от слова худо

      —нет, пап, это…       —хочешь сказать, что это твоё?–говорит Пётр, опираясь на дверной проем. повисает тишина, нарушаемая гулом за окном.       —нет, конечно, это подарок для моей…подруги. в ответ на это ещё более холодный взгляд и поднятая бровь. старший уже хотел разобраться, но из кухни послышался рингтон телефона. взглянув последний раз на сына, Романов из комнаты выходит. выдохнув, Саша подручными тряпками окно вытирает, ибо какие-то Миши Московские загадили его. вдруг чувствует чужую ладонь на затылке. но она не как обычно сжимается, а наоборот, толкает голову. младший от подоконника отскакиваем как попрыгунчик, цокнув лбом по пластику.       —что ещё ты от меня скрываешь, дрянь?-пальцы за короткие волосы тянут, заставляя поднять лицо. глаза щиплет немного, но плакать при отце Саша не посмеет. с детства просёк это. получив молчание, старший сильнее оттягивает пряди.       —ничего!-от боли выть волком хочется, но, опять же, нельзя. пытается вырваться, но только раззадоривает Петра.-пусти! его вообще слушали хоть когда-нибудь? нет. для отца он простой звук, а голос писк крысиный. он в этом доме пылинка, не значит ничего. Пётр за руку хватает, сдавливая запястья до синяков, ощущение, словно кровь в кисть поступать перестаёт. выворачивает, бешено в глаза глядя. в карих глазах уже давно цвет древесины не виден, вместо неё: чёрная пустота, будто из зрачка вытекающая. она порохом отливает, в них нет красивого оттенка ночи. там сумасшествие. почти поднимает сына за руку, тянет на себя, ни на секунду взор не отводя.       —хорошо,-неожиданно отпускает руку. от потери опоры младший отшатывается, ударяясь поясницей о стол. боль ненадолго тело прошибает, но Саша держится.-но если я узнаю что-то, что ты пытаешься прятать..-дальше даже продолжать не надо, ведь одного взгляда на лицо разгневанное хватает, чтобы начать заикаться. и старший, слава всем богам, уходит, громко хлопнув дверью. пару минут Саша просто смотрит перед собой, пытаясь унять дрожь в руках и ногах. они будто не ему вовсе принадлежат, от пелены перед глазами видеть сложно. всё, что скопилось в душе выливается, смешиваясь с яркими, но беззвучными криками. шуметь нельзя, будет намного хуже. кашель горло стягивает, скрючивает. лицо покраснело, а серые туманы застелила красная дымка. веки опухли, замыкать и моргать неприятно, дискомфортно даже. очень хочется позвонить Мише. и Романов почти тянется к телефону, но в последний момент одёргивает себя. зачем ему твои проблемы? он и так носится с тобой, а большего хочешь. ты и за это должен благодарить его, тварь. а ты только на мозги давишь. ничего кроме нытья из себя не представляешь. нет. Саша трогать не станет никого. откладывает гаджет, выключая его полностью. так, на всякий случай. к пеналу тянется, но скетчбук не берёт

***

      —Саш,-Миша легко цепляет подбородок.-ты чего?он опять бил? Романов взгляд прячет, не желая смотреть на Московского. тот что-то шепчет, потирая переносицу пальцами. тяжело вздыхает, окидывая взором сжавшееся у стены тело.       —снова со стула упал, да?-смотрит с жалостью, от которой младшему тошно становится. в ответ только головой машет. слов из Саши в такие моменты не вытащишь, и единственное, что остаётся Мише, так это ждать, пока он расколется.       —кхм,-сбоку недовольный кашель Камалии.-я, как бы, тоже здесь, если не заметили.-девушка к раковине подходит, начиная мыть кисти. вода под руками в грязно-синий окрашивается, а керамика обзаводится новыми пятнами красок. Московский, как и обычно в присутствии кого-либо, осторожно берёт холодную ладошку в свою.       —если что-то случится, то приходи ко мне, адрес знаешь.-говорит шёпотом, опаляя кожу тёплым дыханием.       —меня тогда позовите, а то кто знает, что вы там делать будете одни..-за свои слишком умные размышления Зилант получает два осуждающих взгляда.-да шучу, шучу, но сообщите мне. может подтянусь. Романов вновь на Московского глаза переводит.       —спасибо, правда, но я этим не воспользуюсь, по крайней мере надеюсь на это.-смотрит словно тысячи звёзд, и целого мира для его любви, что видна даже в свинцовых омутах, мало. из-за небольшой, но ощутимой разницы в росте, приходится голову задрать. от Сашеньки тёмным шоколадом с орехами пахнет и мятной жвачкой. к нему прижаться хочется, обнять, обвив хрупкую талию руками.       —гомосятина.-тихо, но так, чтобы все услышали, цокает Камалия, уходя и заворачивая за угол. Миша только фыркает ей вслед, не отводя очей от своего чуда. делает себе заметку, что когда-нибудь оденет его в перья. мягкий оранжевый свет почти потухшей лампочки тела ласкает, где-то контрасты подчёркивает, где-то тени впалые подводит. мысли в головах их вряд ли бы смогли передать абстракционисты , они слишком пестрили цветом и жизнью. лицо Саши словно пуантилизмом выполнено: собрано по маленьким точечкам в единую симфонию. он руки самого лучшего художника достоин, только это уже не портрет будет, а скорее автопортрет. Московский не замечает, как еле-еле к губам прикасается. он не старается как-то надавить или принудить: движения легки и нежны. руки, всё ещё сжимающие чужие ладошки, потеют немного, а к кончикам пальцев ток пробирается. Романов в стороне не остаётся, отвечает в своей манере: робко, стеснительно сначала.       —я боюсь за тебя, Саш. пожалуйста, если что-нибудь случится, сразу звони мне.-от уст нехотя отрывается, целуя костяшки тонкие.-обещаешь? в глаза смотрит, из волн океана этого не вырвешься, сколько не брыкайся.       —обещаю.