Un modello di salute

      Один из главных плюсов современной жизни — стабильность. Стабильность и чёткость. Некому жаловаться на внезапно наступившие понедельники или неожиданно подгорающие дедлайны, потому что тут не бывает «внезапно» и «неожиданно».       Хотя, конечно, кто-то мог бы счесть это минусом.       Старательно чистя зубы, Гарри вглядывался в собственное отражение. Ему всегда казалось, что цвет его глаз как будто бы… Неестественный. Иногда — почти флюоресцирующий. Но это всё лирика, конечно. Просто мысленная жвачка. Насколько он мог судить, такой цвет глаз достался ему от матери. Довольно редкий, к слову.       Он сплюнул и легко провёл рукой по челюсти, убеждаясь, что бриться сейчас смысла нет. Что ж. Его ждал завтрак и работа. Откровенно говоря, он должен бы сейчас стремительно собираться на пары. Квантовая физика, да, такое направление ему назначила Система. Гарри, к слову, работал пекарем. Вот так вот порой случается. Нагнуть можно любые правила, главное — уметь пользоваться собственным мозгом. И Поттер, к его личному счастью, в этом был мастером что надо.       Пожалуй, как минимум за это — и за глаза — он должен быть благодарен своим родителям. Интеллектом его наследственность не обделила. А уж то, как этот самый интеллект использовать, — исключительно его личное дело.       — Доброе утро, мистер Лавгуд, — произнес он вслед за приветливым звоном колокольчика над входом в кофейню.       — Утро, Гарри. Луна уже отправила первую партию. На тебе вторая и четвертая, — ласково улыбнулся ему мужчина средних лет.       Мистер Лавгуд был человеком интересным. Высокий и тонкокостный — он чем-то напоминал помесь эльфа и призрака, если обращаться к различной литературе. Длинные и всегда идеально прямые платиновые волосы лишь подкрепляли этот мистический образ, как и его извечная улыбка вместе с мелодичным, почти журчащим голосом. Дочь его была под стать — практически маленькая копия с той лишь разницей, что женского пола. Ну, а ещё — несколько более… Не от мира сего.       Поттеру нравилось работать в лавке у Лавгудов. Здесь всегда царила какая-то по-особенному умиротворённая и — вместе с тем — приятно оживлённая атмосфера. Иногда казалось, что вся эта кофейня как будто бы заключена в некий односторонне проницаемый пузырь. Мембрана? Semipermeabilität — отчего-то всплыло в голове. Последствия неизбирательного чтения. В любом случае, суть была в том, что городская суета не добиралась до этих уютных кресел, а всякий входящий словно бы сбрасывал опостылевший серый город сразу, как переступал порог.       Нет, не то чтобы их город и впрямь можно было назвать серым, вовсе нет. Эми был в самом расцвете — удивительные природные зоны на каждом углу, чистота и порядок, сплошное благоухание, идеальная кладка на тропинках, прекрасные фасады надёжных зданий, тишь да благодать. Все любили полис. А Гарри… Нельзя сказать, что он его ненавидел. Но и сказать, что любил, будет неверным. Он ничего не ощущал. Иногда ему казалось, что весь этот город — игрушечный. Как те конструкторы, с которыми он развлекался в свои лет пять. И, несмотря на все краски, на всю ухоженность и цивильность, порождённую путём тех самых общественно полезных работ, иногда — совсем редко — Поттеру казалось, что этот город до омерзения пуст и сер.       К счастью, эти мимолётные мгновения странной меланхолии покидали его удивительно быстро. Гарри вообще в этом плане повезло. Он был идеальным образцом флегматичного склада характера; он был не фаталистом, но стоиком, и это был его ключ практически ко всему. Гарри был чистым листом. Именно это позволяло ему сохранять стабильными все свои показатели, воспринимать всякие события незамутнённым разумом и принимать.       Выпекая вторую партию десертов — умопомрачительно ароматные улитки с изюмом, а также слойки с пеканом, — он медитативно погружался всё глубже в свои мысли. Одно из множества преимуществ этой работы — сплошная медитация.       Нельзя сказать, что Поттер таким был всегда, конечно, нет. Он отлично помнил, какую истерику закатил в свои шесть. А после — и в семь. Это был трудный период его жизни. Может показаться смешным — трудный, да в такие годы? Да и сейчас ему всего восемнадцать, что он вообще знает? Однако именно так и обстояли дела. Именно в шесть лет он впервые ощутил, что мир его предал. Громкая фраза. Свойственно ребёнку. В семь он почувствовал это во второй — и в последний — раз. Тогда же начало формироваться то его «Я», которое он имеет на сегодняшний день. Решающий момент; этап, когда Поттер попросту перестал наделять мир способностью «предать», чтобы относиться к нему абстрактно, смиренно и по-здоровому безразлично. Рановато, если смотреть на возраст, однако его развитие в целом явно опережало нормативное.       Норма нынче вообще понятие спорное. Хотя была ли она когда-либо в истории однозначной? Но, будь его воля, Гарри бы уверенно сообщил: не он опережает, а все они солидно так отстают. Таковы реалии.       В современном мире всё настолько упрощено, насколько это возможно. Людям не нужно думать, не нужно принимать решения и, соответственно, нести за них ответственность. За что-либо вообще. Система с самого младенчества обеспечивает каждого человека всем необходимым и следит за удовлетворением всех его потребностей. Зачем озадачивать себя размышлениями, если государство уже дало тебе всё, о чём можно было бы просить? Крыша над головой, готовый и сбалансированный рацион питания, медицинское обслуживание, предупреждение всякого патологического влияния, даже специализация и пара — всё учтено. Нет нужды переживать о финансах, потому как никаких финансов и не существует. Не случается религиозных распрей, потому как нет никаких религий. Не происходит восстаний, не поднимаются в обществе возмущений, потому что не знакома современному обществу дискриминация ни по полу, ни по расе, ни по чему бы то ни было вообще. Уборщик — такая же стоящая профессия, как и юрист. Ведь нечем меряться, нечем принижать. Сплошная гармония.       Гарри со вздохом вынимает из духовки свежую выпечку, принимаясь раскладывать её по фарфоровым плато, чтобы передать в зал. «У Лавгудов» — классическая кофейня семейного типа: десерты, кофе, чай, лимонады и молочные коктейли. Напитками зачастую занимается сам мистер Лавгуд разделяя эту задачу также со своей дочерью Луной. На Гарри же обычно лежит выпечка и уборка. Его всё устраивает. Дело нехитрое, непыльное, а главное — Система не достаёт. Не устройся он на временную работу, могли бы возникнуть проблемы. Не с Системой, конечно, а то как же? «Наш девиз — ваше благополучие». Но вот с самой жизнью — определённо. Их с детства плавно приучают к порядку, к постоянной деятельности и контролю. Пусть он и воспротивился решению Системе о ВУЗе, не заниматься вообще ничем — прямой путь к безумию.       Чего, конечно же, Система допустить не может. А потому, если бы он всё же решился остаться бездельником, та доставала бы его уведомлениями почти что на постоянной основе. А так — тишь да благодать, точно.       — Гарри, — мягко окликнул его тоненький голосок. В проходе на кухню мечтательной статуей застыла Полумна.       — Что-то случилось?       — Особый заказ. С доставкой, — она передала ему листок, на котором размашистым почерком мистера Лавгуда красовалось название заказанного блюда и место его назначения.       — Принял.       Луна вновь улыбнулась, постояла ещё пару мгновений, разглядывая что-то над его левым плечом, и вернулась в зал. Особый заказ, так особый заказ.

***

      — Ты что, никогда не думала, что всё могло бы быть по-другому? — громким шёпотом запальчиво делился мальчик.       — Гарри, не дури. Как «по-другому»? Твоё по-другому — это моё «она же женщина», «да какая ей наука». Твоё по-другому — это войны, бесконечные, бессмысленные войны. Твоё по-другому — это бесконтрольно разрастающаяся бедность, целые регионы, охваченные голодом, целые страны, уничтоженные борьбой с инфекциями. Как «по-другому»? — его подруга осуждающе сузила глаза, как можно более сурово нахмурив пушистые по-детски неухоженные брови.       — Ну, Герм! Почему ты даже не допускаешь мысли, что всё могло быть иначе? Что, если всё это — сказки? Что если всего, что ты перечислила, никогда не существовало? Ладно, нет, это невозможно, но что если всё было не настолько плохо?       — Не бывает «не настолько плохо», Гарри, — она раздосадованно покачала головой, как любила всегда любила делать, когда вспоминала, что старше своего друга на целый год и огромный — годичный как минимум — запас знаний. — Ты же прекрасно знаешь, либо есть, либо нет; либо да, либо нет. Невозможно быть здоровым наполовину. Можно быть или здоровым, или больным. Это всегда либо 0, либо 1. Если хоть немного плохо — значит плохо. И точка. А сейчас? Сейчас же всё хорошо! Так к чему ты вообще разводишь… Всё это?!       Мальчик двенадцати лет устало и даже слегка раздражённо выдохнул. И как она не понимает? Абсурд.       — Ладно, прости, Гермиона. Я просто… Вот ты разве не хотела бы, не знаю, жить со своими родителями, например?       — Зачем? — она удивлённо похлопала своими большими глазами, в действительности не понимая сути рассуждений своего друга.       — Ладно. Да, ладно. Не бери в голову, — он отвернулся, разглядывая закрытое плотными облаками небо, что ощущалось таким далёким. Стекло, казалось, лишало возможности увидеть настоящие цвета всех этих туч. Словно бы тучи были не больше, чем чьим-то рисунком.       Он ведь вовсе не имел в виду, что Система плоха — у него и в мыслях подобного не было. Гарри был достаточно умён в своих двенадцать, чтобы — как раз наоборот — точно осознавать, насколько она хороша. Так что дело было совсем не в подрыве авторитета современного мира. Всё, чего Гарри хотел, когда заводил подобные диалоги, это отнюдь не посеять сомнения в подруге, а лишь позволить ей увидеть что-нибудь за непроницаемым барьером Системы. Позволить ей развить в себе способность мыслить, а не просто знать. Это не про бунтарство. Не про споры, не про максимализм, не про жажду изменений, непослушание или незрелость. Это про самосознание. Про кругозор и интеллект.       Он вздохнул и смахнул очередной сигнал браслета.       — Пошли, — улыбнулся Поттер подруге.       Она не виновата, что соответствует окружающему её миру.       Наступило время обеда. У них было двадцать минут.

***

      Гарри уверенно постучал в знакомую стальную дверь. Его никогда не перестанут удивлять заскоки СМ-ов.       — Гарри, малой! — спустя совсем краткое мгновение та распахнулась, показывая не менее знакомое ехидное даже по самому своему строению лицо. — Как дела, приятель?       — Как всегда, мистер Долохов, — слегка ухмыльнулся Поттер их извечной шуточке. — Ваш заказ. С пылу с жару.       — Антонин, сколько раз повторять! Зови меня Антонином, задрали эти мистеры! — он нарочито недовольно прорычал и крепкой рукой взлохматил волосы курьера. — Балбес. Но в твоих пирожках я никогда не сомневался.       Договорив, Антонин Долохов, глава отдела Здравоохранения, тут же расплылся в широчайшей улыбке и выхватил из рук Поттера громоздкий бумажный пакет.       — Мм, ароматные! — довольно протянул мужчина. — Давай на чай.       — Не положено, мистер Долохов.       Такая беседа повторялась из раза в раз — стабильность даже в этом. Долохов прекрасно знал, что «не положено» и всё же каждый раз закидывал Поттера предложениями. Это стало, можно сказать, их собственным ритуалом — вроде ничего смешного, а им двоим всегда смешно. С Долоховым вообще трудно было не смеяться. Это Гарри крепко уяснил. Даже со своей слабой эмоциональностью, нулевой заражаемостью и исключительно рациональной эмпатией.       Нет, не то чтобы в другом обществе Поттер не смеялся, отнюдь. Он очень даже успешно наловчился компенсировать внутреннюю нехватку эмоций их внешними проявлениями. Впрочем, в действительности в последние годы он перестал утруждать себя этим. Нет особой необходимости следить за социальными аспектами, когда из социального (значимого социального, разумеется) в твоей жизни — лишь одна подруга детства. Грейнджер давно привыкла ко всем его особенностям, научилась взаимодействовать с ним на его правилах, а потому не появлялось надобности строить из себя лучшую версию homo sapiens, чем он есть на самом деле.       Э-э, это совсем не о том, что Гарри был плох. Вовсе нет. Он был человеком, ну… Социально-одобряемым. Соответствующим требованиям. Немного более разумным, чем другие (и чем необходимо). Немного менее заряженным, чем другие (не проблема). Ладно. Он просто был умнее. Вот и всё.       Почему же он до сих пор видит на своей руке браслет?       — До встречи, мистер Долохов, — он вежливо кивнул и направился обратно в сторону работы.       Ответ всё тот же. Потому что он чистый лист. Он воспринимает, но не окрашивает. Ему не плохо — ему стабильно нейтрально. Браслет, так браслет. Не считая редких всплесков беспричинного внутреннего бунтарства, он идеальный винтик этого монументального механизма. И жизнь его и-д-е-а-л-ь-н-а.       — Бывай, сорванец, — прокричали зычным басом вдогонку.       

***

Свободомыслящие не стоят под наблюдением. Их статус определяет отсутствие контроля. Свобода воли — ваш собственный выбор. Принять за себя полную ответственность — ваше решение.

Реклама. Агентство Регистрации ИН.

***

      — Гляди, чё нам малой принёс! — с широкой ухмылкой он залетел обратно в дом.       — О, хавчик! Наконец-то! Давай, тащи сюда! — радостно захлопал по собственным коленям его друг.       — А где «пожалуйста», Сири? — прищурился Долохов, тут же пряча пакет со сдобой за своей широкой спиной. — Хрен тебе, друг.       Он свободной рукой показал приятелю неприемлемый в приличном обществе жест и важно прошествовал на кухню, в излюбленной манере шутки ради перенимая себе повадки одного их общего знакомого — умопомрачительно абсурдного Люциуса Малфоя, не совсем удачного сынишки старины Абраксаса.       — О, величайший Тоша, молю великодушно, — спустя пару мгновений нагнал своего друга Блэк. — Позвольте же мне испробовать сих непередаваемо восхитительных творений!       Антонин взглянул в нарочито умоляющие глаза, хлопнул их владельца по плечу с недюжинной силой и разразился громоподобным смехом, который тут же оказался подхвачен.       — Налетай, свита, — он подкинул пакет в воздух, идеально запуская его на середину кухонного стола, и устроился на своем любимом месте. — Что вообще по переулкам слышно? Улицы шепчут?       — Да куда там. Грюм с Реддлом снова собачатся, да Альбус недавно вновь объявился. В остальном — тихо, как на кладбище. Мелкота ширяется по своим углам, но Реддл держит крепко. Всё как всегда, короче. Стабильность, мать её. Пирожки зачёт. Чистейший разъёб.       — Да уж недурные. Я дерьма не посоветую, тебе ли не знать. Ты когда к Тому явиться планируешь, а, псина сутулая?       — Когда рак на горе свистнет, — фыркнул Блэк, с отвращением взглянув на ни в чем не повинный пирожок и тут же его отбросив, словно он и есть сам Реддл. — Меня от него воротит, ну чесслово.       — Знаем, плавали. Ну что? За встречу, что ли, друг, — Долохов приподнял одну из заранее подготовленных рюмок. — За свободу.       Сириус оскалился.       — За свободу, Тоша.

***

Благополучие (в р. С.) — состояние человека или группы, представляющее собой сложную взаимосвязь физических, психологических, культурных, социальных и духовных факторов. В общем понимании Б. отражает восприятие и оценку человеком своей самореализации с точки зрения пика потенциальных возможностей.

Информационная справка. БПСС — Большой Понятийный Словарь Системы. Раздел 1: «Введение», подраздел 2: «Свойства и состояния».