В сердце шторма

Крошечным цветком горела свеча, стараясь выгнать мрак из комнаты. Её скупой свет касался маленькой фигуры мальчика, что стоял у окна с заиндевелым кружевом. Тихо. Слишком тихо. Время растянулось в вечность. Всё замерло, застыло, словно ожидая чего-то дурного. Вскоре теплое восковое озерце нежно убаюкало трепещущее пламя оплывшего огарка. Тьма расползалась, пронзая каждую клеточку тела. Сковывая затылок. Откуда-то из самой глубины покоев чей-то голос невнятно запел какую-то мелодию, что перешла в жуткий протяжный вой, и страх свернулся в сердце, утягивая в неизвестность. Вырвавшись из плена сна и хватая ртом воздух, Химмель вцепился в одеяло и обвёл взглядом комнату. Никого. Да только тревога продолжала сотрясать грудь, сжимая виски. А от прогорклого запаха свечи во рту до сих пор чувствовался гадкий солёный привкус. Кошмар, запечатанный в памяти по сей день, вновь разбередил прошлое, принеся давнее чувство безысходности и липкого ужаса. Он не помнил подробностей. Только обрывки, смазанные куски, в которых всегда присутствовала обреченность, ощущение острой безнадежности и безвыходности. Этот сон никогда не менялся. К нему не добавлялись новые детали. Всегда одно и то же, что никогда ничего не объясняло и не проясняло. А вопросы он уже давно перестал задавать. Что было, то было. За окном привычным клубящимся пеплом тянулись тучи, из-за чего трудно было понять, ещё утро или уже день. Спать не хотелось. Но, устав бесцельно валяться, Химмель поднялся, опустив ноги подле кровати. Непослушные, взмокшие ото сна пряди путались в пальцах, с трудом заплетаясь в косички. Кое-как приведя себя в порядок, юноша неспешно вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Глаза щипало. Гудящая голова отзывалась назойливым звоном в ушах, закрутив рецикл воспоминаний вчерашнего вечера: весь шум, смех и отзвуки мелодии сливались в единый пестрый хор. Натужный скрип ступенек и половиц с каждым шагом резал обострившийся слух, пока он не оборвал его, сев за барную стойку.       — Выглядишь неважно. Выспался хотя бы? — поинтересовался бармен, скучающе привалившись на потертую столешницу.       — Сложно сказать, — растирал виски Химмель. — Кажется, я вчера немного перестарался.       — Тебе не кажется, — усмехнувшись, мужчина взял жестяные баночки и начал с чем-то возиться, по привычке выполняя все присущие профессии ритуалы. — Однако признаю, с твоим потенциалом здесь было более оживлённо, чем обычно. Впервые посетители у нас так задерживались. Пришлось даже ввести правило: «С пустыми кружками долго столик занимать запрещено». И знаешь?.. Это подействовало! Так что ты ещё неплохо так подсобил с выручкой. Стремительное головокружение размыло рельеф полочек в калейдоскоп, пестрящий мозаикой цветных осколков. За последние минуты юноша уже тысячу раз пожалел, что ему вздумалось играть до самого закрытия. А осознание, что все его нынешние страдания просто окупились в чьём-то кошельке, неприятно заволокло голову туманным скопищем мыслей: Стоило ли оно того? Что, если ему и сегодня нужно будет заработать на ночлег, а он не сможет? Что тогда?       — Если я не стану сегодня выступать, то хотя бы на ночь мне хватит? — Химмель обмяк на стуле, уронив голову на скрещенные руки.       — Оплата внесена на несколько дней щедрым господином Гуннхильдром. Что же касательно выступления, то здесь ты новенький, а не единственный. Никто не заметит твоего отсутствия, если ты решишь отдохнуть.       — На этом спасибо. Мужчина неоднозначно улыбнулся и метнулся к плите. Потоки пара клокотали внутри вскипевшего чайника, подбрасывая крышку. А вскоре прозрачное варево, источающее тонкий сладостный аромат, забурлило и заискрило в чашке.       — Мятный взвар от меня. Выпей и не мучайся. Легче станет, — бармен пододвинул напиток, окутанный паром. — Ах! Точно! Чуть не забыл передать. С утра орден Буревестника устроил обход каждого дома и рабочего места. Они объявили, что в полдень гражданам всех сословий в обязательном порядке необходимо явиться на Ратушную площадь.       — Странно. Как-то наспех, — Химмель с усилием приподнял голову.       — Тут ты прав. Я, к слову, попытался расспросить, что к чему. Но сам понимаешь, эти судари немногословны. Негласность, долг, служба и всё такое. На деле же ничего нового не услышишь, кроме очередных правил.       — Значит, вы не пойдёте? — опершись головой на локоть, юноша поглаживал гладкий обод.       — Я лучше посижу без дела здесь, чем на коленях там. Не хочу час разглядывать землю и бояться поднять голову. Ох, а ещё как вспомню тот сильный ветер и жуткий холод. Бр-р! Не, мне вполне хватит вестей от посетителей.       — Ясно. Видимо, придётся послушать самому. Тяжело вздохнув, Химмель приподнял накалённый фарфор, едва удерживая его в руках. Влажная испарина медленно таяла на пальцах. Пересилив себя, он нехотя отхлебнул взвар. Терпкая горечь мяты скользнула по губам, опаляя горло, оставляя еле заметное медовое послевкусие. Закашлявшись, юноша скривился от предложенного напитка и отставил чашку. Вот только настойчивый бармен снова и снова пододвигал её к нему с назидательным тоном, заставляя допить. Издевательская, по его мнению, пытка могла бы растянуться до масштабов вечности, если бы громкий скрип не ворвался в помещение. Тяжёлая дверь отъехала от косяка, и уличный ветер юркнул по ногам, слегка раздув плащ. В проёме появился знакомый с вечера пьянчуга-бард, что, малость пошатываясь, направился в их сторону. Исходящий едкий хмельной смрад вперемешку с кислым тошнотворным амбре мгновенно перебил аромат напитка и вызывал отвращение. Химмель подорвался с места и спешно выпорхнул на воздух, игнорируя вопросительные возгласы, летящие в спину. Лёгкая свежесть приятной волной разлилась по телу, расслабляя окаменевшие мышцы. Приглушённые голоса прохожих, бредущих по припорошенной улице к сердцу королевства, наперебой обсуждали последние новости. Слова различать не получалось, но, судя по интонациям, в них кипело возмущение. И, несмотря на головную боль, неуёмное любопытство звало пойти с ними и послушать, о чём же все столь оживлённо судачат. Лениво зевнув в ладонь, юноша оценивающе поглядел вдаль, туда, где длинный палец башни привычно указывал в небо. Минут десять до площади, если идти прямиком через рынок. Поток прохожих охотно принял его, утопив в обилии ярких пятен. Однако по недоумённым взглядам со стороны, ему вдруг подумалось, что выглядел он не лучше, чем пьяница, с которым пришлось столкнуться в баре. И чтобы больше никто косо не встречал и не провожал его, натянул капюшон. Плац стремительно наполнялся нарастающим гулом многоголосья разных сословий: от простых крестьян и служащих до благородных аристократов. В мощном шуме переплетались голоса. Они наслаивались друг на друга, перемешивались в жуткую какофонию из бессвязных фраз, возмущённого бурчания, дрожащих и срывающихся вздохов. В какой-то момент Химмель возненавидел эту суету из-за неровного напряжения людей, сыплющих ворохом искр. И тут же поймал себя на мысли, что в обычное время жить без неё не сможет. Ведь за немногие прожитые годы желание быть в окружении общества влилось в кровь и проросло в тело, как сорная трава в землю. Но сегодня здесь становилось слишком тесно и шумно, что юноша невольно чувствовал себя рыбой, зажатой в бочке с маринадом. Да, отступать уже было некуда. И впереди маячила безрадостная перспектива преклонения. Четверть часа ожидания утомили на нет. Химмель даже подумывал бросить эту затею и поскорее уйти, пока есть возможность. Да не вышло. Казалось, словно сам Декарабиан прочувствовал его желание и решил отрезать последний путь к отступлению, накрыв город огромной тучей. Мгновение — и безжалостный ветер налетел хлёстким порывом, сбивая непокорных с ног, заставляя смиренно склонить колени. Отбросив попытки сохранить уходящее тепло, юноша прикрыл рукой лицо и осмелился посмотреть ввысь. Никого. Лишь тяжёлое графитовое облако, что окольцевало небосвод над шпилем башни, демонстрировало всю величественную мощь божества. Грохот засова сотряс воздух. Кованные крылья, заскрипев, распахнулись в стороны. Множественные силуэты плавно выплыли из темноты и, скользнув по рельефам колонн, нырнули на помост. Среди статных фигур в доспехах с отличительными знаками ордена замелькали знакомые лица: представители клана Гуннхильдр и господин Рагнвиндр. Последней из тёмного коридора вышла беловолосая незнакомка, что важно ступала к месту выступления. Её расправленные плечи, волевой взор, неслышная поступь босых ног придавали ей сходство с диким зверем и указывали на идеальную рыцарскую выучку.       — Жители Мондштадта! Я, деснь Амос, стою перед вами, дабы огласить волю, переданную вам нашим верховным правителем — архонтом Декарабианом! Но перед началом мне лично хочется выразить благодарность всем вам, что вы откликнулись и собрались здесь. Своим присутствием вы искренне доказываете ему свою любовь, веру, покорность и кротость. Однако, за исключением признательности, к сожалению, больше хорошего сказать мне нечего.       — Кто бы сомневался, — донеслось за спиной девушки, и минутная заминка тишины стала гуще и напряжённее. Лёгким поцелуем ветерок понежился у румяной щеки, слегка всколыхнув снежные пряди. Амос немного помяла хартию, но открыть так и не решилась. Кончики пальцев мелко дрожали, выдавая волнение. Ей предстояло рассказать народу о его грядущей судьбе. И то, как ей удастся это преподнести, определит всё: и дальнейшее поведение людей; и отношение к власти их божества; и становление мира, в котором они будут жить. Груз ответственности давил с каждой новой мыслью всё сильнее и сильнее. Но ей нельзя было подвести тех, кто однажды поверил в её волю и ум.       — Всем нам известно, мы живём в нелёгкие времена. Каждому из нас приходится по-своему тяжело. Но все наши трудности совершенно не интересуют холодного тирана. Вы же его знаете как духа северных ветров — Андриуса или как волка севера — Лупуса Бореалиса. С недавних пор угроза из Запределья непомерно усиливается. И, чтобы обезопасить жизнь народа, наш владыка был вынужден принять новые меры для нашего будущего. Станет непросто. Но я очень надеюсь, что вы отнесётесь к данным изменениям с полным пониманием, как это сделали все мы…       — Мы? — вопросительно вторил голос, на этот раз вынудив девушку обернуться. Напряжённое молчание натянулось шёлковой нитью, о которую можно обрезаться до крови.       — Мы, — твёрдо подтвердила она в тишину и, глубоко вздохнув, продолжила. — К сожалению, занавес не спадёт. Нам всем нужно набраться терпения и пережить необходимые изменения. Будьте готовы. Приблизятся холода. И ветра усилятся. Во избежание несчастных случаев, отныне в городе будут учащены патрули. А также введён комендантский час с восьми вечера до восьми утра. Потому мы просим быть разум… Резкий рывок свитка заставил Амос раскрошить язык о последние слоги. Абсолют очередного безмолвия настораживал, а недоумение рыцарей да мрачный вид господина Гуннхильдра, что вчитывался в пергамент, пугал до дрожи.       — И это называется необходимые меры для нашего светлого будущего? — возмутился Гуннхильдр. — Да это нас всех в могилу сведёт! Какофония вдохов сотрясла воздух и тут же сменилась новым залпом тишины.       — Господин Гуннхильдр, попрошу вас следить за словами и сдерживать свой ненужный порыв эмоций. Владыка Декарабиан никогда не допустит подобного исхода. Не стоит вводить людей в заблуждение, если в вашем сердце зародился корень сомнений.       — Сомнений? Тут без моих сомнений всё ясно написано. Если не смерть всем, то что тогда? Выживет сильнейший? Казалось, собственными словами господин Гуннхильдр если не подписал себе смертный приговор, то совершенно точно лишился официального статуса и подорвал репутацию клана. Но узнав, насколько всё плохо, он просто не мог поступить иначе.       — Прекратите сейчас же! Вы сеете ненужную панику, что навредит вам и другим людям! — громко произнесла Амос и, смерив мужчину осуждающим взором, насуплено поджала губы.       — А смерть нам не навредит? — неожиданно донеслось из толпы.       — Что вы скрываете?! — прокричал кто-то следом.       — Скажите правду!       — О-ох, нет, — дрожащим голосом сорвалось с уст Амос. Каменное спокойствие на её лице сменилось растерянностью, словно смерч налетел в разгар абсолютного штиля. Поднимающееся волнение народа быстро разрасталось по площади. Голоса толпы прошивали батут тишины острыми отголосками эха. Происходящее всё сильнее напоминало сон — пёстрый, как плед, сшитый из неровных лоскутков. Ситуация стремительно начинала выходить из-под контроля. А ей нужно было найти решение. Причём срочно.       — Прошу вас! Успокойтесь! Позвольте мне договорить! Я вам всё объясню! Выслушайте!       — Они вас уже не услышат, — вмешался Рагнвиндр, незаметно когда подошедший к ней. — Вы сделали, что могли, фройляйн Амос. Остальное предоставьте ордену. Слова не принесли ни облегчения, ни успокоения. Всё прошло совсем не так, как она представляла. Вот уж точно: хуже быть не могло! Гул голосов нарастал. Стылый воздух трепетал и содрогался. Ей хотелось зажмуриться и сбежать, лишь бы не лицезреть свидетельство своего позора. Осознание, что она не справилась и здорово подвела своего возлюбленного короля, колотилось в голове, подобно запертой в клетке птице.       «Почему? Почему именно сегодня? Зачем ему потребовалось встревать?» Ворох собственных размышлений заплутал девушку, как слепого путника в чаще. Она знала, что ответ давно проступил, только смотреть в нужном направлении пока было больно. А признавать правоту господина Гуннхильдра, за которую она сама ещё вчера пыталась бороться, — тем более.       — Отпустите меня! — донёсся возмущённый голос, возвращая в нежеланную реальность.       — Что вы себе позволяете?! — раздался ещё один, что появилось непреодолимое желание провалиться сквозь землю.       — Я ничего не делал! Вы что-то напутали!       — Меня-то за что?! Я не причастен!       — Прекратите этот беспредел!       — Это превышение полномочий!       — Чего вы добивались, господин Гуннхильдр? — промямлила Амос, смотря на задержанного.       — Того же, чего и все эти люди, — выдохнул он. — Правды. Только и всего. Больше ничего не нужно.       — Вы так любите правду, что решили подтолкнуть ни в чём не повинных людей на бездумное заключение? — набравшись смелости, Амос шагнула вперёд. — Вы хоть понимаете, что своим поступком загубили не одну жизнь? Более того, поспособствовали полному лишению вас прав главенства над кланом Гуннхильдр.       — Я готов отречься добровольно. Гуннхильдра приоткрыла рот, чтобы возразить. Но, заметив строгое лицо отца, который отрицательно покачал головой, требуя не вмешиваться, покорно опустила взгляд.       — Вы, кажется, меня неверно поняли. Даже сослав вас на «Мельницы», я не смогу отбелить ни одного пятна с репутации вашего клана. Становление вашей дочери во главе уже бессмысленно. По закону, любой человек, подвергающий других людей смуте, считается преступником. Все имеющиеся участники являются заговорщиками. Каждый предстанет перед владыкой и ответит за свои деяния.       — Вы ведь и сами понимаете, что они здесь ни при чём. Не стоит приписывать их к моим деяниям. Хотите карать? Вот он я. Прямо перед вами. И я готов ответить. Отпустите их.       — Не в вашей ситуации диктовать мне условия. Как и не в моей компетенции принимать решения за владыку Декарабиана. Хотите вы того или нет, этим людям сейчас вы уже ничем не поможете, как и вашему клану.       — Ну отчего же? — вклинился в разговор крепкий седобородый мужчина, удержавший Гуннхильдра. — Юная Гуннхильдра вполне может сразиться и отстоять либо честь клана, либо свободу этих людей. И если победит, то имеет полное право на выполнение одного оглашённого ею требования. При поражении вы, фройляйн, можете спокойно отправить смутьянов в законное им место.       — Вам, господин Имунлаукр, лишь бы мечи скрестить, — заметила Амос.       — Вы так говорите оттого, что вас сейчас прожигает обида, фройляйн. Но я тоже знаю закон. Ваше нежелание помогать вполне обоснованно. Вот только те люди вам ничего не сделали. Никто из них. И, думается мне, юная Гуннхильдра включительно, — спокойно отозвался мужчина. Амос замерла на мгновение и отвела взгляд.       — Я всегда уважала вас, господин Гуннхильдр, и старалась равняться. Однако сегодня вы плюнули на самого Дакарабиана, опозорили меня и собственноручно вырыли себе яму. И всё же… господин Имунлаукр прав. Потому на всех правах личной помощницы владыки, я, деснь Амос, даю право дочери клана Гуннхильдр отстоять честь и достоинство вашего клана через скрещенные клинки.       — А как же те люди? — поинтересовалась Гуннхильдра.       — Вам они дороже, чем собственный клан? — потрясённо изумилась Амос.       — Это нельзя сравнивать так. Их жизни и свобода равноценны, — ответила она.       — Даже не стану оспаривать. Но выбор у вас, к сожалению, только один.       — Я понимаю. И принимаю его. Только… Я буду отстаивать право простых людей, — уверенно ответила Гуннхильдра.       — В таком случае советую вам хорошо подготовиться. Ибо завтра на рассвете вы выступите за оглашённое ранее требование, — объявила Амос. — Что же касается вашего отца, то… Учитывая обстоятельства. Скорее всего, вы больше никогда не увидитесь.       — Что? — ужаснулась девушка.       — Мне жаль, — тяжело выговорила Амос, а после отвернулась. — Уведите их!       — Ты всё правильно сделала. Я горжусь тобой, — улыбнулся мужчина на прощание, но Гуннхильдра едва понимала смысл сказанных слов. Голос отца доносился отдалённым неразборчивым бульканьем, словно кто-то удерживал его голову под водой. Лишь громкий стук сердца перебивал эту глухую какофонию. Каждое сокращение мышечного насоса превратилось в раскатистый удар колокола. Бом-м-м — стены башни покрылись дрожащей рябью. Бом-м-м — что-то оборвалось внутри.       «Мне жаль» — эти слова прочно засели в мозг, давя на самые тонкие струны души. Блики полоснули по векам, заставив ресницы задрожать. Краски меркли перед глазами, превращая поле зрения в серую муть. Ноги внезапно потеряли опору, и теперь она летела с ускорением вниз. Прежней жизни, которой она жила ещё вчера, больше не существовало.       — Идёмте.       — Нет, — задыхалась Гуннхильдра, адресуя свои слова пустоте. — Оставьте меня, умоляю.       — Соберитесь. Здесь всё-таки люди, — вновь произнёс настойчивый голос, заставляя подняться на ноги. Она не чувствовала под собой пола: каждый шаг заставлял ступни проваливаться в упругую трясину. Путь сквозь толпу казался бесконечным. Тысячи глаз расстреливали, и Гуннхильдре почему-то думалось, что эти люди ждут крови. Что-то агрессивное чувствовалось в пронизывающих недобрых взглядах, в не одобряющих жестах, в бесконечном перешёптывании, пока среди всех лиц она не встретила знакомое. Юный бард пристально смотрел на неё, однако в его взгляде бушевало волнение и искреннее переживание. И, возможно, она позволила себе слишком много эмоций, что побудили мальчика сделать опрометчивый поступок — пойти к ним навстречу.       — Именем владыки Декарабиана, попрошу вас, юноша, не оказывать сопротивления! — крикнул рыцарь, что стремительно направлялся к нему. Химмель в одно мгновение захлебнулся колючим воздухом, приоткрыв рот, как рыба, выброшенная на берег бурным течением. Такого поворота событий он не ждал вообще.       — Стой. Ему нельзя… Нельзя попадаться им, — неожиданно запаниковала Гуннхильдра. — Они не должны узнать. Он должен уйти.       — Что? Я не понимаю вас, моя госпожа, — замялся провожатый.       — Прошу, он должен уйти! Пусть уйдёт!       — Он нарушит закон, госпожа.       — Я всё решу. Помоги…       — Хэй, ты! Не стой столбом! Беги отсюда! — выкрикнул мужчина, поддерживая девушку за плечи. Напряжение витало в воздухе, накаляя атмосферу всё сильнее. Здравый смысл упорно подсказывал, что это будет неправильный ход, после которого следовало бы готовиться к худшему. Оттого юноша с сомнением покосился на него.       — Чего стоишь?! Беги! Беги! — настойчиво повторял он, и Химмель опрометчиво сорвался с места и рванул прочь.       — А ну стой! — со свистом пронёсся оклик в спину. Юноша выскочил на рыночную площадь и прошмыгнул между несколькими горожанами, явившимися за провизией. Ловко лавируя резкие выпады стражника, он судорожно оглядывался по сторонам, ища пути для отступления. После минуты резвой пробежки и круговерти около прилавков Химмель едва не поскользнулся на размазанных по тротуару остатках закатника. Но успешно подрезал угол и выбежал за ворота рынка, нечаянно толкнув пожилую женщину. Заохав от испуга, она уронила корзину с яйцами. По камням заструились прозрачные ручейки белка, несущие за собой лодочки белых скорлупок.       — Извините! — бросил он на ходу.       — Дикарь невоспитанный! — прокричала женщина вслед.       — Лови его! — тут же окликнул рыцарь объявившемуся дозорному, понимая, что парень знает это место как свои пять пальцев и надеется его запутать. Сорвавшись с места, тот стремительно бросился к юноше. Один мощный скачок — и он оказался в жалкой паре шагов. Химмель резко дёрнулся, вырываясь, и чужая рука соскользнула с плеча. Не теряя времени, он помчался туда, где виднелись крыши домов. Печные трубы маяками плясали вдалеке, выплёвывая в небо сгустки дыма. Вскоре улица сделала изгиб под прямым углом. Деревья аллеи, облачившись в игольчатые шубы, сходились густыми кронами, формируя арку. Они бежали навстречу и, поравнявшись, уходили назад. А когда насаждения оборвались, взору открылась широкая дорога, где двухэтажные каменные дома зловеще скалили решётки окон. Обувь стражи громко стучала по мощёной дороге. Воздух холодной стрелой входил в горло, превращая дыхание в жалобный сип. Страх сжимал грудную клетку, мешая сделать вдох. Однако, повинуясь этому порыву, Химмель не посмел сбавлять скорость. За пару минут пробежки, что показались вечностью, он понял: грядёт месть. Будут бить. Возможно, повреждения окажутся так сильны, что он не сможет в ближайшее время подняться с места. Если вообще после всей этой передряги уцелеет. Его уже мало заботило, вернётся ли он сегодня в таверну, сможет ли играть или спокойно отдохнуть. В приоритете было скрыться от преследователей. Подгоняя друг друга, дозорные наперебой кричали ещё одному напарнику, замаячившему впереди. Быстро сообразив, тот отрезал один свободный путь к бегству. Нужно было спасать положение. Но годных мыслей в голове не хватало. И Химмель неосмотрительно рванул вверх по лестнице. Сквозь стылый воздух позади доносились скверная брань и громкий топот. Каждая секунда была на счету. И, как всегда в подобные моменты, больше всего хотелось остановиться и отдышаться. Вжаться в прохладную стену, забыв обо всём. Однако ноги механически продолжали перебирать ступени. Растрескавшийся гранит скрипел под подошвами, растирая каменную крошку, что летела вниз. А когда обозначилась ровная поверхность площадки, юноша почувствовал настоящее счастье. Здесь, наверху, над самым краем жилого квартала, в тени лиственниц и раскидистых вязов обустроил своё гнёздышко клан Имунлаукр. Страх царапнул сердце. Один раз. Другой. Третий. Мысль о том, что ему придётся ворваться в чужое имение, убивала энтузиазм на корню. И только порыв внутренней паники подводил юношу всё ближе к решётчатому забору в два метра высотой.       «Почему нет?» — кричала тревога, спирая дыхание. Разум ворчал, но соглашался. Химмель, проносясь между столбами колоннады и приусадебным участком, потянул калитку на себя. Металл не поддался, жалобно заныв на низких нотах.       — Сто-ой, кому сказано! — речь рыцаря разрывала одышка. Его голос неуклонно приближался, сея панику. — Сдавайся! Бежать некуда! Дрожащей рукой юноша нащупал щеколду и со всех сил дёрнул. Пальцы свело судорогой, а ладонь прострелила боль. Лязг металла вперемешку с грубым гудением петель ошпарил изнутри. Рассудок, опьянённый испугом, отправился гулять восвояси, и Химмель заскочил во двор, торопливо задвинув засов обратно. Мало понимая, что творит, он нырнул в сумрак сада, скрываясь в тени деревьев. Одышка стискивала грудь. Саднила горло. Спрятавшись за мощный ствол, юноша оглядел двор. Имение Имунлаукр смотрелось весьма знатно. На площадке перед парадным входом усадьбы сверкали водяные столбы, что разбивались на тысячи блестящих бисеринок, падающих в мраморное кольцо. Химмель с трудом удержал себя от желания подойти поближе к фонтану, зачерпнуть ладонями прохладной воды и плеснуть себе в лицо. Стараясь держаться тени, он нырнул в узкий проход между посадками и стеной, прижимаясь к холодному камню. Розы противно цеплялись своими корявыми пальцами за плащ, раздирая ткань, словно желая сдать с потрохами. Желания находиться здесь не было от слова совсем. И глаза отчаянно бегали по саду в поисках какой-нибудь лазейки.       — Кто ты такой? И что ты забыл здесь?! Пискнув от неожиданности, Химмель подскочил на месте и вскинул голову. Сверху на него, как на последнего вора, поглядывал незнакомый длинноволосый блондин.       — Кто позволял тебе проходить на территорию? — спросил он.       — Искренне прошу прощения, — выдавил юноша, пытаясь побороть мечущуюся в душе панику.       — Господин Имунлаукр запрещает появляться посторонним на территории его владений без личного приглашения, — строго заметил прислужник. — Думаю, мне следует отвести тебя к дозору, что, видимо, как раз дожидается тебя по ту сторону.       — Нет… Пожалуйста, — выдохнул Химмель.       — Почему же? Ты что-то украл?       — Я не вор.       — Однако, судя по тому, как ты дышишь, убегал ты долго. А просто так дозор ни за кем не гонится. И уж точно не караулит у ворот.       — Я… В-вышло обычное недоразумение.       — Недоразумение, говоришь? Тогда что ты здесь забыл?       — Ничего. Позвольте мне уйти, — попятившись, просил Химмель.       — Не так быстро, — произнёс блондин, вцепившись за ворот плаща. — Ты что-то слишком темнишь. Ведь если сказанное тобой — правда, то бояться тебе нечего. Верно? Так что всё-таки пойдём к ним вместе и всё обсудим. Сердце зашлось. Вереница деревьев поплыла по кругу. Только проблем с дозором ему не хватало. Именно сейчас, когда он почти скрылся от них. И именно тогда, когда и так всё рушится, а он даже не знает, где проснётся завтра. И вообще не понимает, что происходит и для чего ему нужно было бежать. Но ждать, пока придут ответы, — не вариант. Оставался лишь один выход: действовать!       — Нет! — юноша что есть силы оттолкнул прислужника и метнулся вглубь сада.       — Постой! Срывающийся крик мгновенно догнал его. Этот мужчина оказался проворнее и быстрее. Его тяжёлая ладонь изо всех сил сдавила плечо, придавив спиной к дереву.       — Давай-ка по-хорошему, парень! Ты сознаешься, отчего бежишь, и если твоё оправдание будет искренним и стоящим, то… Я, так и быть, сообщу дозорным, что тебя не видел.