора в полчаса прежде, чем я вызову подкрепление. Сукуна кивает, будто готовый расписаться под каждым словом, приподнимается на локтях, роняя в темноту полуинтимное: — Сделка есть сделка, омега. Вторая сущность довольно виляет хвостом и готова стелиться перед человеком напротив. // Попытка перестелить кровать и собрать что-то новое из одеяла и горы подушек и вещей проваливается с чужим утробным рыком. Его тянут вперед, буквально опрокидывая в эпицентр недавней течки. Кровать все еще хранит его запах, что постепенно смешивается с успокаивающим ароматом альфы, накрывает собой. Обнимает, вынуждая из агента ФБР превратиться в маленькую ложечку в чужих объятьях. — Ничего не будет, ягодка. Если ты об этом не попросишь. /кое-кому стоит быть не таким самоуверенным/ // — Не припомню, чтобы давал согласие на контакт кожи с кожей. Мстительный укус сквозь одежду, крепкое кольцо рук прижимает к широкой груди. — Не вредничай, волчок. Это всего-лишь объятья и они еще никого не убили. // Тёплые руки едва едва кружат по обнажившемуся участку кожи. Сукуна задирает пальцами футболку, вырисовывает невидимые узоры по напряженному прессу. — Знаешь, я все думал о том, как ты вернешься, — катая шарики слов задумчиво тянет альфа. — Как через пару минут откроется дверь и ты взлохмаченный, взъерошенный вернешься ко мне. Снова оседлаешь бедра, приспустишь штаны. Буквально слышал тот мягкий липкий звук меж твоих ног. Горячий шершавый язык вылизывает чувствительную железу. Фушигуро жмурится, качает головой, проглатывая очередное ругательство. — Моя любимая фантазия о том, как я сижу полностью связанный, у твоих ног, вижу, как крупные капли смазки стекает по внутренней стороне твоих упругих бедер. Цепь над головой, заведенный над головой руки, веревки впиваются в грудь, ноги сводит в обвязке, я не могу вырваться, только смотрю, поддаюсь вперед и скулю, а ты кружишься рядом, дразнишь, плюешь мне в рот… Мегуми борется с желанием заткнуть уши руками, закричать, сказать: проваливай! Из гнезда и головы, желательно, тоже. Это он терпел в течку пиздец! Мафиози только немного посидел в наручниках, не более. — Хватит. — Хватит? — передразнивает его Рёмен. — Бравый фбр-овец просит пощады? Да? Нет? Сходи нахуй. Бороться с коллегами, которые иногда бросают через плечо фразы о бесполезности омег легче, чем… чем отказывать Сукуне. Противостоять сладостным речам. Ничего не будет… Ничего не будет, если Фушигуро сам не попросит. /нельзя просить/ // Пальцы, что обхватывают подбородок, не давая отвести взгляда, капитуляция бесполезна, поднять руки вверх. В комнате стоит плотная пелена тишины, внутри все скручивает от предвкушения, самое жалкое, что даже спрятаться не выйдет. Бежать? Трижды ха, он даже пошевелиться сейчас нормально не может. Если, как детстве закрыть глаза и представить, что за тонкой дверью номера не твой отец выбивает из кого-то дерьмо, а это просто звуки телевизора, то это сработает. Если закрыть глаза и представить что вот-вот поцелуют не тебя, кулаки будут чесаться не так сильно. Его от природы идиотская привычка бей-беги, сейчас не спасает, а делает хуже. Чужой нос утыкается в шею, ведет неровную линию вдоль желез. — Отстань, — даже себе Мегуми не признается насколько жалко это звучит. Сукуна смеется над ним, разливается рекой поцелуев. Мажет под подбородком, оставляя звездную россыпь касаний губ на лице. — Ягодка, ну мы оба взрослые люди, — вроде только омеги умеют мурлыкать, так почему Сукуна давит его этим утробным звуком. — Не закрывайся от меня. Если закрыть глаза… Футболка летит вниз, прямо в кроличью нору собственных несбывшихся сожалений. Тяжелые горячие руки скользят по его телу, Фушигуро зарывается пальцами в чужие волосы, оттягивает розовые пряди, путаясь в собственных эмоциях и чувствах. Это у здоровых людей сначала разговоры, свидания, попытки узнать друг друга поближе, а он будто решил начать с конца, так еще и не с тем человеком. Омега прикусывает заострившимся клыком чужую нижнюю губу. Сукуна отстраняется, лови его, утягивая к себе на бедра. По хозяйски оглаживает сначала ягодицы сквозь неплотную ткань джинс, скользит по голому торсу сжимая клетку ребер, чтобы вновь опустить руки на фушигуровы бедра. — Снимешь все ненужное, ягодка? Плотный закрас геометрии тату, довольный взгляд из-под ресниц. Будто на блюде себя предлагает. Ну что, омега? Начнешь с ужина или с меня? Рёмен помогает ему выбраться из штанов и белья, Мегуми неловко расстегивает чужую рубашку, пальцы дрожат на бляшке ремня. Он видит напряженные мышцы живота, толстые вены, что спускаются под пояс брюк. // — А ты у нас с фантазией. Веревки ложаться в руку. Мегуми хмыкает и проверяет насколько плотно ложится обвязка на широкой груди. Омега воет, сучит лапками внутри, шепчет, как заведенная: красивый, красивый, красивый. Хорошие гены, широкая грудь, мощное тело, такой защитит и омегу и детей. Надежный, надежный, надежный. «Все будет так, как ты захочешь.» «Мы переспим, если попросишь.» «На твоих условиях…» — Сам же рассказал о горячей фантазии, — завести руки назад, связать над головой. Ноги в обвязке, туловище. Просто красивые алые шнуры, что плотно обхватывают всю эту мощь. — Я только исполняю желания. Широкий мазок языка по шее, прямо по вновь восплавшимся пахучим железам. Меж ягодиц настолько мокро, что есть подозрения, что дополнительной смазки и не потребуется. Мегуми думает, что как только покончит с обвязкой устроит маленькое показательное шоу. Развернется к альфе спиной, обопрется на нетвердые колени и наклонится так, чтобы вид был как можно более аппетитнее. Он неспешно растянет себя, палец за пальцем, будто не он заталкивал в себя силиконовую пробку в обхвате ощущающуюся, как два члена парой дней ранее. Края дырки и без того натружены, он должен не слишком много времени потратить на растяжку… — Какой, однако, исполнительный специальный агент, — насмешка бьющая в либидо. Фушигуро толкает мафиози в грудь, а тот позволяет уронить себя в ворох подушек. // Он не думает о щенках в моменте, когда миллиметр за миллиметром погружает в себя твердый горячий член. Мегуми прикусывает нижнюю губу, ноги едва подрагивают и он уверен, будь у Сукуны свободные руки, он бы надавил на его плечи с предложением немного помочь и ускорить процесс. Твердый, горячий, заполняющий собою пустоту, в голове отключается все, что возможно. Ногти скребут бархат чужой кожи. — Мегуми. Он мотает головой и выдыхает что-то неразборчивое. Мурчание разливается по комнате. Узел почти у самого входа, распирает мышцы, из-за обилия смазки, как-будто проскользнет во внутрь с минуты на минуту. — Ягодка? — Мне… пара секунд, пожалуйста… Смех вибрируют, плещется коньячными искрами. — Волчок, ты хоть двигайся, — едва уловимое движение бедер, искры из глаз, а Фушигуро бестолково пялится на татуировки, что берут свое начало на мощной шее. — Мегуми. Альфа. Альфа его зовет. И от этого осознания кроет мягкими волнами, внизу живота отпускает пружину, и наконец становится так хорошо. Он сжимается, мотает головой, под насмешливые жаркие комментарии. Как Сукуна вообще слова в предложения собирает? Он же сам тонет в запахах, сам рассыпавшийся по всей кровати, до ужаса довольный и расслабленный. Здоровый румянец, что заливает грудь, прилипшие ко лбу пряди волос и этот мутный взгляд, что раздевает чуть ли не до костей. Мегуми понятия не имеет, как он это делает, но Рёмен буквально вынуждает его чувствовать себя более голым, чем есть на самом деле. Все хуже и хуже. Даже аппелировать нечем. — Если не заткнешься, следующей, будем распечатывать твою дырку… Жалкая и рушимая кучка слов. Рёмен мажет по нему бритвой порочной улыбки. Порыкивает и лает. Почти так же, как это делает Блэки. Кто-то из собак откликается на звук за тонкой стеной. — Если не вырубишься раньше, то никто не против. В голове что-то отключается со скоростью света. Лампочки вышибает, а омега внутри может только благодарно мурлыкать вместо слов, обнимать чужое лицо ладонями и осыпать кожу мелкой россыпью поцелуев. В щеки, в кончик носа, скулы, уголки губ… — Знал бы, что тебя заводит быть сверху во всех отношениях, маленький фбр-овец, не ходил бы вокруг да около с вибратором. — И грозный мафиози лег бы под омегу? — Если это единственный способ разговорить такого молчуна… Мегуми мстительно прикусывает нижнюю губу мафиози до металлического привкуса крови во рту. // Рассвет мажет по глазам неприлично яркими солнечными лучами, поясницу нещадно тянет, а соседствующая половина кровати неприлично пустая. Не то чтобы… он не рад. Нет. Вообще-то, это довольно, неплохо. Избавляет от тарантиновских диалогов с боссом мафии в восемь утра. Не то чтобы он… не важно. Змеи веревок где-то срезанные, где-то разорванные (второй узел, точно, попытка съебаться до душа и туалета). Паззл воспоминаний не складывается, уносится остаточными явлениями течки, на которые можно списать череду неверных решений, что начинаются с: я пущу мафию в свое гнездо — и заканчиваются: с одного поцелуя ничего не будет. Будет. Лоза синяков на груди и шее. Укусы на бедрах и заднице (вчера чужой язык побывал там же, старательно вылизывая все что накончал). Флакон с таблетками с прикроватной тумбы удачно ложится в руку. Пить на сухую подавители не очень. Он за завтраком должен выпить еще и противозачаточные, не то чтобы у него нерегулярный прием и все в таком духе, просто… Запах вишневого пирога разливается из приоткрытой двери, ведущей из спальни в общий коридор. Где-то за стенкой играет оппенинг к «Твин Пиксу» и слышно, как кто-то бросает собакам мячик до входной двери. Сделка с совестью кричит о том, что самое время предупредить Куну, что у него есть полчаса на то, чтобы свалить. Фушигуро со стоном заваливается обратно на кровать, смотря долгим нечитаемым взглядом на люстру. Запах имбиря и пряной свежести, умиротворенный, приглушенный ленной сытостью, забивается в легкие. — Помочь придумать еще отмазки для самого себя, ягодка? — на прикроватную тумбу опускается чашка крепкого кофе. Сукуна до безобразия счастливый садится на край постели, прежде, чем наглым котом устроить голову на фушигуровых коленях, спрятанных под одеялом. — Или пока неплохо справляешься сам? — Планирую все списать на остатки течки, — пальцы зарываются в чуть влажные после душа пряди. — У тебя полчаса… — На то, чтобы уйти? Выгонишь меня без завтрака? — наигранная невинность. — Волчок, ничего святого в тебе. Как же омежье желание побаловать альфу напоследок? /прогони. прогони. прогони/ /попроси остаться. такого большого и теплого. попроси/ Мегуми тяжело вздыхает и перехватывает чашку кофе с тумбы. Он подумает об этом… позже. Может быть даже завтра.