Па-де-де

«— Знаешь, такое странное чувство. Вернуться туда, откуда когда-то бежал, — задумалась Фаина, когда поезд с шумным скрежетом остановился на французском вокзале…»

       Ранним утром, 19 декабря, примерно в 1890 году, в самом сердце Французского Королевства, в семье истинных французов, родилась девочка. Чуть больше месяца мать не могла выбрать имя ребёнку. За окном бушевали холодные, зимние ветра, что так и норовили пробраться сквозь не самые надёжные деревянные рамы окон. Проблему «безымянной» девочки смог решить лишь её отец, который устал наблюдать за выбором жены. Так, с его лёгкой руки, что тыкнула в книгу с заграничными именами, маленькая девочка обрела имя.        Фаина Шэриз — именно так решено было назвать ребёнка, что в последствие станет великой примой балета! А пока она могла только ползать и кое-как издавать звуки. Огненный стрелец. Девочка с раннего детства проявляла свой характер и выразительность лица. Даже на стихию за окном она глядела с интересом вперемешку с осуждением. Думала, что это белое кружиться за тонкими окнами и так шумит, хрустит и воет, словно пёс в подворотне.        С юных лет Фаина впитывала в себя нравы французов, их страсть, энергию, тем самым становясь чем-то настолько же рьяным и революционным. Не сказать, что она была капризным или проблемным ребёнком, нет, скорее замечала всё, а потом сама с собой это обдумывала. Именно так зарождалась та Фаина Шэриз, которую мы знаем. Эти размышления приводили девочку к выводу, что всё надо делать по-своему, как тебе кажется правильным и как велит твоё сердце. Ведь именно сердце, как известно, умнее и внимательнее всех и вся.        Упрямый и самовольный ребёнок рос творческим, горячо увлечённый танцами. Только научившись ходить, Фаина начала выдумывать свои неведомые движения. Они сплетались воедино и создавали танец каких-то африканских аборигенов. Годы шли, а эта страсть, что с корнями вросла глубоко в сердце юной, бунтарской француженки, не проходила. После недолгих уговоров, родители помогают дочери поступить в балетную школу, которую Фаина так и не сможет закончить тут, на родине.        Фаину приняли довольно легко в балетную школу, что располагалась в здании Французской оперы. Туда её впервые отвёл отец, когда дочери исполнилось семь лет. Фаина сразу же получила обидное прозвище «гадкого утёнка», за своё происхождение и недостаточно высокий достаток семьи. Обзывательства только вдохновляли девочку, и впоследствии она легко обошла всех других учеников.        Азарт закипал в её крови от каждой маленькой победы над другими девочками в группе. Фаина пропиталась этим чувством и больше не могла позволить себе проиграть. Опьянение славой поразило детский разум и затуманило голову. Она впервые почувствовала, что способна «свернуть горы», пойти по головам ради победы и величия. Пока она ещё не настолько в этом погрязла, не поняла, что нужно соблюдать меру. Пока что всё это было некой детской забавой, борьбой против неведомого врага.        До балета Фаина пропадала на парижских улицах. Блуждала, носилась с другими детьми, попадала в передряги, словно мальчишка. Ей постоянно хотелось быть в движении. Фани никогда не могла усидеть на месте. Её матушку это крайне злило, особенно когда та пыталась заплести дочь. Фаина не могла дождаться момента, когда матушка закончит красивую и аккуратную причёску. Девочка буквально вскакивала со стула и убегала на улицу так и не дав матери закончить. Когда же Фаина возвращалась, её волосы были распущены и растрёпаны от бесконечного бега и детского веселья. Распущенные волосы для Фаины Шэриз, как символ детства, такого лёгкого, беззаботного и несмотря ни на что счастливого!        Окунёмся в Париж — столицу Французского Королевства. В прошлой жизни покорял красотой архитектуры и цветущих садов. В этой жизни потрёпанный и истерзанный жестокостью людей. Узкие улочки хранили прежний шарм прекрасного и богатого Королевства. Балконы и окна украшали душистые и разноцветные цветы. Стены скромных домиков, пропитанных французским воздухом, овивали вьюнки, что так красиво цвели весной и летом. С площади и главной улицы доносились голоса продавцов, которые в очередной раз не могли поделить что-то. Французский рокот разносился по всему Парижу.        Тут юная Фани впервые научилась ругательствам, которые использовала, чтобы отвечать своим обидчикам. За это она часто получала, но стояла на своём до последнего. Улицы Парижа для Фаины были местом значимым. Пропахшие, как приятными ароматами выпечки, так и тошнотворными благовониями в некоторых районах. Ужасная смесь царила на улицах, к которой французы уже привыкли. Фаина знала каждую улочку, каждый проход между домами и с лёгкостью сокращала путь или пряталась. Париж был её родным домом, её душой и сердцем. Она не хотела покидать его никогда!        Что касается семьи Шэриз, её называли не самой идеальной семьёй из среднего класса. Достаток имелся, хоть и минимальный, но на жизнь хватало. Бедность не страшила их, но с приходом революции всё кардинально изменилось.        Если говорить об отце Фаины, то звали его Ален Шэриз. Чертёжник и мастер своего дела. Руки грубы и постоянно пахнут чернилами и углём. На чуть вытянутом, остром лице, не лишённом красоты, и одежде то и дело чернели пятна от усердной работы с чертежами. В коротких, некогда чёрных волосах, играла преждевременная седина. Высокого роста, с подтянутым телосложением. В молодые годы Ален поражал всех своей утончённой внешностью и изысканными манерами.        Из-за работы он ожесточился, стал грубее и серьёзнее. Лицо утратило молодость, покрылось морщинками, но до сих пор продолжало напоминать того красавчика, что постоянно рисовал и носил карандаш за ухом. Практичный, вспыльчивый, но отходчивый. Фаина пошла в отца, причём переняла от него много привычек и особенно огненный характер. Это раздражало матушку Фаины, зато веселило отца.        Нинет Шэриз, мать Фаины, в семье называли просто Ниной. Происходила она из обедневшего аристократического рода, которому пришлось эмигрировать в Париж из России. Ей приходилось мириться и с временной бедностью и с тяжёлыми времена, что обрушились на её семью. Вечно Нинет приходилось держать себя в строгости. С юных лет она работала модисткой. Мастерица по изготовлению женских шляп, платьев и белья. Эта работа приносила неплохой, но нестабильный доход, впрочем, как и черчение. Поэтому семья Шэриз то жила в достатке, то выживала на последние деньги.        Свои длинные светло-каштановые волосы Нинет всегда держала забранными, так как они мешали на работе и в домашних делах. Она распускала их в самых крайних случаях и в такие моменты становилась самой красивой женщиной Франции! По крайней мере, по словам Алена и Фаины.        Фаина постоянно смотрела на мать и восхищалась её умением заплетать волосы. Такие косы, хвосты, завитки. В голове не укладывалось, как её руки создавали подобный вид искусства. В моменты, когда Нинет пыталась заплести дочь, она бывало, что-то напевала, таким тонким, чистым голоском. Фаине казалось, что в голосе матери сокрыта вся Франция, настолько прекрасен был её голос! Только когда матушка начинала петь, Фаина была готова смирно сидеть на месте.        Нинет была крайне строгой и консервативной. В этом плане Ален был куда более лоялен и современен. Поэтому возникали частые ссоры по воспитанию единственной дочери. Когда же Фаина занялась балетом, это вызвало ужасное негодование у Нинет. Она всегда считала балет чем-то грязным, а театральные интриги просто неподобающими.        Фаина только-только добилась признания в балете, как всему вокруг и обучению в том числе, помещала революция. Париж буквально замер. Половина жителей участвовала в бунтах, другая пряталась по домам. Во вторую половину входило семейство Шэриз, хоть они и поддерживали порывы французов, но не могли поддерживать их в полной мере, опасаясь за свою жизнь. Грёзы о большом балете пришлось забыть, что очень печалило юную четырнадцатилетнюю Фаину.        Во Французском Королевстве разгорелась страшная революция. Самая масштабная и дикая. Эта бессмысленная война, в которой люди воюют сами с собой и даже не замечают этого, продолжалась уже несколько месяцев. Многие люди потеряли работу, свой дом, а некоторые и свою семью. Приходилось много бежать и много терять. Кому нужна эта революция? Никто уже и не вспомнит.        Скромный магазин одежды Нинет, разорён, как и всё что связано с модой и буржуазией. Она не могла поверить в это, пока однажды ранним утром не вышла на торговую улицу. Там Нинет нашла лишь разбитые витрины и полный разгром внутри. Всё рядом так же было разрушено.        Беспомощность маленького человека угнетала, женщина погрузилась в глубокую печаль после потери своего бизнеса. Ален пытался вернуть жене прежнюю радость, но выходило с трудом. Его нервы так же пошатнулись, он так же потерял работу. Да и кому во время революции нужны были чертежи? И так расшатанные отношения между отцом и матерью пошатнулись ещё сильнее. Они стали реже говорить друг с другом, лишь иногда за ужином обсуждали обстановку на улицах.        Фаине запретили выходить на улицу, девочка не спорила, ей и самой не хотелось туда выходить и тревожить родителей. Изоляция в крошечной квартире стала невыносимой. Нервы на пределе, духота съедает, а выйти страшно.        Революция переходила все границы и её никак не могли подавить. Этот смертоносный вихрь заставил и семью Шэриз бежать прочь. Они сразу поняли, что если не уехать как можно скорее, этот вихрь сметёт их окончательно. — Фани, пошли! — крикнул отец.        Голос Алена с лёгкой хрипотцой, разнёсся громкой командой по всей квартире. Они не могли взять много вещей, только самое необходимое, чтобы не замедляло их, ведь уехать семья решила в один из самых разгорячённых бунтов. Попросту не успели, упустили момент, а теперь торопились и боялись опоздать. Именно сегодня с одной из станций на французском вокзале уходил поезд до Английского Королевства. На нём семья Шэриз и решилась бежать.        На улице кричали люди, их голоса смешались в общий, нескончаемый шум. Слышался устрашающий стук копыт конной королевской стражи и гул взрывов и выстрелов. К ним многие уже успели привыкнуть, поэтому резкие хлопки не вызывали особенного страха.        Фаина выбежала из своей комнаты, заслышав слишком строгий голос отца. За её спиной был небольшой импровизированный рюкзак, в который Фаина сложила свои некоторые вещи и любимые пуанты. Мать тут же схватила дочь за руку, и они стремительно вышли из дома. Внизу уже ждал экипаж. Семья буквально впрыгнула туда, там их ждала соседская семья, которые решили бежать с семьёй Шэриз в один день. Пару выстрелов пролетели над их головами, чудом не задев извозчика. Лошадь испуганно заржала, чуть не встав на дыбы и, получив удар кнутом, рванула вперёд сквозь толпу и бунтующих людей.        В один момент дорогу перегородили баррикады и толпы людей. Проехать становилось крайне затруднительно. Извозчик с кем-то спорил и, кажется даже смог договориться, чтобы им дали проехать. Фаина любопытно выглянула, дабы посмотреть, что там случилось, и побледнела от ужаса увиденного. Её широко распахнутые зелёные глаза словно треснули и разбились внутрь. Все девичьи грёзы о балете и любви вдруг стали так ничтожны по сравнению с «этим».        Там, на развалинах баррикад, человек в серой, военной форме королевской стражи, зверски отстреливал бунтовщиков, а одного, особенно живучего заколол штыком. В один момент, со спины на этого военного напал революционер с маленьким топором и хорошенько так исполосовал ему спину. Всё произошло быстро, так жестоко и кроваво, что Фаину ожидаемо вырвало.        Она даже не поняла, что сейчас произошло. В глазах мутным пятном запечатлелись серая форма. Она засела в мозгу наравне с жестокостью, которую проявлял тот человек. — Фани! — испуганно вскричала Нинет и тут же утянула дочь обратно в экипаж, — Что такое?!        Голос матери задрожал от волнения за дочь. Нинет взяла её голову в свои руки и посмотрела в остекленевшие глаза. Все тут же всполошились и тоже выглянули, но увидели лишь трупы революционеров и военных. Настолько яркое впечатление досталось только маленькой девочке, которая сейчас не могла сказать ни слова от страха, что буквально парализовал её. Глаза практически не моргали, она больше не могла закрывать веки, потому что видела в темноте те картины. Оставшуюся дорогу Фаина смотрела себе под ноги и закрывала уши от громких звуков.        Родители всегда оберегали дочь от подобного рода потрясений, коих было большое множество с началом революции. Тут они не уследили, но это было не страшно. Девочка отходила от увиденного легко и быстро, на удивление окружающих. Для себя она уже отметила то, что такая жестокость тут не редкость. Она слышала рассказы о подобных зверствах от родителей и частично была готова. Мудрой не по годам Фаине так казалось.        Нинет прижала дочь к груди и так бережно прикрывала собой, успевая поглядывать по сторонам. Её испуганный взгляд метался в каком-то диком, невообразимом ужасе. В конечном счете, она совсем закрыла собой Фаину и закрыла глаза, чтобы не видеть всего того, что творилась на парижских улицах. Мужчины в экипаже проверяли территорию и внимательно вглядывались в горизонт впереди и сзади. В их вооружении было лишь два мушкета, этого должно было хватить в случае опасности. Но не от большой толпы…        Улица превратилась в одно большое буйство, а Сена окрасилась в багровый. Скоро экипаж добрался до вокзала. Тут было спокойнее. Немногочисленные люди торопливо бегали кто куда. Не было убийств и шума толпы. Выскочив из экипажа, родители тут же принялись доставать вещи, как вдруг вдали раздались отголоски выстрелы. Идут сюда или нет? Ален подхватил Фаину под плечи и, перенеся по воздуху, поставил дочь на каменный пол. Рука Фаины вновь попала в оковы ладонь матери. Собрав немногочисленные вещи, семья Шэриз быстро, не колеблясь, практически побежали к поезду, что уже ждал на перроне.        Вбежав в поезд, они гуськом за Аленом принялись искать свободное купе. Этот поезд был последним оплотом надежды, который в этот день вывозил всех желающих из Парижа. Людей было много, но не слишком, в основном семьи с детьми. Шэриз нашли свободное купе и расположились там.        Через пару минут, когда уже всё успокоилось и выстрелы стихли, в их вагон неожиданно ворвалась группа революционеров. Вооружённые, всё как полагается. Оказывается, они искали некого аристократа, что долгие годы угнетал простой народ, а теперь пытался сбежать вместе с ними. Ален узнал об этом от соседа, который расположился с семьёй в купе где-то в этом же вагоне. Дверь соседнего купе с шумом распахнулась. Послышался звон шпор и стук сапог. Голоса, такие родные, но такие неузнаваемые, словно это были и не французы вовсе.        Через минуты две дверь купе закрылась. Ален понял, что они проверяют документы. Попросив Нинет подготовить их, сам он нащупал под саквояжем свой мушкет. Ален понимал, что если его найдут, могут возникнуть вопросы, поэтому он мысленно готовился и продумывал, что ему ответить. Ну и если его семье будет что-то угрожать, мушкет поможет их защитить. Ален готов был убить их, за свою семью!        Теперь открылась дверь их купе, и дамы легонько вздрогнули. В дверном проёме показалось довольно чистое и ухоженное лицо. Высокая фигура одета в обычную, рабочую одежду. Однако серый мундир, стянутый явно с кого-то главного из королевской армии, выбивался из общей картины его простоты. Наискось по его груди тянулась лента французского флага. За его спиной толпилась пара мужчин, с такими же лентами только на руке около плеча. Видимо это были знаки отличия у революционеров. У кого на груди — главный, у кого на руке — помощники.        Мужчина в центре представился неким независимым человеком без чинов, по кличке «Голос народа». Слегка поклонившись присутствующим в купе, он посмотрел на отца Фаины и попросил посмотреть документы. Нинет передала ему их подрагивающей рукой. Пока революционер рассматривал документы, Фаина не сводила глаз с орденов и наград, что красовались и сияли на сером мундире.        Несомненно, этот человек не мог быть их обладателем и носил так, чтобы покрасоваться. Мужчина этот не вызывал страха, даже несмотря на ещё свежие воспоминания, которые тревожили Фаину. От него исходила аура странного, даже устрашающего обаяния. Словно король, а за его спиной суетились шумные подданные, похожие на крыс. Когда эти «крысы» слишком расшумелись, этот «король» грубо и строго их осёк, да так, что они буквально поджали невидимые хвосты.        Фаина не удержалась и хихикнула. Она на секунду забыла о страхе и ужасе, что сковывал тело. Мужчина перед ней вёл себя сдержанно, и Фаина окончательно расслабилась, стараясь скорее забыть о том, что происходило и происходит за пределами поезда. Мать одёрнула дочь, а «Голос народа» уставился на них, таинственно сощурив глаза. Секунду он молчал, а потом расплылся в улыбке и передал документы обратно Нинет. — Всё в порядке. Прошу прощение за неудобства, — залюбезничал он с практически незаметным немецким акцентом.        Прежде чем покинуть их, он ещё раз взглянул на Фаину. Тут отец напрягся, и неудачно сжав руку, звякнул металлической деталью спрятанного мушкета. Верхняя губа Алена резко дернулась, и он сильно сжал зубы. За спиной революционера послышались недовольные голоса, но были так же быстро пресечены, как и до этого. «Голос народа» одарил Алена спокойно-величественным взглядом и вновь вернулся к Фаине. — Я заметил ваш взгляд, юная мадмуазель. Эти награды… — он показательно выставил грудь вперёд и награды заблестели сильнее, — Эти награды теперь народа, а не одних господ! — праздно произнёс он, и за спиной послышалось ликование, — Какая вам больше по душе, мадмуазель Фаина?        Говорил незнакомец довольно откровенно и поэтично. Его голос был сильным и поставленным, настоящий оратор или диктатор. Он гордился этим мундиром, видимо самолично «конфисковал» его. С улицы донёсся шум выстрелов, но никто в этом купе уже не обращал на них внимания. Фаина осторожно перевела взгляд на отца и, получив от него короткий одобрительный кивок, смущённо ответила: — Вот этот, с белыми лучами, зелёным венком и красной лентой… — Самую высшую награду забираешь, — усмехнулся революционер.        Это был «Орден почётного легиона», который был учреждён при Наполеоне Бонапарте. Революционер, не задумываясь, снял с мундира такую значимую для любого француза награду. Она всё равно была не его, так что потеря незначительная. Затем он аккуратно передал её Фаине в ладошку. Его холодные, изящные пальцы еле коснулись Фаины, и это вызвало у юного подростка волну смущённых мурашек.        Отдав честь и стукнув шпорами, он вновь вызвал смех у Фаины, которая принялась разглядывать свой подарок. Прежде чем уйти, неизвестный изящно поправил выбившиеся пряди светлых, практически белых волос, которые растрепались после этого поклона.        «Голос народа» был покорён юной, выразительной девочкой, от которой было сложно оторвать взгляд. Она приковывала к себе внимание, даже когда не хотела этого. Революционер подумал, что такому ребёнку стоило бы играть в театре или ещё где-то, где она сможет покорять всех и в больших количествах. Ещё в его светловолосой голове пробежала мысль, что такая гипнотическая красота хорошее прикрытие для какого-нибудь подпольного, революционного движения. Ему бы такое не помещало, дабы отводить от своей персоны излишнее внимание и интерес, коего стало крайне много.        Одарил маленькую девочку широкой улыбкой и, подмигнув, закрыл дверь купе. Когда же солдаты достигли последнего купе в этом вагоне и открыли его дверь, на несколько секунд воцарилась тишина, а затем грохот, крик и долгожданный, радостный смех. — Нашли… — устало протянул Ален и только сейчас смог убрать руку с мушкета.        Он посмотрел на Нинет и коротко, успокаивающе улыбнулся. Измотанный, испуганный взгляд жены пронзил сердце Алена болью. Губы его на секунду искривились, он откинулся на спинку сиденья и тяжело вздохнул. Нинет сделала так же и погладила дочь по голове. Девочка продолжала заворожённо разглядывать свой неожиданный и странный подарок. То, что произошло, стёрло на время из ума Фаины ту жестокую сцену. Жаль не окончательно.        Голоса затихли, и тут же раздался гудок поезда. Из окна было видно тех самых революционеров, которые сошли с поезда и вели под руки пухленького мужчину, разодетого крайне глупым образом. Фаина вмиг отлипла от изучения награды, крепко сжала её в руке и пробралась через мать к окну. Она выглянула осторожно, с опаской. Моно сказать — «жизнь её ничему не учит». Родители уже были не в силах, что-либо делать. Усталость резко затвердела в их телах, не давая двинуться. Хотелось спать, просто отдохнуть часик другой от всего этого. Теперь у них появилась такая возможность.        Фаина искала взглядом того революционера-главаря. Он вышагивал по-королевски за своими солдатами-крысами, чуть поодаль от них. Ему больше некуда торопиться. «Голос народа» выполнил то, что требовал народ, он вновь одержал победу и молчаливо ликовал в глубине души. Шестерёнки поезда заработали, из трубы повалил чёрный дым, и поезд со скрипом тронулся. Блондин обернулся, и Фаине показалось, что он смотрит прямо на неё. Его пронзительные карие глаза пробрали насквозь, затронув и душу и сердце. Фаина была не в силах отвести от него не моргающий взгляд.        Ей хотелось запомнить его, впитать в себя, чтобы вечность прокручивать в голове этот чарующий образ, а не то кровавое, что преследовало её и пыталось застать врасплох. Серьёзное лицо революционера, этот серый мундир увешенный наградами, чёрные, кожаные сапоги. Его аура неожиданным образом заворожила девочку настолько, что оторвать взгляд от окна она смогла лишь когда поезд окончательно покинул станцию и тёмный, расплывчатый силуэт скрылся в дымке.        Было печально от мысли, что она его больше не увидит. Походило на подростковую мимолётную влюблённость, которая вспыхнула так резко, на фоне революции. Фаина старалась не думать о печали, о трагедии её народа. Усталость подкралась и к ней. Положив голову на колени матери, Фаина уснула, так и не выпустив из рук «Орден почётного легиона».        Они в безопасности! Пусть семья Шэриз и отправляется в страну, где их никто не ждёт, где у них нет дома, знакомых, хоть чего-то, что помогло бы им там быстрее обжиться, они вдохновлены и даже рады переменам. Они погрузились в сон, такой спасительный сон от всех тревог. Тоска по родине пока не закралась в их сердца, поэтому семья Шэриз собиралась обдумать план дальнейших действий, а так же подготовиться к новым трудностям, что уже поджидают их в добром, влиятельном и капельку волшебном Английском Королевстве…