Bye-bye

Королевская ночь начинает походить на Судную, едва Джинн захлопывает дверь женской спальни. Спальня как никогда набита людьми — яблоку негде упасть. Здесь толпятся не только девушки, но и парни. В комнате находятся даже те, кому тут совсем не положено быть: кто-то прибился с соседних отрядов и теперь тихо-мирно сидит в тёмном, не освещённом светом единственной лампы уголке, кто-то прибежал к старшим брату-сестре и теперь напуганно стоит, выпучив глаза сразу на всех и от смущения не зная куда себя деть. Джинн, оглянувшись к ним, крепче обхватывает дрожащей рукой дверную ручку и прикладывает указательный палец к губам. На губах — скатавшаяся розовая помада. Она напряжённо вслушивается в шум, исходящий по ту сторону двери, и нервно стреляет глазами от одного человека к другому. Внезапно с проёма другой двери, аккурат напротив той, что держит Джинн, показывается едва различимый в потёмках (лампа в коридоре перегорела ещё вчера и никто её менять не собирался) силуэт. Он шевелится, и в его руках что-то объёмное и большое. Зоркая Джинн первая реагирует на происходящее и кричит, глядя в черноту дверного проёма, на что откликаются сразу несколько человек. Лиза стремглав бежит держать вторую дверь, но немного не успевает, и силуэт в двери замахивается на неё, а потом происходит сразу несколько вещей. Лиза, не успевшая снять одну туфлю, подскальзывается, споткнувшись о валяющееся на полу чьё-то красное платье, Венти, сидящий в углу комнаты, начинает громко орать, Джинн спешит подруге на помощь, дверь, которую она держала, распахивается, и в комнату сразу же через обе открытые двери летит две большие кучки перьев. Первым вскакивает Мика, подбегая к двери, громко хлопает ей, заменяя Джинн, и изо всех сил тянет дверную ручку на себя. Второй реагирует Эмбер: миновав упавшую Лизу и присевшую перед ней на коленях Джинн, она подходит ко второй двери и хватает дверную ручку. В перьях оказываются все, кто был недалеко от эпицентра событий. Перья выплёвывает даже сидящая далеко справа от второй двери Эола, тихо ругаясь себе под нос. Внезапно за дверью слышится громкая ругань и приглушенные крики. Чей-то топот шагов по коридору по направлению к женской спальне третьего отряда заставляет всех вздрогнуть. Сидящий рядом с Венти Сяо из первого отряда (непонятно как прибившийся к третьему) затыкает тому рот рукой, а Лиза перестаёт возмущённо  материться, потирая ушибленное колено. Напряжённо вслушиваясь в звук чьих-то шагов, присутствующие почти синхронно вскакивают с кроватей. Дверная ручка, которую держит Мика, начинает бешено крутиться и дёргаться. Тот почти с немой мольбой в глазах смотрит на всех присутствующих, словно его ведут на эшафот. — Третий отряд, откройте дверь немедленно! — Джинн угадывает в голосе вожатую и кивает замершему на месте Мике. Мика, отходя от двери, быстро подбегает к Эмбер. Дверь с нервным скрипом распахивается, и в комнату влетает вожатая. — Какого чёрта здесь происходит? — растрёпанные волосы обрамляют веснушчатое лицо, одежда помята, бейджика с надписью «Маргарет» на ней не наблюдаются. Ноздри вожатой раздуваются, и это не сулит ничего хорошего. — Что тут делает первый, второй и четвёртый отряд?! Мигом по корпусам! — Не кричите, пожалуйста. Мы тут все на взводе. — Эола скрестила руки на груди и вышла в свет лампы, ближе к зашедшей вожатой. В голубых волосах застряли перья. — Неужели вы сами не видите, что здесь происходит? Раз нет, я скажу: парни из второго отряда распороли подушки и бросают перья прямо сюда, в спальни. — В жизни не поверю, что администрация ничего не может с этим сделать. — подала голос всё ещё сидящая на полу Джинн. — Эти бессовестные, наглые… — Лизе не дали продолжить. Из-за окон послышались приглушенные крики, в которых смутно можно было различить «Потаскухи», «Шлюхи» и «Спермобаки». Джинн развела руками и качнула головой в сторону распахнутых окон. — Понимаете? Начинаются разборки, которые точно будут длиться следующий час, и никем не замечаемые Кэйа и Дилюк, сидящие рядом где-то в отдалённом тёмном уголке, начинают тихонько перешёптываться. — Ты хочешь остаться здесь? — Кэйа замирает, обдумывая вопрос, и теребит синюю косу. — На ближайшую ночь — точно нет. — Дилюку приходится наклониться, чтобы услышать его: крики из-за окон становятся громче. Кэйа пододвигается к нему, ненавязчиво соприкасаясь бёдрами. — Тогда давай сбежим? — Кэйа смотрит в глаза напротив и не видит в нём озорных огоньков. Дилюк абсолютно серьёзен. — Давай сбежим вместе? Кэйа кивает. Абсолютно серьёзно. Сосредоточенно как никогда. — Давай сбежим. Вместе. Они поднимаются с насиженных мест, и кровать обиженно скрипит в ответ. Им не удаётся выскользнуть незамеченными: на выходе из спальни их останавливает вожатая. — Рагнвиндр, Альберих, куда снова собрались вместе? Отбой уже был. — вожатая недовольно хмурится, отвлекаясь от беседы с Лизой и Джинн. Кэйа и Дилюк воровато переглядываются между собой. — В уборную. Можно? — с надеждой вопросил Кэйа. Вожатая строго скривила губы. — Вам должно быть известно, что вечером в корпусах открывается ночной туалет. — гнусаво проговорила она, покачав головой. Вздохнув, Кэйа и Дилюк послушно проследовали в женскую спальню: мужская была забита кучами перьев. Через пару секунд изучения оставшихся в спальне в глазах Кэйи заплясал весёлый хулиганский огонёк. Плюхнувшись на кровать рядом с Эолой, он закинул ногу на ногу и задорно улыбнулся, наклонившись к той, так, чтобы их беседу было слышно только им двоим. Дилюк приземлился рядом, раздосадованный тем, что вылазка не удалась и придётся ждать, когда вожатая уснёт, чтобы ускользнуть. — Эола, ты ведь хочешь отомстить вожатой за нарушенный покой? — загадочно шепнул неприступной Эоле Кэйа. Та молча кивнула, немного нахмурившись. — К чему ты клонишь? — Как насчёт того, чтобы отомстить вожатой и заодно помочь мне? — Эола окинула Кэйю сомнительным взглядом и скрестила руки на груди. Кэйа улыбнулся, обнажив белые, как морская пена зубы. — Не бесплатно, разумеется. — Выкладывай уже, всё равно ведь не отстанешь. — покачала головой Эола. — Отвлеки вожатую. Выкури её из здания, а лучше уведи подальше от корпуса. Лучше в здание администрации, оно от корпуса дальше всех. Это проще простого — особенно для тебя. — Попридержи коней. — недовольно остановила его Эола. — Что я получу взамен? Тебе стоило начать с этого. Кэйа страдальчески вздохнул и театрально приложил руку ко лбу, откинув голову. Эола, которой уже порядком наскучил весь этот цирк, невозмутимо наблюдала за ним. Её взгляд оставался непроницаемым. — За уличным мужским туалетом есть небольшое углубление в земле, прикрытое жухлыми листьями. Оно помечено горстью камней, не ошибёшься. Там спрятано три литра бухла. От сердца отрываю. — он показательно шмыгнул носом, но это было лишним: уже добился желаемого эффекта. Эола, перестав смотреть равнодушно, выпрямилась и усмехнулась краем губ. — Откуда столько? Тебе из города привезли? — Кэйа кивнул. — Предложение было бы актуальнее, обратись ты с ним к Кавеху, не так ли? — Эола коротко мотнула головой в сторону сидящего на кровати в другом конце комнаты Кавеха в привычном окружении Аль-Хайтама, Тигнари и Сайно. Кэйа, усмехнувшись, прикрыл глаза и наклонил голову. — Думаешь, Аль-Хайтам оставил бы меня в живых после того, как я хоть на метр приближусь к Кавеху? Тем более, с таким предложением. Как наивно с твоей стороны даже допускать такую мысль. — Эола дёрнула головой. — Какой же ты плут, Альберих. — она едва заметно усмехнулась. — Так уж и быть, по рукам. Они пожали друг другу руки чисто из фамильярности, и Кэйа проследил взглядом за Эолой, что с причитаниями бросилась к вожатой. Дилюк в недоумении переводил взгляд от одной к другой. Кэйа, пользуясь моментом, распахнул окно. Через пару минут наблюдения забавного спектакля, что мастерски устроила Эола, Кэйа пододвинулся ближе к Дилюку. — Смотри. — шепнул он и начал отсчёт. — Три… Два… Один. — Третий отряд! У Эолы пропала серебряная брошь. Никто не видел? — в их спальню неспешной походкой заплыла вожатая. Кэйа усмехнулся в повисшей гробовой тишине. — Ладно. Напоминаю, пока меня нет, из корпуса никуда не выходим. — она бросила выразительный взгляд в сторону Кэйи. — Если у кого-то что-то пропало, выходите на улицу. Мы идём в администрацию. Вожатая вышла из спальни, и через пару минут Кэйа стремглав бросился следом. Пролетев через весь коридор, он остановился у распахнутой двери, ведущей на улицу. Тёмный силуэт вожатой уже мелькал где-то вдалеке, около здания администрации. Мигом примчавшись обратно в женскую спальню, он схватил Дилюка за руку и, старательно игнорируя направленные на них взгляды всей комнаты, выбил москитную сетку с распахнутого настежь окна. — Поглядите-ка, Альберих практикуется в… В чём он, по мнению Венти, практикуется, Кэйа так и не узнал, потому что они с Дилюком на ватных ногах взобрались на подоконник и тут же спрыгнули вниз. Приземление на траву оказалось очень мягким и безболезненным. Оглянувшись, Дилюк заметил в окне улыбающееся лицо Джинн. — Прикроешь, хорошо? — Джинн кивнула, и Дилюк, благодарно качнув головой, дёрнул Кэйю за руку, прорываясь вперёд. Их лагерь располагался на очень живописном месте. В ста километрах от города, вдали от всякой цивилизации, в спартанских условиях. Справа от него раскинулся густой хвойный лес, слева — широченнная голубая река, противоположного берега которой было совсем не видать. Создавалось ощущение, что эта речка — это как бы продолжение неба, настолько она была широкая, небесно-голубая и чистая. В речке этой в специально отведённом месте часто купались лагерные дети и плавали совсем-совсем белые пароходы и лодки, будто большие комья ваты. От речки лагерь отделял только сеточный двухметровый забор, который при жалении можно было с лёгкостью перепрыгнуть. В чём была суть этого забора никто из лагерных детей не знал. А вот от леса, видного из каждого окна каждого корпуса, лагерь никакой забор не ограждал, и каждый день любоваться лесными красотами было проще простого и не требовало никаких усилий. Хвойная ель, обнимая своими ветвями другую, чуть поменьше, качалась от дуновения тёплого южного ветра. Одна за другой громоздятся пихты, отбрасывя в потёмках причудливые тени. Сестрицы-сосны шелестят колючими ветками, заботливо укрывая увесистые шишки мягким тёмно-зелёным покрывалом. В листочках-цветочках растений прячется шаловливый ветер, завывая свои мелодичные песни и иногда выходя поскакать по верхушкам деревьев, потрепать многолетний кедр по его густой шевелюре из толстых ветвей и бархатных иголок. Иногда он гуляет где-то под столами деревьев, заигрывая с молодой лиственницей и шепчась о чём-то значительном с её веточками-листочками, а иногда взмывает ввысь, ища хохотушки-звёзды на тёмном августовском небе. Ветер этот всегда тёплый, южный; северный ветер в хвойный лес около детского лагеря почти не заглядывает, а если и заглядывает, то ненадолго. Дилюк и Кэйа, не расцепляя рук и держась друг за друга так крепко, будто от этого зависели их жизни, бежали навстречу речке, навстречу бесполезному сетчатому забору и счастливой юности. На бесконечном небосводе перекатывались, прыгали, падали и смеялись, сияя, шалуньи-звёздыя погоняемые солнечным ветром. Шелестели колючими ветками ели, сосны, пихты и могучие кедры. Речка шумела и игралась волнами, настойчиво зовя к себе. Ветер шептал на ухо тайные искренности. Когда они настигли сетчатый забор, Кэйа узе было остановился, чтобы перепрыгнуть его, но Дилюк потянул его куда-то вниз. — Сюда! Я знаю, здесь есть проход! — едва перекрикивая бушующие волны речки, воскликнул Дилюк, потянув чужую руку на себя. Кэйа без возражений и вопросов последовал за ним, лишь в удивлении поднял брови, но так ничего и не сказал. Дилюк, на удивление хорошо ориентировавшийся в потёмках, повёл его вдоль забора, опустив голову и будто ища что-то внизу. Наконец найдя это что-то, он присел и ощупал забор. Ветер раздувал их свободные футболки и волосы, лезущие в лицо. — Здесь есть дыра. Проход к реке. — Дилюк опустился на колени и пополз в дыру в сетчатом заборе. Кэйа молча последовал за ним, уже ничему не удивляясь. Некоторое время они ползли сквозь жухлую жёлтую траву, но в конечном итоге выползли на местный пляж. Поднявшись, Дилюк оглянулся на Кэйю и уверенно улыбнулся ему. Тот кивнул с нескрываемой нежностью во взгляде. Они присели на песок, вытянув ноги к неспокойной речке. В небе отстранённым голубым сияла огромная полная луна. Не скрытая за обсидиановыми облаками, она освещала всю реку и берег. Стянув красные кеды и поставив их на песок рядом с собой Кэйа зарылся пальцами в песок и затаил дыхание, прислушиваясь к ощущениям. Он чувствовал, как каждая песчинка перекатывается под пальцами рук и ног, как ветер колышет волосы, как выбившиеся с синей косы пряди щекочут лицо и как счастье переполняет каждую клеточку его тела. Кэйа подумал, что, наверное, нужно будет потом припомнить Дилюку за то, что тот не показывал это место ему, — так, для профилактики. Кэйа поворачивает голову в сторону Дилюка, и у него перехватывает дыхание. Еще около десяти секунд он тратит на осознание того, как же тот прекрасен, а потом без всяких помыслов подаётся вперёд и дарит тому лёгкий невесомый чмок в губы. Отстраняясь, Кэйа вновь окидывает восхищённым взглядом Дилюка, наслаждаясь моментом и местами замирая на полувыдохе, но тот притягивает его к себе, и их губы соприкасаются второй раз. С привкусом колы и самых дешевых сигарет. Кэйа кладёт ладони на плечи Дилюка, прижимаясь ближе и подтягивая ноги, принимая более удобное положение. Он скользит ледяными руками к лопаткам и водит по ним кончиками пальцев, пока не дожидается табуна благоговейных мурашек. Дилюк зарывается в чужие волосы, окончательно расплетая длинную косу, и делает это так бережно, что у Кэйи щемит в сердце. Они отрываются друг от друга, когда очередная волна с громким звуком бьётся о скажу вдалеке. Стискивают друг друга в объятиях крепче и мягко сталкиваются лбами. — Я хочу расплакаться, но не стану, — Кэйа шепчет что-то быстро-быстро и очень глупо-глупо, слишком на влюблённом. Когда-нибудь ему срубят голову за влюбчивость. — Плачь, — предложил Дилюк. — Я подставлю плечо. — Я говорил, что ты волшебный? Они отстраняются, когда луна начинает светить немножко теплее, а звёзды, чуть угомонившись и подустав, вдруг замолкают. Дилюк вытягивает ноги, стягивает свои синие кеды и ставит на песок чуть поодаль от себя. Он думает о том, как беззаботно счастлив в этот миг. Переполняющее счастье, кажется, готовится вылиться через край. Кэйа опускается на колени и ложится на бархатный песок, кладя голову на чужие колени и пряча лицо в складах свободной одежды. Рукава Млечного пути надёжно прячут их нежность — никому не позволено видеть. — Я думаю, мы гибнем от всепоглощающей любви. — Кээйа кладёт свою руку поверх чужой и несильно сжимает чужие пальцы. — Но мы не гаснем, а, как звёзды, начинаем сиять ещё ярче. И это прекрасно. — И это прекрасно. — зачем-то повторил Дилюк и устремил взгляд задумчивых красных вдаль. Кэйе захотелось замедлить время и навсегда остаться в этом мгновении. Прохладный воздух приятно остужает разгорячёнеую кожу. — Как ты думаешь, а мы когда-нибудь ещё встретимся? — Дилюка передёргивает. В глазах Кэйи — водная рябь, непоколебимое спокойствие, но внутри разжигается ядрёный алый костёр на огромном пепелище. — Где-нибудь, когда-нибудь. Как ты думаешь? Дилюк, сумев справиться с бешеным порывом эмоций в эту секунду, прижал Кэйю к себе чуть ближе и, выпрямившись, устремил алые глаза к чёрному небу. Не найдя там ответа, он беспокойно вздохнул. — Мы обязательно встретимся, слышишь меня? — Кэйа шевельнулся, до боли сжав в ладони ткань чужой свободной футболки. — Мы не на разных планетах живём, помни. Даже не в разных странах. Просто… мы немного дальше, чем нам нужно быть, вот и всё. В этом нет ничего ужасного. Так что да, мы обязаны встретимся. Обязательно. — Я не прощу себе, если не найду тебя. Они немного помолчали. — Здесь так тихо и спокойно. — Кэйа вдохнул запах тёплого хлеба и сухого пергамента. Запах Дилюка. Он устремил непонятно от чего слезящиеся разноцветные глаза вдаль, куда за горизонт обычно закатывалось непривычно яркое лагерное солнце. — Не хочу никогда уходить. И уезжать тоже. — У нас есть ещё немного времени. Никто не помешает нам здесь. Он был прав. Кэйа ему верил. «Даже если бы мы оказались в эпицентре масштабного взрыва и ты сказал мне, что всё будет хорошо, я бы поверил без раздумий». Серебристые в отблеске ушедшего дня волны мягко перекатывались чуть дальше мысков потёртых старых кед. Холодная и неприсоурная, луна равнодушно взирала своими ледяными мёртвыми глазами на двоих, сидевших на влажном песке. Впервые за всё время пребывания в лагере Кэйе стало очень холодно. Холодно, как никогда. И тоскливо. Будто вся грусть мира в мгновение ока стала его личной, отдававшейся в груди тупой болью. Где-то вдалеке хвостом взволновала воду рыба. Кэйа подумал том, может ли хоть что-то снова стать таким прекрасным, как этот миг, но уже через несколько часов, серым, грустным, дождливым утром? Он будет стоять с пузатым чемоданом у перрона, ожидая ночного поезда из глубинки в Москву. Тайком утерев выступившие слёзы, Кэйа поднялся с чужих колен и выпрямился, положив голову на чужое крепкое плечо. Красные волосы защекотали его лоб. Взглянув на Кэйю, Дилюк провёл большим пальцем по его нижнему веку, показав тому синюю ресницу, оставшуюся лежать на кончике пальца. — Загадывай желание. Кэйа мягко улыбнулся. «Хочу снова увидеть его улыбку». Взглянув на наручные часы, Кэйа в полутьме разглядел положение серебристых стрелок и тихо усмехнулся. — И ты загадывай. Время зеркальное. «Хочу, чтобы утро никогда не наступало». Смотреть бесконечно можно только на две вещи — как горит огонь и как течёт вода. Это никогда не надоест. Водв всегда разная, новая, невиданная. Озеро было большое, его края простирались далеко за поле зрения. Воду волновал прохладный лёгкий ветер. Видны были только тускнеющие огни турбазы на том берегу и звёзды с луной на чёрном, как тушь, небе. Тот берег казался длинной зелёной полоской, позади которой вырисовывались серо-голубые холмы. Вода была тёмно-синей, почти фиолетовой. Главное очарование этой ночи заключалось в какой-то тайне, которую она хранила в своих пространствах. Кэйа приподнялся, отстранившись от Дилюка, и встретился с ним взглядом. Колышащиеся на ветру волосы гуляли по лицу, в лунном свете казавшись хрустальными. В иссиня-лиловых глазах блестели бисеринки звёзд, а в ярких киноварных глазах напротив былт самим отражением уверенности и непоколебимой решимости. Они сидели так, пока не нашли в глазах друг друга то, в чём нуждались, и не сошлись в молчаливом понимании.