И тянутся города

Бокал был странный. Будто дальний родственник совкового граненого стакана, только узкий, прямой, вытянутый — прямо как сам Антон. А грани на нем, наоборот, не ползли ровной линией от кромки до донышка, а игриво и хаотично извивались и этим напоминали уже Арсения. Антон подхватил странный бокал со стойки, вылил в рот остатки коктейля, едва не подавившись долькой лайма, радостно устремившейся в общем потоке в глотку, поднес к правому глазу и, прищурив левый, уставился сквозь ломаные изгибы стекла на танцпол. Фигуру Арсения он безошибочно угадал в плотном завихрении тел даже через эту преграду, мгновенно превратившую мир в калейдоскоп. Тот сегодня был в черной футболке и черных джинсах, которые должны были теряться на фоне длинных лиловых и коралловых юбок и светлого денима, но почему-то не терялись. Антон уже привык к тому, что вокруг Арсения Вселенная работала по иным законам. Стробоскоп на потолке как раз обернулся, выискивая разноцветными лучами новую жертву, и нацелился на Арсения, попытавшись раскрасить его темную фигуру, но, конечно же, потерпел неудачу. В отличие от Антона стробоскоп еще не знал, что ярче и красивее Арсения все равно никого не было и он единственный в этой толпе не нуждался в дополнительных ухищрениях. Так и не достигнув цели, стробоскоп завертел своим лучом дальше, а Антон торжествующе отодвинул бокал от лица и увидел, что Арсений, ловко уворачиваясь от чужих локтей, уже заскользил обратно к барной стойке. — Ты допил мой мохито! — радостно возмутился Арсений и обжег Антона, когда уперся горячей ладонью ему в свисающее со стула колено. Ладонь он, правда, убрал спустя пару мгновений, но менее горячо Антону не стало. — Тебе взять еще? — легкомысленно предложил он и внутренне обмер, вспомнив, что покупка нового коктейля могла войти в конфликт с планами вызвать такси на обратную дорогу. Ему повезло: Арсений отрицательно мотнул челкой из стороны в сторону и лишь улыбнулся шире, явно намереваясь сказать что-нибудь едкое, когда со спины в него влетела целая парфюмерная композиция из цветочных ароматов, сообщающаяся с тоненькими омежьими фигурками. Антон на автомате раздвинул ноги и схватился за плечи, ловя качнувшееся теплое тело. — Ой, извини, — бросила девушка, что невольно толкнула Арсения в объятия Антону, едва повернувшись в их сторону, и тут же отвлеклась на голоса своих подруг, которые пытались привлечь внимание бармена. — Ну и публика тут, — прошипел Арсений невероятно довольным тоном, никак не сочетающимся со смыслом произнесенной им фразы, и защекотал Антонову шею носом. Было самое время ответить что-нибудь игривое вроде «тогда сбежим от нее куда-нибудь?», но яркий огуречный аромат, хлынувший по слизистой, оглушил Антона и заставил растерять все слова. А их и без того у него было немного. Сгруппировавшиеся изначально «свиньей» девушки поменяли тактику наступления и выстроились ровной линией вдоль стойки, окончательно вытесняя Антона с прильнувшим к нему Арсением с законного места. Отступать было некуда — за спиной была стена, и Антон вжался в нее, не выпуская размякшего и все еще что-то нежно ворчащего Арсения из объятий. Мягкий нос вновь заскользил по шее. Те полтора коктейля, что были внутри Арсения, творили с ним какие-то необъяснимые вещи, но Антон осмелился предположить, что хотя бы капелька его влияния тут тоже имела место. Потому что Арсений на каждом вдохе, сползавшем по коже Антона мурашками, чуть вздрагивал и непроизвольно сжимал пальцы, цеплявшиеся за промокшую от жары и волнения футболку. — Очень… — произнес Антон и тут же пожалел о том, что все-таки не заказал еще один коктейль: горло было сухое, как прощальная речь директрисы на выпускном. Это физиологическое неудобство еще больше подорвало его и без того нестабильное моральное состояние, и он мгновенно позабыл, какой у фразы планировался конец. — Ммм? — прозвенел Арсений где-то чуть ниже уха, не прекращая свою назально-колебательную деятельность в отношении Антоновой шеи и лишь усугубляя его муки. Взяв себя в руки, он все же проскрипел со второй попытки: — Очень… жарко тут. — Жарко, — согласился Арсений, снова вздохнул, и этот звук победил все скрипы и визги звучащего из колонок дапстепа. Его спина тоже взмокла — то ли от волнения, то ли от танцев, и только наличие этой информации в собственной голове, полученной не иначе как осязательным путем, привело Антона к осознанию, что его ладони давно находятся под чужой футболкой и бесстыдно гладят острые позвонки. Может быть, дрожь и частые вдохи Арсения объяснялись именно этим обстоятельством — снова позволил себе капельку самонадеянности Антон. — Арс… — прошептал он и повернул голову, упираясь носом в чуть шелушащуюся скулу. Арсений промычал в ответ что-то бессвязное, но явно одобрительное, и Антон, все больше наглея, просаднил коротким ногтем безымянного пальца недлинную дорожку по позвоночнику и одновременно ткнулся губами в мягкую щеку. Чужой стон скользнул ему в ухо и прокатился жарким ощущением по пищеводу, замирая в паху. Антон не был уверен, что его органы сообщаются именно таким образом, но другого объяснения происходящему не находилось. Он качнулся вперед, вжимаясь в Арсения еще теснее, и, возможно — возможно — нижняя половина его тела качнулась интенсивнее верхней. — Сука… — прохрипел Арсений губами, на которые Антон боялся сейчас даже взглянуть, расставил ноги и чуть осел вниз, упираясь промежностью в инстинктивно выставленное бедро. Охнув, Антон судорожно сжал руки на его спине и еле удержался от того, чтобы не сжать еще и зубы, к тому моменту уже легонько царапавшие Арсению щеку. Запах, этот чертов запах вновь изменился, забив носовые пазухи сильнее тяжелого гайморита, почти совсем растерял растительные нотки и раскрылся в новом спектре, подобрать описания и сравнения для которого Антон не мог — и потому что в принципе был не силен в дифференциации ароматов, и потому что голова все равно уже ничего не соображала. Неудивительно, что строгий голос, раздавшийся откуда-то сбоку, он смог распознать бог знает с какой попытки. — Молодые люди! Кхм-кхм! Молодые люди, я к вам обращаюсь! Антон с трудом повернул голову в противоположную от щеки Арсения сторону — казалось, будто к губам прицепили весь персонажный состав картины «Бурлаки на Волге», чтобы тянуть их обратно. В паре шагов от них с Арсением стояла женщина в строгой узкой юбке и темной рубашке с бейджем на груди — сильно немолодая, лет тридцати. Что было написано на бейдже, Антон даже не попытался разобрать, голову слишком вело. — Сожалею, но я вынуждена просить вас немедленно прекратить подобное поведение, если вы рассчитываете в дальнейшем оставаться нашими гостями. И, поскольку вы, видимо, не были в курсе, хочу вам сообщить, что в нашем заведении приветствуется использование подавителей. Слово «приветствуется» женщина произнесла таким тоном, что даже идиот разобрал бы зашифрованное в нем «настоятельно рекомендуется, малолетние вы долбоебы». На одном из первых свиданий (да неужели это было всего пару месяцев назад?..) Арсений отчаянно отстаивал позицию о том, что устаревшая пропаганда использования подавителей — это поддерживаемая патриархальными устоями ересь, выгодная лишь фармацевтическим мошенникам типа «Кронос-Фарм». Что общество намеренно навязывает омегам мнение, будто их безопасность напрямую зависит от приема препаратов, что омеги, да и альфы тоже, не обязаны скрывать свои феромоны и нести ответственность за то, как они воздействуют на окружающих, что только насильники оправдывают свое мерзкое поведение животными инстинктами, а любой цивилизованный человек способен сдерживать влечение. Антон, если бы мог сейчас связно мыслить, сильно бы засомневался в своей принадлежности цивилизованному миру. Но тогда он слушал Арсения, звучавшего страстно и уверенно, открыв рот и на автомате кивая, а под укоризненным взглядом злой женщины с бейджем те прогрессивные аргументы показались Антону уже не столь убедительными, а он сам себе — похотливым нарушителем общественного порядка. Арсению, видимо, тоже: тот рванулся из рук Антона и нервно одернул футболку. — Извините, пожалуйста, мы не знали, — неловко проблеял Арсений. Женщина окатила их обоих подозревающим прищуром с головы до ног. Ее собственного природного запаха Антон, обычно чуткий к таким вещам, уловить не мог — либо она была бетой, либо сама четко следовала правилам клуба. Да и, хоть Арсений и отодвинулся, воспоминание о его возбужденном аромате все еще питало мозг иллюзией близости и не давало сосредоточиться на других людях. Антону явно требовалось взять себя в руки. — Могу я увидеть ваши документы? — спросила женщина. — Мне есть восемнадцать! — Арсений испуганно вспыхнул, перевел взгляд на растерянного Антона и добавил еще испуганнее. — И ему тоже! — То есть документов нет? — сделала свои выводы из такого поведения женщина. Антон с Арсением одновременно неловко завозились, обыскивая карманы и выуживая на свет паспорта. Несмотря на то, что найти там ничего противоречащего правилам присутствия в ночном заведении уже несколько месяцев как было нельзя, Антон все равно по привычке нервно сглотнул, когда сотрудница воинственно щелкнула фонариком-указкой, направляя его на графу с датой рождения. Женщина придирчиво изучила содержимое документов, скептично кивнула и пожелала приятного отдыха, удаляясь. Ничего страшного, вроде, не произошло, но Антон ощутил мгновенно изменившуюся вокруг посмурневшего Арсения атмосферу — тот явно чувствовал себя униженным этой проверкой документов и демонстративным выговором. И Антон тоже почувствовал себя униженным — потому что не смог оградить Арсения от произошедшего и защитить. Ну и какой из него после этого альфа?.. — Шаст, — негромко позвал Арсений, не отрывая взгляда от своих кед, но все же сделав шаг в его сторону. — Поедем домой, а? Дабстеп все еще бил по ушам, но вопрос Антон почему-то понял с первой попытки. «Домой». Это слово мгновенно заставило забыть все подступившие страхи, сомнения и комплексы. Оно укутало Антона радостью и теплом, как будто у них с Арсением, несмотря на недостаточную продолжительность их отношений, действительно было что-то общее, что можно было назвать домом, пусть и не в привычном смысле. — Поедем, конечно, — Антон наконец сообразил, что расплывшиеся в дебильной улыбке губы можно использовать еще и для ответа, и потянулся к чужой теплой ладони. После клубной духоты ночная улица остудила его пыл во всех смыслах. Пока Арсений называл оператору службы такси по телефону координаты точек отправления и прибытия, ежащийся от совсем не подходящего для конца июня ветра Антон соображал, что его радостную готовность сорваться из клуба раньше запланированного и побыстрее отправиться к Арсению домой тот мог трактовать во вполне однозначном ключе: будто его новому парню не терпелось уже скорее потрахаться. И не то чтобы эта мысль была абсолютной ложью, нет, за прошедшие два месяца с начала отношений Антон успел в красках вообразить все возможные варианты их первого секса, причем некоторые из фантазий были настолько яркими и подробными, что приходилось либо внепланово идти в душ, либо закрывать дверь собственной комнаты на шпингалет и включать музыку погромче. Особенно нелегко Антону пришлось три недели назад, когда Арсений как бы между прочим сообщил, что ему нынче очень повезло, ведь предстоящая течка должна начаться во вторник и прийтись как раз на промежуток между двумя несложными экзаменами. Антон тогда сглотнул, тупо кивнул и ляпнул что-то дурацкое вроде «ого, вот это да, мои поздравления». Арсений посмотрел на него длинным взглядом, но ничего не сказал. Потом Антон, конечно, не спал ночами, утопая в размышлениях о том, был ли тот разговор намеком со стороны Арсения, ждал ли он от Антона предложения провести течку вместе или же ему это все показалось. И если смотреть на ситуацию здраво, в любом случае Антону объективно было нечего ему предложить: у них обоих к жилплощади прилагались родители и маленькие брат с сестрой, а просить у отца денег, чтобы снять на несколько дней квартиру, он стеснялся. Да и сама идея трахаться в течку, хотя до этого у них ничего еще не было, почему-то его угнетала. Пацаны бы Антона точно не поняли. В итоге за те четыре дня, на которые Арсений закрылся у себя дома, Антон успел замучить его «агент», спрашивая каждый час о самочувствии и постоянно стирая, набирая заново и вновь стирая «хочешь, я приеду?». Арсений отвечал вполне дружелюбно, но редко, пару раз в день, и Антон страдал, чувствуя себя отвратительным альфой, неудачником и трусом. И когда позавчера Арсений, загадочно сверкая глазами, сообщил ему, что родители вместе с Максюшей уезжают в Омск навестить бабушку, а сам он остается один в пустой квартире, Антон наконец решился сделать первый шаг. — Тогда, может, отметим окончание сессии вместе? Сначала сходим куда-нибудь в нормальное место, а потом, ну, зависнем у тебя?.. Арсений торжествующе улыбнулся, и Антон, заранее спрятавший дрожащие руки под гранью красного макдачного подноса, с облегчением понял, что наконец-то его не разочаровал. Но не по-летнему холодный ветер, окончательно развеявший многообещавший аромат, опять принес сомнения и чувство вины. Арсений наверняка захотел домой, потому что расстроился из-за этой дурацкой сцены с администратором, или кем там была та женщина, и не нужен ему больше был никакой секс, а Антон выставил себя озабоченным и невнимательным идиотом, так беспечно согласившись. Он жалобно шмыгнул носом, втягивая виноватые сопли. Арсений как раз повесил трубку и замер на месте, уставившись на Антона почему-то немного вопросительно. — Обещали подачу машины через двадцать минут, — сообщил он тихо, поводя замерзшими плечами. Антон опять себя мысленно отругал: мог бы догадаться, что ночью будет не жарко, и захватить с собой куртку для Арсения. — Хочешь, — нерешительно начал он, и Арсений уставился на него пытливо, уже так привычно сбивая с толку, — ну… Сюда? Его долговязая фигура в тонкой футболке с приглашающе раскинутыми в стороны руками вряд ли выглядела как что-то теплое и безопасное, и на месте Арсения Антон, рассчитывая хоть немного согреться, скорее, выбрал бы фонарный столб в качестве партнера для объятий, но у того, видимо, было иное мнение на этот счет. Арсений коротко кивнул, шагнул к нему и робко обвил руками спину подмышками, устроив голову на плече. Антон тоже осторожно опустил руки на чужую талию, отчаянно надеясь, что хотя бы в этот момент они не дрожали. Ужасно хотелось курить, но дать Арсению хоть какое-нибудь чувство защиты хотелось сильнее, поэтому Антон не шевелился, позволяя себе лишь медленно водить ладонями по реберной решетке. Что удивительно, в вечер их знакомства, когда у Антона из поводов делать что-нибудь подобное было только наличие трех «Ягуаров» в крови, а из законных оснований — и того меньше, он был куда более смелым и наглым. Но тогда он и не рисковал ничем: максимум, что ему светило за чрезмерно длинные руки, это получить коленом по яйцам. Теперь же, когда официальность отношений была закреплена почти что юридически, в соответствующей графе профиля ВКонтакте, он чувствовал себя недостойным, бесполезным, бесправным и, что хуже всего, на грани потери самого дорогого, что у него было. Но Арсений тем не менее не спешил отстраняться. Он стоял, прижавшись и не воруя ни капли тепла, и лишь медленно дышал, а Антон, с благодарностью пользуясь представленной возможностью, считал эти вдохи и выдохи, и их суммарное количество к моменту появления рядом машины явно не тянуло на обещанные двадцать минут. Или оператор обманул Арсения и такси приехало раньше, или это Антон хотел слишком многого. Внутри автомобиля, после уточнения водителем адреса, Арсений совсем затих, отвернувшись к окну. Поездка должна была занять не больше получаса, но теперь, будто издеваясь над Антоном, минуты тянулись, наоборот, медленно и мучительно. Повторяющийся щелкающий звук включенного поворотника на длинных запрещающих сигналах светофора давил на нервы и казался оглушительнее клубного рейва. Когда Антон уже размышлял, что, пожалуй, лучшим решением будет довезти Арсения до дома, а потом извиниться и отправиться к себе пешком, его нервно прижатого к сиденью кулака вдруг коснулось чужое тепло. На счастье, Антону удалось не дернуться от неожиданности и не спугнуть это движение. Он робко скосил взгляд вправо: Арсений по-прежнему смотрел на гряду отражений фонарных огней от асфальта за окном, но вытянул левую руку на максимальное расстояние, щекотнув мизинцем Антоновы костяшки. То же самое тепло, что всколыхнулось в его груди, когда он услышал в клубе это «домой», расцвело внутри Антона заново, он выпрямил задеревеневшие от напряжения пальцы, обернул их вокруг чужого мизинца и больше не отпускал до конца поездки. Выбравшись из автомобиля возле уже известной Антону по предшествовавшему травмирующему опыту знакомства с родителями Арсения многоэтажки, последний повел себя еще настойчивее, не оставив даже возможности исполнить то намерение побыстрее смыться. Схватил Антона уже за запястье, потащил сначала к подъезду, потом по лестнице, впихнул в громогласно раскрывшиеся двери лифта, не глядя, нажал на обугленную кнопку сбоку и наконец вновь прижал к стене. В отличие от клуба тут было очень светло, и шокированный глаз Антона успел в деталях рассмотреть решительно приблизившийся к нему нос, хоть и времени для этого было совсем мало: вместе с носом приблизились еще и губы и в следующее мгновение захватили все внимание, да так, что свет померк. Или, что было более вероятно, это Антон закрыл глаза, когда Арсений его поцеловал. К несчастью для Антона это произошло в тот самый момент, когда он собирался сделать вдох, и поцелуй подействовал на его лишенный кислорода мозг губительнее алкоголя. Арсений повел себя сразу напористо и дерзко, уверенно положив большой палец на тщательно выбритый с утра подбородок и потянув его вниз. Мокрое ощущение нахального языка во рту неожиданно хлестнуло Антона ниже пояса, он беспомощно замычал что-то непереводимое и вжал Арсения в себя, схватившись за бедра, а потом еще раз, и еще, дурея от того, как тесная кабина вмиг заполнилась вновь раскрывшимся запахом чужого желания. Все это в совокупности было, конечно, очень опрометчивым решением, потому что Поповы жили всего лишь на восьмом этаже, а Антон уже выяснил, что время в эту ночь было явно не на его стороне. И его, времени, вполне хватило на то, чтобы к моменту, когда двери с тем же книжным громыханием разъехались в стороны, внутренний шов на джинсах резко стал каким-то уж слишком осязаемым, но оказалось недостаточно, чтобы приготовиться к тому, как со стороны лестничной клетки раздастся удивленный голос: — Арсеничка, это ты? Растрепанный совместными усилиями Арсений дергано обернулся через плечо, успев перед этим быстро слизнуть чрезмерность слюны с нижней губы и лишний раз заставить Антона мысленно простонать. — Здрасте, Ольга Николаевна. Д-доброе утро, то есть. Перетаптываясь по-пингвиньи, он развернулся, заставив лифт угрожающе зашататься, и вышагнул наружу. Антон отлип от стенки, дал себе пару мгновений на то, чтобы удостовериться в относительной твердости ног и, натянув руками край футболки так, что заскрипела ткань, последовал его примеру. Ольга Николаевна оказалась маленькой сухонькой бабулькой с дружелюбным лицом, к которой прилагался поводок с сонным пекинесом, усевшимся на бетон. — А где Рогнедушка? Я к вам стучалась вечером, что-то никто не ответил. Она, судя по всему, была или человеком с железными нервами, которого ничем не удивишь, или бетой, потому что от Антона с Арсением недвусмысленно воняло на всю лестничную клетку. — Мама с Максюшей и отцом уехали к бабушке, — ответил Арсений невозмутимым светским тоном, но Антон видел, как все еще дрожали его вытянутые по швам руки, и надеялся, что Ольга Николаевна в отличие от него взгляд опускать не будет. — А вы чего в такую рань вскочили? Соседка, а это, очевидно, была она, стала, причитая, что-то рассказывать про цистит у собаки, нарушивший ей весь режим сна, но Антон почти не слушал, не в силах отвести глаз от того, как на черных джинсах Арсения обрисовались контуры прижатого к правому бедру члена. Их спасало только то, что на площадке горела лишь одна лампочка. — …зовут Антон, мой друг, — раздавшееся вслух собственное имя немного отрезвило, заставив Антона, растерянно моргнув, перевести взгляд сначала вверх по Арсению до руки, указывавшей в его сторону, а потом на Ольгу Николаевну, смотревшую на него с любопытством. — Здрасте, — неловко выдавил Антон и попытался непринужденно улыбнуться. — Друг — это хорошо, — кивнула Ольга Николаевна, гораздо лучше него сохраняя непроницаемое выражение на лице. Или, может, она и не старалась, а действительно ничего не замечала?.. Голова шла кругом еще и от этой задачки. Ну не могла же эта добропорядочная гражданка не видеть того, что творилось прямо на ее глазах: два первокура в три часа ночи сосутся в лифте, едва не лезут друг другу в штаны, выглядят так, что в церковь не пустят, воняют до неприличия, и все это на пороге квартиры, из которой накануне отчалили родаки одного из них. Не думала же она, что они вдвоем сюда приехали в шашки играть? — Господи, Тасенька, ты зачем на холодный пол голой попой села?! — вдруг вскричала Ольга Николаевна, отвлекаясь от Антона с его метаниями, и потянула поводок. Толстенькая шея почти убаюканной человеческой речью несчастной Таси-пекинеса дернулась в сторону руки. Она чихнула, автоматизированным движением поднялась на лапы и застыла на месте, как приготовившийся к выполнению команды робот. Антон плохо представлял себе, что такое цистит и чем он грозит, но Тасю в любом случае было жалко. Мелькнула мысль попросить ее погладить, но страх перед загадочным спокойствием Ольги Николаевны победил это желание. Двери лифта прогремели в третий раз, к облегчению Антона все-таки впуская засуетившуюся бабульку с апатичной собакой внутрь. Ольга Николаевна продолжала одновременно и стенать по поводу Тасиного здоровья, и прощаться с ними обоими, и просить Арсения передать Рогнедушке, что королевская пеларгония после пересадки что-то совсем закапризничала и сохнет, вплоть до того момента, как лифт с хроническим урчанием устремился вниз. Антон выдохнул и покосился на Арсения, успев заметить, как тот украдкой вытер лоб ладонью. — Она расскажет твоей маме, что застала нас тут? — Не думаю, — Арсений звучал не очень уверенно, но все же говорил без явного испуга. — Мне кажется, ей просто… Ну, похуй. Она болтливая, но не сплетница. Ни до кого, кроме Таси и ее пеларгоний ей, кажется, дела нет. Не переживай. «Я и не переживаю», — хотел было возразить Антон, но это было бы таким откровенным пиздежом, что он не стал рисковать и просто промолчал. Арсений меланхолично качнулся на пятках и наконец развернулся в сторону двери собственной квартиры. Антона опять кольнуло чувство стыда: в клубе с админшей разбирался Арсений, здесь Ольгу Николаевну отвлекал тоже он. А Антон все это время просто стоял и боязливо выглядывал из-за его спины. Выискался образцовый герой-любовник, посмотрите на него. Не парень, а мечта. — Ты идешь? — обернулся Арсений, уже успевший отпереть дверь и пересечь порог. В его голосе Антону теперь слышались раздражение и затаенная надежда на отрицательный ответ, и он старательно убеждал себя, что, если бы так оно и было, Арсений все высказал бы в лицо. Не из таких он людей, что будут терпеть. Убеждение работало плохо. — Иду, — уныло прогудел Антон и пошлепал вперед. Он ощущал себя ползущей зигзагами линией на рисунке сердечного ритма: секунда — и его подбрасывает, чтобы сжечь дотла сумасшедшим возбуждением, следующая — и он падает вниз, до упора, превращаясь в жалкого червяка. Прихожая выдохнула на них будничным запахом старых обоев, стирального порошка и чего-то детского, чему трудно было подобрать название. Арсений щелкнул выключателем, развязал шнурки на кедах и вдруг замер на корточках, вскинув растерянный взгляд наверх. — Блин, тапочки… Прости, я забыл купить для тебя… Антон не с первой попытки понял, о чем он. — Да все в порядке, — заискивающе улыбнулся он, когда сообразил, но нахмурившийся Арсений уже отвернулся. Именно в прошлый печальный визит Антона в дом к Поповым выяснилось, что среди залежей домашней обуви нет экземпляров его размера. Антон в последние пару лет сталкивался с подобной проблемой в гостях не единожды и никогда раньше не испытывал расстройства по этому поводу, но Рогнеда Васильевна, как только поняла, что на нового избранника сына не налезают ни одни тапочки, взглянула на него с такой укоризной, что стало стыдно за свои неприлично большие ступни. Еле втиснувшись в шлепанцы на два размера меньше, до конца того неуютного чаепития он инстинктивно поджимал пальцы на ногах, хотя в квартире было тепло, а носки он предусмотрительно выбрал новые. Как и Арсений, Антон, конечно, успел уже забыть о пресловутых тапочках, точнее, их отсутствии. Они бы его и не волновали, если бы не это не вовремя задевшее и без того раздразненные нервы воспоминание о недовольстве мамы Арсения. Сам он, впрочем, почему-то тоже выглядел ужасно раздосадованным из-за своей непредусмотрительности, хотя Антон, в целом, не страдал в уже знакомых маленьких шлепках, да и от предложения походить в одних носках тоже бы не оскорбился. Но Арсения что-то явно тяготило, а Антона тяготило то, что он не мог разгадать причину этого беспокойства. Ну явно же не в чертовых тапках было дело. Значит, скорее всего, оно было в Антоне. Переносицу немного сдавило. «Ну давай, пореви еще тут, размазня, пожалей себя, что ты недостаточно хорош для своего крутого бойфренда», — мысленно отругал себя Антон, зажмурился, пресекая все попытки проклятой эмоциональности выбраться наружу в физической форме, и пошел за поманившим его Арсением в сторону кухни. — Я купил вина, — торопливо сообщил тот, остановившись возле холодильника. — Будешь? За его спиной Антон заметил прикрепленный магнитом к белой глянцевой поверхности детский рисунок: три палка-палка-огуречных человечка примерного одного роста и один совсем маленький. Рядом с малышом почему-то была изображена огромная грязно-серая волосатая сарделька с глазами, хвостом и ножками, в которой Антон не сразу распознал собаку. Странно, животных в доме Поповых не водилось, кого же тогда маленький Максюша — а в авторстве данного произведения сомнений не было — тут изобразил?.. — Если ты будешь, — застенчиво ответил Антон, отвлекаясь от размышлений о трактовке творчества арсеньевского младшего брата. Арсений вытащил из холодильника темную длинную бутылку, а потом открыл дверцу шкафчика над раковиной и достал оттуда два узких бокала, намеренно придвинутых к краю полки. Бокалы нервно звякнули, когда их настойчиво прижали основаниями к столешнице. Антон их, в целом, прекрасно понимал. — За тебя! — выпалил он первое, что пришло в голову, когда Арсений напряженно замер напротив, обвивая стиснутыми добела пальцами стеклянную ножку. — И за тебя… — прошептал до странности скрипучим голосом Арсений и, не дожидаясь Антона, опрокинул содержимое бокала себе в рот. Отпить же из своего Антон не успел, потому что Арсений, снова удивив его, решительно стукнул настрадавшимся бокалом о стол, а в следующую секунду уже стоял совсем рядом и выдохнул в губы заполошное: — Так тебя хочу… Опешивший от такого напора Антон приоткрыл рот и спустя мгновение почувствовал вкус вина, так и не притронувшись к своему бокалу. Отдающий затхлостью, кисловатый, немного вяжущий, шелковистый, теплый, пряный, манящий — последние несколько определений, кажется, к вину уже не имели никакого отношения, но Антон совершенно не обратил внимания, в какой момент вкусовые ощущения были вытеснены другими и где прошла эта граница. Ощущений вообще резко стало много: помимо пробравшегося в рот языка он почувствовал пальцы одной руки у себя на боку под футболкой, чуть выше тазовой кости, а другой — на задней стороне шеи, там, где как раз в их ожидании собралась груда мурашек. Откуда им в принципе там было взяться, мурашкам, — Антону ведь было невыносимо жарко, и жар этот стоял в горле, груди, животе, паху и даже на ушных мочках. Про губы и вовсе говорить было нечего. В ляжки болезненно впивался край столешницы, равновесие удерживалось с трудом, а на краю сознания отчаянно билась мысль, что так и не тронутый бокал стоит опасно близко к краю, но Арсений был еще ближе, пах теплом, возбуждением и решимостью, вроде бы продолжал что-то шептать в поцелуй, и это было важнее всего. Антон-кардиограмма вновь взмыл вверх, до самого высокого зубца. Арсений же, наоборот, в какой-то момент дергано оторвавшись от него, вдруг куснул до вырвавшегося «ох!» подбородок, следом уже более нежно ущипнул губами пару раз шею и пополз дальше, вниз, да так резко, что Антон на секунду испуганно вообразил, будто тот падает. Тяжелое обжигающее дыхание замерло в районе пупка, заставляя сбившуюся ткань футболки дрожать. Хотя были основания подозревать, что дрожала там не только футболка. — Арс, — позвал он, потому что нужно было что-нибудь сказать, но в голове осталось только одно слово. В ответ на это глянцево выглянули из-под челки и снова зашептали что-то неразборчивое в непозволительной близости к беззащитной коже. Когда рука Арсения сползла с талии вниз и резко легла основанием ладони на натянувшуюся ширинку, а пальцами на пряжку ремня, Антон подавился вдохом и рефлекторно, не отдавая себе отчета, схватился за чужое запястье. Арсений замер в этой непростительной позе — на коленях, чуть склоненный вперед, с блестящими губами на вопросительно вскинутом лице. — Ты не хочешь? — выпалил он испуганно. Проклиная собственную неустойчивую нервную систему, Антон чертыхнулся и разжал пальцы. — Нет, я… Извини, нет, конечно, то есть, в смысле, да, хочу, очень хочу! — затараторил он сбивчиво, как идиот. Секундная заминка, по всей видимости, не сбила Арсению решительного настроя. Он смело просунул отливающую медью пуговицу в дырку и потянул почти не дрожавшими пальцами язычок молнии. Антон застонал от одного лишь этого вида, не подозревая, что дальше будет только хуже: не мешкаясь, двумя указательными Арсений подцепил резинку белья и сдвинул вниз. Обнаженная головка сначала почувствовала комфортную комнатную температуру воздуха кухни, но привыкнуть не успела: тут же на нее сверху обрушился горячий выдох. Антон наконец-то додумался вцепиться влажными ладонями в края столешницы, чтобы стабилизировать неверно зашатавшиеся колени, и зажмурился в ожидании следующего действия. Но теперь Арсений почему-то не спешил. Спустя секунд десять полной тишины Антон приоткрыл глаза и с опаской глянул себе между ног. Арсений сидел в той же позе, но будто бы утратив прежний настрой, и выглядел до трогательного растерянным. Запах вокруг все еще кричал Антону, что его возбуждение взаимно, но ошеломленное дыхание больше не касалось члена. — Арс? — снова тоненько, будто дикого кота, позвал его Антон. — Все в порядке? Встрепенувшись, Арсений сначала часто заморгал, потом спешно закивал, нервно облизнул так и не высохшие после поцелуя губы и вдруг уверенно устремился вперед. Как раз в тот момент, когда Антон решил лично удостовериться, все ли в порядке с Арсением, и, отлипнув от края стола, двинулся ему навстречу. — Ай! Не удержавшись на коленях, в обычное время ловкий Арсений неаккуратно завалился набок, прижимая ладонь к левому глазу, куда мгновением ранее влетела мокрая головка. Колени все же не выдержали веса не на шутку переполошившегося Антона, и он свалился рядом, чуть не запутавшись в спущенных штанах и на какие-то секунды даже оглохнув от ужаса. — Бля, Арс, прости! Я думал, ты… Я нечаянно, честное слово! Ты просто так это все, что я… Бля, сильно задело? Можно посмотреть? По правде, Арсений выглядел больше изумленным, чем страдающим. Он отвел ладонь от лица и зачем-то внимательно посмотрел на нее невредимым глазом, будто это она только что стала несчастной жертвой физического насилия. Левый все еще был зажмурен и открылся только после того, как Антон трясущимися пальцами дотронулся до покрасневших щек. — Нет, нич-чего, все… — Арсений перевел дух, медленно моргая на Антона. — Не сильно. Все нормально. Нормально. Абсолютно нормально. Прости. Антон не понял, за что он извинился, но переспрашивать не стал. Глаз, конечно, был цел, только сильно слезился. Наверное, и не стоило так орать, все-таки Антон его не кочергой или карандашом туда ткнул. Хотя, честно говоря, до сих пор стояло так, что сравнения с кочергой были вполне уместны. — Может, промыть надо? — опасливо предложил Антон. Бог его знает, какая там, на кончике, кислотно-щелочная среда. Может, еще хуже, чем под ободком унитаза. Арсений, продолжая моргать с устрашающе выверенной частотой и при этом сохраняя каменное выражение на лице, равнодушно кивнул, с удивительной легкостью оттолкнулся от пола, встал на ноги и пошел в сторону ванной комнаты, демонстрируя неестественно прямую осанку. Антон поднялся следом с куда менее впечатляющей проворностью и куда большим шумом, чертыхнулся, когда чуть было не споткнулся о вновь забытые на щиколотках штаны, подтянул их и невесело побрел по проложенному маршруту. Он остановился в сомнениях перед распахнутой дверью, из-за которой уже энергично шумела вода. Чувство вины и беспокойство толкали вперед, но формальных поводов зайти внутрь не находилось. Арсений был довольно щепетильным в вопросах гигиены и, возможно, не желал, чтобы кто-нибудь наблюдал, как он промывает глаз от чужой смазки. Даже если этот кто-нибудь и является производителем упомянутой смазки. И тем не менее дверь в ванную он не захлопнул. Поколебавшись, Антон все же робко заглянул внутрь. Арсений сидел на краешке ванны и методично раз за разом прижимал к глазу намоченное полотенце. В белом махровом ворсе джокондовскими полуулыбками уже застряли две выпавшие длинные черные реснички. Он казался ужасно маленьким и хрупким, и Антону так сильно захотелось его обнять, что пришлось схватиться за дверной косяк. — Болит? — сочувственно спросил он вместо этого. — Что? — Арсений, явно потерянный в мыслях, заторможенно перевел взгляд на дверной проем и не без труда сосредоточил его на Антоне. Левый его глаз без пристального разглядывания почти уже не отличался от правого. Все такой же красивый и нечитаемый, разве что немного покрасневший. Антон повторил вопрос. — Нет, спасибо, вообще не болит. Чешется только чуть-чуть, но это, наверное, скоро пройдет. — Может, мне в аптеку сбегать? Я не знаю, капли какие-нибудь взять… — Не надо, Шаст, все в порядке. Ответ звучал категоричным приговором: от тебя тут больше ничего не ждут. Антон мужественно старался не расстраиваться, в конце концов, он заслужил такое отношение. — Ладно, извини еще раз, пожалуйста. Если тебе точно ничего не надо, я тогда… пойду? Арсений застыл, забыв убрать в очередной раз занесенную руку с полотенцем от лица. — Куда ты пойдешь? Антон неловко переступил с ноги на ногу. Член почти опал, но фантомное состояние возбуждения, сопровождавшееся ощущением, будто твое собственное тело тебе мало, до конца не отпустило. — Да домой, наверное… К себе. — К себе… — растерянно повторил Арсений и наконец догадался опустить ополотененную руку. — Да, конечно… Если тебе нужно, иди. Только, — он вдруг встрепенулся и даже вскочил на ноги, — как же ты доберешься? Автобусы и метро еще не ходят, у тебя хватит денег на еще одно такси? — А, да нет, ты не переживай. Я прогуляюсь, даже полезно будет. За пару часов доберусь. — С ума сошел? — Арсений грозно сдвинул брови. — Там сейчас еще холоднее стало, а ты без куртки. Еще и заблудишься. Нет, переночуешь здесь. Внутренне уже готовый к тому, что его с облегчением и радостью выставят, Антон на автомате кивнул, потом удивленно задрал брови, потом непонимающе помахал головой. — Чего?.. Нет, не надо, Арс… Я лучше… — Давай-давай, — повышая голос до недовольных ноток, перебил его Арсений и приблизился с явно воинственным настроем, — не спорь. Вон, видишь на втором крючке зелененькое полотенце? Это я заранее для тебя приготовил. Сейчас еще принесу что-нибудь, во что можно переодеться, и можешь мыться. Он беспрепятственно выскользнул из ванной мимо оторопевшего Антона и действительно скоро вернулся с какими-то мягкими вещами светлых тонов, очаровательно смущенный. — Тебе, наверное, это не очень понравится, но тут все самое большое, что у меня было, прости. Могу, конечно, еще в отцовских вещах покопаться, но… — Нет-нет, — обмерев, поспешил уверить его Антон и схватился за протянутую одежду. — Мне все нравится, спасибо большое. — Хорошо, я тогда… — Арсений отчего-то смутился еще больше. — Подожду, пока ты закончишь. Располагайся. Когда он вышел, Антон рассмотрел вещи внимательнее. Арсений принес светло-серые боксеры с рисунком в мелкое розовое сердечко — будто прямиком из 2007-го года, когда родилась Олеська. И Максюша, получается, тоже — быстро подсчитал в уме Антон. Точно, они же одногодки, как это он раньше не сообразил. Под трусами обнаружилась светло-голубая футболка с изображением кота Саймона, тыкающего лапой в пустую миску. Одежда Антону очень понравилась, разве что футболка навскидку грозилась быть узковата ему в плечах, но это было не страшно. Сам он тоже обычно носил нечто подобное, только принт на белье такой откровенно омежий выбирать стеснялся. Впрочем, Антон, готовясь к этой ночи и перерыв весь комод, отбросил в сторону все трусы с бананами и Веселыми Роджерами на причинном месте и остановился на однотонном черном варианте. И стильно, и практично. Хотя сердечки тоже были довольно милые, этого не отнять. Надеяться на то, что душ смоет все тревоги и заботы, не приходилось, но Антон все равно залез в ванну и апатично повернул вентиль. Будто в наказание за все проебы этого вечера и вдобавок такое безучастное отношение лейка сначала осуждающе плюнула в него ледяной струей и, лишь удостоверившись в том, что Антон взвыл от холода, милостиво зажурчала комфортным теплым потоком. Футболка действительно сдавила его в подмышках, а еще некомплиментарно обтянула торс, но Антон уже даже не позволял себе вспоминать, что у этой ночи когда-то планировался некий интимный исход, поэтому и показаться перед Арсением не в самом сексуальном виде не боялся. Да и вряд ли тот в принципе ждал от Антона каких-либо изысканных соблазнений. Сам он вообще подозревал, что при виде его обнаженного тела в среднестатистической омеге должны умирать все фолликулы — что на голове, что ниже. И все же Арсений тогда, на кухне, произнес «хочу тебя», и это воспоминание до сих пор вызывало дрожь сильнее, чем контрастный душ. Дверь в его комнату, как и в ванную, была интригующе приоткрыта, но Антон на всякий случай все равно громко покашлял, прежде чем войти. — Ты уже? Так быстро? — Арсений, сидевший на краю заправленной кровати, вскочил на ноги. — Да я не то чтобы успел сильно запачкаться. Антон заметил, как уголок чужого рта спорадически дернулся, когда Арсений смерил его в новом облачении взглядом с ног до головы. — Ладно. Я уже постелил, ты устраивайся тут пока, а я пойду тоже ополоснусь. Антон растерянно поводил глазами по комнате, пытаясь обнаружить раскладушку или надувной матрас, но ничего не нашел. А потом вновь вернулся взглядом к кровати и только сейчас заметил в изголовье две подушки. — Ты хочешь, чтобы я спал с тобой? — удивленно спросил он и спустя секунду густо покраснел, осознав, как это прозвучало. Еще вечером он знал, чего хочет, и думал, что знал, чего хочет Арсений. Почему за пару жалких часов все так сильно изменилось?! — Я понимаю, тут не очень широкий матрас, но больше негде, — зачем-то принялся оправдываться Арсений. — Максюшина кроватка меньше тебя в три раза, а у родителей нельзя. У мамы очень чуткий нос, она, как медведь из сказки, сразу поймет, что в ее постели ночевал кто-то чужой. Давай, не стесняйся. Можешь меня не ждать, засыпай сразу, если хочешь. В комнате Арсения в свой предыдущий злосчастный визит в эту квартиру Антон был лишь во время ознакомительной экскурсии по дому и толком мало что успел рассмотреть, потому что Максюша бегал за ним хвостиком и все тянул назад, торопясь продемонстрировать все свои игрушки. Теперь, когда он тут остался один, ничто не мешало осмотреться как следует. Комната была одновременно и похожа на его собственную, и отличалась от нее. Такой же светлый письменный стол, разве что с меньшим количеством царапин, глянцевая дверка шкафа — пошире антоновского — только без отпечатков ладоней, кровать у окна. За ободок зеркала были спрятаны многочисленные открытки и уже пожелтевшие записки с пожеланиями: «ты со всем справишься», «удачи с поступлением», «желаю получить Оскар», «здесь и сейчас» и т.д. Если стены комнаты Антона были забиты постерами из журналов, то у Арсения в основном тут висели фотографии: вот он в школьной форме на линейке с букетом гладиолусов больше его самого, он с родителями и братом в Парке Горького, он с друзьями во дворе, он, маленький и ужасно важный, в костюме снегиря у елки, он, уже гораздо старше, на сцене с какой-то грамотой в руках, единственный грустный и отстраненный среди десятка смеющихся лиц. На последнее фото Антон почему-то смотрел особенно долго и все не мог понять, почему так сильно застучало сердце. Спать совершенно не хотелось, но Антон все же повиновался выданным указаниям и улегся в кровать, с наслаждением вытянувшись под тонким одеялом. Затем повернул голову и воровато уткнулся носом в простыню. Свежий хлопок грубовато царапнул плечо, и Антон мгновенно почувствовал, что злится. Плечу было совсем не больно, матрас мягко топил в себе и объективных причин обижаться на происходящее не было. Антон вздохнул и попытался нащупать причину этого внезапного недовольства. Она обнаружилась совсем рядом — простыня была виновата не в том, что негостеприимно встретила незнакомца, а в том, что в силу своей свежести не сохранила запах Арсения. Чтобы отвлечься от неприятных ощущений, Антон вновь заскользил взглядом по стенам и полкам, выиискивая там ответы на неразрешенные вопросы, и за этим занятием потерялся во времени. Отрезвил его только приближающийся звук шагов по коридору, и Антон по какой-то детской привычке тут же повернулся набок, закрыл глаза и притворился спящим. Бессмысленность этого рефлекторного действия накрыла его почти сразу, но было уже поздно: дверь скрипнула, и шаги раздались совсем близко. Арсений несколько раз вздохнул, передвигая невидимые Антону вещи и совершая таинственные предсонные манипуляции, а потом матрас прогнулся под чужим весом и вдоль скулы легким шлейфом пробежало теплое дыхание. Под закрытыми веками Антон пытался уловить тени чужих действий, но Арсений, устроившийся рядом, повозился совсем недолго, почти не стягивая с Антона одеяло, и вскоре замер, погружая комнату в полную тишину. Время окончательно застыло. Отсчитав около сотни ударов сердца, Антон открыл глаза. Арсений тоже лежал на боку, спиной к нему, и, судя по плотному дыханию, не спал. Вылезший ярлычок на горловине его розовой спальной футболки царапал нежную шею и мгновенно стал объектом зависти и ненависти Антона, потому что тому было позволительно касаться этой тонкой шеи, а он делал это так неаккуратно. Тело Арсения казалось твердым, почти как на уроках физики в школе. Долгожданный огуречный аромат, на этот раз удручающе тихий и спокойный, без тех экзотических ноток возбуждения, грустно обволакивал сознание.        Антон вздохнул. У него было так мало слов, а сказать хотелось так много. За исключением глупого полудетского отражающегося румянцем на щеках «ты мне нравишься», он так до сих пор и не произнес ничего нужного и важного, все время переживая, что или слишком поторопится, или будет недостаточно красноречив. И сейчас страх, что все это невысказанное, копившееся у Антона внутри, трогательно чистое, хрупкое, незнакомое, большое, страстное, неловкое, первое и искреннее, так там и останется, потому что Арсений, осознав наконец, как ошибся, больше не даст ему шанса произнести хоть слово, ударил его под дых больнее любого противника в школьных драках.        — Арс, — сипло выдохнул Антон неожиданно для самого себя.        Острые лопатки тут же прорезали ровную гладь розовой футболки.        — Что? — глухо отозвались с той половины кровати.        — Мне нужно тебе кое-что сказать, — прошептал Антон, сам не веря, что сможет сейчас еще что-нибудь выговорить.        Арсений судорожно вздохнул два раза, а потом резко перевернулся на спину и уставился в потолок блестящими прозрачными глазами.        — Вот сейчас? — грубо бросил он, и у Антона внутри что-то съежилось. — Я думал, ты дотерпишь хотя бы до утра.        — Почему именно до утра?        — Не знаю, у меня это в первый раз, я без понятия, в какое время люди это обычно делают. Хотя на самом деле нет, не в первый, но тогда я сам ему сказал: «Давай останемся друзьями», — а он и не сильно расстроился, только хмыкнул и потом обозвал меня в своем ЖЖ сукой. Почему-то вообще не было обидно. И это произошло вечером, после уроков.        Антон плохо поспевал за его мыслью, поэтому туповато переспросил:        — Да?        — Да, — снова злобно вздохнул Арсений. — А самого меня еще никогда не бросали, так что, извини, я плох в этом всем. Я… Я понимаю, я все понимаю на самом деле. Ты с самого начала говорил, что хочешь серьезных отношений. Я запомнил, Шаст. Я тоже хотел, чтобы так оно и было! По-серьезному! По-настоящему! Тебя, конечно, не интересуют эти детские держания за ручку, я это понял, еще когда ты первым предложил познакомиться с твоей семьей. Меня никто никогда до этого к себе не приглашал, и мне так приятно было, и я хотел, чтобы тебе тоже, поэтому позвал тебя к своим, а тут мама со своими приколами, блин! Ты, как нормальный альфа, конечно, имеешь право ожидать уважения к себе, а мы, а я… Сука, да что же это такое! И сегодня тоже вся эта херня… Сначала в клубе, потом здесь… Я знаю, Шаст, понимаю, что у меня мало опыта, а альфам нравится, когда омеги опытные, но я думал, что если все делать быстро, то это будет не так заметно, а оно заметно, оно еще больше заметно, когда ты спешишь! Откуда мне было знать?!        Он не плакал, но давился словами: они лезли из него будто против воли, как распрямившаяся пружина, которую больше не засунуть в несчастный старый диван.        — Тебе не нужно ничего произносить, если это трудно, — продолжал он тем временем. — Я же не тупой. И да, я знаю, у меня дурацкий характер, но я на самом деле ведь адекватный, Шаст, я не буду закатывать истерику, не бойся. Я догадался, еще когда ты захотел уйти. Любой бы на твоем месте захотел. Конечно, кому нужен такой омега — даже минет нормально сделать не может, не покалечившись!        Он болезненно зажмурился, и Антон, у которого, кажется, мелькнуло одно сумасшедшее, невероятное подозрение, поднялся на локте, чтобы лучше видеть его бледное лицо.        — Я так хотел, так хотел, чтобы все прошло идеально, красиво, а тут, блин… Тася с циститом! Тапки эти дебильные!..        — Арсений, — он наконец нашел лазейку в этой сбивчивой речи и поспешил шмыгнуть в нее, пока тот окончательно сам себя не замучал. — Посмотри на меня, пожалуйста. Все идеально, слышишь?        Антон мало что понял, кроме одного: с кем попало, «идеально» не хотят. А это означало, что Арсению тоже было не все равно.        — Все сегодня было идеально, потому что было с тобой. А я влюблен в тебя, Арс.        Ну вот. Получилось. Надо же, не так уж и страшно.        Арсений вздрогнул и уставился на него с обидой в глазах, будто голодная собака, которую дразнят тарелкой гуляша. На всякий случай Антон повторил последнее предложение. Эффект собаки во взгляде сохранился.        — Я же говорю, Антон, я адекватный. Можешь не стараться меня задобрить, я не буду вырывать тебе волосы и царапать щеки. Не нужно мне врать, да еще так жестоко.        — Я тоже думал, что ты захочешь бросить меня после всего, что сегодня произошло, — быстро перевел стрелки Антон.        — Ты думал?.. — Арсений осекся и беспомощно захлопал веками. — Но почему?        Антон мог бы постараться и объяснить, но, кажется, для этого пришлось бы повторить почти слово в слово предшествовавшую речь Арсения, только с противоположной стороны. Поэтому он просто пожал плечами и спросил, придвинувшись:        — Можно я тебя поцелую?        Еще несколько секунд Арсений продолжал, замерев, рассматривать нависшее над ним лицо. Может быть, ждал, что Антон не выдержит этой проверки, смутится и отвернется, выдав свою неискренность, может, просто не решался поверить. О чем он сейчас думал, Антону, как и раньше, было неизвестно, но он странным образом больше из-за этого не переживал. А потом Арсений тихо выдохнул, прикрыл глаза, кивнул и первым робко потянулся подбородком вверх.        Антон поймал его в свою нежность на полпути.        Одеяло путалось слоями, создавая между ними лишние преграды, и он спихнул его в ноги — все равно никто уже больше не мерз. Поцелуй вышел очень осторожный, медленный, почти пугливый и гораздо больше подходивший на роль первого поцелуя, чем их настоящий первый поцелуй. Но это было не страшно, Антон уже ни о чем не жалел. Он плавно подхватил ладонью чужой затылок, чтобы Арсению было не так тяжело удерживать голову на весу, и почувствовал, как тот в ответ слабо всхлипнул и расслабился.        Мягкая прохладная ступня протиснулась Антону между сдвинутых голеней, и он понятливо сжал ее ногами. Арсений становился смелее, раскованнее, и в каждом новом движении его языка, изгибе позвоночника, учащающемся дыхании Антон слышал, что тот ему верит, понимал это руками, глазами и носом.        — Ты хороший, ты такой невозможно хороший, — зашептал Арсений, стискивая до боли Антоновы волосы, когда тот сполз губами на округлившееся от улыбки яблочко щеки, — как ты мог подумать, что тебя можно бросить…        У Антона не получалось им надышаться, в прямом и переносном смысле. Он каждую секунду утыкался носом в кожу, вдыхал до головокружения, будто не мог поверить, что все это огуречное безумие — ему, для него. Запах не изменился, как тогда, в клубе, но вдруг стал сочнее, резче, и Антон не сразу сообразил, что это нос учуял выделившуюся смазку.        Та же ступня, что устроилась у Антона между ног, медленно поползла из своего плена вверх. Подумав, что Арсений хочет выпутаться или устроиться поудобнее, Антон с готовностью раздвинул ноги и в следующее мгновение запутался в этой сложной схеме по обращению кислорода в углекислый газ, когда теплое круглое колено мягко, аккуратно, но настойчиво надавило ему на пах.        — Да что это, да сними ты эти чертовы трусы, — закапризничал Арсений, плавно перекатывая коленом вверх-вниз.        — С тебя или с меня? — уточнил Антон, когда совладал с голосом.        Арсений посмотрел на него, как на придурка.        — Понял.        В свой настоящий первый раз, чуть больше года назад, Антон запомнил болезненно много лишнего и подробного: и то, как неловко сорвалось с нетвердой ладони скользкое бедро, и то, как сопротивлялась усилиям фольга, и то, каким жалким и судорожным повис в воздухе его выдох, когда он наконец толкнулся внутрь.        Первый раз с Арсением запомнился совсем по-другому: он весь состоял из ярких, потрясающих деталей, собрать которые в одну общую картину потом казалось невозможным — ну не бывает так, чтобы столько всего классного происходило одновременно. В какой последовательности все же были сняты трусы, откуда вдруг взялся презерватив, включал ли кто-нибудь свет над кроватью — на все эти вопросы Антон впоследствии ответить бы затруднился, потому что они не имели никакого значения.        Зато он прекрасно запомнил, как натужно заскрипела окружность узкого ворота розовой футболки, проезжаясь по контуру головы и электризуя темные волосы. Арсений скинул последнюю деталь одежды на пол и застыл, белый, тонкокостный и желанный, сидя у Антона на бедрах. Он тогда, не сдержавшись, бездумно провел скользкими пальцами по собственному голому члену, и Арсений прерывисто вздохнул, проследив глазами это движение.        Антон запомнил, как, не подумав, полез к нему сразу двумя пальцами, потом, на долю секунды вернув какие-то крупицы разума, мысленно их пересчитал и испугался, что поторопился, но полное отсутствие сопротивления мышц и то, как Арсений изогнулся и задышал быстрее, вернули ему самообладание и глупое ощущение счастья. Ничего еще толком не началось, а ему уже было так безобразно хорошо.        Он запомнил, как две горячие ладони обожгли грудную клетку, когда Арсений, отыскав в нем опору, опустился наконец на подставленный член. Как спустя секунду ногти невольно вонзились в раздразненную кожу и как он сам, в несколько вдохов переживая ощущение погружения, накрыл свободной рукой чужие пальцы.        Запомнил, как истончился до микрона арсеньевский голос, когда он, привыкнув, сам попробовал приподняться, но не выдержал силы натяжения и тихо прошептал: «Давай ты».        Запомнил, как сжимал пальцами на ступнях простыню в попытках не утратить чувство гравитации, пока толкался вверх.        Запомнил, как Арсений, ощутив на очередном движении наливающийся узел, испуганно задержал его рукой и попросил:        — Только давай сегодня, ну… Без этого. Я не уверен, что уже готов.        — Конечно, — Антон облизал пересохшие губы и подумал, что сам не готов куда сильнее. — Без проблем.        Запомнил, как было мокро, горячо, скользко, глубоко и восхитительно, и все это в совокупности не оставило ему ни единого шанса продемонстрировать ожидаемую выносливость и продержаться дольше пары оборотов минутной стрелки.        Запомнил, как открыл глаза и только в этот момент обнаружил, что вообще, оказывается, их закрывал, как увидел Арсения, все еще возбужденного и далекого от финала, смотревшего на него ласково и с любопытством, безо всякого осуждения.        Запомнил, как тот очаровательно коротко хихикнул несколько раз, когда Антон завозился, неловко из-под него выбираясь и расплетая спутавшиеся руки-ноги, и как хихиканье резко оборвалось, когда Арсений оказался лицом к изголовью на расставленных коленях, а Антон — позади, практически уткнувшись носом ему в ягодицы, с очевидным теперь уже намерением. Обернувшись через плечо, приоткрыв неверяще рот, Арсений напряженно смотрел прямо в глаза, но удерживать зрительный контакт с ним в тот момент было почти невыносимо, ведь внимание постоянно отвлекало то, с каким предвкушением и нетерпением он сжимался под горячим дыханием. Кожа на вид там казалась настолько нежной, что Антон боялся поцарапать ее своими искусанными губами, но все же, переборов глупый страх, жадно приник к ней раскрытым ртом, и его неопытный язык тут же сама собой нашла первая терпкая капля. Он толком плохо представлял себе, что именно нужно делать — все вычитанные на форумах подсказки и техники вылетели из головы, поэтому стал делать то, что хотелось самому.        — Ша-а-а-аст, — трескуче прозвенело в наэлектризованном воздухе после нескольких пробных движений языка.        Антон поднял голову и понял, что действует верно: Арсений прикрыл глаза — и это был комплимент.        Он запомнил, как быстро и неожиданно все закончилось: он только-только приноровился удобно сворачивать язык, чтобы тот входил глубже, как услышал длинный тонкий стон и краем глаза успел заметить, как выломанная в локте линия арсеньевской руки резко выпрямилась и исчезла под обжигающе вкусно пахнущим телом, а уже через мгновение оно окончательно задрожало и обмякло. Собственные липкие губы неохотно разомкнулись, Антон отодвинулся, и прохладный воздух скользнул по мокрому подбородку небрежным касанием. Он тогда подумал, что, наверное, выглядит преглупо — всклокоченный и перепачканный чужой смазкой, но Арсений, не в пример ему гораздо быстрее отошедший от оргазма, со слабой улыбкой на губах и в глазах уже перевернулся и манил его к себе — вот такого, глупого и смешного.        Пальцы тоже были измазаны в смазке, и Антон, намеревавшийся было обнять гладкую спину, нелепо завис конечностью в воздухе. Арсений же подхватил скрючившиеся в несуществующем аккорде пальцы и сжал своими, не обращая внимания на липкость, а затем и вовсе ранил навылет, когда поднес и прижал их ко рту.        — Все в порядке? — спросил Антон, не совсем понимая, как удается не орать от счастья на всю улицу.        — Я тоже в тебя влюблен, — невпопад ответил Арсений, и этим уже не ранил, а окончательно убил.        Потом этот мертвый Антон еще долго не мог уснуть. Он ворочался, мешая и себе, и Арсению, все норовил вдохнуть аромат волос так удачно и одновременно неудобно придавившей его руку головы, вслушивался в нарастающий с каждой минутой гул сонных еще машин за окном, скрип половиц наверху, ставшее до удивления привычным урчание лифта, лай какой-то собаки, возможно, даже Таси, ловил первые рассветные росчерки на потолке, невесомо водил пальцем по теплой окружности любимого плеча и думал только об одном: как же все это было хорошо.        Лишь бы это никогда не заканчивалось.