В сердце шторма

Широкая полоса гладкого дерева, усыпанного белоснежными листами бумаги, тянулась почти через весь кабинет. Дорожки из скрипта и цифр, бегущие по ровным строчкам, приводили мужчину в недоумение. В голове, среди всей какофонии мыслей, вертелось лишь одно логичное умозаключение: со всем этим скопившимся бедламом ему и за день не управиться! Максимум с парой задач. Да и то не факт, что точно. Отодвинувшись от стола, Рагнвиндр устало растёр виски. Недавнее повышение до старшего рыцаря совершенно не радовало. Пусть это и открыло новые возможности, приблизив его к личным советникам Амос — клану Имунлаукр. Но прибавившаяся рутинная обязанность всецело убивала, засасывая в монотонность будней. Ему не очень-то хотелось дополнительно становиться ответственным за складские помещения, распределение припасов, а также за все внутренние нужды и потребности горожан. Всё, за что ранее был ответственен глава клана Гуннхильдр. Разочарованный вздох вырвался из груди, и он вновь было сосредоточенно взмахнул пером, как робкий стук в дверь заставил его недовольно рыкнуть — жирная чернильная капля сорвалась с кончика и расплылась кляксой по бумаге.       — Можно? — в открытом проёме появилась растрёпанная черноволосая голова.       — Входи, — выцедил Рагнвиндр и поспешно поднёс к грязному озерцу уголок промокашки. Бумага с жадностью вобрала чернила. Химмель в смятении зашаркал ботинками и, сделав несколько шагов вглубь, застыл столбом. Дверь за спиной глухо бухнула о косяк, закрыв дорогу сквозняку из коридора. Странная паника мячиком запрыгала внутри юноши, отскакивая от диафрагмы. Дрожь тронула кончики пальцев. А сухой ком застрял в горле, мешая говорить.       — Входи же, — более сдержанно произнёс Рагнвиндр и указал на свободное место напротив, приглашая его присесть. — Я лишь намеревался обсудить с тобой пару рабочих моментов. Разумеется, если ты не раздумал?       — Н-нет! Конечно же, нет, — пробормотал Химмель, опускаясь на стул. — Я внимательно слушаю вас, господин Рагнвиндр.       — Прекрасно. В таком случае предлагаю составить согласованный договор. По заведённому порядку с бардами я подобным не занимаюсь. Считаю это бессмысленной тратой времени, поскольку они приходят лишь когда им вздумается. Но с тобой ситуация иная. Мужчина безжалостно скомкал лист. Бумага отвратительно заскрипела, и шуршащий комок полетел в корзину для мусора.       — Как я понял: тебе негде жить. Ещё ты несовершеннолетний сирота, сбежавший от опекуна. А также возомнивший себя бард без лицензии на право выступления. Последние два пункта ставят меня и самого тебя в весьма шаткое положение. Ведь если ранее за тебя отвечал глава Гуннхильдр, то отныне ты сам по себе. Ибо брать такую ответственность, как покровительство, или становиться твоим личным благодетелем, я не намереваюсь. Как и не желаю из-за тебя попасть под пристальный надзор других членов ордена или клана Имунлаукр. Надеюсь, в моём воззрении тебе всё ясно?       — Да. Вполне, — выдохнул юноша, прожигая взглядом собственные колени.       — Что же насчёт твоих выступлений, то с учётом нынешних обстоятельств и введением комендантского часа, я выделю тебе час в дневное время.       — Всего-то час? Разве это не мало? — переспросил он непонимающе.       — Тебе хватит. К тому же ты не единственный выступающий. Будет несправедливо, если в приоритете я поставлю малоопытного сомнительного барда, заменив его уже доверенным менестрелем, — слишком спокойно отреагировал Рагнвиндр. Шорох в кармане подсказал Химмелю, что мужчина что-то ищет.       — И всё же маловато… — неразборчиво пробормотал юноша.       — Я и так делаю тебе большое одолжение. Будь благодарен и не бухти, — Рагнвиндр положил на стол витиеватый медный ключ. — Комната та же. Платить пока не нужно. Главное условие — соблюдение порядка и возвращение до восьми вечера. Явишься позже — ночуй где хочешь. Попадёшься под стражу — твои проблемы. До утра вход будет закрыт. Вопросы есть?       — Да-а. Насчёт лицензии… — начал он робко. — Я слышал, что для этого необходимо выступить перед владыкой Декарабианом и получить его личное одобрение. Мне очень хотелось бы получить это разрешение. Вот только что будет, если он меня не одобрит?       — Можешь сразу позабыть о каких-либо выступлениях. Навсегда. Тебя нигде не примут и, кроме того, установят бдительный надзор. А решишь действовать в обход запрету, так мигом отправишься на «Мельницы» вслед за кланом Гуннхильдр.       — «Мельницы»? Что это? — поинтересовался Химмель, не скрывая любопытства. Поджав губы, Рагнвиндр рассерженно сдвинул брови, и тонкая морщинка скользнула вдоль его лба. На что юноша тут же отвел и потупил взгляд, словно ему плеснули в лицо кипятком.       — Если так жаждешь испытать судьбу, то могу подать запрос и при его одобрении лично устроить тебе встречу с архонтом. Однако учти, в твоём случае это уже безнадёжно.       — Вы настолько в меня не верите, господин Рагнвиндр? — в голосе сквозили лёгкие нотки разочарования.       — Парень, раз тебе не втолковывали, то позволь мне разбить вдрызг все нажитые детские иллюзии, — мужчина поправил воротник камзола. Было заметно, что он с трудом подбирает слова. — Мы живём под единым куполом. И ордену известно про всех и каждого. Ты не исключение. И уж не представляю, чем думал господин Гуннхильдр. Но знай, знакомство твоё со мной было весьма сомнительной и опасной авантюрой. Неприятный холодок закрался в сердце, разливаясь жидким льдом по сосудам. Что-то в этих словах наводило на пугающие мысли, и Химмель так крепко сцепил руки в замок, что кончики пальцев онемели и побелели от напряжения.       — Скажу прямо. У людей на твой счёт давно сложилось двоякое виденье. Кто-то не против твоих причуд. Для других, в том числе и для ордена, ты бельмо на глазу, от которого хочется избавиться. Виной тому твои песни, они… Слишком провокационные. А значит, не по нраву и самому архонту. И если бы Гуннхильдр в своё время не пресекал все идущие на тебя жалобы, то рубежный возраст не стал бы уважительной причиной для ареста и сопутствующего наказания. Только из-за его статуса в обществе и многолетнего уважения клана я неохотно, но согласился принять тебя под условием безмолвного исполнителя. Но это не означает, что отныне я буду к тебе столь же снисходительным. Руки задрожали сильнее. Вот уж сюрприз так сюрприз! И угораздило же его прийти к тому, кто сам его ищет. Химмель явственно ощутил удар в солнечное сплетение и теперь задыхался, охваченный смесью непонятных эмоций.       — В-вы желаете меня арестовать? — пролепетал он, стараясь не выдавать волнения. Но встревоженный взгляд вырвался из-под ресниц испуганной бабочкой.       — Вздумал бы, не стал церемониться с тобой сейчас. Твоё счастье, что, когда бежал с площади… Не попался. Останься ты там и окажись в тот момент в руках Ордена, да пред лицом самого милорда Декарабиана, простым прощением уже бы не отделался. А я бы спуску не дал. Считай это невероятным везением. Ведь сегодня Гуннхильдра внесла твоё имя в реестр подлежащих к освобождению и отстояла твою свободу наравне со всеми. Так что с нынешнего дня твоя жизнь — это чистый лист. Рагнвиндр привстал с кресла, оперевшись о стол.       — Однако не запамятуй. Ты по-прежнему под пристальным вниманием. Моим вниманием. Оступишься, крыть тебя больше некому. Если не желаешь проблем и в дальнейшем оказаться среди обезличенных, не твори глупостей. Это тебе мой дельный совет.       — Я вас понял, — сказал он с горечью.       — То-то же, — мужчина одобрительно кивнул головой и снова опустился в кресло. — В таком случае вернёмся к тому, за чем ты, собственно, здесь. Мои условия таковы: ты играешь, я закрываю глаза на отсутствие лицензии. Кров предоставляю временно, на ближайшие пару недель. И только в связи с твоим нынешним положением. За этот срок ты, хочешь того или нет, будешь обязан вернуться к назначенному опекуну. А если узнаю, что ты где-либо пойдёшь в обход установленного соглашения и начнёшь петь, я безоговорочно отправлю тебя туда, где тебе самое место. Осведомлённость пробирала мелкой дрожью, затуманивая голову. Так как же следовало бы поступить? Можно было попробовать принять правила. Однако это значило полностью потерять себя. А если решиться настоять на своём, то в конечном итоге можно будет остаться без ничего. В данном предложении господина Рагнвиндра одна чаша весов должна опустить другую. Но так ли это?       «Можешь остаться, если пожелаешь. Отныне двери этого дома открыты, и здесь тебе всегда будут рады».       — Благодарю вас, господин Рагнвиндр. Но от таких условий я, пожалуй, откажусь, — тихо произнёс Химмель, отодвинув ключ. Мужчина, сощурил глаза в неподдельном любопытстве. Неожиданно-решительный настрой юноши смешил его, подобно тому, как весёлое представление забавляет ребёнка.       — Я не желаю скрывать свой талант под вечным безмолвием. Не хочу играть только по принуждению и обязательствам договора. Не хочу прятаться ни в вашей таверне, ни где-то в подворотнях, и уж тем более возвращаться к мадам. И потому настаиваю на встрече с владыкой Декарабианом. Если он не одобрит, то… Я добровольно прекращу все попытки в дальнейшем стать бардом. И, коль так желаете, можете потом арестовать. Мне уже будет всё равно. Что ни говорите, во всяком случае, я буду жить мыслью, что бы хотя бы попытался, — слова рождались сами собой, с запалом вырываясь из горла юноши. Но это, по крайней мере, была правда, о которой он не стыдился заявить.       — Вот как? Тишина на несколько секунд воцарилась в помещении.       «Что-то недоброе произойдёт сейчас», — Химмель понял это по надменному блеску в глазах мужчины. Молния пробежала меж лопаток, спускаясь к пояснице. Он хорошо чувствовал расстановку сил и осознавал, кто в случае конфликта не одержит победу. Потому доводить дело до крайности было невыгодно, иначе люди из ордена точно примутся отравлять ему жизнь. Сохранить хорошие отношения сейчас — важный приоритет.       — Простите мне мою дерзость, господин Рагнвиндр. Прошу вас, позвольте мне использовать этот шанс. Мне правда очень нужна эта лицензия.       — Это даже интересно, смело и… Глупо. Но будь по-твоему. Поглядим, что из этого выйдет, — мужчина пододвинул лист бумаги и чернильницу. — Прошение составь лично. Надеюсь, простым формальностям и грамоте ты обучен. Я прикреплю его к запросу и передам на рассмотрение. Химмель уставился на безупречно-белое пространство плотного бумажного листа. Наконец-то хоть где-то ему пригодятся утомительные уроки каллиграфии от мадам Тильды! Сколько чернил и слез он пролил над различными дуктами, пытаясь вывести по ним красивые буквы.       — Пиши аккуратнее. Этот завиток пониже. Какой у тебя наклон руки? — она говорила ровно, монотонно и жутко холодно. — Не пиши носом. Не свешивай локоть. Не сутулься. Слишком много замечаний за раз. Какой мог быть урок чистописания, когда за окном был такой день! Тонкие, золотистые нити света, что впервые за годовой цикл пробились сквозь мрачный небосвод, так и завлекали пляшущими бликами на столе. А завиток… Что значил этот чернильный завиток? Этакий горбатый мрачный человечек, согнувшийся в тоске, что преклонялся перед могущественным ветром. Смелым. Сильным… Свободным. Каким мечтал стать он, желая уже покинуть пределы душных стен, чтобы поиграть во дворе. Да вот воля волей, но пока шёл урок, он старательно выводил скрипт за скриптом. Осталось совсем немного. Он заполнил уже почти все строчки, но на последней, поторопившись, неосторожно резко дёрнул рукой — и по странице расплылось чёрное озеро.       — О чём задумался? — вывел его из воспоминаний Рагнвиндр.       — Ни о чём важном, — чернильный стержень пера мягко коснулся бумаги, выводя на снежном поле ровные аккуратные буквы:

«Милостивый архонт Декарабиан.

Не соблаговолите ли обратить внимание на приличественную просьбу.

Очень прошу, разрешите мне выступить пред Вами, дабы получить Ваше дозволение на публичное выступление.

С нижайшим поклоном и с глубочайшим почтением, смиренно жду Вашей воли.

Химмель Омбенант».

      — Сколько у меня есть времени на подготовку и репетиции? — Химмель сосредоточенно прикусил губу, любуясь результатом. Теперь ему точно будет не стыдно, если эту просьбу прочтёт даже сам Архонт.       — А сколько тебе потребуется? — уточнил Рагнвиндр, забрав прошение и бегло с ним ознакомившись.       — Я… Не знаю. Может, неделю или две. Ранее мне не приходилось намечать сроки.       — В таком случае твоё прошение я придержу, — Рагнвиндр ткнул сургучную печать в уголок, над которой разлеталась размашистая чернильная закорючка. — И раз ты отклонил моё предложение, то вопрос остаётся открытым: на что ты собираешься жить? А главное, где? Бродить беспризорно по городу я тебе не позволю. Разумнее будет вернуть тебя к опекуну. Да только что-то мне подсказывает, что после ухода господина Гуннхильдра мадам Ренейт Тильде ты теперь ни к чему. Так что, пожалуй, сразу в приют.       — Слуги, что остались в доме господина Гуннхильдра, с позволения госпожи разрешили мне пожить у них.       — Как бы то ни было, это ненадолго. В ближайшее время дом перейдёт в руки новому клану, что будет избран советом и объявлен после праздника Света. Что же касается слуг, то им вольно выбирать, остаться или уйти. Сложив бумаги в кожаную папку, мужчина взглянул на часы. Эта беседа уже порядком его утомила.       — Наш разговор затянулся, но к итогу не привёл. До праздника осталось десять дней. На девятый день, в полдень, я жду тебя здесь. Окажешься не готов — отправишься в приют. Получишь запрет — в приют.       — А если будет разрешение?       — Всё равно в приют. До этого времени, так и быть, можешь пожить в бывшем поместье Гуннхильдр.       — Вы мне вообще никакого выбора не оставили, — буркнул юноша, нервно затеребив полу жилетки.       — У тебя его не было изначально, — Рагнвиндр стукнул кулаком по столу. — Коль получишь разрешение, оставь у себя. Как подрастёшь, так может, ещё увидимся. Надеюсь, к тому времени с тебя спадёт неуместная бунтарская спесь. На этом всё! Разговор окончен. Покинь помещение. Химмель проглотил горькую обиду и, кусая губы от смятения, отвернулся к окну. Улицы дразнили. Хотелось оказаться там. Стать вольной птицей и улететь прочь из города, чтобы свободно парить за навесом сизых туч. Вдали от несправедливого плена здешних правил и жестокой навязанной условности. Но суровая реальность и безысходность обступили непреодолимой стеной, заключив его в замкнутое пространство. Абсолютное равнодушие и откровенная невозмутимость Рагнвиндра закололи душу иголками, оставив желчь невысказанных слов и спёртый душок разочарования.       — Я могу хотя бы забрать свои вещи? — спросил юноша, на что мужчина, не поднимая голову от деловых бумаг, лишь пренебрежительно отмахнулся. Больше Химмель выдержать не мог. Он вскочил с места, ринулся к выходу и, рванув на себя дверь, выбежал в коридор. Боль отчаяния распирала виски. Стучалась в грудину, нарастая с каждым ударом сердца. Всё существо трещало по швам и требовало разрядки. Казалось, ещё немного, и он разлетится по воздуху, из-за чего ему даже пришлось с силой укусить нижнюю губу. Обветренная кожица хрустнула, и рот ошпарила боль вкусом металла.       «Ну нет. Я получу это разрешение. И в стенах приюта не задержусь». Ослеплённый негодованием, Химмель рванул к лестнице. Ноги торопливо бежали по ступеням на первый этаж. Воздушные потоки со свистом проносились над ушами. Юноша выпущенной стрелой вылетел за угол и тут же наткнулся на женскую фигуру в чёрном одеянии. Пришлось облокотиться на стену, дабы не потерять равновесие и не рухнуть на пол.       — Вот так курьёз! — проговорил знакомый голос, заставив вздрогнуть.       — Вы?! — юноша задохнулся от удивления и распрямился, словно осиновый кол.       — Здравствуй, Химмель, — обратилась к нему мадам Тильда. Голос её был низким и ровным; каменную безмятежность лица не трогала ни одна эмоция. Мурашки побежали по плечам. Губы приоткрылись, пытаясь выдавить слова, но наружу выползали лишь обрывки звуков.       — Что с тобой, дитя? Тебе нехорошо? — мягко произнесла женщина, протянув к нему руку.       — Нет, мадам, — выдавил он и отступил на пару шагов, не позволяя коснуться.       — Ох, и заставил же ты меня поволноваться. Не желаешь ли объясниться? — Тильда укоризненно склонила голову на бок.       — Н-нет.       — Уверяю тебя, сегодня я готова побыть твоим другом…       — Неправда! — отрезал Химмель, быстро собравшись с духом. — Да и зачем вам это?       — Наверное, затем, что я по прежнему твой опекун. Неужели ты считал, что я так легко позволю тебе сбежать, жить невесть где и творить всё, что тебе вздумается? Что после всех тех подаренных знаний и благ, которыми ты был окружён в моём доме столькие годы, я просто так откажусь от тебя и отдам обратно в приют?       — Почему бы и нет? — с горькой обидой произнёс юноша. — Господин Рагнвиндр прекрасно дал мне понять, что, если бы не господин Гуннхильдр, то я вам был бы и не нужен. И что раз его уже нет, то не нужен и сейчас. Вот и спрашивается, для чего я вам? Если только для того, чтобы слышать попрёки о необходимости знать своё место, то я и без вас знаю.       — Химмель! Что за глупости?! Да и что за тон?! Это просто возмутительно, так разговаривать со старшими! Откуда в тебе столько хамства и непорядочности?! Вытянутая тень накрыла его. Сжатые в тонкую нить губы и ледяной блеск радужек не сулил ничем хорошим. Все смело вырвавшиеся фразы — красная тряпка для возрастной зашоренной пуританки. А расплата была рядом — на расстоянии вытянутой руки. И Химмель сжался, в готовности принять удар. Тяжёлая рука, обтянутая гипюровой перчаткой, поднялась, рассекла воздух и непредвиденно резко вцепилась за хомут плаща. Тильда потянула юношу к себе, заключив угловатое тело в объятьях. Химмель в ответ лишь замер и потупил взгляд: стремление к физическому контакту ничуть не ободряло, а скорее неимоверно напрягало.       — И где я только успела допустить столь большой пробел в твоём воспитании, мальчик мой? — пугающе мягко протянула она.       — Прошу. Не нужно… — начал было вырываться Химмель, как женщина ещё крепче прижала его к себе.       — Нужно, дитя, — Тильда продолжила гнуть свою линию. — Может, тебе что-то и не нравится. Но это всё ради твоего же блага.       — Блага? — возмутившись, он всё же высвободившись из цепких объятий. — Как рукоприкладство можно назвать благом? Женщина укоризненно покачала головой. Что-то тёплое и человечное на мгновение озарило её лицо: то ли понимание, то ли сочувствие. Однако, тень мимолётной эмоции быстро улетучилась, вернув чертам мраморную твёрдость.       — Ты ещё просто не понимаешь: недостатки детей нужно искоренять. А ты весьма несдержан, согласись. Последний твой поступок был красноречив. И если бы ты просто попросил прощения, а не грубил, то ничего бы тогда не произошло. Зачем было создавать столько проблем?       — Я сказал правду. Только и всего…       — Ни к чему бессмысленные оправдания, Химмель. Я была там и прекрасно видела, что произошло. Видела, как тебя разнимали от Поля. И слышала, как ты бросался на него с оскорблениями.       — Он заслужил! — с неожиданной резкостью вскрикнул юноша, потеряв терпение. — То, что произошло с Сабриной, его рук дело, а не моих! Я лишь заступился!       — Прислуги подтвердили другое. Так, что не наговаривай того, чего не было. Вернёмся домой. Ты всё обдумаешь, успокоишься и извинишься, — монотонно продолжала Тильда.       — И не подумаю! — выпалил он, дойдя до пика негодования. Женщина сердито зашипела. Казалось, столь откровенная прямолинейность обожгла её раскалённым прутом да прошлась рифлёными стержнями из стороны в сторону, оставляя обожжённые следы.       — Химмель! — процедила Тильда, но голос её был подобен громовому раскату.       — Мне не за что извиняться.       — Несносный мальчишка! В дальнем конце коридора громко хлопнула дверь. Следом воздух сотряс звук шагов. Кто-то направлялся в их сторону. И мадам Тильда, крепко ухватив юношу за руку, поволокла его за собой, подальше от любопытных глаз и ушей. Химмель, вырываясь, заелозил ногами по полу.       — Ай! Больно! Прошу, отпустите! — завопил он, дёргая женщину за руку. Её острые ногти безжалостно впивались в тонкую ладонь, сдирая кожу и заставляя вскрикивать от боли.       — Помолчи! Твоя несдержанность отвратительна, — холодно отрезала Тильда, таща за собой упирающегося юношу. Рассвирепев, она буквально втолкнула его за угол. А когда руки разжались, Химмеля отбросило назад.       — Скажи мне, мальчик мой, откуда в тебе столько упрямой гордыни и несносного хамства? Своим поведением ты отравляешь жизнь всем и не желаешь проявить даже чуточку смирения. Ни к другим! Ни ко мне!       — Неправда. Это не так, — шмыгнул носом Химмель, поглядывая на раскрасневшуюся ладонь.       — Тогда ответь честно, — каменная маска на лице Тильды отяжелела, угрожая осыпаться. — Есть ли у тебя хоть капля уважения и благодарности ко мне?       — Есть и достаточно, — едва слышно признался он.       — А я вот думаю, что если бы она была, то мне не пришлось бы унизительно выслушивать о твоих «беготливых подвигах», — тяжело выцедила мадам. Химмель было открыл рот, но объясниться не осмелился. К тому же тут он действительно был виноват. Тогда из-за обиды ему было всё равно, что он выставил мадам в дурном свете. И такой поступок ему не простят. Не сегодня точно. Извинение — лишь предлог. Дома его ждёт уже настоящее наказание, которое он заслужил по меркам мадам. И новая череда унижений, которые он заслужил по меркам Поля.       «Жить там станет ещё невыносимее…»       — Мне искренне совестно, что так вышло. Но я не хочу возвращаться. Позвольте мне всё же уйти.       — Ну уж нет. Никуда ты не уйдёшь. Я не позволю.       — Мадам…       — В тебя было вложено непозволительно много для простого сироты. И я по праву желаю получить отдачу. Ты вернёшься домой.       — Разве можно назвать то место домом, если даже у прислуги там больше прав, чем у меня? — пролепетал Химмель в ответ. Тяжёлые шаги неумолимо приближались. Их шаркающие интонации звучали напряжённо и сердито. Вот только Химмель услышал в них лишь собственное спасение. Ему вновь захотелось сбежать. Прочь! Куда угодно! Лишь бы подальше отсюда.       — Добрый день. Моё почтение, мадам, — произнёс некто, подходя ближе, на что женщина приветственно кивнула. — Я услышал шум и ругань и решил проверить, всё ли у вас в порядке?       — Право, это не стоит вашего беспокойства, — с улыбкой отозвалась Тильда, вступая в нежелательную дискуссию. Уловив момент потерянной бдительности, Химмель незаметно вырвался из западни и с оглядкой бросился прочь. Массивная дубовая дверь захлопнулась, отрезав доносящийся в спину оклик. Отсчитав три ступени вниз, юноша поспешил в направлении жилого квартала: туда, где смурый лоскут неба сходился с дорожкой. Острые углы крыш поглядывали из‑за деревьев, сверкая чешуёй черепицы, а ненавистный штаб ордена уплывал назад, всё дальше и дальше, превращаясь в размытую линию. Бодрым шагом Химмель пересек улицу. Набойки ботинок размеренно цокали, отбивая заданный ритм, а сердце внутренним эхом вторило им. Шаловливый ветерок носился по узеньким тропкам, спотыкаясь в хитросплетениях ветвей, и юноша с наслаждением подставил ему лицо. От столь невесомых прикосновений небесного дыхания проблемы улетучивались одна за другой, оставляя после себя лёгкую эйфорию. Даже мысли об отсутствии покровителей и дальнейшей безрадостной участи больше не вызывали тягостной печали. Поёжившись от неуверенности у входа таверны, Химмель потянул ручку на себя и неловко переступил порог. Знакомый аромат хмельного окутал дурманящим облаком. Посетителей в этот час было немного: лишь несколько бездельников, пивших сидр да азартно резавшихся в «орлянку». А также пара молодых рыцарей и алхимиков, заглянувших в перерыве испить сладостно-пахучего морса. В углу таверны на табурете примостился знакомый на вид бард-пьяница, а точнее — сам Минорий, о котором многие жители были положительно наслышаны. Держа в руках лиру, он на удивление красиво ведал некую балладу. Из-за барной стойки приветственно помахал бармен, и Химмель, учтиво кивнув, поспешил подняться в некогда выделенную ему комнату. Помещение манило спокойствием и безмятежностью. Воздух, просачивающийся сквозь оконные щели, источал тонкий аромат сосновой смолы и свежих белил. Приподняв ворох перьевых подушек, юноша забрал свою любимую книгу. А на суровом шкафу из тёмного дерева, возвышающемся в дальнем углу, на него скучающе поглядывала старая лира, найденная некогда на чердаке особняка. В круглом зеркальном озере над шкафом Химмель не без удовольствия оглядел своё отражение: растрёпанный мальчишка, что на тёмно-зелёном фоне белил выглядел болезненно-бледным, став похожим на маленькое приведение. Он склонил голову к плечу, и отражение послушно повторило движение.       — Глупо было сомневаться, что это не я. Страшный, как вся моя нынешняя жизнь. Аккуратно переплетя густые пряди волос, юноша удовлетворённо оценил результат и, перекинув сумку через плечо, вылетел из комнаты. Тоскливый скрип лестничных половиц сопровождал его до последней ступени в обеденную залу, где он, стараясь не обращать ни на кого внимания, направился к выходу.       — О! Это же ты! Ты тот самый парнишка, что играл здесь, перед бучей на площади! — слишком громко донеслось из дальнего угла. Музыка резко стихла, и Химмель, вздрогнув, замер на месте. Надежда тихонько пробежать незамеченным затрещала по швам. Он затравленно оглянулся — мертвенная тишина и десятки глаз, что с любопытством разглядывали его. От столь пристального взора юноше даже захотелось просто исчезнуть, слившись с окружением. Но пришлось лишь сильнее запахнуть плащ, сокрыв за ним креплённую к поясу лиру.       — Вы обознались, — сдавленно проговорил он, стараясь не поднимать глаз. Недетское место. Отсутствие лицензии. И сразу два стража порядка! Разве можно представить себе ситуацию ещё более нелепее?       — Не-е. Быть того не может! — опроверг полный мужчина. Насупившись, он придвинул к себе пузатую кружку, из которой щедро отхлебнул.       — Да-да! И я тебя вспомнил! — словно назло начал подтверждать второй.       — Ну-ка, давай, сыграй нам что-нибудь!       — Заодно и Минорий оценит! В дальнем углу таверны, затенённом перегородкой, засиял самодовольный лик Минория, что теперь с любопытством смотрел за разыгравшейся сценкой, потягивая пенный напиток. Две верхние пуговицы его серой рубашки были расстёгнуты, а на подбородке пробивалась чёрная, как смоль, щетина. Плечи задрожали от страха, и огненные светляки на канделябрах, казалось, запульсировали в такт сердцу. Пытаясь привести себя в чувство, юноша закусил обветренную губу. Да только забыл о том, что боль-то придёт, но беде никак не поможет. И когда на языке заиграл солёный привкус, Химмель торопливо прикрыл рот ладонью и поспешил прочь.       — Ой, а куда ты?! Постой! — крепко, но безболезненно вцепился в юношу русоволосый мужчина.       — Отпустите! Что вы себе позволяете! — прокричал Химмель, вырываясь из цепкой хватки второй раз за день.       — Да всего разок-то. Чего тебе жалко, что ли?       — Я же сказал, вы обознались!       — А подружку-то свою плохо прячешь! — указал тот пальцем на лиру, усмехнувшись ему в лицо терпким хмельным смрадом.       — А ну хватит! — грозно прокричал рыцарь, подорвавшись со стола. — Уймитесь! Или сейчас последуете за мной!       — Эй, Минорий! Это твой главный конкурент, помяни моё слово! И бойся, как бы тебя раньше времени не вытеснил! — словно желая раззадорить да добавить напоследок накала, прокричал мужчина и отпустил юношу.       — Вытеснил? Кто? Эта недоросль? Да у него ещё молоко на губах не обсохло. Куда ему до моих высот тягаться? — брови сошлись над переносицей мужчины-барда, разделив лоб двумя продольными морщинками, а напыщенно-самодовольное выражение мигом исчезло.       — Зря ты так о нём. Славный он парень, да и играет хорошо, — в защиту отозвался бармен.       — То, что струны перебирать научился, ещё не значит, что менестрель, — отставив кружку, Минорий встал со стула и гордо направился к юноше. Но, подойдя ближе, внезапно сильно изменился в лице. — Быть того не может. Посетители удивлённо зашептались. В Химмеля вновь копьями вонзилась череда любопытных взглядов, полосуя тело. Толпа жаждала хлеба и зрелищ — богатой пищи для сплетен! А Минорий будто бы специально подогревал чужой интерес. Он долго глядел то на него, то на приколотую к плащу брошь. А затем зачем-то аккуратно приподнял её пальцами.       — Это же…       — Не троньте! — Химмель торопливо прикрыл ладошками единственную для него ценность прошлого и попятился назад.       — Откуда это у тебя? Где ты это взял?! — неожиданно поинтересовался Минорий.       — Это моё! Оно всегда было со мной! — отрезал юноша, стрельнув пристальным взглядом в лицо. Гримасы на лице Минория стремительно сменяли друг друга. Прежнее удивление переросло в маску настоящего потрясения. Он поймал взгляд Химмеля, и его дыхание внезапно стало тяжёлым и сбивчивым. Уголки чётко очерченных губ судорожно дёрнулись в попытке что-то сказать. Но, довольно быстро передумав, мужчина покачал головой и отступил на пару шагов. Вытянутая тень, отпечатавшаяся за спиной, повторила его движения.       — Прошу простить. Лишнего выпил… Обознался, — отмахнувшись, отрезал Минорий. — Не забивай голову, парень! Забудь об этом. Просто и навсегда забудь! И уходи. А ещё лучше последуй моему совету: прекращай это дело и забудь дорогу сюда.       «Да что он себе позволяет!» От брошенной фразы Химмель захлебнулся воздухом. Однако неожиданная догадка сразила явственностью и чёткостью — этот человек определённо что-то знает. Но просто так не расскажет.       — Это уже не вам решать! — смело ответил юноша и, смерив мужчину непозволительно дерзким взглядом, направился к выходу под довольные возгласы и посвистывания. Всё же публику потешить удалось им обоим. А на улице белый бисер снежинок, вновь посыпался на землю, запутываясь в смолянистых волосах. Сердце стучало, как гонг колокола. Холод пробрал до самого нутра, превратив кровь в дроблёное ледяное стекло. Эмоции отравляли рассудок, становясь похожими на чувства пленника глухого лабиринта, который долго и упорно искал выход, но в итоге пришёл в тупик. За вторые сутки, проведённые за пределами особняка мадам Тильды, Химмель узнал довольно много интересного. Но имеющиеся фрагменты мозаики по-прежнему никак не хотели составлять цельную картину. И единственное, что оставалось, — восстановить их, воспользовавшись подсказкой, столь любезно оставленной госпожой Гуннхильдрой.