Есть ты — большего мне не нужно

Для кого-то дни в Шаолине летели как быстрые журавли, а кто-то страдал из-за ранних подъемов, пресной вегетарианской пищи и «всякой ненужной для заклинателя ерунды», которой приходилось заниматься. Но со временем и Вэй Ин перестал картинно страдать, так как кое-что важное из того, что с ним тут происходило, заняло все его мысли. У Вэй Ина и Лань Чжаня из всего обучения были единственные индивидуальные занятия с духовными мастерами. У каждого из них был свой. — Души ваши после переноса в новый мир все еще находятся в смятении. Требуется время и работа с мастером, чтобы привести их в гармонию с новыми телами и миром, — заявил Цао Шудун, представляя своим ученикам их мастеров. — Мастер Тан будет работать с тобой, Вэй Ин, а мастер Луо — с Лань Чжанем. Тан Жуисонг внешне совсем не походил на духовного мастера, каким его представлял темный заклинатель. Он был достаточно молод, не носил оранжевый короткий просторный халат-кимоно с широким воротником и широкими рукавами, как мастера боевых искусств и развития тела, а одевался в два слоя хайцин (верхний желтого цвета), и поверх него красную кашью, как мастера изящных искусств и монахи высших рангов, включая настоятеля Ши Юнсина. Учитель Тан повел Вэй Ина в уединенную беседку, куда им принесли чай. — На наших занятиях я не буду тебя ничему учить. Это будут беседы о прожитых тобой годах, о том, что с тобой происходило. Я чувствую в тебе бунтарский дух и множество душевных ран. Для достижения духовной гармонии тебе стоит разобраться в самом себе и своей жизни, найти Свет Истины, отринув заблуждения. — И с чего мы начнем? — Вот с чего, — и Тан Жуисонг передал заклинателю небольшую занятную картину, на которой были изображены три старца, стоящих около огромного чана. — Этот сюжет называется «Старцы, пробующие уксус». Он символизирует «три учения»: конфуцианство, буддизм и даосизм — изображает их основателей. Как ты думаешь, почему у них у всех разное выражение лица: у Конфуция — кислое, у Будды — горькое, а у Лао Цзы — сладкое? — Боюсь, учитель, я не настолько сведущ в таких вещах. Я изучал основы дао, с остальными учениями совсем не знаком. — Я поясню. Конфуцианцы считают жизнь человека кислой и полагают, что её можно исправить только посредством воспитания. Буддисты верят в то, что жизнь человека горькая, так как страдание — это ключ для достижения просветления. Лао Цзы счастливо улыбается. Уксус, конечно, кислый — но ведь и это прекрасно, как и вся жизнь! Даос внимательно смотрит на мир, впитывает его, старается ощутить в нем Дао и наслаждается всем, что встречает в жизни. Мне кажется, что этот принцип дао очень близок тебе. — Да, да, Тан шицзюнь. Это все обо мне. Не могу сказать, что я осознанно пытаюсь ощутить во всем Дао, но наслаждаться жизнью я старался. По крайней мере, насколько это было возможно в разных обстоятельствах. — Вот об обстоятельствах мы и поговорим. Что первое ты помнишь в своей жизни? — Очень смутно помню своих родителей, Вэй Чанцзэ и Цаньсэ Саньжэнь. Это, скорее, смутные образы, а не воспоминания. — Что с ними случилось? — Они оба были заклинателями и погибли на ночной охоте, сражаясь с порождениями тьмы, что оказались им не под силу. — Понятно. А где и с кем они оставили тебя, когда отправились туда, где погибли? — В комнате постоялого двора. Видимо, ни с кем, раз я оказался на улице, после того, как они не вернулись. — Как ты думаешь, какое определение больше подходит к ним: ответственные и благоразумные или самоуверенные и беспечные? — Я бы не хотел выбирать, все же это мои родители. — Но ты понимаешь, что они погибли не потому, что были неумелыми и слабыми заклинателями, а потому, что вступили в бой с силами, с которыми не смогли совладать, не озаботившись твоей дальнейшей судьбой в случае их смерти? — Понимаю, но я не держу на них зла. Для заклинателей ночные охоты — обычное дело. Они были молоды и не думали о том, что погибнут. — Но именно из-за их безрассудства ты остался один и в таком нежном возрасте жил на улице. — Но меня же нашел Цзян Фэнмянь и забрал к себе в Юньмэн! Я стал первым учеником Ордена Юньмэн Цзян. — Не спеши, мы к этому еще перейдем. Скажи, как долго ты жил на улице? — Я точно не знаю, где-то пять лет. Сначала я несколько месяцев бродил в Илине в окрестностях постоялого двора, ждал, что папа и мама вернутся за мной. Потом меня оттуда прогнали. Удивляюсь, как я выжил: мне года четыре было, я был совсем один, мне было ужасно страшно. — А от Илина далеко до Юньмэна? — Да нет, на мече меньше дня пути. — В Илине было в твое время очень много маленьких детей на улице? — Я один. — Ты так хорошо прятался, что тебя никто никогда не видел и не знал, где ты ночуешь? — Нет, все знали, что я ночую в заброшенном сарае для скота на участке с домом, где никто не жил. Некоторые жители оставляли мне там немного еды и старую одежду. — В городе с единственным брошенным мальчиком отряд заклинателей, наверняка глава ордена Цзян отправился не один на твои поиски, пять лет не мог тебя найти? Вэй Ин задумался и, помолчав, ответил: — Я не знаю, что сказать… — Просто подумай, как такое могло произойти. Поставь себя на место Цзян Фэнмяня. Ты бы нашел в одном небольшом городке одного бездомного мальчика? — Точно нашел бы. Расспросил бы торговцев едой, они наверняка бы сказали, что видели мальчика, что терся у их прилавков, и указали направление, куда я обычно убегал, когда меня прогоняли. — Глава ордена Цзян ведь был не глупее тебя. — Что же получается, или он меня не искал, или нашел, но почему-то не забрал. Вэй Ин насупился. Он был так благодарен Цзян Фэнмяню, что тот забрал его с улицы, что готов был на все ради него, его семьи, Ордена Цзян. Он столько лет молча сносил побои и оскорбления Юй фурэн, а оказывается, что дядя не очень-то и спешил его облагодетельствовать. Может, и не очень хотел? А как же тогда внимание, которое он ему уделял, даже больше, чем своему родному сыну? По светлому образу дяди Цзяня побежали трещинки. — Почему, как думаешь? — Юй Цзыюань, тетя, она ненавидела меня. Наказывала по любому поводу и без повода, просто потому, что ей что-то показалось или подумалось. Она заставляла меня стоять на коленях в Храме предков, давала подзатыльники, порола розгами, но больше всего любила отходить меня цзыдянем. Вся спина была в рубцах от этого. Это из-за неё, из-за Юй фурэн дядя Цзян не искал меня? — Возможно. Сейчас сложно судить об этом, да и ответ, скорее всего, не будет таким однозначным. В итоге он же тебя все-таки забрал в свой дом. — А как, скажите, он меня узнал? Вы знаете на кого я был похож? Босой, одетый в лохмотья, волосы все в колтунах, на коже столько слоев грязи, что меня четыре раза отмокали в воде и терли мочалками с соком мыльного дерева. Когда мне дали зеркало, я сам себя не узнал. Я не помню, чтобы меня кто-то о чем-то расспрашивал. Тем более, что мне было уже девять лет, я был не испуганным крохой, а отчаянным сорванцом, который всегда был готов дорого продать свою жизнь. Я даже смог немного зарабатывать, по мелочам помогая торговцам, и развил мощное для своего возраста золотое ядро, даже не подозревая об этом. — Хоть я и из другого времени и мира, но не могу не сказать, что очень сожалею о том, через что тебе пришлось пройти в детстве. Не всякий взрослый вынесет такое. — Не стоит, это все прошло. Но, все-таки, как он узнал меня? Он ведь просто подошел ко мне, когда я чистил морковь позади постоялого двора, и спросил, я ли Вэй Ин. Потом сказал, что он друг моих родителей и что пришел забрать меня, чтобы я жил с его семьей. Получается, что он все время знал, где меня можно найти. — Что первое ты помнишь о своем нахождении в семье Цзян Фэнмяня? — Тетя кричала на дядю, потом ушла. Дядя познакомил меня с Цзян Чэном и Цзян Яньли. — И? — Мне показали, где я буду жить, помыли, дали чистую одежду и послали на тренировочную площадку. Я там первый раз в жизни сражался учебным деревянным мечом со своим шиди. Он, конечно, выиграл. Я тогда был похож на тощего суслика после голодной зимовки и летней засухи, а меча в руках не держал и сражений в глаза не видел. — А что было потом? — Когда я окреп, то и управляться с мечом стал намного уверенней, проводя много времени на тренировочной площадке с манекенами. Я стал побеждать Цзян Чэна. — Все радовались твоим успехам? — Разве что дядя. Тетя, мадам Юй, особенно сильно меня наказывала, находя любые поводы, после того, как я одерживал победу над её сыном. Цзян Чэн злился, шидзе старалась не злить мать и успокоить брата, до моих успехов ей всегда было мало дела, главное чтобы никто ни на кого не злился. Я не дурак, чтобы хотеть получать лишние удары цзыдянем, со временем я понял в чем причина вспышек ярости Юй фурэн. Пришлось мне проигрывать шиди. — Цзян Чэн знал, что его мать бьет тебя? — Все знали, я же сначала громко кричал, а потом несколько дней не мог встать с постели. — Он никогда не вступался за тебя? — Нет, мадам Юй не потерпела бы такого. — А Цзян Фэнмянь? — Тоже нет. — А Цзян Яньли? — Шицзе была добра ко мне. — Как именно она была добра к тебе? — Шицзе жалела меня, супчик варила. — Просила мать не бить тебя? А еще вставала между тобой и мадам Юй, принимая удары кнута на себя? — Нет, такого не было. — Тогда, наверное, она просила отца повлиять на Юй фурэн? — Не слышал о таком. — То есть она, знала, что её мать просто избивает сироту ради своего удовольствия, и ничего не предпринимала, чтобы это прекратить, хотя была старше тебя на несколько лет. Было так? — Получается, что да. — Воспитанные и благообразные дети удобнее и приятнее, чем непослушные сорванцы. Но и они дети. С ними нужно беседовать, объяснять в чем они не правы, указывать на ошибки, но никогда не вбивать воспитание палками. Причиняя боль телу, наказывающий калечит и душу ребенка, ответом будет его внутренний гнев, который выльется в еще большие проступки. Но есть и другая крайность. Чрезмерная любовь, когда ребенку приписываются несуществующие заслуги, когда ему все прощают, меняют для него принятые правила и он чувствует себя вправе совершать любые поступки, оправдывая и плохие. Никогда не признает себя виновным, но легко обвинит других в чем угодно, чтобы почувствовать себя хорошо. — Это как Цзян Чэн еще до падения Пристани Лотоса обвинил меня в том, что я лез на рожон и бросался защищать чужих, и потому привлек внимание Ордена Цишань Вэнь к Ордену Цзян? — Скажи честно, если бы ты мог вернуться в прошлое, ты бы поступил тогда по-другому? — Не стал бы я стоять в сторонке и смотреть как Ван Линцзяо клеймит лицо Мяньмянь! Я не просто так давал клятву бороться со злом и защищать слабых всю жизнь без сожалений в сердце. — Как ты думаешь, напали ли бы на Пристань Лотоса, если бы ты затаился и ничего не сделал? — Думаю, что все равно напали бы. Орден Гусу Лань ничего не успел сделать для того, чтобы спровоцировать нападение. Теперь я уверен, что Цишань Вэнь напали на Орден Цзян потому, что это им было удобно. Нечистая Юдоль была лучше защищена, а Не Минцзюэ был гораздо более воинственным и уверенным в себе главой ордена, чем Цзян Фэнмянь. Цзинь Гуаншань всячески демонстрировал лояльность Ордена Ланьлин Цзинь, он бы и денег не пожалел, чтобы Башня Кои была в неприкосновенности. Нападения на малые ордена не дали бы такого эффекта. Предполагаю, что этот план был разработан давно, а смехотворные обвинения в мой адрес, что на горе Муси я вёл себя дерзко и непочтительно, затевал смуту и лишил меча Вэнь Чао, когда, как оказалось, он сражался с Черепахой-Губительницей, были просто поводом. — У Пристани Лотоса была надежная защита? — Никуда не годилась, хоть я и укреплял ее талисманами, где мог. — Цзян Фэнмянь знал об этом? Предпринял ли он меры по ее усилению после сожжения Облачных Глубин? — Знал, насколько я помню, ничего нового сделано не было. — На Пристань сразу напали или были какие-то переговоры? — Небольшие переговоры, Ван Линцзяо потребовала наказать меня. Юй фурэн отхлестала меня цзыдянем, слава богам не отрубила руку, как требовала та. — То есть она принесла вас в жертву, надеясь таким образом избежать сражения? — Не знаю, что творилось в ее голове. Понять, о чем она думает, не мог никто, но я уверен, что она действительно собиралась отрубить мне правую руку, а я даже мысленно согласился на это, если бы это действительно стало ценой за покой ордена. Успел даже подумать о том, как развить навык фехтования одной левой. Если бы Ван Линцзяо не проговорилась о том, что Пристань Лотоса превратится в надзирательный пункт, до того как я лишился руки, неизвестно выжил бы я в тот день или нет. Но гнев ее перенаправился в другую сторону, хотя даже перед смертью она заявила, что ненавидит меня всей душой и что я как обычно во всем виноват. После этого мне было не оправдаться перед Цзян Чэном. — Ты спокойно принял эту вину на себя и понес ее дальше. — Дальше мне было уже все равно. Я отдал свое золотое ядро, стал Темным заклинателем, и то, был ли я виноват в разгроме Пристани Лотоса или нет, уже было неважно. — Нет, это не так. Что стало с твоим ядром? — Я сделал так, что оно досталось Цзян Чэну, он свое потерял. — Ты отдал ему свою самую величайшую ценность и продолжал слышать в голове его слова, а не держать подлинные факты? Он ведь не поблагодарил тебя? — Он не знал. Цзян Чэн верил, что ему удалось попасть на небесную гору, на которой жила великая бессмертная заклинательница Баошань Саньжэнь, и что это она восстановила его ядро. — И он убил тебя? — Хотел меня, но и Лань Чжань тоже погиб. — Есть за ним еще что-то? — Цзян Чэн возглавил поход на гору Луаньцзан и участвовал в убийстве бедных, простых, ни в чем не повинных Вэней. Не понимаю, зачем он это сделал. Он приходил туда и знал, что нет никакой армии, что на горе старые люди, женщины и дети. Они даже не заклинатели. — Думаю, что за ваше убийство его наградили как минимум каким-нибудь почетным титулом. Все еще чувствуешь вину за то, что произошло с Орденом Цзян? — Кажется, нет. — А с Цзянами? — Пока еще не решил, но сомнения велики… — Поговорим еще раз о твоём прошлом на следующей встрече. Если удастся со всем разобраться, то перейдем к тому, какие трудности у тебя есть сейчас в другом мире и новом теле. *** — Как тебе удобнее, чтобы я обращался к тебе? Чанг Чжань? Лань Чжань? Лань Ванцзи? — Последнее. — Хорошо. — Итак, Лань Ванцзи, поговорим о тебе. Что первое ты помнишь в своей жизни? — Мама, ждал встречи, был рад, было тепло. — Ты не мог видеть свою мать каждый день? Почему? — Сложная история. Она жила отдельно, мы с братом могли приходить только раз в месяц. — А кто заботился о тебе в остальные дни? — Сначала не помню, потом сюнжан, потом я сам. — Вы жили у родственников? — Нет, в детском общежитии с детьми-сиротами, что были на попечении Ордена. — Но кто-то же взял на себя ответственность за вас? — Дядя, но он отвечал еще за весь Орден, мало времени. — Ты прожил уже немало лет, пока с тобой не случилась эта история. Как ты оценивал отношение твоего отца к своим сыновьям? — Отношений не было. Мы знали, что есть, никогда не видели. — Когда у дяди было время, чем он занимался с тобой и братом? — Правила, мы учили три тысячи правил. — Эти правила нравились тебе? — Адепту нельзя оценивать правила, их нужно знать и принимать такими, как они есть. — Это одно из правил? — Да. — Но ты сейчас не там, ты все еще хочешь соблюдать те правила? — Есть полезные. — Назови несколько. — Надлежит следовать праведному пути и не совершать злых деяний. Надлежит выручать других из беды и спасать от смерти. Надлежит добиваться и отстаивать справедливость. Надлежит держать слово. Надлежит быть верным. Надлежит быть искренним. Надлежит быть скромным, благожелательным, милосердным и человечным. Надлежит всегда помнить о последствиях своих действий. Надлежит нести ответственность за свои ошибки. Надлежит исправлять свои ошибки. Лань Ванцзи прикрыл глаза и механически произносил правило за правилом, как будто считывая их со Стены послушания. — Стоп-стоп! Достаточно. Это, действительно, хорошие правила. — Еще есть полезные. — Не сомневаюсь. Скажи, следовать правилам — твоя обязанность или твой личный выбор? — Обязанность каждого члена ордена — чтить и соблюдать правила. — То есть жизнь по правилам ты выбрал не сам? — Нет, но… — Подожди минутку. Скажи, если бы тебе доверили провести пересмотр правил, сколько бы ты убрал ненужных или неправильных? — Много. — Ты сам нарушал правила? — Да. — Когда в первый раз ты сделал это? — Когда встретил чжицзи. — Наверное, он нарушал правила и ты с ним? — Почти так. Ему не нравились правила Гу Су. Не хотел соблюдать. — И ведь его не поразил паралич, он не получил другого наказания небес за то, что не соблюдал правила. — Это так. — Твой дядя всегда соблюдал правила? — Мгмн. — Прости, я не расслышал? — Нет. Он кричал на Вэй Ина, обвинял его безосновательно. Все это против правил. — Твой дядя часто говорил с тобой по душам? — Редко, очень, почти никогда. — Твоя мама умерла, дядя был занят, твой брат говорил с тобой о том, чего ты хочешь, что тебя тревожит? — Да, но он тоже подчинялся правилам. — Как ты умер? — Держал чжицзи над пропастью, не давал ему упасть. Цзян Ваньинь толкнул камень, не отпустил Вэй Ина, упали вместе. — Это было по правилам? — По правилам я должен был сам убить Вэй Ина. Я не мог — он мой чжицзи. — Таким образом, ты предпочел смерть исполнению правил? — Я выбрал смерть вместе с Вэй Ином. Нет его — нет меня. — Я хочу помочь тебе освободиться о всего, что мешает твоему внутреннему я. Потому дам тебе задание. Запиши ваши правила, но только те, что тебе полезны сейчас, в этой жизни, в этом мире. Тщательно обдумывай каждое, перед тем как писать. Когда будешь готов — приходи, мы продолжим говорить о тебе. ====== Не забывайте подписываться на автора. Так вы вовремя узнаете о новостях. https://ficbook.net/authors/3769913/blog/17371