Il gambetto (Гамбит)

...человек, желающий творить одно только добро, неминуемо погибнет среди стольких чуждых добру.

Н. Макиавелли, «Государь»

      В Тоскане вновь наступила жаркая пора. Крестьянам часами приходилось стоять под палящим солнцем, лишь бы урожай не погиб. За последние несколько дней на небе было ни облачка, а от ужасно сухого воздуха становилось трудно дышать.       В городах ситуация обстояла не лучше. Из-за нагревающихся каменных стен на улицах Флоренции было жарко — то тут, то там поднимались столбы пыли. Река Арно зацвела, что только ухудшило запах в городе. Несмотря на это, жизнь во Флоренции кипела. Повсюду были открыты лавки, горожане ходили по площадям, а меж ними шныряли карманники.       В ту пору в городе обитало и семейство Филато. Столетиями их предки торговали дорогими флорентийскими тканями, заморской пряжей и квасцами.       В один из знойных дней юная Беатриче де Филато собиралась выйти на прогулку. С первыми лучами солнца она прочитала молитву, затем позвала прислугу. Сегодня ей хотелось выглядеть красиво, и она велела принести платье, которое когда-то подарил супруг. Однако, лишь служанки принялись завязывать шнурки на груди, как в комнату постучала Дафна, дабы проведать свою воспитанницу.             Это была грузная женщина лет сорока. Долгое время она была кормилицей детей семьи Филато. Когда у синьорины что-то не получалось, она бежала к кормилице и просила помощи. Та с радостью всё объясняла. Если Беатриче пыталась проследить за старшим братом, или подслушать разговоры отца, кормилица ловила её со словами: «Добропорядочной даме не положено знать подобное».       Дафна сразу заметила неприлично богатый наряд.       — Синьора, что я вам говорила? Благородная дама должна быть скромна как в помыслах, так и в одежде. Вы же не хотите прослыть расточительной донной? — вновь в привычной манере поучала она. — Иначе вас больше никто не выпустит в свет.       — Сейчас сменю, Дафна.       Однако кормилица сама сняла с воспитанницы дорогие украшения и велела прислуге принести наряд без излишеств.       — Вы же не такая испорченная, как ваш брат Джованни, — замотала она головой. — Как вспомню, что юный синьор постоянно воровал сладости с кухни, насмехался над прислугой или разбивал ценные вещи, мне дурно становится. Мессер Филато мог только пожурить его.       Джованни был первенцем и, естественно, любимчиком родителей. С детства отец поддерживал мальчика: не ругал, приносил книги и лично обучал некоторым наукам.       — Но Джованни не один ел вкусности! Он и мне приносил.       — Тем не менее вам не стоит своевольничать, подобно ему. Иначе не видать вам нового замужества, как согрешившим пилигримам — Святой Земли. Добродетельная дама должна быть смиренна и молчалива, скромна и умеренна…       — А также послушна и трудолюбива, — продолжила синьорина. Она положила женщине руку на предплечье. — Я помню, милая Дафна.       Когда служанки наконец поднесли ей другие платья и спрятали волосы в сеточку, кормилица удалилась из покоев. Через несколько минут, пока девушки привязывали рукава к гамурре, в комнате появилась матушка. Опершись о косяк, она поинтересовалась:       — Ты куда-то собираешься?       — Да, прогуляться по городу, — бесхитростно ответила Беатриче и подала служанке вторую руку. — Матушка, после возвращения я только и делаю, что сижу в доме и носа не высовываю. Могу ли я хоть пару раз в год выйти?       Синьорина посмотрела на родительницу: та только недавно встала, о чём говорили её распущенные волосы и наряд. Зевнув, родительница подвязала ослабший пояс, отозвала служанок и принялась сама завязывать платье дочери.       — Опять выдалась бессонная ночь? — спросила синьорина, когда родительница прикрепила второй рукав.       Матушка, слегка улыбнувшись, только стыдливо кивнула. Вмиг у Беатриче загорелись глаза, как если бы она увидела новую вещицу, что привёз отец.       — Я могу зайти на рынок и купить эфирных масел, чтобы голова не болела. Мессер Альберто сегодня должен быть там.       — Тогда возьми ещё лавандовое и розовое.       Беатриче исподлобья взглянула на родительницу и отвернулась.       — Возьму, — она застегнула пояс на джорне и закрепила на нём кошель.       — Grazie, Беатриче!       — Я только зайду к братьям и отцу.       — Fratelli ещё спят. Не буди их, — ласково посмотрела женщина. — Лучше возьми им на рынке фруктов.       — Хорошо.       Когда синьора вышла, Беатриче решила проведать отца. Все в доме знали, что Людовико де Филато каждое утро рано вставал и работал в поте лица: лично присутствовал на производстве, следил за развитием инженерной мысли и ездил в поисках новых месторождений минералов.       Синьорина постучала в разные места двери и открыла её. Людовико поднял голову и, улыбнувшись, развёл в стороны руки.       — Беатриче, свет очей моих! Ты что-то хотела?       — Да, padre. Хотела поблагодарить, что позволил выйти в город, — шумя юбками, она подошла к отцу.       Тот сидел за столом и перебирал прибывшие документы. Среди них находились банковские векселя, записи о полученной прибыли и деловые письма.       — И что же пишут?       — Что из-за соляного конфликта в Ферраре, торговля затруднена, — вздохнул он.       — Что за конфликт?       Беатриче подняла металлическую пластинку, покрутила вещицу в руках, прошлась ногтями по выгравированным символам и тоненькой рамке. С раннего детства её ясные глазки цеплялись за всё новое и неизведанное, но спросить Беатриче боялась. Людовико видел это и потворствовал любопытству дочери. Он привозил ранее невиданные ею вещи и рассказывал про них.       — Прошу тебя, не сбивай диски, — заметил мужчина и черкнул пером.       — Scusate.       Беатриче положила пластину на место.       — Джованни ещё ничего не написал?       — Нет.       Людовико отложил бумаги в сторону и взглянул на дочь. В младенчестве она была болезненной, и никто в семье не верил, что ребёнок выживет. Однако Святой Беуно оказался милосерден, и девочка подросла и окрепла. В детстве она была добрым и кротким ребёнком. Если надо было помочь по хозяйству, девочка с невиданным для её лет рвением отзывалась.       Её миловидное лицо всё ещё было детским: пухлые щёчки с небольшим жирком и тонкая линия губ. Однако внешне Беатриче больше других детей походила на отца. Те же голубые глаза и их форма, тот же носик с небольшой горбинкой и та же искренняя улыбка с ямочкой на уголке. Когда девушка хмурилась, она, подобно Людовико, чуть отводила край рта в сторону, а, почуяв неприятный запах, морщила носик.       — Mia bellezza, как жалко, что тебе пришлось вернуться, — он взял в руку ладонь дочери, — Надеюсь, семейство Колонна будет более благосклонно. Хотя по их реакции этого не скажешь.       Беатриче сжала пальцы в его ладонях и прикусила губу.       — Это моя вина. Я не смогла понравиться на смотринах.       — Нет, дело не в этом, — мужчина повертел головой, — Однако ты могла хоть что-то сказать при встрече, а не просто смотреть в одну точку.       Беатриче лишь скромно улыбнулась. В тот день она старалась быть вежливой со столь почтенными гостями, но взгляд брата жениха не давал ей покоя. Казалось, он исследует не только её, но и других обитателей дома. Его ехидная улыбка не сходила с лица весь вечер, и синьорина делала всё возможное, лишь бы её не видеть.       — Что было бы, если бы тебя представили самим Медичи? Ты бы тоже молчала, опустив взгляд? — добродушно спросил Людовико и, прищурившись, посмотрел в глаза.       — Я бы что-нибудь им ответила.       Мессер лишь усмехнулся, наблюдая, как лицо дочери вытягивается.       — Зато ты отвечал практически на все их вопросы: рассказал про давнюю дружбу прадеда с поэтом, про наши традиции, твоё дело.       — Родители жениха должны знать, с кем они роднятся.       Он убрал руки и вернулся к бумагам.       — Я пойду, а то Дафна, наверное, меня заждалась.       Беатриче поцеловала отца в щеку и пошла в сторону выхода, а Людовико взял документы и подошёл к распятию.       В холле уже стояла служанка с корзиной для продуктов, а рядом с ней находилась скрытая под складками мантелло дуэнья, держащая в руках вуаль. Синьорина спустилась вниз и накинула покров на голову.       Дамы отправились на Меркато-Веккьо. На этом крупном рынке Флоренции можно было купить всё: простую еду, деликатесы, одежду, картины — славился он не только обширностью и разнообразием, но также ссорами и драками. Любой, кто хоть раз видывал такое зрелище, давался диву. Впрочем, распри не мешали торговле — ровно как и запах рынка, который можно было почуять издали.       Пока дамы добрались до торговой площади, начало припекать.       Беатриче шла меж длинных рядов и поглядывала на прилавки с товарами. За ней, обмахиваясь палантином, следовала Дафна. Периодически она приговаривала, что всё же не стоило идти на рынок, а обождать до вечера, когда жар стихнет.       — Милая Дафна, ты же знаешь, если бы мы пошли сюда в более позднее время, множество продуктов были бы подпорченными.       — Да, знаю, но почему вы вообще решили пойти? — недоумевала дуэнья. — Разве нельзя было отправить прислугу?       — Можно, но никто бы не смог подобрать хорошего подарка для маленького Козимо, — прощебетала девушка и энергично замахала руками, пытаясь убедить кормилицу, — Его же вот-вот крестят. Для такого случая нужен особенный дар. По другим же причинам — кроме разве что покупки масел — я не могу тут появляться.       Дафна знала: когда Беатриче что-то задумывала, её трудно было отговорить. Женщине оставалось только тяжело вздохнуть и идти следом.       Подойдя к свободной стойке с фруктами, Беатриче стала рассматривать её содержимое. На прилавке лежали ранние зелёные яблоки и груши, сочные смоковницы с виноградом. Пока она вдумчиво выбирала самые свежие плоды, то заметила рядом юношу, который также изучал продукты.       — Синьора, может, вы подскажите, что взять? — добродушно обратился к ней паренёк.       Беатриче лишь опустила взор на лежавшие рядом груши. Ей, как и всем дамам, не позволено было говорить с незнакомыми синьорами — даже чтобы ответить на столь простые вопросы. Её дыхание спёрло, а руки начали дрожать. Синьорина боялась, что, заговорив с ним, опозорит себя и сорвёт повторные смотрины.       Она обернулась: кормилица пристально смотрела то на неё, то на юношу. Беатриче жестом подозвала служанку и указала на плоды. Когда та сложила фрукты в корзину, синьорина быстренько расплатилась и удалилась с места. Пройдя ещё несколько рядов, что ломились от сезонных овощей и фруктов, Беатриче подошла к прилавку Альберто.       — Синьоры, не проходите мимо! Подходите! У меня лучшие масла в городе! Какое вы желаете: розовое или пихтовое? У меня найдутся любые! Подходите…       — Buon giorno. Можно ли мне пихтовое, лавандовое и розовое масло?       — А! Boun giorno, синьора Беатриче. Вам, как обычно, шесть бутылочек? — скорее как утверждение, а не вопрос проговорил он.       Альберто помнил, что раньше девушка боялась с ним общаться и тихонько пряталась за материнской юбкой.       — Вот, держите.       — Grazie!! — синьорина протянула ему несколько флоринов.       Отойдя от лавки, Беатриче покрутилась вокруг своей оси. Она глазами пробегала по другим прилавкам в поисках необходимых товаров.       — Синьора, вы купили всё, что надо. Может, пойдём домой? — уже с некой усталостью сказала кормилица.       — Я бы с радостью согласилась, дорогая Дафна, но не в этот раз. Я не могу уйти без подарка для Козимо.       — Ну, смотрите, синьора. Боже упаси вас, если я упаду от жары! Что про вас подумают другие? А ваша матушка…       — Не бурчи. Не упадёшь ты, — упрямилась Беатриче. Она взяла за руку женщину и посмотрела ей в глаза, — Ты даже не заметишь, как мы вернёмся домой. До нужной лавки недалеко. Она на углу соседнего здания.       — Oh bene.       По дороге Беатриче пробегала глазами по другим прилавкам, чтобы знать, куда возвращаться, если она не найдёт подходящего подарка. Дуэнья же только поспевала за ней и придерживала на голове мантию, чтобы ту не скинули, тем самым обесчестив женщину.       — Синьора, не идите так быстро! Я уже не молодая, как вы, — молвила она, — Хоть вы и были замужем, но ведёте себя как ребёнок. Как вас супруг терпел?       — Мой муж меня уважал и почитал, — понуро ответила синьорина и замедлилась, — Бенито тщательно следил за моими тратами и не позволял лишнего, дабы я не ударила лицом в грязь. Я была для него хорошей женой, хотя его брат так не считал.       — Быть хорошей женой недостаточно, синьора. Надо ещё и сына родить, — снова поучала кормилица, подняв указательный палец, — Многие знатные дамы в вашем возрасте уже матерями становятся. Вот он и невзлюбил вас.       — Прошу тебя, не начинай! Мне неприятно говорить о подобном.       Беатриче дошла до угла здания, что ранее заприметила, и принялась рассматривать товары. На прилавке лежали различные броши и крестики; по бокам висели чётки и бусы из разноцветного стекла. Она взяла в руки небольшой крестик, отделанный цветными камнями.       — Милая Дафна, как ты думаешь, понравится ли брату такой крестик?       — Синьорина, это хороший подарок, — ответила та.       — Grande!! Сколько он стоит?       — Семь гроссо.       — Синьора, я понимаю, что вы очень любите своего брата, но это слишком дорого. Хоть ваши родители души в вас не чают, за такую трату они с вас, как и с меня, спросят. Дорогая, выберите что-нибудь другое.       — Bene, — Беатриче положила украшение на место.       Она вновь принялась рассматривать вещи на прилавке. Синьорина прижала указательный палец к подбородку и сдвинула брови, словно решала сложную задачу, пока не заметила серебряные ложечки. Она взяла одну. Прибор был небольшой и мало чем примечательный, кроме выложенного на его конце апостола Петра из разного цвета слюды.       — Сколько стоит такая ложечка?       — Три гроссо, синьора.       — Отлично, я беру. Держите, — она протянула монеты.       — Grazie! Приходите ещё.       Заплатив, девушка положила подарок в поясную сумку и обратилась к кормилице:       — Теперь можно идти.       Наконец, к несказанной радости Дафны, дамы пошли к выходу из Меркато-Веккьо. За это время народу прибавилось настолько, что незнакомому с этим местом человеку легко можно было потеряться. Уже вовсю слышались споры между мессерами по поводу цены и товаров, завлекающие выкрики торговцев и придирки кумушек. Когда же синьоры пробрались сквозь толпу, одна из ссор переросла в очередную драку.       На выходе с рынка мужчина схватил за подол Беатриче. Он сидел на дороге и просил милостыню. Синьорина посочувствовала несчастному и под неодобрительный взгляд кормилицы кинула ему пару серебряных монет.       Дом Филато находился в квартале Олтрарно. Чтобы дойти до него, приходилось постоянно идти мимо узких улочек, где прятались не самые честные личности.       Продвигаясь по широкой дороге, Беатриче с Дафной обсуждали планы на оставшийся день.       — Я хотела бы сегодня провести время с братьями и прочитать им следующую главу «Божественной комедии».       — Это хорошее дело, но в следующий раз. Посмотрите, как солнце печёт, — кормилица показательно размахивала краем мантии, — Вам стоило бы вновь высветлить волосы, а то у корней уже темнеет.       — Да, но зачем это делать, если потом я скрою их за убором?       — Синьора, вы должны быть красивы на следующих смотринах, — приосанилась женщина, — Только прошу, не используйте белила.       — Ты же знаешь, что не буду, — синьорина с теплотой взглянула на дуэнью, — Но, может, перенесём это на завтра?       — Нет-нет, завтра будут тучи. У меня всё утро кости ломит, а это всегда к дождю, — синьора провела по своей пояснице, — К тому же, пока мы будем сидеть, я научу вас играть в шахматы.       Беатриче подняла удивлённый взгляд. Она уже слышала это необычное слово, но не могла представить, что оно означает.       — Шахматы? А что это за игра? Per favore, расскажи.       Дафна с радостью принялась пояснять. Слушая кормилицу, Беатриче, в излюбленной ей манере, то и дело уточняла каждую деталь. Вдруг её восторженный взгляд сменился на более мрачный. Синьорина словно окаменела и не могла сделать и шагу. Её взор был направлен вглубь соседней улочки.       Там, в нескольких кавеццо от синьор, стояли непотребно одетые женщины. Они были в одних рубашках с ослабленными завязками и ярких, цветных гамуррах. На шеях у них висели косы красных бус. Их смуглые лица были покрыты множеством белил и румян, а волосы — распущены.       Проститутки то выставляли ножку из-под приподнятых полов платья и смотрели томными глазами, то выпячивали груди и вели рукой по бедру. Подзывая прохожего, они крутили на тонком пальчике локон и кусали губу. Если же тот не отзывался, девушки подходили к нему и нахально брали за локоть. Словом, путаны делали всё, чтобы привлечь клиента.       — Не смотрите туда, синьора! Эти женщины не достойны вашего внимания.       — Dio!! — Беатриче взялась за края джорне. — Милая Дафна, как можно на людях так выряжаться и показывать столь непотребные жесты? Как их Господь не покарал за подобное бесстыдство? Женщина должна служить своему мужу, а не завлекать других.       — Синьора, дорогая, к нашему сожалению, эти женщины не считают подобные действия чем-то непристойным. Свою честь они продали давно, — отвечала кормилица, пытаясь отвлечь внимание госпожи, — Хоть церковь и борется с ними, но не сильно упорствует в этом. Она считает их меньшим злом во избежания другого.       — Но разве их не выгнали за пределы города, подальше от честных синьоров?       — Так и есть! Однако каким-то образом путаны пробираются обратно. Прошу вас, синьора, не смотрите. Эти женщины не стоят вашего внимания, — сложив пальцы вместе, повторила Дафна, — Пойдёмте домой. Там, наверное, все заждались нас.       — Да, хорошо. Пойдём.       Синьорина вернулась к разговору о шахматах, спросив, какую роль выполняет королева. И всё же, после встречи с продажными женщинами, настроение у неё ухудшилось. Чтобы отвлечься, она взглянула в сторону дома. Однако и это её не успокоило, а, наоборот, вселило странное чувство тревоги, которое только усиливалось при подходе. Вокруг здания не было стражи: ни на улице, ни на крыше.       Холл дома встретил их звенящей тишиной. Даже шум с кухни не был слышен. Отправив служанку с юной госпожой, кормилица взяла корзину с продуктами и пошла в сторону кухни, а Беатриче тем временем поднялась на второй этаж. Она зашла в покои матери, дабы отдать ей масла, но женщины в комнате не оказалось. Её постель до сих пор была не убрана, а вещи из сундука — разбросаны по полу. Тревога Беатриче только усилилась. Она подошла к расписному столику и открыла ящичек, в котором матушка хранила масла.       Оставив бутылочки, синьорина отправилась в отцовские покои. Долго идти не пришлось: тело Людовико оказалось за углом балюстрады.       — Dio mio! — закричали разом девушки и перекрестились.       Глава семейства лежал на полу, не подавая признаков жизни. Его лик был бледен; в глазах не осталось жизни и душевной теплоты, а взор их был направлен в одну точку.       Беатриче прижала руку к лицу. На шее отца зияла глубокая рана, из неё медленно вытекала кровь и образовывала лужицу на полу. Её, как и служанку, замутило, а в глазах помутнело. Она не верила, что это реальность, но металлический запах крови был убедителен. Беатриче казалось, что она забыла, как дышать, и вот-вот рядом сляжет, а потому схватилась за перила.       Двинув ногой, синьорина заметила меч около тела отца. Схватив его, она побежала в сторону детской, где всё ещё надеялась застать остальных родных в здравии.       Подходя к детской, Беатриче увидела леденящую сердце картину: вещи были также разбросаны; на стенах — капли крови, а на полу лежали тела матери и братьев. Она упала на колени, а клинок выпал из рук. Её трясло от ужаса, а по спине пробегали мерзкие мурашки. Синьорина несколько раз протёрла глаза, рассчитывая, что это дурной сон, но ничего не изменилось. Перекрестившись, Беатриче подбежала к телу женщины в надежде, что та жива.       — Madre, мама, мамочка! Дорогая, ты меня слышишь? Ты меня слышишь? — приговаривала она, а из глаз её потекли слёзы.       Перевернув женщину, синьорина заметила кровавое пятно на груди. Надежда вмиг разбилась на кусочки. Беатриче осмотрела братьев, но и те были мертвы. Даже маленький Козимо не дышал.       Почувствовав липкость на ладонях, синьорина взглянула на них: они были в крови. Сгорбившись, она вспоминала, как в детстве обнимала ими талию матери и шею отца. Шею, из которой сейчас текла кровь. Вспоминала, как держала на них каждого из братьев, когда те были ещё малютками. А сейчас они в крови дорогих её сердцу людей.       Внезапно послышался истошный крик Дафны. Это вывело Беатриче из транса.       «Неужели убийца ещё тут и кормилицу постигло такое же несчастье?!» — пронеслось в её голове. Вновь схватив меч, Беатриче побежала в отцовскую комнату.       Дверь была открыта нараспашку, а замок — сломан. Синьорина дрожащими руками выставила перед собой клинок и взглянула внутрь кабинета. Там, как и в детской, был погром: картины сорваны, книги сброшены с полок, мебель перевёрнута, и на ней виднелись зарубки от меча.       Аккуратно обойдя разбросанные вещи, Беатриче подбежала к распятию, что висело на стене, и принялась убирать крест. Однако он был тяжёлым, и пришлось позвать служанку. Пока они снимали распятие, синьорина про себя молила Бога о прощении за подобное кощунство. Когда же оно глухо упало на пол, Беатриче отодвинула дверцу тайника. За ней среди различных документов лежала резная шкатулка, запаянная сургучом. Она схватила ящичек и побежала в холл.       Спускаясь по лестнице, синьорина заметила мужчину в чёрном, выходящего из кухни. Его тело было в порезах. В одной руке он держал окровавленный кинжал, а другой — придерживал плечо. Лица не было видно; его скрывали тёмные волосы и маска.       — Merde! Глупая курица! Столько шума наделала, — злостно пробормотал незнакомец.       Когда же он повернул голову в сторону Беатриче, у неё ещё сильнее забилось сердце. Его губы растянулись в широкую улыбку, а глаза хищно блеснули. Такой взгляд не предвещал ничего хорошего. Синьорина рванула к выходу.       Только Беатриче добежала до двери, как услышала хрип. Она обернулась: служанка с ножом в спине упала на пол. Синьорину вновь сковал ледяной ужас. Незнакомец целился прямо в неё и убил бы, если бы не прислужница. Мужчина, прихрамывая, побежал в сторону всё ещё живой жертвы. Беатриче ринулась на улицу. Она направилась туда, где многолюдно — к мосту Понте-Веккьо.       Синьорина на мгновение обернулась: вместо одного убийцы за ней бежали уже несколько головорезов. Когда те закричали — «Отдай шкатулку!» — она только ускорилась, надеясь, что прохожие остановят погоню. К её глубочайшему сожалению, люди только расступались. Некоторые даже кричали вслед: «Лови её!»       Пробегая под арками домов, Беатриче металась по узким улочкам. Она не замечала ни бродяг, просящих милостыню, ни проституток, которых ранее порицала за неприличный образ. У неё самой вид был не лучше: полы её джорне потемнели от грязи, вуаль давно спала и затерялась среди толпы, а волосы выбились из причёски. Однако сейчас синьорину подобное не волновало.       С каждой минутой бежать было всё труднее: дыхание становилось тяжёлым, а мышцы схватывали судороги. Вместе с этим в голове стали возникать боли, а в ушах — шум. Её сердце билось неимоверно сильно, словно вот-вот выпрыгнет из груди, но Беатриче знала, что останавливаться нельзя. Остановишься — всё кончено.       Когда ногу вновь свела судорога, Беатриче споткнулась о подол, упала лицом вниз, а шкатулка выпала из её рук. Пыль попала в рот, и теперь в горле зудело.       Мужчины приближались.       — Eccola! — закричал один из наёмников.       Схватив шкатулку, Беатриче вскочила и устремилась куда глаза глядят. В надежде на передышку она забежала за угол и скрылась за телегой с сеном. Через пару секунд за ней выбежали наёмники и стали обходить окрестности.       В поисках спасения Беатриче тоже начала осматриваться. Её взору предстала базилика Сан-Лоренцо — домовая церковь семьи Медичи. Синьорина с радостью бы рассмотрела необычный фасад базилики, но ей было не до этого.       Вдруг в голову Беатриче пришла рискованная идея: отправиться ко дворцу Медичи. Пару дней назад она видела их на мессе в Санта-Мария-Дель-Фьоре, и, скорее всего, они всё ещё в городе. Хотя из-за такой жары семья могла и уехать. Однако на раздумья времени не было — один наёмник заметил её, и Беатриче ринулась в сторону дворца.       В этот раз бежать было легче. Пока синьорина пряталась, она успела восстановить дыхание и отдохнуть. К тому же дорога от базилики пролегала прямо к Палаццо Медичи. Подбегая ко входу, она заметила личную стражу семьи банкира. Значит, у неё есть шанс на спасение. Беатриче попыталась приблизиться к воротам, но охранники оттолкнули её.       — Ciao. Прошу вас, пропустите меня к Его Великолепию, — обратилась она к стражникам.       — У вас с ним назначена аудиенция, синьора? — с недовольным лицом спросил один.       — Нет, но мне срочно нужна его помощь. Прошу вас, пустите!       — Не положено.       «Держи её!» — услышала Беатриче. Взглянув в сторону, откуда доносились голоса, она заметила приближающихся наёмников. Туда же обратили свои взоры стражи. Пока охрана отвлеклась, синьорина проскользнула в здание.       — Куда?! Стой! Fermare! — закричали ей вслед гвардейцы.       Беатриче вновь побежала, но теперь — по разным помещениям здания, в надежде увидеть главу семейства. За ней же, с призывами остановиться, неслась стража. Промчавшись по нескольким залам, синьорина выбежала во внутренний дворик. Метаясь меж высоких колонн, она не заметила человека, спускающегося по лестнице.       — Что тут происходит? — по периметру раздался раскатистый голос.       Все, кто находился поблизости, сразу же обернулись на голос. На нижних ступенях стоял сам Лоренцо Медичи. Его хмурый — даже суровый — вид не предрекал ничего хорошего для всех находящихся в кортиле. Как только он спустился, охрана тут же встала в стойку смирно.       Когда на нижнем этаже поднялся шум, государь перебирал очередные документы из Синьории. Нахмурившись, он посмотрел в окно, но никого в кортиле не оказалось. Вновь услышав выкрики стражников, Лоренцо, откинув бумаги, вышел из кабинета и направился в сторону, откуда доносились звуки погони. Ему было неприятно, что кто-то вломился в палаццо.       — Я спрашиваю, что тут происходит? — мужчина, прихрамывая, подошёл ближе и сложил руки за спиной.       — Ваше Великолепие, — отозвался один из стражников, — Эта синьора проникла в вашу обитель без разрешения, и мы…       Пока охранник рассказывал, что произошло, Лоренцо рассматривал нарушительницу. Синьорина стояла, опустив глаза. Её руки, как и наряд, были в грязи, а сама она сбито дышала. Опустив взор ниже, банкир заметил в её руках массивную шкатулку. Она держала вещицу, крепко прижав к груди, словно от этого зависела её жизнь.       «Неужели в подобном виде она осмелилась ворваться сюда?» — подумал государь.       Неуклюжая болтовня стражника начинала его утомлять. Казалось, тот пользовался возможностью поговорить со своим господином.       — Довольно! Пусть синьора сама объяснится, коль ей хватило духа сюда проникнуть, — продолжил он уничижительным голосом.       Синьорина не могла вымолвить и слова.       — Почему ты молчишь? Или ты немая? Хотя ты мало похожа на немую. Ну же, отвечай! — приказным тоном произнёс Лоренцо.       — Ваше Великолепие, — заговорила девушка, — Я… я…       — Говори чётко. Тебя невозможно понять. Подними глаза и смотри на меня. Я хочу видеть тебя, пока ты отвечаешь, — отчеканил он и нахмурил брови.       — Меня зовут Беатриче де Филато. Я дочь Людовико де Филато, торговца квасцами, — глаза Лоренцо блеснули, — И тканями, и… Я… я…       — Continua, — уже мягче сказал государь и подошёл ближе.       — Я здесь, чтобы просить Ваше Великолепие о помощи. Меня… мой… мою семью… семью… — к её горлу стал подступать ком.       — Что с твоей семьёй?       На её глазах навернулись слезы.       — Мою семью… семью…       Пока Беатриче вновь пыталась что-то сказать, Лоренцо заметил, как её начало трясти. Сложив все приметы, он сделал вывод:       — Всё ясно. Всех или кто-то остался в живых?       — Всех… Мои родители и братья… Кормилица… Хотя… нет. Скорее всего, кто-то остался… Или нет. Я не знаю, — она стала заикаться, а её глаза начали бегать по сторонам.       — Bene. Отведите синьору в гостевые покои. Пусть отдохнёт и успокоится, — приказал он стоявшему рядом слуге.       Молодой человек подхватил Беатриче под локоть и повёл в сторону лестницы. Когда они поднялись, Лоренцо обратился к стражникам:       — Вы можете быть свободны.       Господин махнул рукой и тоже удалился наверх.