Дети мёртвых планет

      — Нет! Опять не та! — юный исследователь воспоминаний вздыхает и закатывает глаза. Он осторожно кладёт на пол очередную красно-фиолетовую сферу в кучу таких же планарных украшений. Томоми недовольно скрещивает руки на груди и смотрит на свою подругу по кукольному происхождению — очередную копию Герты — с явным раздражением. Его фарфоровое лицо, на удивление, богато на эмоции, что периодически играет ему на руку: притворяться человеком легче, когда ты достаточно эмоционален. — И часто такое случается?       Герта кивает; её лицо, напротив буднично безэмоционально. Кто знает, покидает ли эта конкретная копия свой пост или охраняет вход в Виртуальную Вселенную денно и нощно.       — Спроси Первопроходца, — голос Герты холоден, с ноткой высокомерия всезнайки, смешанный с безразличной издёвкой. — Он пропадает здесь безвылазно. Думаю, вся эта куча планарных украшений Мира Идзумо и Царства Такама, что ты успел выгрести, отлично подойдёт на двойные награды. Я загружу их обратно в систему, как только ты выбьешь то, что тебе нужно. Попробуешь ещё раз?       — Да, пожалуйста.       Мальчик-кукла в очередной раз встаёт перед искрящимся синим порталом. Он порядком вымотался: на протяжении целого дня снуёт туда-сюда, сражаясь в одиночку ради единственной награды — сферы Бесплодной Сигонии. Как назло, именно её он и не мог получить. Каждый раз, стоя перед выдачей наград, он молился, чтобы выпал нужный жёлтый шарик, но, похоже, Фортуна решила повернуться к мальчишке явно не лицом. «Если и сейчас не получится, придётся обокрасть Первопроходца,» — думает мальчишка, когда его тело исчезает в синем водовороте кода.       Очередной заход, наконец, оказался последним. Через пятнадцать минут упорных битв, пропуска тонн текста событий и случайных смертей виртуальных сущностей, он держит в руках заветный жёлтый шарик — Ложе Гаятры на Сигонии. Томоми заплакал бы от счастья, если бы мог; Герта, несколько раздражённая, облегчённо вздыхает, когда видит его возвращение в реальность.       «Я уже думала подкрутить шанс выпадения сета Сигонии повыше, но он и без этого справился…» — в лице Герта совсем не меняется, хотя упорство юного исследователя воспоминаний немного её заинтриговало.       Герта с лёгкостью перемещает выбитые ранее сферы и верёвки движением руки, превращая их в набор компьютерного кода и загружая обратно в систему Виртуальной Вселенной. Как обычно, характеристики планарных украшений поражали своей случайностью и… дисбалансом. Гениальная учёная отмечает про себя, что стоит откалибровать настройки получше, иначе, неровен час, Первопроходец потеряет рассудок в постоянном гринде ненужных и бесполезных реликвий.       Томоми прячет жёлтую сферу в поясную сумку. Поддельная Земля уже закреплена и при столкновении с другим брелоком позванивает единым стеклянным звуком, как настоящая. Мальчишка помнит наставление Скрюллума — не творить глупостей и беречь себя, но кто Томоми такой, чтобы удержаться от шалости, которая будет стоить очередного разрушения его фарфоровой оболочки?       — Кстати, — кукла оборачивается на голос гения, что смотрит на мальчишку с редким выражением лица — хитрой задумчивостью. — Зачем тебе именно планарное украшение? Я осведомлена о твоих способностях запечатывать целые планеты, почему ты не предложишь тому блондинчику родную планету — Сигонию? Если ты так сильно желаешь заполучить его доверие и силу, не должна ли приманка быть по-настоящему стоящей?       — Хороший вопрос, Госпожа Герта, — мальчик смотрит на неё в ответ с мягкой улыбкой, подпирая острый подбородок пальцами, облачёнными в чёрную перчатку. — Авантюрин… Не настолько глуп, чтобы соглашаться на мои условия. Он верен Алмазу, как и остальные Десять Каменных Сердец. Поэтому тратить свои силы на запечатывание настоящей Сигонии — рискованный и глупый шаг. В настоящий момент она заброшена, однако, КММ всё ещё охраняет её. Стоит ли говорить, что случится, если я попаду туда? Для начала мне нужно понять — стоит ли игра свеч.       «Ты так и не скажешь, что уже её прибрал к рукам?» — голос Пандоры ехидно сквозит только внутри фарфоровой головы, на что Томоми чуть вслух не проговаривается:       «Тише, всю малину испортишь!»       Герта осознаёт, что это по-настоящему опасно. КММ может захватить Томоми, захватить Землю и Гиперион, прервав миссию по сбору мёртвых планет.       — Ладно, иногда в твоих рассуждениях проскальзывает определённая логика и последовательность, — она скрещивает руки на груди, — но твоё безрассудство и жертвенность губительны. Ты провёл целый день в моём офисе ради несчастной блестяшки, твои шансы наставить Авантюрина на свою сторону ничтожны. Может, и того хуже, на приманку он не клюнет и попытается похитить тебя.       — Ах, Госпожа Герта, вы как всегда полны оптимизма! — Томоми хихикает, щуря розовые глаза. — Может я и трачу время впустую, за всё время, пока я собираю воспоминания, я не попадал в ситуации, из которых не нашёл бы выхода. К тому же я не думал, что вы переживаете за меня.       — Ты ошибаешься, — Герта вздыхает, — меня лишь раздражает твоё безрассудство.       — Вы не одиноки, Госпожа Герта.       Покинув космическую станцию через зеркальный лабиринт Памяти, Томоми оказался на Пир-Поинте. Путь лабиринта окончился зеркалом в одной из многочисленных уборных, которая, как удачно, была пуста. Казалось бы, что ждёт бедолагу, который сам норовит попасться в ловушку? Смерть ему не страшна. Более того, для хрупкой куклы, что при помощи Пустоты восстанавливается даже из мельчайших обломков, существует лишь один способ погибнуть — собрав всю Вселенную внутри и дать новому витку мира повториться снова. Преодолев пару лестничных пролётов без единой проблемы, Томоми аккуратно открывает дверь в люксовый гостиничный номер.       — Лёгок на помине, — язвительный тон Авантюрина совершенно не сбил приподнятого настроения Томоми, — выпить не предложу, выглядишь ты до омерзения юно.       — Другого приветствия я и не ожидал, — кукла хмыкнула, заперев за собой дверь в номер отеля. На ручку предварительно была размещена табличка «не беспокоить».       Назад дороги нет.       Они сидели напротив друг друга, под пристальными взглядами изучая малейшую деталь и изменения в лицах. Тишина давила, в привычной манере огладив кругляшек игральной фишки между пальцами, Авантюрин решил заговорить первым.       — Представить не мог, что вором планет окажется ребёнок.       — Достаточно о моём внешнем виде, ближе к делу, — мальчуган скрещивает ноги с лёгким фарфоровым трением, Пустота за его лицом издаёт едва уловимый вздох. — В анонимном сообщении ты указал, что нуждаешься в моих услугах. К тому же, я не столкнулся по пути ни с одним препятствием. Ни охраны, ни задержания. Уже бы мог поймать меня и получить очередное повышение по карьерной лестнице.       — А ты развит не по годам… — фишка подлетает в воздухе, Авантюрин прячет её в карман пиджака.       — Не увиливай от разговора.       — Что ж, — мужчина складывает руки на коленях в замок, — всё именно так. Однако, сейчас я не хотел, чтобы мы встретились как противники. Эта встреча организована с одной целью — договориться. Эпоха агрессивной экспансии КММ завершилась…       — …и положила начало эпохе интриг, лжи и шантажа?       — Прошу, не перебивай, — Авантюрин с трудом сдерживает желание всадить пулю собеседнику в сердце и быстро закончить переговоры, но корпоративная этика уже глубоко засела в мозгу, соседствуя с игральными карточными комбинациями.       — Ты скучаешь по сестре?       Внезапный вопрос застал молодого человека врасплох. Откуда он…              — И по матери тоже. Особенно по ней, — жёлтый шарик с лёгким стуком касается журнального столика, что был преградой между заядлым игроком и живым контейнером для сбора воспоминаний. — Это лишь часть, фикция, таких можно создать множество. Ложе Гаятры.       — Это… — Авантюрин глазам поверить не мог. С трудом преодолев щемящий сердце детский восторг, горечь ностальгии и какие-то совершенно новые, доселе неизвестные, казалось бы прогнившему, сломленному мужчине, чувства разрывали естество. — Откуда…       — Не важно, у меня свои секреты, у тебя свои, — кукла вальяжно откинулась на небольшом диванчике, закинув одну ногу на другую, будто ему совершенно было скучно и запись в воспоминание того, какой узор на обоях в этом вычурным номере для него интереснее. — Хотя, ты их лишился, когда посмотрел мне в глаза. Опрометчиво. Видимо, зазнайка так и не восстановил свои заметки, про меня ты ничего не знаешь.       Авантюрин пропускал слова мимо ушей, поглощённый видом родной планеты в миниатюре. Совсем как ребёнок, который увидел новую игрушку на витрине, и в голове только повторяющееся «дай-хочу-отдай-верни».       «Ребёнок Фортуны тебя сейчас не услышит, — Пандора ехидничает, смотря за происходящим через искусственные глаза куклы, — давай, нападай.»       «Рано, — Томоми поддерживает разговор в голове, — с настоящей Сигонией она не сравнится, а он уже дар речи потерял.»       «Вспомни, какими глазами ты смотрел на Землю.»       — Я… — голос Авантюрина немного сипит; он откашливается, пару раз взглянув то на лицо фарфорового исследователя, то на планарное украшение, — зачем? Я не понимаю логику твоих действий и слов. Даже если это блеф, он неумелый. Чего ты добиваешься?       — Всë очень просто, — Томоми загадачно улыбается. Глаза в глаза, на фоне только шум тысячи голосов за маской куклы, — я хочу завербовать тебя. Ты будешь полезен.       — О, нет, я в твои сектантские дела не полезу, — Авантюрин руки вперёд выставляет и качает головой из стороны в сторону, в жесте «нет уж, спасибо», — слухи не врут, ты и правда связан с тем поехавшим.       — Я сам не рад работать с Элио. У нас разные взгляды на жизнь, разные принципы, но ты всех своих коллег готов в десна целовать? — от кислой мины блондина Томоми сам хихикнул. — То-то же. Вынужденные связи заставляют идти на рискованные меры. А ты знаешь о риске не понаслышке, уже и на том свете успел побывать, вернулся, теперь пытаешься выслужиться перед начальством и вернуть «похищенные», — кукла с фарфоровым треском костяшки пальцев в кавычки складывает, — планеты, хотя ни одно космическое тело не может принадлежать корпорации.       — Тогда какие условия ты предлагаешь?       — Я отдаю тебе настоящую Сигонию и больше КММ не охотится ни за мной, ни за другими детьми мёртвых планет. Мне через многое пришлось пройти, чтобы отыскать каждого, тратить время впустую я не люблю.       — А взамен…       Перед Авантюрином рядом с искусственным шариком оказывается настоящий. Земля.       — Так просто? — он усмехается, скрестив руки на груди. — Тогда и другие планеты отдавай.       — Неа, — кукла смотрит холодно, с детской жадностью будто сейчас решается не судьба планет, а два ребёнка не могут поделить игрушки в песочнице. Сюр да и только, — я готов пожертвовать родной планетой, ни одной больше. Я знаю твой принцип «всё или ничего», но здесь тебе придётся закатать губу и довольствоваться тем, что дают.       Выстрел раздаётся слишком неожиданно, разнося в щепки детское лицо. Прямой выстрел, без промаха. Чернильная субстанция неровными кляксами расплескивается по полу, по дивану, по журнальному столику. Фарфоровое тело частями валяется на диване. Части головы упали куда-то за спинку дивана. Он, разбитая на черепки, валяется на бледных коленях.       «Наглец, — шепчет про себя Пандора, подбирая черепки и помогая Томоми восстановиться, — и чего ты добился…»       Наблюдая за тем, как фарфоровая кукла снова собирается из останков, как искусственно-живые, полные знающей, горькой иронии глаза встают в пустые глазницы, Авантюрин снова теряет дар речи и чувствует холодок, скользнувший по спине. Он был уверен, что перед ним человек.       — Значит, ты настолько пал, что прямой выстрел в лицо ребёнку для тебя не проблема, — прежний детский голос распадается на какофонию то грубых, то глубоких, женских, мужских, детских голосов, среди которых Томоми искусно находит нужный, чтобы вывести собеседника из равновесия, — Какавача…       Услышать имя, своё настоящее имя, он ожидал меньше всего. На несгибающихся ногах кукла подходит в упор, распущенные чёрные волосы свисают подобно полотнищу вуали, иллюзия то была или нет, светлеют и становятся такими же, как у Авантюрина, а глаза по спирали приобретают золотой оттенок. Лицо ещё не до конца восстановлено, вместо него зияет Пустота, густыми каплями падая на впалые щеки и острые скулы испуганного молодого человека. Только в пустоте он видит знакомое лицо. Лицо, которое так долго пытался забыть.       — Молись, — знакомый голос, который он не ожидал услышать, сплетается с какофонией тысячи других, бьёт по ушам, заставляет сердце застрять в горле и биться часто, неровно.       На хриплом, едва различимом шепоте авгин почти истерично-надрывно выдыхает:              — Сестра…       «Пусть богиня Гаятра трижды закроет глаза…»       Комната погружается во тьму, Пустота поглощает интерьер.              «Пусть она поможет сердцу твоему вечно биться…»             Фарфоровая ладонь соединяется с живой, но такой же холодной от волнения.       «Пусть твой путь всегда будет мирным и спокойным…»       Встреча, которой ты не ждал, но желал всем сердцем, настала.              «А планы твои — вечной тайной».       О, Фортуна, разверни колесо!       Открыв глаза с прерывистым вдохом, Авантюрин всматривается в темноту потолка. Чужого присутствия он не чувствует, а в крепко сжатой ладони находит небольшой брелок-шарик, чьё едва уловимое бирюзовое сияние подсвечивает бледное уставшее лицо. Томоми и правда отдал только Землю…

За несколько дней до этого…

      — Мне не нужны ваши подачки, — голос поверженного последователя Порядка был тихим, пропитанный горечью близкой неизвестности. Что теперь? Каков его путь? Цепи, которыми Сандей был скован, казались ему роднее и приятнее того света в дверном проёме. Хочет ли он покинуть темницу? Хочет ли столкнуться с последствиями своего желания построить рай для всех, погрузить в вечные, сладкие грёзы? Ответ сидит слишком глубоко в сердце, дотягиваться до него нет ни сил, ни желания. Золотые глаза расфокусированы, он едва улавливает фигуру женщины перед собой, чьи речи подобны змеиному искушению.       — Я же говорю, это сделка, и я не требую ответа прямо сейчас. Всему своё время — что-что, а ждать я умею. Грёзы никуда не исчезли, ночь продолжается. Воспользуйся этой возможностью и обдумай всё хорошенько. — Яшма добавляет с лёгкой улыбкой, что в полутьме незаметна. — А, и пара слов на прощание — считай это добрым советом от той, кому довелось многое повидать… Жизнь коротка, не упусти свой шанс.       — Фух, эта старая ведьма наконец-то ушла, — Сандей вздрагивает, заставив цепи легонько зазвенеть, когда слышит знакомый ребяческий голос. Яшма уже удалилась, отдалённые отзвуки её каблуков были едва уловимыми, а тюремная камера полностью погрузилась в темноту.       — Как ты сюда пробрался и, что более важно, — молодой галовианец беспорядочно рыскал глазами по небольшому пространству темницы, — где ты?       — Везде, — Томоми и правда оставил своё тело в надёжном месте, сливаясь с тенями, пробрался в темницу ровно в тот момент, когда Яшма решила посетить преступника. — Сейчас мы можем поговорить исключительно так.       — Ничего… — к своему удивлению, Сандей почувствовал умиротворение, словно все тревоги растворились в мгновение, когда звонкий голос появился в комнате. Почему-то, рядом с куклой он находил спокойствие и единение, хотя Пустота внутри него представляла собой хаос, который последователям Порядка был противен.       — Это правда? — голос доносится то с правой стены, то с потолка, перетекая с одной поверхности на другую. — Ты правда лишишься крыльев?       — Да, — ответ был коротким, а голос неприятно дрогнул, словно в ровной мелодии случайно проскочила резкая нота невпопад.       — Тебе будет больно?       — Да… — он тянул с ответом, отводил глаза, хотя знал, что Пустота наблюдает за ним отовсюду.       — Ты боишься?       — Нет, — голос снова дрогнул. Конечно, он боится, только никому не признается.       — Врать так и не научился, — Томоми вздыхает. — Вот украду тебя, и…       — Я не могу убегать от ответственности.       — Даже если тебя сделали козлом отпущения?       — Он ведь тоже им был… — Сандей вспоминает убийцу, чью исповедь ему пришлось принимать, убийцу, на которого повесили трагедию целой планеты, причиной чему стало нежелание мягкосердечного учителя лишить жизни слепого ученика-галовианца, чей изъян сильно коробил чувство прекрасного одного последователя порядка, ибо белая ворона — еретик, а слепому юнцу не нужны глаза. — Рубин принял своё прошлое и в прошлом ему открылась истина. Истина о том, кто действительно за всем стоял и обрушил Гиперион. На его руках не было крови сородичей, на его руках не было крови жертвенного агнца. Он был тем, кто отгонял Легион Антиматерии в составе войска Саламандр. Как бы глубоко они ни пытались спрятать истинные воспоминания, как бы они ни старались превратить сломленного ребёнка в оружие, кто остался единственным выжившим, им это не удалось. — Я раскаиваюсь в том, что был слеп к нему и не смог предложить грёзы, что заменили бы горькую реальность. Мне жаль… — Принесёшь свои извинения сам, когда отсюда выйдешь. За тобой скоро явятся. Я могу помочь тебе, забрать твой страх или тебя всего. Ты можешь сбежать, если боишься неизвестности. — Я хочу пройти этот путь сам, как бы страшно мне ни было, какую бы боль мне ни причинит будущее. Если я и должен пройти через искупление, если я и должен не упустить свой шанс, то хочу сделать это не с чистого листа. Тяжесть моих воспоминаний для тебя будет ношей, которую я не хочу перекладывать на кого-то хрупкого вроде тебя. — Тогда отдай что-то полегче, — голос раздаётся у самого уха, заставляя белоснежные перья небольшого крыла трепетать, — одного пера будет достаточно.

Некоторое время спустя. База Охотников за Стелларонами

— Скажи, — Элио крутит в руке алое яблоко. Ни единой крапинки, почти искусственный плод переливается под лучами солнца. Юноши сидят за круглым столиком, который ломится от множества сладостей и фруктов: Томоми может почувствовать и вспомнить их запах, может почувствовать и вспомнить их вкус, но знает, что если попробует съесть хоть что-то — ничего не почувствует, — есть ли у этого яблока прошлое? — Оно было семенем, — Томоми не смотрит в ответ, ему всегда было сложно держать зрительный контакт с ним. Раб будущего, чьё прошлое — загадка за семью печатями и имеющий ни одного изъяна перед исследователем воспоминаний. Кукла в бессмысленном жесте размешивает чай, наблюдая, как янтарная жидкость перетекает по стенкам красивой фарфоровой чашки. Даже с этой чашкой, Томоми думает про себя, у него больше общего, чем с Элио. — Проросло из земли, став яблоней, а затем эта яблоня породила плод. Прошлое этого яблока неизменно, как и любого другого, я понимаю, к чему ты клонишь. — Верно, прошлое яблока не изменить, зато есть множество вариантов будущего, — в руках беловолосого мальчугана нож соскребает плотную кожуру, — сейчас я могу очистить, затем решить. Хочу ли я съесть его? А каким образом? Хочу ли поделиться с тобой? — Знаешь ведь, что я не могу есть по-человечески… — Томоми фыркает, трясёт ногой под столом. Человеческие повадки усвоены слишком хорошо, даже нервничает реалистично. — Может, мне просто доставляет удовольствие смотреть на то, что скрыто за твоей маской, — Элио останавливается и тянет руку к фарфоровому лицу, чтобы сдвинуть маску, но Томоми перехватывает запястье, дабы пресечь любое физическое взаимодействие. В памяти жив эпизод, когда Элио чуть рассудок и самого себя не потерял, погрузившись в Пустоту. Ещё большей проблемой было объяснить Охотникам за Стелларонами, почему у Томоми разбита грудная клетка, сам Элио погружён в куклу почти наполовину, сидя на нём в явно двусмысленной позе на кровати и вся сцена выглядела до сюрреалистичного неправильно. Возможно, в тот момент Блэйд мог поседеть второй раз. — Недотрога. — Будешь долго смотреть в бездну, она начнёт смотреть в ответ. — Я и не против. Можешь сколько угодно прикидываться невинной овечкой, я же знаю, какой хаос ты можешь учинить. Видел каждую версию. — Я сделаю всё, чтобы этого не допустить, чтобы всё закончилось хорошо. — Даже смешно. Сколько раз ты уже бежишь от судьбы, каждый раз я слышу одни и те же слова, что ты сможешь всë исправить, всех спасти, — пружинка яблочной кожуры закручивается, напоминая собой спираль. — Фикциолог не сможет бесконечно помогать тебе, переписывая историю так, как хочется тебе. Спасти всех не удастся. — В этот раз я смогу… — голос предательски дрожит, а по спине ползут трещины.       «Нет, нет, нет, только не сейчас…» — Тогда, желаю удачи. — Элио запрокидывает голову назад, заметив в тени кого-то лишнего, когда Томоми покидает его комнату с постным лицом, словно вот-вот по стенке сползёт, свернётся в комочек и пролежит так ещё с тысячелетие, лишь бы снова не попадаться под эти пронзительные синие глаза. — А подслушивать нехорошо… Ломать четвёртую стену — тоже.