И вновь цветёт сирень... 2: Возвращение в прошлое

Тихо… Темно… Будто нырнула под воду с закрытыми глазами. Но вот что-то неумолимо начало тянуть вверх, к свету, к воздуху. Сперва я сопротивлялась, не желая уходить от того, что дарило покой, в котором не было ни страха, ни боли, ни тревог… Но теперь спасительная прежде темнота начала пугать, и уже нестерпимо хотелось избавиться от неё, как можно скорее вырваться на свет, со всеми его чёрными, белыми и цветными сторонами, называемыми жизнью. Несколько усилий… И, дёрнувшись, я наконец вынырнула из вязкой пелены забытья. Но, как порой не желают отпускать ночные кошмары, так и сейчас мне не сразу удалось полностью избавиться от неё. Когда же сознание начало работать чётко, возникли и первые мысли, пришедшие сразу же вслед за проснувшимся осязанием: «Я что, в постели? Кажется да… Но где? В доме Овсовых? Надеюсь, что да… Что это за тяжёлый, приторный запах? Неужели розы?» А следом за ними пришла новая, заставив сердце замереть: «Никита! Господи, где он? Что с ним?» Я принялась судорожно рыться в памяти. Но последнее, что я помнила — это несущуюся навстречу перепуганную горничную, впопыхах сообщившую Николаю Ермолаевичу, что гость в их доме упал без сознания, а из носа у него потекла кровь. И то, как у меня после этого известия подкосились ноги, в груди резко перестало хватать воздуха, а мир поплыл перед глазами. Это было начало обморока… «Как не вовремя… — с досадой подумала я, злясь на себя за эту слабость. — Вот сколько я пролежала без сознания? Несколько минут? Час? Два? Целый день? И вот что сейчас с Никитой? Я ведь так и не узнала, из-за чего он потерял сознание, и почему из носа пошла кровь!» Всё, довольно лежать! Нужно подниматься, срочно. Я должна немедленно его увидеть. Убедиться, что с ним всё хорошо… Но для начала нужно хотя бы открыть глаза. Однако разлепить веки стоило мне больших усилий — их будто намазали клеем, который почти уже успел застыть. Но повернуть голову на бок, а уж тем более приподняться на локтях, оказалось ещё сложнее. Такое ощущение, будто сам воздух придавливал меня — словно земное притяжение стало как минимум раза в два сильнее. Наконец, собравшись с силами, мне удалось усесться, а заодно рассмотреть, где я находилась. Это была довольно просторная и весьма богато обставленная комната. Взгляд сам собой скользнул по мебели, чуть задержался на сафьяновом диване, потом перешёл на огромный камин, отделанный мрамором, затем изучил полку над ним и расставленные на ней статуэтки и часы, перескочил на вазы со свежими букетами роз, чей запах так невыносимо щекотал ноздри, и наконец остановился на потолке, расписанном в виде лазурного неба и плывущими по нему пушистыми облачками. Прямо напротив кровати располагались ведущие на балкон двери, раскрытые в тот момент, и тёплый ветер, прорываясь в комнату, забавлялся с газовыми занавесками. «Всё же это, похоже, и вправду дом Овсовых… — заключила я, только сейчас заметив, что была переодета в одну лёгкую белоснежную сорочку. — Хм-м… Лежала бы я всего пару часов — не стали бы переодевать. Да и волосы расчесали… Сколько же я была в отключке? Сейчас за окном солнце… Довольно светлое для вечера. Что, неужели я пролежала почти целые сутки? Жаль отсюда не вижу время на циферблате…» Думая об этом, я опустила босые ноги на холодный пол и, стараясь не делать резких движений, поднялась. Лёгкое головокружение заставило на мгновение прикрыть глаза, но, к счастью, это быстро прошло. — Так… Хорошо, на ногах стою, — я невольно обратила внимание на свои ладони, вспомнив, что на них оставались ссадины — единственное напоминание о том страшном падении с Графа. Сейчас же на их месте была нормальная, здоровая кожа. — Надеюсь, это дело рук Лизаветы, а не времени. Ведь на их заживление ушло бы не меньше недели… Всё же, кто эта девушка? Колдунья, способная исцелять людей? Наверное… Ничто другое в голову не приходит. В это время двери комнаты распахнулись и на пороге, как ни странно, показалась сама Лизавета. «Помяни чёрта, он и явится… Ой, нет, что я такое говорю? Не хорошо, она ведь пока не сделала мне ничего плохого. Наоборот, помогала так, как никто другой». Правда в мыслях предательски ёкнуло: «Вот именно, что пока…» Сама Лизавета, заметив, что я в сознании и стою на ногах, приветливо улыбнулась: — С добрым утром, Агния. Вернее доброго дня. Я уж думала, ты до обеда проспишь. — Что с Никитой? — в голове роилось множество вопросов, но я задала тот, который волновал меня больше остальных. — Скажи, с ним ведь всё хорошо? Не томи напрасно… И почему ты так… печальна, хотя и улыбаешься? Лизавета после этого замечания отвернулась, тяжело и шумно вздохнув. — Агния, пока ты была без сознания, мы узнали кое что… — произнесла она негромко и довольно медленно, словно подбирая слова. — Это касается тебя и Никиты… Но об этом позже. Ты не бойся за своего супруга, он цел и невредим. Я о нём позаботилась, а потом и твои ссадины залечила до конца, пока ты спала — сама понимаешь, при свидетелях я не могла убрать их. Это ведь не переломы, скрытые в теле и под одеждой. Никита же всю ночь просидел у твоей постели, да всё волосы тебе расчесывал: утверждал, что ты обожаешь, когда кто-то из родных касается их. Он вышел всего десять минут назад. Я… я сейчас его позову. Казалось, ей было неловко находиться возле меня, и поэтому стремилась как можно скорее сбежать. — Подожди! Скажи, что ты имела ввиду? — попыталась я её остановить. — Что вы узнали про нас с Никитой?.. Но она, не произнеся больше ни слова, бесшумно скользнула за двери, не став их закрывать, подло оставив меня теряться в догадках, из которых одна была страшнее другой. «Ну зачем ей было об этом говорить, если не собиралась давать никаких пояснений? — я уселась обратно на кровать и со злостью стукнула по ней кулаком. — Наверняка это связано с тем, почему мы с Никитой оказались здесь. Тогда тем более, зачем продолжать утаивать от меня правду? Что в ней может быть такого ужасного, что Лизавете будто бы не хватило сил с первого раза посвятить меня в неё?» Сердце снова уколола ядовитая игла тревоги… Может, я просто пессимист и лишь напрасно накручивала себя, но жизнь почти всегда обходилась со мной так, что я давно уже от любых недоговорок и тайн не ждала ничего хорошего. За всеми этими размышлениями я пропустила момент, когда перестала находиться в комнате в одиночестве. Встрепенувшись, заметив краем глаза какое-то движение, я вскинула настороженный взгляд на гостя. — Господи… — сорвалось с моих губ вместе с судорожным вздохом. — Никита… Это и вправду был он. Здоровый, только немного бледный, и невредимый. Да переодетый в рубашку с кружевным воротом, чёрные штаны, да высокие сапоги. Наверное, ничего другого его размера не нашлось. Казалось, что секунда, пока мы, замерев, с трепетом смотрели друг другу в глаза, длилась целую вечность. Затем, порывисто сорвавшись со своих мест, словно боясь, что кто-то из нас может вот-вот исчезнуть, мы сжали друг друга в крепких объятиях… Вернее, это Никита сжал меня. Я же бувально обмякла в его руках, с тихим всхлипом уткнувшись лицом в сильную грудь, судорожно цепляясь руками за рубашку, и прислушиваясь к каждому мощному удару его сердца. Мысли, что заполонили мой разум, на время ретировались, позволив в полной мере ощутить это мгновение. Простое с виду, но такое необходимое для нас обоих. Без слов, заполненое лишь нашим дыханием, слившимися в единый, и бьющимися в унисон сердцами. — Агния, — выдохнул Никита, уткнувшись носом в мои волосы, — как же я испугался… — А я как испугалась! — перебила я его, чуть отстранившись и вновь взглянув прямо ему в глаза. — Я думала у меня сердце выскочит… Думала, что могу больше никогда не увидеть тебя. А когда я узнала, что ты тоже здесь… Да ещё эта горничная примчалась с известием, что ты упал без сознания… — Не волнуйся, — улыбнулся он, прижимая меня к себе всё крепче, — сейчас со мной всё хорошо. Да и не было ничего серьёзного. Лизавета говорит, что это всего-лишь последствие перехода, то есть переноса во времени. Кому-то это даётся легче, например как тебе, а кому-то приходится сталкиваться с побочными эффектами. Это почти как морская болезнь. — Да, всего-то… — я закрыла глаза, чуть покачав головой. — Совсем можно не беспокоиться. Но, скажи, что же произошло с нами? Может тебе уже успели рассказать, почему мы опять перенеслись во времени? В чём причина? — Не знаю, — взгляд Никиты тут же посерьёзнел. — Я уже думал об этом, но без помощи нам самим никогда не добраться до разгадки. Но вот что я заметил: ты в первый раз перенеслась, попав в зелёный туман. Во второй раз, когда выпила зелье… Я на миг закусила губу — всё ещё было стыдно от того, что я скрывала его от Никиты, хотя он и не думал держать на меня зла или обиду из-за этого. Только совесть, увы, это не затыкало. — …А я перенёсся за тобой, так как на меня упала твоя слеза, в которой была частичка того зелья, — продолжил спокойно рассуждать Никита, словно мы обсуждали погоду. — Видишь, каждый раз была какая-то причина. Что-то, что провоцировало перемещение. Но на этот раз никакой видимой причины я не заметил… — У меня есть одно предположение… — неуверенно произнесла я, подумав несколько секунд. — Ты не заметил силуэт за окном? — Какой силуэт? И за каким окном? — У нас, дома. Помнишь, когда родители с Марьей уехали, мы пошли на кухню. Так вот, в окне я увидела, что в нашем саду стоял… кто-то. Не знаю, кто именно. Тёмный силуэт, с виду мужской, и похоже в одежде твоего времени; и камзол, и парик, и шляпа, напоминали детали костюма восемнадцатого века… — Нет, я этого не видел… Почему же ты не рассказала? — Потому что не успела — стоило мне его заметить, как через несколько секунд я провалилась в какую-то тёмную пустоту… Иными словами, начался перенос во времени. Ну, что думаешь? Никита ответил не сразу, задумчиво глядя на колыхающиеся занавески, словно искал ответ в этом неритмичном танце, придуманном ветром. — Полагаю, здесь и кроется разгадка, — произнёс он наконец. — Узнай, кто стоял в нашем саду, и поймёшь, почему мы перенеслись… — Мне этот незнакомец как-то совсем не понравился, — я невольно поежилась, вспоминая его. — Но я же ещё не рассказала тебе, что перенеслась дважды!.. И про то, что перед этим вторым переносом произошла ещё одна встреча, напугавшая меня в разы сильнее той, первой. Затем я вкратце пересказала Никите всё, что со мной приключилось с момента перемещения. Про встречу с Анисимовой, про наше переодевание, про встречу с жутким волком, про то, как Граф спас меня, про второе перемещение, приведшее к опасному падению, про встречу с двойниками Сашки и Алёши, про Уткина, и, наконец, про Овсовых, и про то, как Лизавета излечила меня. — …А потом прибежала та горничная, выпалив на ходу, что де гость ваш, Николай Ермолаевич, без сознания упал, а из носа у него потекла кровь. И это известие добило меня — случился обморок. Ну, остальное ты и так уже знаешь. Никита за весь рассказ ни разу не изменился в лице, слушая меня крайне внимательно, и ни разу не перебив. Лишь по глазам я могла понять, что он чувствовал — удивление, любопытство, тревогу, негодование… Всё это отражалось в них столь ярко, что я не сомневалась в правильности своих догадок. — Да… — протянул он, когда я закончила. — Теперь, я вижу, всё стало в разы запутаннее, чем было. Я ведь не знал про вашу встречу с Марьей Петровной, как и то, что ты перенеслась дважды, хотя второй раз и не во времени, а лишь с места на место. — И, главное, я не могу даже предположить, что именно привело к этому второму перемещению. Но что бы это ни было, оно спасло меня. Правда, чуть не угробив при этом… Но всё же. Падения ведь могло и не произойти, а вот тот волк, я уверена, в конце концов настиг бы меня. Хорошо ещё, что я оборачиваться не стала… Мне и так теперь добавится ещё один образ для ночных кошмаров, а уж вид того, как он гнался за мной… Язык немел от одной мысли об этом, а по телу опять забегала крупная дрожь. Заметив это, Никита вновь притянул меня к себе и мягко погладил по волосам. Это почти всегда помогало мне успокоиться… Но в этот раз страх был настолько силён, что его не могли заглушить даже объятия любимого, родного человека. К тому же я чувствовала, насколько участилось его сердцебиение. Он тоже был напуган, хотя внешне и не подавал виду… — Никита… — я тихо всхлипнула. — Я боюсь, что всё это может повториться… Что за окном опять может появиться тёмный силуэт, что в любой момент из-за угла сверкнут глаза того волка, и что опять… опять может произойти перемещение. — Тихо… — он вновь запустил пальцы в мои волосы, принявшись мягко перебирать их. — Тихо, Агния. Всё страхи идут только от незнания. Выясним, что это было, и как от подобного защититься — и, вот увидишь, никто из них уже никогда не сможет напугать тебя. Знание придает слабому силы, а трусу — храбрости. Хотя у тебя с последним и так всё в порядке. — С храбростью? Прошу, не издевайся! Где я, а где храбрость? Меня напугать, заставить сомневаться в себе — это же раз плюнуть! — Это ты сейчас так говоришь, не до конца ещё придя в себя после пережитого. К тому же даже самые смелые люди могут бояться. И это нормально. А вспомни, как ты бросилась тогда на помощь Анне и спасла её, когда она хотела отравиться! Никто не знал, что делать, а ты сообразила за несколько секунд. Трус смог бы это сделать? А как ты тогда побежала за мной и Тихоновым, стоило лишь убедиться, что мне действительно грозила смертельная опасность? И ты, невзирая ни на что, бросилась мне на помощь. Там, конечно, была своя доля безрассудства, но не будь в тебе хотя бы капли смелости, ты не отважилась бы на этот шаг. И сколько ещё таких примеров можно привести? Агния, запомни — никогда не позволяй обстоятельствам ломать тебя, и допускать даже долю сомнений в себе и в том, на что ты способна. Что бы ни происходило, не ищи недостатка в себе, даже если где-то ошиблась. Делаешь вывод, где и какой шаг был неверный — и снова идёшь вперёд с гордо поднятой головой. — Что бы я без тебя делала… — прошептала я уже с улыбкой. Приятно ощущать поддержку того, кто дорог тебе, и чувствовать, как от его слов на душе становится легче, и ты незаметно для себя начинаешь искренне соглашаться со всем сказанным. — Наверное, неосознанно совершала бы всё, что бы встретиться со мной, — хотя вопрос был риторический, Никита всё же решил ответить. — Как и я в свою очередь. Ведь, судя по всему, что с нами происходит, друг без друга нам не суждено идти по жизни. — Это плохо? — я выжидающе взглянула ему в глаза. Не знаю, с чего вообще в голове возник этот неуместный вопрос… — Настолько, что если бы это было проклятием, то я нарочно искал бы его на свою голову. Я невольно закашлялась, не ожидав такого. — Ну, скажешь тоже — проклятие… — я всё же на всякий случай трижды сплюнула через левое плечо. — Не стоит говорить такое. Сам видишь, что творится. Нужно быть аккуратнее со словами… — Ты права, осторожность точно не повредит. Но я не навлекаю на себя ничего плохого. Совсем напротив. — Считал бы ты так, не зная меня? — Не зная тебя, я бы всё равно чувствовал, что более всего на свете желал бы быть с тобой. Не важно где, и в каком веке. Чувствовал бы точно так же, как в то время, когда мы только познакомились. И снова этот его взгляд… Невозможно привыкнуть к тому, как он мог одновременно согревать им, и пробирать до мурашек. Когда-то я сравнивала взгляд Никиты со взглядом колдуна… И по-прежнему готова это утверждать. — Спасибо… — прошептала я, вновь уткнувшись лицом в его грудь, пряча растянувшуюся до ушей улыбку. — За что? — За то, что не даёшь мне забыть, каково это, когда ты нужна кому-то. Когда ты дорога и любима. Раньше, до нашей встречи, я никогда не задумывалась над тем, что это такое. А теперь понимаю — без этого я не жила, а лишь существовала в ожидании. Вдруг позади нас раздалось деликатное покашливание. Мы тут же обернулись в сторону того, кто посмел прервать нас в столь неподходящий момент. Этим человеком оказалась Авдотья — та самая горничная. Сложно было не узнать её лицо. Такое обычно называют лошадиным. А ещё на нём застыло какое-то странное выражение… Наверное, такое можно назвать полоумным. — Простите, что помешала, — произнесла она, зачем-то быстро кивая головой, — но Николай Ермолаевич желают говорить с вами, Никита Григорьевич. — О чём? — Не ведаю, — с весёлой, и глуповатой улыбкой ответила она, разведя руками. — Мне не докладывали. А они вас ждут-с. — Что ж, — вздохнул Никита, — коль хозяин дома, в которым ты гостишь, желает поговорить о чём-то, то нельзя заставлять его ждать. Я скоро вернусь, — прибавил он мягче, и поцеловал меня в лоб, — а ты постарайся ни о чем не волноваться, и просто отдохни. — Да уж наотдыхалась, — усмехнулась я. — Лучше пока приведу себя в порядок. Авдотья, принесёшь мне воду, мыло и зеркало? Хотя бы умоюсь для начала. Про себя я добавила: «Заодно попытаюсь вызвать Раду через отражение…» — Конечно, барыня, конечно, — протараторила она всё с той же улыбкой. — Сию минуту, только князя провожу. Вы прощайтесь-то скорее, Никита Григорьевич, да идите за мной. Я провожу вас в гостиную. — А почему это «прощайтесь»? — сам собой сорвался с моего языка вопрос. — Словно мы больше не удивимся. — Ой, да не слушайте вы меня! — тут же отмахнулась со смехом Авдотья, в чьих расширившихся глазах на мгновение промелькнул ужас. — Вечно всё путаю, оговариваюсь, и повторяюсь в разговорах. Хозяйка говорит, что это из-за того, что я немного блаженная. — Как это «немного»?.. — Я как бы с чудиной, но при этом почти без неё. Вот и сейчас хотела сказать вам совсем иное, а вырвалось это «прощайтесь». А имела ввиду, что… — …Что князя я сама провожу к брату, — перебила её незаметно вошедшая в комнату Лизавета, — а ты пойдёшь и подготовишь то, о чём просила Агния Александровна. Авдотья, казалось, растерялась. Если не обиделась… — Но Николай Ермолаевич велел мне… — А теперь Николя велел мне привести к нему Никиту Григорьевича, — суровым тоном перебила её девушка. — Хочешь спорить с решением моего брата? — Нет, что вы, упаси Господь! — воскликнула напуганная горничная, попятившись выходу и попутно начав креститься. — Я, тогда, сию минутку… Принесу всё, что просили. — Давай, иди уже, — поторопила её Лизавета, почти вытолкнув в коридор. — И смотри, с водой-то, вскипяти её сперва, а потом остуди. И мыло найди то, которое Тата месяц назад мне из Парижа презентовала. Так, вот только без вопросов! Сказано — делай. Так нужно. Затем Лизавета, закрыв дверь, обернулась к нам. Признаться, вид её немного пугал — так выглядит человек, который, невзирая на сильный страх, делает что-то вопреки ему, крепясь из последних сил. — Лизавета, что с тобой? — спросил с беспокойством Никита. — Всё в порядке? — Случилось что-то? — подхватила я. — Мы тебя, считай, совсем не знаем, но страх у всех людей выглядит одинаково. — Не страх то, что вы видите, — сбивчиво ответила она. — Это — ужас! — Ужас? — переспросил Никита, переглянувшись со мной. — Но с чего? — А как бы выглядел на моём месте тот, кто должен покоряться тому, что претит сердцу? — с отчаянием воскликнула она, тут же прикрыв рукой рот и продолжив тише: — Как выглядел бы тот, кто по велению совести должен сделать то, что подставит под удар его жизнь и жизнь родного брата? Как выглядел бы тот, кто, будучи по-сути рабом, намерен ослушаться и нарушить планы хозяина? — Лиза, объясни толком, что происходит! — я с каждым её словом всё сильнее цеплялась за руку Никиты, чувствуя, как под моими пальцами напрягались его мышцы. — Я объясню… Сейчас объясню всё… Лизавета, заперев дверь на ключ, который висел у неё на шее на нитке, на мгновение умолкла, глубоко и часто дыша, и вдруг порывисто приблизилась к нам. Вблизи я заметила, какая сильная дрожь пробирала её тонкое, хрупкое тело, а в больших ярко-зелёных глазах стояли слёзы. — Поверьте, я ни в коем случае не хотела этого делать! — выпалила она, давя рыдание, и тут же понизила голос до шёпота. — И брат мой ничего о том не ведает… Да и не надобно ему. Он ведь обычный человек, в отличие от меня. Не нужно, чтобы и он знал всё то, к чему меня вынуждает он… — Кто это «он»? — спросил Никита, весь обратившись во внимание. — Я объясню. Я всё сейчас объясню… Знаете, ведь мы с Николя не всегда были такими богатыми, как сейчас. Наш отец погиб, а мама умерла от голода, когда Николя было десять лет, а мне всего три года. И вот мы, никому ненужные дети, двое сирот, оказались на улице… Наверное нам суждено было сгинуть, но каким-то образом над нами взял опеку один состоятельный человек. Вернее, мы считали его человеком… И брат до сих пор так думает. Но только я знаю, кто он такой на самом деле… — И кто же он? — спросила я, пока что сбитая с толку её повествованием. — Колдун, — Лизавета сглотнула, будто это слово застряло у неё в горле. — Могущественный колдун. Один из тех, кто владеет Высшим законом. Он-то и раскрыл во мне этот дар исцеления — редчайший дар, уступающий лишь способности перемещаться во времени и пространстве. Думаю именно из-за меня он и взял нас с Николя под опеку… — Подожди, что это ещё за закон такой ты упомянула? — вновь спросила я. — Высший закон, — Лизавета сделала особое выделила первое слово. — О нём знают все колдуны, даже самые слабые. Если кратко, то это свод правил и законов, касающихся нашего мира. И, конечно же, напрямую жизней обычных людей. Создан ещё в те времена, когда жизнь только зародилась. Но всего трое колдунов во всем мире знают его. — Почему только трое, если эти законы из вашего мира? — спросил уже Никита. — Таково правило. Кое-что знает каждый, но полностью Высший закон ведают только те колдуны, которым за их деяния оказано особое доверие. Одним из них стал наш опекун, вторым — Рада… — Рада? — встрепенувшись переспросила я. — Неужели это… — Да, это она. Ну а третьего колдуна никто никогда не видел… Говорят, он древнейший из ныне живущих, самый мудрый и могущественный. Возможно, он-то и создал этот Высший закон. К его помощи взывают на судах — да, у нас есть свои суды, — и просят помочь, направить на верный путь, если не знают, как именно истолковать ту или иную проблему. — И как, отвечает? — зачем-то спросила я. — Всегда. Но, опять-таки, только если к нему обратится Рада или наш опекун. Он слышит лишь их. И отвечает знаками. — Чудесно, — я не удержалась от саркастической усмешки. — Что-то мне это напоминает… — Лизавета, всё это, конечно, очень интересно и познавательно, и спасибо тебе большое за рассказ… Но ты явно не затем выгнала Авдотью и заперла нас на ключ, чтобы рассказывать нам про своё детство, про опекуна, и про законы колдунов, — Никита пристально вгляделся в её лицо. — Расскажи же, что стряслось? И при чём тут мы? Да, Никита определенно умел держать себя и свой разум в руках. Даже сейчас на его лице не было ни единого намека на то, насколько он в действительности был встревожен и напряжен. Видимо сказывалась школа Григория Ильича… — Да, сейчас… Я всё это говорила лишь для того, чтобы вы поняли суть того, что я намерена сообщить. Так вот, наш опекун… — Лизавета запнулась, словно выговорить эти слова вслух ей было физически больно. — Наш опекун здесь, сидит в гостиной вместе с Николя. Из-за него брат звал тебя, Никита. Но Николя не знает, для чего мистер Брюс желал этой встречи… Ой!.. Она осеклась, с расширенными от ужаса глазами зажав рот рукой. — Мне… Мне нельзя было называть его имя! — с отчаянием прошептала она. — Теперь он обратит сюда внимание… Я привлекла его! Друзья, времени совсем нет, а мне необходимо отправить вас к Раде. От этого зависит ваша жизнь. — Подожди, твой опекун, что, желает нам смерти? — вот теперь меня на самом деле пробрал настоящий ужас, да так, что на лбу выступил холодный пот, а сердце, сперва замерев, заколотилось так, словно я только что пробежала марафон. — Но почему?.. Пальцы, сведённые судорогой, ещё сильнее сжались на руке Никиты. Откуда-то пришла мысль, что теперь, наверное, у него в этих местах будут синяки… Но Никита и не думал пытаться избавиться от моей хватки — напротив, мягко накрыл мои похолодевшие ладони своими, тёплыми, вложив в этот жест всё то, что не стал высказывать в слух. Он здесь, рядом со мной, и защитит от всякого, кто хотя бы посмеет замыслить что-нибудь худое против меня. Да, но кто, спрашивается, будет защищать его?! Я? Но каким образом? Да он и не даст мне этого сделать… — Именно из-за вас мой опекун и хочет вас убить, — ответила в это время Лизавета. — Из-за нас он хочет убить нас? Извини, но пока это только всё путает. — Сейчас попытаюсь объяснить понятнее. То есть он потому хочет этого сделать, что вы двое из разного времени, а сошлись и живёте как супруги… Но по закону это настрого запрещено, так как нарушает баланс и ход истории. Ведь история — это не только то, что записано в летописях. Это также и миллионы, миллиарды жизней обычных людей. И всякому человеку не просто так предначертано родиться в том или ином времени… И его исчезновение из него почти всегда наносит очень серьёзный урон. Как и появление чужака из другой эпохи… Конечно, иногда случаются сбои — человек из будущего переносится в прошлое, и наоборот… Но всё рано или поздно непременно должно возвращаться на круги своя. Вот и у вас исход теперь один — это смерть одного из вас, дабы началось всё с начала и восстановилось перерождением. Иными словами, придётся отправить кого-то из вас начать свой путь с начала… Ох, я не в состоянии сейчас нормально объяснить! Мысли слишком сбиты. Но знайте, что один из вас непременно погибнет. Но, если только… — Есть только «что»? — в груди, среди бури отчаяния и паники, схожей с загнанной в тесную клетку птицей, ёкнула надежда. — Нет, забудьте, это ложная надежда… — Если хоть какое-то «но» имеется, значит на то есть основания. Лизавета, пожалуйста, скажи, что ты имела ввиду! — Хорошо, — с сомнением в голосе отозвалась она. — Но не особо рассчитывайте на это. Я хотела сказать, что если вы каким-то образом сможете доказать, что назначены друг другу самой Судьбой, то тогда Высший закон на вас не распространяется. Значит, ваша встреча была не случайна, а запланирована, как и все остальные сценарии судеб. Только вот таким образом… Но подобное большая редкость… За всю историю человечества было всего три таких случая. Именно поэтому я и не хотела говорить об этом. — И напрасно! Но, как же так получается… — я чувствовала, что мозг готов был закипеть от всей этой информации и от того, насколько быстро всё вокруг менялось. — Если твой этот опекун такой могущественный, почему он сам не может этого увидеть? — Могущественный, но не всемогущий, — почти оскорблённо поправила она. — Видит многое, но не всё. Может очень многое, но, опять-таки, далеко не всё. Увы, то, что назначено самой Судьбой, как раз из числа того, что недоступно его взору. — Замечательно! — я нервно рассмеялась. — И, невзирая на подобный незначительный нюанс, он берёт на себя право решать, как распоряжаться чужими жизнями? Что? Последний вопрос был адресован Никите — он легонько толкнул меня под локоть. Лизавета же заметно смутилась от моих слов. — Он и не берёт на себя такое право… Вернее, не брал до сих пор. Может, и сейчас не станет… — Тогда зачем было поднимать весь этот шухер? — не унималась я. Никита уже чуть более ощутимо толкнул меня под локоть… — Не знаю, о чём ты говоришь, но я, зная, чем скорее всего могло всё обернуться, не могла пойти на сделку со своей совестью и молча стоять в стороне. Да, мой опекун не видит того, что предначертано Судьбой… Но зато Рада это может. Повторюсь, ищите спасения у неё. Это, быть может, ваш единственный шанс. — Ты ведь можешь отправить нас к ней? — ровным голосом спросил Никита. — Да, я же сказала… — Тогда отправь одну Агнию. — Что? — в один голос воскликнули мы обе. — Спаси её, а я останусь. Если твой опекун узнает, что ты сделала, как думаешь, что тогда будет с тобой или с Николаем Ермолаевичем? К тому же ещё неизвестно, выйдет ли что-нибудь из того, что мы вдвоём укроемся у Рады… — Не укроемся, а попросим защиту от ошибочного приговора! — резко возразила я, лихорадочно пытаясь сообразить, как переубедить Никиту не делать этой роковой глупости. — Ошибочный, не ошибочный — кто станет разбираться? Агния, если я что и знаю о жизни, так это то, что если ты попадаешь в лапы того, кто в разы сильнее и могущественнее тебя, то выскользнуть из его хватки уже практически невозможно. Да и станет ли Рада помогать нам? Всего двое колдунов — неизвестный третий не в счёт… Нужно ли ей ссориться с ним из-за каких-то двух, никем не приходящихся ей, смертных? — Почему это сразу ссориться?.. — Или идти против него. — А не пойдёт ли он против неё, собираясь сделать то, что он… и собирается? И что… что если опекун Лизы совершает ошибку, и мы в самом деле предназначены друг другу Судьбой? Если он сделает то, что, как я понимаю, он должен сделать, следуя этим своим законам, то не свершит ли тем самым преступление со своей стороны? Всё-таки, хоть я и не колдунья, но полагаю, что Судьба стоит выше даже самого могущественного колдуна. Ведь так? — Да, всё верно, — подтвердила Лизавета. — Так и знала! К тому же, — продолжила я, приободрённая, — что он сделает Лизе? Она ведь та, которая способна исцелять. Обладательница редчайшего дара! Убить, а уж тем более калечить, он её не станет. Что, вместо этого будет угрожать Николаю Ермолаевичу? Извините, но достоин ли он тогда своего звания? Или статуса… Да, он её опекун, спас когда-то её с братом от смерти, и имеет над ней определенную власть. Но если она ослушается его и отправит нас к Раде только из-за того, что боится, как бы он не совершил страшной ошибки? Сделает это из страха за него, а не из-за желания спасти нас. Я говорила первое, что приходило на ум. Я знала, насколько Никита упрям, и что никакие уговоры не могли переубедить его не жертвовать собой ради меня. Нужен был иной подход. Какой — понятия не имела… Действовала на уровне интуиции. И, кажется, сработало… Хмурая, даже мрачная решимость Никиты, прямо на глазах сменилась уверенностью и готовностью к дальнейшей борьбе по другому пути. Даже лицо Лизаветы просветлело — похоже она получила хороший аргумент в защиту своих действий. — Да, всё так, — закивала она, — я хочу уберечь его от ошибки, которая может стоит ему всех его сил. Не из-за вас ему их лишаться. И… я перенесусь с вами. Кому, как ни мне, защищать мистера Брюса? — Да, попытаться определенно стоит, — согласился Никита. — Перенесёмся вместе. Честное слово, Агния, может ты прямо сейчас поговоришь с этим колдуном? В способности к убеждению тебе нет равных, — прибавил он к моему несказанному облегчению. Секундному. Всё-таки ситуация не располагала к радости. — Если не поторопимся, то у неё просто не останется иного выбора, — затравленно оглянулась Лизавета. Затем, прикрыв глаза, она прошептала какие-то неразборчивые слова. Через секунду воздух между нами вдруг помутнел, став похожим на запотевшее стекло, и заискрился, закрутившись по спирали. — Быстрее, идите за мной! — с этими словами Лизавета шагнула вперёд и тут же исчезла. Мне было страшно… Да и, честно говоря, совсем не хотелось шагать в этот портал, ещё неизвестно куда ведущий. Взгляд вновь сам собой обратился на Никиту, ища поддержки. Он в тот момент уже хотел шагнуть вперёд, но, заметив мою нерешительность, ободряюще улыбнулся и предложил: — Хочешь, возьму тебя на руки? В первое мгновение я не знала, что ответить. Не хотелось признаваться в слабости… Но и помощь мне явно не помешала бы. — Да, возьми, пожалуйста, — согласилась я наконец. Стоило лишь произнести это, как Никита тут же легко подхватил меня, и, едва я успела обхватить его руками, без раздумий шагнул в сторону спирали. Вспышки её искр были настолько яркими, что мне пришлось зажмуриться. И от этого хотелось ещё как можно крепче прижаться к Никите… «Вообще удивительно, как так легко мы поверили Лизавете, — мелькнула на подсознании мысль. — Где гарантии, что она не обманула? Хотя, зачем ей это? В чём смысл? Да ещё напридумывать такого… Не знаю, слишком изощрённо для лжи. В любом случае, сделать уже ничего нельзя, мы шагнули в портал. Посмотрим, что из этого выйдет. Кстати, а как возник этот портал? У Лизаветы ведь нет дара перемещения в пространстве. Или есть? А может это Рада помогла его открыть?.. Так, всё, хватит думать! Мозг сейчас разорвётся от всех этих загадок…»