Братья по-любому. Вернуть всë

Я бы мог и взахлёб, навзрыд, мне нашлось бы, о чём навзрыд, чтобы строчка дала эффект пресловутого кома в горле, потому что и впрямь — болит, ведь у всех что-нибудь болит, но, сдержавшись в который раз, я зачем-то пишу другое.

      — С днем святого Валентина! — вместо приветствия проголосил Дунаев, перехватив Женьку около двери. На его ладони маленькая коробочка с шоколадными конфетами. Явно выклянчил у спекулянтов с верхних этажей.       — Боже, у меня с головой что-то не то! — пробормотала Филатова. — Сегодня правда день всех влюбленных?       — Иногда ты просто выпадаешь из жизни! — с наигранным прискорбием заметил Андрей. — Да, сегодня правда четырнадцатое февраля. Будешь моей Валентиной? Раз уж не купила конфет, хотя бы на это согласись!       — А чем это чревато?       — Ну, как обычно, пожизненным рабством.       — Если только этим… — Женька лихорадочно думала, когда друг говорил что-то чисто на привычной волне с таким же привычным подтекстом, но как бы она не пыталась ввести в их отношения какие-то рамки, увы, с Дунаевым рамки и границы расплывались на глазах. А потом думала, с чего бы она вообще должна выдвигать какие-то глупые барьеры? Филатова не может обижать Андрея, он ей действительно очень дорог. Он единственный, кто без лишних промедлений и задней мысли сорвался следом за ней, был в Ленинграде ее другом, братом, отцом, да всеми, кто выбросил ее, Женьку, из привычной жизни.       — Я достал билеты в кино.       — Романтику мне тут толкаешь, да, Дунаев? Она привычно потрепала его мягкую челку, и он привычно с улыбкой молча зачесал ее на правый бок. Ответ был продуман заранее.       — Ладно, чтобы ты опять ничего такого не подумала, я взял три билета и не на сопливый фильмец, а на «Бензопилу». В этот раз Андрей тщательно подготовился и, чтобы не попасть впросак, изучил все анонсы, судя по которым фильм — сплошное смертоубийство с первого до последнего кадра. Он знал, что Женьке искушать себя романтической историей совершенно не хотелось.       — Три? — поиграла бровями Филатова. — Кого, Миленку будем звать? Чтоб она тебя потискала в темноте?       — Нет, Велосипеда возьмем. У него нервы не сдадут.       — Может, сходим на «Остров сокровищ»? — спросил Леша, который был обнаружен на общей кухне. — Ром, пираты, приключения! Во всех газетах хвалят, за билетами, говорят, очереди.       — Давай лучше на «Бензопилу»! — настаивала Женька. — Душа просит чего-нибудь динамичного: например, крови и убийств.       — Я-я-ясно, — Велосипед покосился на Дунаева, но девушка успела перехватить его взгляд: «Она, случайно, не того?» — читалось в синих глазах. — Хотите растлить меня, молодого и невинного! Конечно, Женька прекрасно понимала, для чего весь этот поход в кино, для чего выбран такой фильм — Дунаев полностью хотел вычеркнуть из их общей картины устаканившейся жизни появление урагана-Пчёлкина. Пожужжал, посеял смуту и сгинул на неделю. Филатова была уверена — это результат их короткого и емкого диалога. Знала, что после удара острозаточенным предметом (в простонародье серпом) по знаменательному мужскому достоинству для Вити будет верхом идиотизма, да и самолюбие не позволит, прийти к ней снова. Дунаев же был уверен в обратном, только заострять внимание подруги на этом не желал. Фильм полностью соответствовал описанию и афише. На экране только шли первые титры, а уже успели промелькнуть до блеска обглоданные кости и ножницы, вырезавшие кожаное лицо. Сидящая впереди девушка закрыла лицо руками и прижалась к своему другу. Велосипед тоже смотрел не на экран, а вверх, на темный потолок. Удобно устроившись в кресле, Женька приготовилась к полуторачасовому сеансу: глядела на людей, попавших в руки Техасской семейки, а видела лишь яркие цветные пятна… Из транса ее вырвало сдавленное хихиканье Дунаева.       — Ты чего? — прошипела Филатова.       — А ты не видишь? — шепотом ответил он. — Из этого парня кровь пятиметровым фонтаном хлещет. Разве такое бывает? После этого Женька смотрела фильм другими глазами и хихикала над нелепой резней вместе с другом. Первым сдался Велосипед. Примерно на середине сеанса он закрыл лицо ладонью. Сначала девушке подумалось, что он просто не хочет смотреть на экран, а потом услышала сдавленный стон.       — Лешка, ты в порядке? — шепнула, склонившись ближе. Леша застонал снова, и сидящая впереди пара обернулась.       — Не-е-ет, — прохрипел Велосипед. — Мне плохо. В свете экрана Женька увидела, как по его виску стремительно пикирует вниз струйка пота. Кулак был плотно прижат к губам, а через пару мгновений бедный бледный Леша бросился к двери. Филатова поднялась, чтобы идти следом, а за ней и Дунаев.       — Досмотри до конца, — хмыкнула Женька, когда они выбрались в проход между рядами. — Двенадцать рублей за эту резню заплатил!       — Ничего страшного. Если хочешь, потребуй их обратно: фильм отвратительный. В фойе Велосипеда не было, и Андрей без лишних разговоров бросился проверять мужскую уборную. Через несколько секунд вернулся.       — Да, он там. Видимо, не просто так на своих пиратах настаивал. Бедняга, как он практику теперь проходить будет, если даже с экранной бутафории его выворачивает…       — По ходу, кому-то придется выбрать направление фармацевтики. Дунаев опустился на диванчик у стены и похлопал по второй половине, предлагая Женьке присесть рядом.       — Судя по звукам, мы еще нескоро увидим нашего друга, — заявил он и, вытянув длинные ноги, приготовился к долгому ожиданию, тут же обняв подругу за плечи, когда она приземлилась по правую сторону. — Миссия провалена. Отвлечь тебя у меня не получилось.       — Да брось…       — Тебя — да никогда. Ладно, вещай, кареглазая, чем голову ломаешь? Пчёлкиным?       — Ничего подобного.       — Походи на курсы вранья, может, на будущее пригодится. А пока вам «два», госпожа Филатова, — подытожил он последние слова в любимой манере Малиновского. — Ладно, вини во всем меня. Женька удивленно поглядела на Дунаева.       — Прости, каким Макаром ты тут замешан?       — День рождения свой помнишь? Я тогда из штанов выпрыгивал, хотел доказать тебе… ну, про его взгляды и чувства. Так вот, подбил его тогда я. И сейчас чувствую себя таким конченным идиотом, что представить не можешь. Надо было все переиграть иначе… Знал бы он… Филатова чуть отстранилась, но только для того, чтобы лучше видеть его глаза. Парень убрал руку и, ничуть не смущенный, сжал ее ладонь. Да, на этот раз просто так не отвертеться. Он выглядел… очень уверенным.       — Кареглазая, — спокойно произнес он, — хочу кое-что спросить. Я ведь тебе нравлюсь?       — В каком смысле?       — В том самом, о котором ты подумала. Ну чисто гипотетически представить, если бы я тогда не стал катализатором этой задницы, которая до сих пор происходит в твоей очаровательной голове, я бы тебе нравился больше и иначе всех остальных парней? Дунаев говорил совершенно спокойно, невозмутимо, будто ответ Женьки ничего не значил или он заранее его знал.       — И девушек тоже, — хмыкнула она и добавила: — Допустим.       — Вот и отлично! — широко ухмыльнулся Андрей. — Раз я нравлюсь больше всех и кажусь симпатичным… Для начала хватит и этого, а ты знаешь, я настойчивый и терпеливый.       — Ничего не изменится, — объявила Женька, стараясь говорить обычным тоном, но в голосе все равно сквозила грусть. Из насмешливо-ироничного его лицо стало задорным.       — Пора мне снова называть тебя обманщицей, кареглазая. Ты полгода врала мне, но это ладно. Ты врала себе. И его визит снова тебя всколыхнул. Филатова поежилась, но все же решила прояснить:       — Понимаешь, дело даже не в нем, нет. Я знаю, что никогда не буду тешить себя мнимыми надеждами и тем более жить парой моментов с ним. Это все блажь, юношеская хрень под названием гормоны… Надо идти дальше. Но ты… С тобой… Ну нельзя нам все портить, Андрюш… Андрюш? Дела плохи, уж не утешать ли его собралась? Два раза в жизни всего лишь так называла, а так Дунаев да Дунаев. В ее исполнении фамилия звучала по родному, привычно, тепло. А вот это «Андрюш» — заставило напрячься.       — А ты мне нужен. Я никак без тебя. Он улыбнулся.       — Ну, я не сдамся, благо сил и желания предостаточно.       — Я просто хочу, чтобы ты был рядом. — Женька уронила лицо в ладони и нервно потерла щеки. — Это звучит эгоистично, знаю… Но я не машина, которую можно починить. Может, я стала другая… Учеба — первый показатель. Дунаев притянул ее голову к своему плечу и аккуратно поцеловал в курчавые волосы.       — Слушай, я знаю, как он поступил, и доля моей вины здесь тоже была. Но я обещаю, что не причиню тебе боль. И никогда не подведу. Веришь?       — Только тебе и верю, — улыбнулась она в его руку. Дунаев. Ее личное солнце, готовое принять ее такой, какая есть: можно сказать, поврежденный товар без гарантии. Его рука такая теплая, особенно по сравнению с Женькиной. В последнее время кровь совершенно не греет. Целую минуту Андрей молчал, мизинцем вычерчивая на девичьем запястье сложные узоры, как обычно, одним своим присутствием не давал раскиснуть.       — Холодная… — пробормотал он, легонько сжимая тонкие пальцы. В этот самый момент из уборной, шатаясь, вышел Велосипед. Выглядел он, мягко говоря, ужасно.       — Вернемся в общагу пораньше? — с трудом выдавил из себя.       — Конечно! — освободив руку, Женька бросилась к Леше, который даже на ногах нетвердо стоял.       — Что, Лесопед, фильм слишком жесткий? — невесело хмыкнул Дунаев. — Брат, чего ж тебя в мед-то понесло?..       — Я его почти не видел… Тошнота началась еще до того, как погас свет.       — А почему молчал? — отчитывала его Филатова, когда они пробирались к выходу.       — Думал, пройдет… Да матерь Бо… Они тут же потащили за обе руки Велосипеда за дверь, и он с наслаждением вдохнул свежий прохладный воздух. Студеный ветер унес звуки опорожнения бедного желудка.       — И это не из-за фильма! — крикнул из кустиков Леша. — Юлька, зараза: «Да свежие пирожки, свежие!..» Приеду — сам из нее пирожки сделаю. Улыбаясь с сочувствием, Женька пыталась согреться и сунула ладони в подмышки. Дунаев обнял ее за плечи.       — Сколько времени? — покосилась на его часы Филатова.       — Половина первого.       — Черт, опаздываю. Придется на метро…       — Ты собралась нас покинуть? — утирая влажное лицо, выполз к ним Леша.       — Да, работа.       — Ага, вот, значит, с кем ты проведешь такой священный Валентиновский вечерок, — ухмыльнулся уголком губ Андрей.       — С кем? — тут же среагировал Велосипед.       — С работой, Леша, с работой, — Женька отстранилась от Дунаева и натянула на голову шапку, — надеюсь, вы доберетесь без эксцессов?       — Ты же прекрасно знаешь, что нет, — Андрей подхватил под лопатку Велосипеда, — сначала пометим каждый фонарный столб по пути следования…       — Мне уже не так плохо, Андрюх.       — Тем лучше! Тогда каждый второй. Послевкусия от их диалога будто бы вовсе не осталось. Но Филатова продолжала снедаться чувством вины.       — Будьте аккуратнее.       — Ты тоже. Придешь — отметишься в нашем личном штабе, — Дунаев отсалютовал подруге и поволок Лешку за собой, уже не оборачиваясь. Женька никуда не опаздывала, в ее распоряжении были еще добрых полтора часа. Могла до Малиновских прогуляться пешком. И подумать. Напрасно она поощряла Дунаева, это же чистой воды эгоизм! Да, девчонка попыталась разъяснить свою позицию. И чего добилась? Если он еще питает хоть тень надежды и рассчитывает на что-то помимо дружбы, значит, она была неубедительна. Он прекрасно видит и знает, что Женька — как пустая раковина, ветхий дом, совершенно не пригодный для жилья. Возможно, за полгода состояние медленно улучшилось: в прихожей начались ремонтные работы, но ведь это лишь одна, малая часть здания… Андрей заслуживает чего-то получше крошечной комнаты с осыпающейся штукатуркой, которую даже солидные денежные вложения не вернут в нормальное состояние. Тем не менее Женька понимала, что не в силах отказаться от него. Он слишком ей нужен, да и эгоизм не позволит. Может, стоит получше разъяснить свою позицию, чтобы он сам отдалился? От такой перспективы по спине поползли мурашки. Нет. Нет. И нет. Если бы Андрей был ее родным братом, чтобы общаться с ним без всяких преград! Точно, у нее этих братьев слишком много. Бог свидетель, Женька не собиралась использовать Дунаева, но гнетущее чувство вины не оставляло ни малейших сомнений: нечто подобное все-таки произошло. Влюбляться в него она тем более не собиралась. Единственное, что девушка знала: любимый имеет над любящим колоссальную власть, может подмять под себя и сломать. Ее уже покалечили, однако в Дунаеве Женька нуждалась, как в воздухе. Она так долго черпала в нем силу, что привязалась куда крепче, чем предполагала. Теперь не могла видеть его страданий и в то же время не могла их не причинять. Андрей, конечно, уверен: время и бесконечное терпение принесут результат. Женька знала: он в корне не прав, а еще знала, что могла бы дать ему шанс. Дунаев — ее лучший друг, она всегда будет его любить, но никогда в жизни не сможет ответить взаимностью.

***

      Детская площадка кишела разноцветной детворой. Сегодня погода была абсолютно привычной для москвички Филатовой — морозец, снег, сугробы и ледяные горки, накатанные за ночь в парке молодежью на радость малышне сегодняшним днем. Марина уже шагала навстречу Женьке, держа за ручку укутанную Машу.       — Ты даже раньше, — улыбнулась сестра Малиновского, передавая дочку в руки девушки. — Как дела?       — Прекрасно! — румяные щечки Филатовой тоже растянулись в ответной улыбке. — Сходили с друзьями в кино.       — Я тоже хочу в кино! — запрыгала на месте Маша. — Пойдем в кино, тетя Женя?       — Обязательно как-нибудь сходим.       — Ну, тогда я побежала, — Марина коснулась плеча Женьки и подмигнула дочери, — сегодня я допоздна, но дома будет Вадим часам к семи. Так что…       — Да, без проблем.       — Хорошего дня, мамуль!       — И вам, девочки!       — Ну что, на горку, Машуль? — Женька склонилась на корточки перед девочкой и поправила сползший шарф.       — А ты со мной?       — Я рядышком постою, порадуюсь. Машка побежала в кучу-малу таких же малышей и детей чуть постарше, радостно смеясь и повизгивая даже тогда, когда угождала головой или боком в толпу сверстников. Раскрасневшиеся от морозца щечки с ямочками, выбившаяся копна густых каштановых волос из-под шапки и распахнутые светящиеся голубые глаза… Красивый ребенок. И очень похожа она была на Вадима Юрьевича. Женька прислонилась спиной к твердому стволу одной из растущих в парке елей и с легкой улыбкой наблюдала за малышкой. Что она сама имела в ее возрасте? Только одного брата и веру в то, что когда-нибудь их с Валеркой заберут из треклятого детского дома. Валерка… Божечки, как она соскучилась по нему! Признаться, обида испарилась уже ближе к новому году, а сейчас отступила вовсе. Они ведь никогда так надолго не расставались, никогда! А теперь он слишком далеко и когда они встретятся вновь — не известно. Возможно, из появления Вити можно было вынести малую пользу — спросить обо всем этом и о Филе, но… Но…       — Тетя Женя! Ой-ой-ой! — Машка материализовалась рядом, нетерпеливо подпрыгивая на носочках. Филатова быстро отвела малышку за одну из деревянных избушек на полянке, и уже подтягивая ее штанишки, уточнила:       — Что, еще тут побудем или погулять пойдем?       — Погулять! Девчушка принялась было утирать варежкой влагу под носом, но Женька опередила ее с платком.       — А мне, тетенька? А мне? — рядом, откуда не возьмись, появился мальчишка.       — Ну давай и тебе, — хмыкнула Филатова, утирая его влажный нос. Маша обхватила ее руку своей ладошкой и потащила по одной из многочисленных тропинок.       — Тетя Женя, а кем ты работаешь?       — Я еще не работаю, учусь пока.       — У дяди Вадима?       — У него тоже.       — Значит, будешь тоже врачом, как и он, спасать жизни… — гордо проговорила девочка, раскачивая их руки. — А правда, что не всегда всех получается спасти?       — Такое тоже бывает, Машунь.       — Я знаю… — ее голос приобрел грустные нотки. — У дяди Вадика бывало такое, подслушала один раз…       — Подслушивать старших — нехорошо.       — Да я не специально, так вышло! Он тогда вообще был сам не свой… Сказал: «Я обещал ее маме, но не смог». Он же не был виноват, правда?       — Уверена, он сделал тогда все, что было в его силах.       — И мама тоже сказала так. А он все равно грустил… Хотя та девочка стала ангелочком на небе. Как и мой папа.       — Ты помнишь его? Девочка отрицательно качнула головкой.       — Видела фотокарточки. Он у меня красивый. А сейчас у меня есть дядя Вадик. Он меня очень любит, я знаю. Он самый лучший и самый добрый у меня… Правда? Женька поджала губы, прикусив их. Машка такими простыми наивными словами отчего-то сильно разбередила все внутри. Видимо, Малиновский действительно мог быть вполне добродушным и любящим человеком, только разглядеть это у Филатовой пока не получалось, хотя попытки были. Вадим Юрьевич на работе был абсолютно другим. Конечно, ведь так и нужно. А ведь теперь появлялись маленькие догадки, почему он так дрючил каждого студента — видимо, боялся безалаберности. Сколько может вот так погибнуть людей, ищущих спасения, под ножом недоучки? Вадим сидел на скамейке во дворе, покручивая в пальцах единственную имеющуюся у него сигарету. Не курил почти никогда, а сегодня захотелось. Очередная рядовая операция окончилась летальным исходом. Второй раз за последние полгода. Какой-то злой рок на подростков. Тогда, перед началом учебного года, за день до того, как выйти на работу в мединститут, на операционном столе скончалась молоденькая девушка. Ей всего было семнадцать. Разрыв аорты. Он знал, что погибает две третьих сразу же после травмы, но девчонка еще была жива. Мать, сама покалеченная в аварии, рвалась в смотровой, не обращая внимания на дикую боль, умоляла спасти единственную дочь. И он, черт возьми, был уверен, что успеет… А сегодня мальчишка. Еще моложе, всего двенадцать. Цыганенок. Его мать, по существу, как черная ворона, стала от горя еще черней. А ее проклятия, летевшие ему в спину… До сих пор матерому хирургу было жутко. Пересохшие губы прилипли к фильтру папиросы, пальцы, одолеваемые легким тремором, щелкнули зажигалкой только с третьей попытки. Первая затяжка… Гадость редкая, но едва уловимое головокружение облегчило душу.       — Дядя Вадик! Пальцы спешно вынули изо рта сигарету и отшвырнули в снег. Если Машка ничего не заметила, то от глаз Женьки не укрылась эта маленькая тайна. Никогда за все это время она не замечала за Малиновским пагубным пристрастий. Он даже на новый год выпил всего пару бокалов за компанию. Он увидел ее взгляд, но тут же подхватил на руку племяшку.       — Как погуляли?       — Здорово! — Маша показала большой палец вверх. — Тетя Женя рассказала мне про свой город и про братьев.       — Вот, по пути забрали Машины сапоги из ремонта, — Филатова протянула Вадиму пакет с обувкой, — сделали хорошо, на совесть. Еще годик проходит.       — Спасибо, Женя, — он усадил девочку на шею, крепко обхватывая ее за ножки.       — Тогда всего доброго, Вадим Юрич, до завтра. Малиновский нервно пожевал губы, поглядывая на свесившую к нему голову Машу, а затем окликнул отходящую Филатову:       — Женя, сильно торопишься? Женька замерла, медленно развернувшись к ним через левое плечо.       — Не особо, а… что?       — Вечер свободный? — кажется, он… волновался? Вот уж на него совсем не похоже. Слишком много откровений за сегодня, определенно. Вадим подошел чуть ближе и понизил голос. — Мне очень нужно. Его глаза… Кажется, так же выглядела сама Филатова, вернее, ее отражение, с которым она сталкивалась изо дня в день в зеркале. Было что-то в них болезненное, на грани. Вероятно, что-то случилось?       — Да. Свободный.       — Я отвезу тебя до общежития. Проблем не возникнет. Женька только сдержанно кивнула, шагая следом за Малиновскими в дом. Пока Вадим Юрьевич укладывал Машу, Филатова просто сидела в коридоре, гипнотизируя взглядом носы своих сапог. Голова почему-то была пуста. Только осторожные шаги преподавателя заставили поднять голову.       — Готова? 🎵: Снег над Ленинградом — Микаэл Таривердиев       Они молча побрели по улице, будто абсолютно никуда не спеша. А куда нужно было спешить, собственно? Шли сквозь зыбкую пелену снежной ткани, почти тесно, иногда соприкасаясь плечами, и над мягким звуком шагов по толстому слою мокрых хлопьев, над тихим шелестом снега звучал голос Малиновского. Сначала говорил ни о чем, вскользь проводил экскурсию. Женька старалась заглянуть ему в лицо, молча слушая его спокойный, чуть уставший тон. Его лицо было покрыто мутными каплями талого снега, тек он по щекам, как тяжкие слезы обиды. Осмелилась:       — У вас что-то случилось, Вадим Юрьевич… Даже не спрашивала. Утверждала. И голос ее не сквозил привычными небрежными нотками бунтарки. Вполне… по-взрослому, сострадающе, понимающе. Ей действительно было интересно. Ее действительно волновало?       — Знаешь, если мы единогласно перейдем на «ты», мне будет проще решиться на откровение, — вдруг выдал он. Женька опешила. И Малиновский поспешил разъяснить:       — Работа-учеба так и останутся работой-учебой. А здесь и сейчас мы можем немного скинуть маски. Как ты считаешь?       — Если это удобно…       — Если я сам предложил. — Женька улыбнулась, и Вадим просто выдал: — Операция.       — Леталка?..       — Мальчишка, цыганенок… Поножовщина. Восемь ударов. Большая кровопотеря, а то, что у него гемофилия, даже родная мать не была в курсе. Зато ее слова… Проклинала меня на чем свет стоит.       — Судя по тому, как вы переживаете, летальный исход у вас редок.       — Вынуждаешь меня похвастаться?       — Я и так поняла, что вы — отличный специалист, — он вдруг остановился, заставляя Женьку осечься. Пару секунд взгляда, и она осознала: — т…ты. Отличный специалист.       — После таких происшествий вполне очевидно мое стремление сделать из вас людей.       — Но дал шанс заниматься дополнительно только мне.       — У тебя отличные показатели в Москве, Женя. И такой упадок сил и желания учиться тут меня несколько насторожил.       — Может, это не мое? Вадим вдруг улыбнулся.       — Ты и я прекрасно знаем, что это не так. Ты хочешь быть врачом, действительно хочешь… Я лишь помогаю тебе.       — Но почему именно мне?       — Ты напоминаешь мне меня. Была схожая ситуация в моей биографии. Только у тебя причины куда серьезнее, даже для переезда. Я прав? Женька сунула холодные руки в карманы пальто и непроизвольно поежилась:       — Есть такое.       — Можешь не рассказывать. Я понимаю… Тяжёлый рваный выдох сорвался с губ Филатовой.       — В общем, к чему я, — продолжал Малиновский, — скоро начнется практика на моей работе, ваш курс разбредется на определенные точки. Я бы хотел, чтобы ты оказалась под моим руководством. Покажу наглядно, что и как.       — Спасибо, правда спасибо, — Женька говорила абсолютно искренне. — Сейчас очень трудный период, и по факту именно учеба может отвлечь. Я понимаю, почему ты… так требователен к нам. Ошибки врачей дорого обходятся людям. Ошибки педагога не столь заметны, но в конечном счете они обходятся не менее дорого. А тут два в одном флаконе… Снег в сумерках. Белоснежный, волшебный… Всюду. Он был такой чистый, что взглядом они не находили его поверхность, взгляд терялся… Мелодия невесомых снежинок — видимая тишина, то колючая ласка невидимого прикосновения, то серая толща движения, которая показывала огромный объем воздуха, но каждый раз снег нов, каждый раз удивителен. Возможно, эта прогулка была всего лишь вырванной из общего контекста, но Женьке вдруг стало вполне комфортно. Даже то, что они перешли на «ты» уже не так волновало и коробило. Космос нервно закурил уже в третий раз за последние десять минут. Ей-богу, с этим оболтусом ни на какие сигареты не напасешься! Пчёлкин же уперся локтем в стекло и буравил сосредоточенным взглядом неспешно прогуливающуюся парочку.       — Нет, вот ты мне объяснишь?.. Холмогоров спешно выдохнул сизый дым из легких, поворачиваясь к Пчёле:       — Нет, это ты объясни мне — долго мы будем, как два идиота, следить за Женькой и этим мужиком?       — Тебя, блять, не смущает, что время — начало десятого, а она шляется по городу в компании какого-то хрыча?       — Че сразу хрыч? — не понял наезда Космос. — Слушай, Пчёлкин, ты ни разу за полгода не проявил никакого интереса к ней, а теперь печешься за то, что она обзавелась достаточным количеством знакомых и, возможно, строит свою личную жизнь?       — Ты охренел? Он ей в отцы годится!       — В старшие братья — возможно. Слушай, не трать мои последние нервные клетки! Я только с дороги, я хочу жрать, в конце концов, и лечь в ванну!       — Не ной, — отмахнулся друг, сильно постучав костяшками по подбородку. Через пару минут Малиновский уже распахивал дверь своей машины, и Женька… села!       — Срань господня! — не сдержался Витя, со всей силы саданув по бардачку в салоне «Линкольна».       — Э, псих! Ты мне мою ласточку к чертям не разнеси! Лечиться тебе пора, твою ж…       — Поехали к общаге.       — Это еще на кой хер?       — Обещаю, после отпущу тебя в твою ванну хоть на веки вечные!

***

      Малиновский доставил Женьку ровно за двадцать минут до того, как двери общежития грозились закрыться до завтрашнего утра. Филатова смерила взглядом все этажи — окно ее комнаты еще горело — и повернулась к преподавателю:       — Мы не могли бы отъехать чуть подальше? Не хочу, чтобы…       — Без проблем. Вадим завернул на соседнюю улицу и заглушил мотор.       — Спасибо за беседу, Женя.       — И ва… тебе. Он проводил девушку глазами, уткнувшись подбородком в руль и стараясь не обращать внимания на то, как стало холодно. Это была просто поддержка. Повториться подобное не должно. И без комментариев ясно, пожалуй. Взгляд отлепился от каменных ступеней, когда студентка скрылась за массивной дверью. Только после этого Малиновский спокойно поехал в сторону дома. Женька вылетела из лифта, совсем позабыв, что обещала заглянуть в комнату пацанов с докладом, что жива-здорова. Очень хотелось просто лечь. Мозг практически с маниакальным удовольствием перерабатывал новую пищу, отмечая положительные стороны сегодняшнего вечера. Она толкнула дверь и тут же обомлела — на ее кровати лежала и спала мирным сном какая-то девица. Милена, протерев глаза, шагнула к Филатовой навстречу и осторожно вывела ее из комнаты.       — Это что еще за явление? — нахмурилась Женька.       — Новенькая.       — Очуметь — не встать! Какого хрена она на моем месте?       — Так тебя же выписали, Филька. Сегодня в обед зашла комендантша с твоим братом, он забрал твои вещи, и… все. Сказал, что ты теперь будешь жить на квартире. Филатова, если бы имела способность, уронила челюсть на пол. По ощущениям и правда казалось, что нижняя губа уже поцеловалась с потрескавшимся линолеумом.       — Какой брат?!       — Ну, тот, кто приходил еще, искал тебя неделю назад. Подожди, ты что, не знала?..