Он ненавидел понедельники, но любил художника

***

      Нет, Платон и Жора не любили друг друга. Не-ет! Просто, понимаете ли, каждый из них готов был со скоростью сапсана ставить чайник, как только в замочной скважине раздавался узнаваемый лязг. Вечерние чаепития — небольшая отдушина, позволяющая парням поделиться друг с другом событиями уходящего на покой дня. Открытая дверь на балкон поскрипывает от сквозняка, как бы поддерживая разговор двух студентов. На дворе — декабрь, укутавшийся в клетчатый шарф. Собаки, бегающие по улице без варежек, жалобно скулят, не понимая, кто их щиплет за бока. Но, к счастью или к сожалению, студентов ничуть не заботят проблемы внешнего мира, выходящего за пределы кухонного стола.       Над столом, к слову, висел отрывной календарь с котятами. По мере его усыхания уменьшалось и количество студентов в общежитии. Этажи пустели, будто где-то на лестнице открылась червоточина, поглощающая смельчаков, скатывающихся по перилам. Все разъезжались по родным городам, точно корабли, возвращающиеся в знакомые гавани. Новый год, как известно, — праздник семейный. Да, семейный…       Жора завороженно перемешивал чай ложкой уже минут семь, если не больше. Казалось, на дне кружки образовались борозды, как после оползня. Платон — человек-солнце, из которого при убийстве выпадет лут художника и блютуз колонка, сидел напротив и рассказывал о том, как он подружился с дворовыми котятами. — И потом я купил им корм, гаечный ключ на тринадцать и молоко. Ой, не-ет, вру. Молоко не покупал. А затем… — Слушай, Платон, а ты уезжаешь на каникулы? — делая глоток остывшего чая, спрашивает парень. Отвратительный вкус явно не стоил последних денег. Нужно было сунуть эту несчастную пачку в карман, все равно в «Пятерочке» охранников нет. — Конечно. Я закрыл всю сессию на автоматы еще неделю назад. Тут делать нечего, — юноша пожимает плечами и меняет положение на табуретке, так как тело уже в двадцать с копейками начинает заявлять о себе.       Нет, Платон и Жора не любили друг друга. Однако, понимаете ли, дело тут вот в чем… Студенту, каждый вечер болтающему с Безосом и Джобсом по делам бизнеса, не хватало в своей жизни соседа, с которым они делили шестнадцать квадратов. Казалось бы, звучит как глупость! Но Платон походил на диско-шар: яркий, популярный, всегда в гуще событий. Жора предпочитал менее активный досуг: просмотр фильмов на Netflix, просмотр роликов на YouTube, просмотр драки бездомных через окно. Несмотря на общую комнату, выходили в свет вдвоем те крайне редко. — А к чему вопрос, чувак? — интересуется молодой человек, вбирая в живописные пальцы желтую, как и его худи, конфету. — Та просто, надо же диалог вести о чем-то… — сидел бы студент на допросе при помощи детектора лжи, загорелась бы красная лампочка.       Жора недавно поссорился с родителями. Из-за какой-то ерунды — вот что обидно. Вероятно, он даже наговорил гадостей в их адрес, поэтому приезжать домой было стыдно. «Возвращение блудного сына!» — недовольно проворчал бы отец, завидев юношу на пороге. Мать долго злиться не умела: то ли память подводила, работая по принципу старой камеры, с которой со временем стиралось всё, то ли забывчивость — заводские настройки каждой матери. Впрочем, студент все равно не желал испытывать судьбу. Он много раз видел, как в цирках привязывают циркача к колесу и метают мимо него ножи. Ощущать примерно то же самое, но на психическом уровне не хотелось… — Как скажешь, — Платон устремляет свой взгляд на панельку напротив общежития.       Ему думалось о том, что там, в многочисленных комнатах и квартирах, тоже живут люди! У них есть свои проблемы, мысли, языки для бесед… Они прямо сейчас дышат с ним одним воздухом. Просто поразительно.       Нет, Платон и Жора не любили друг друга. Ни в коем случае! Но-о, понимаете ли, студент с черными волосами мог часами наблюдать за тем, как белый лист превращается в арт-объект. А Платон способен активно поддерживать разговор даже о том, в чем не разбирался: валюты, кошельки, графики… Ему эти слова все равно что лай Жучки для слона, но ради улыбки друга он готов и поучаствовать в диалоге. Так и проходили дни, недели.       Незаметно, словно рысь, подкрался день отъезда всеобщего любимчика. Столько людей, казалось, на похоронах Цоя не было, сколько собралось в тесной комнате парней. Жора лишь закатывал глаза и крал драгоценные и охотно расхватываемые частицы внимания Платона. Большую часть, конечно, съедали гости, чье общество, видимо, ничуть не утомляло любителя зеленого чая.       Жора в это время стоял на балконе. Накинул легкую куртку и пошагал навстречу морозу, не думая о том, что завтра он может проснуться с температурой и кашлем. Впрочем, студент уже болен. Собственным соседом. А от этой заразы, которую почему-то все ласково зовут Тошей, лекарства еще не изобрели. «Вот бы создали выключатель чувств… Нажал на него и, бах, ничё не испытываешь к человеку! А если я снова захочу почувствовать что-то? Также и нажму» — размышлял силуэт, опирающийся на перила, с которых падал снег.       Колкое чувство ревности цеплялось за Жору, будто репейник за старые кроссовки. Как говорится, ты достоин кисти фламандца, я не достоин мазни маляра. И, видимо, жизнь юноши настолько ничего не стоит, что единственными достижениями являются грамота за «Русского медвежонка» и достижение двадцати лет. Вот Платону всегда и все удается! Парень совсем загрустил и расфокусировал взгляд, позволяя фонарям рисовать на глазницах размытые пятна. — Дорогой, я тебя так сильно люблю! Не представляешь! — И я тебя, сахарок.       Обращение «сахарок» отдается кислотой приближающейся рвоты на языке. Жору передергивает. Прямо под окнами общежития прошагала чересчур идеальная и сладкая для этого мира парочка. Студент прикинул, что конкретно он может скинуть с балкона на головы этих двоих. Пока он искал наковальню или хотя бы молот, силуэты удалились за угол. На смену им пришли другие персонажи: кучка друзей, рассекающая лед на катке. Какие же они беззаботные, счастливые… Ажблятьсука радость берет за молодежь! Складывалось впечатление, весь мир решил объединиться против Жоры.       «Эй, парни, предыдущий козел отпущения отбросил копыта, ха-ха-ха, нужно искать нового!» — говорил бы один ангел другим. «Да, чел! Что насчет того бедолаги с третьего этажа общаги?» — ответил бы крылатый из толпы. И все бы единогласно поддержали предложение.       Юноша от безысходности пинает ограждение и проводит еще час с лишним на улице, наблюдая за тем, как падает снег. Здорово, наверное, быть снежинкой: летишь над городами, заглядываешь в окна многоэтажек…       Зашел в комнату Жора поздно. Платон к тому моменту прибирался после визита товарищей. Он быстренько соорудил на голове пучок, походящий на дохлого хомяка, и натянул фартук с надписью «kiss the cook». Даже в таком обличии сосед выглядит по-домашнему тепло, точно свежеиспеченный блинчик. В руках мигом нарисовалось невообразимое количество кружек (у них точно столько было всегда?). — О, Жора, приве-ет. Ты в магазин ходил? — Ага. Купил нарезную депрессию, пачку нервов и килограмм ненависти, — сквозь скрип зубов улыбается он и шагает до кровати. Тревожный сон быстро овладевает им, точно колдун с посохом, стоящий над раненным рыцарем.       Снился парню бред. Такой, что словами не описать. Но для понимания можно посмотреть несколько холстов сюрреализма, по возможности после принятия пары стопок. Юноша проснулся в восемь утра. Он нащупал телефон и разблокировал экран; снова никаких писем или уведомлений, приглашений на новогоднюю тусовку тоже не было. Хотя нет! Одно сообщенин все-таки имеется: «moodle. у вас есть предстоящие задания!». Тридцать первое декабря, судя по всему, он проведет, как и первое декабря — никак. От вселенской несправедливости Жора накрылся с головой одеялом.       В комнате тихо, как под водой. О присутствии Платона не говорило ровным счетом ничего. Уехал и даже не попрощался! Так и поступают настоящие друзья, да-да. Вернется — даже забудет, как звали товарища. Ну и плевать!       Жора злится до тряски конечностей. Ни в чем не повинное одеяло становится жертвой насилия: обладатель хватает его и швыряет в угол комнаты, тем самым пугая до смерти уже мертвого паука. Блин, хоть бы похоронил кто бедолагу… Непонятный мотив заставляет парня подняться с кровати и выйти в коридор, чтобы, видимо, разнести в хлам раковины, плиты и туалетные комнаты. Студент с ноги открывает дверь, словно ковбой, заходящий в салун, и… сталкивается там с Платоном. В руках соседа дымилась стопка аппетитных блинов. — Доброе утро, Жо-ор! С Наступа-ающим. Я тут завтрак сделал. Будешь? Есть блины со сметаной и есть сметана с блинами, — юноша обходит вставшего в проходе друга и ставит тарелку на стол. — Стой, стой, ты разве не уехал? Ну… Ты же и билет покупал, кажется, и все такое. — Уехал? Не-е. Бездомные котята, с которыми я подружился во дворе, рассказали мне, что ты поссорился с родителями и из общаги не выезжаешь на каникулы. Вот я и остался. Вдвоем веселее будет! Домой я как-нибудь потом сгоняю.       Лаконичное «нет» сменяется на долгожданное «да». Да, Платон и Жора любят друг друга! Просто, понимаете, они на молекулярном уровне неделимы! Ни шахтер не проломит киркой их чувства, ни швея не перережет ниточку привязанности… Не даром ведь говорят, что печаль одного лисенка, поделенная на двух лисят, — совершенный пустяк. Ну ладно, лисы лисами, а блины стынут. — Вечером тогда, может, погуляем? — спрашивает Жора, отрываясь от завтрака. — Коне-ечно! Но я еще возьму с собой Нурмахамада, Азазелло и Ксюшу, — погрустневший вид собеседника заставил Платона быстро выложить карты на стол. — Шучу. Вдвоем погуляем! Только я и ты.       Да, Платон и Жора определенно любят друг друга. Но первый иногда бывает придурком, какого поискать надо.

***