кожура.

Аверин упустил Аню из вида довольно быстро: она тут же затерялась среди толпы на втором этаже. Но заскучать Илья не успел: болтовня парней отвлекала, веселила его сознание, а ритмичная, такая зажигательная и волнующая музыка заставляла двигаться в такт, теряя контроль над собственным телом. Хиты разных десятилетий, многие даже незнакомые, но так умело сменяющиеся диджиеем, затягивали в полную импровизации. До ушей уже доносится родное, динамичное и хорошо различимое вступление, тут же вызывая необъяснимую радость и энергию, давая оторваться по-полной. Стоять на месте просто невозможно. Илья следует возникающим импульсам. Кивки ровно в такт и неуклюжие движения плечами, в миг превращаются в смелый и сумасшедший танец, разрешая забыть обо всём и всех, так как в эти короткие три минуты совсем не до рассуждений. Серия нескончаемых высоких прыжков, таких активных и несимметричных взмахов руками, неумелых движений корпусом случайно замеченных на телеканалах, а теперь и в попытке повторить, среди таких же зажигалочек, лишала способности мыслить, говорить и даже дышать, полностью сливаясь и отдаваясь динамичной мелодии. Посвятив себя выкрикиванию текста, оставшемуся на подкорке, и угловатой хореографии, Илья не сразу заметил возникшую, столь яркую и затмевающую особу, от чьего появления сильнее зарябило в глазах, заставив задуматься: ничего ли не было подмешано в коктейль. Платье, мерцающее в свете ламп и цветных прожекторов, изображало всю красочную палитру и отпечатывалось ярким розово-оранжевым пятном перед носом. Оно притягивало и точно гипнотизировало взгляд, вызывая приступы восторга и головокружения. Даже на фоне всех чудес абстракционизма, висевших на стенах модного заведения, наряд нихуёво так выделялся и обращал на себя внимание. — Женька, выглядишь потрясно! — вернувшись к бару, едва дыша, присвистнул румяный Аверин, когда одноклассница приблизилась к мужской компании. Остальные дружно закивали, но взгляды старательно уводили в пол, сокращая контакт до минимума. Аверин едва двинул бровями, заметив их смятение, но тут же поднял уголки губ, не выдав беспокойства, и завёл с Женей светскую беседу о текущем вечере. — Ты иди наверх к остальным, а напитки мы вам принесём, всё равно тут пока стоим разговариваем, — махнул Илья и ненавязчиво дотронулся до её поясницы, подтолкнув вперёд, не прекращая глупо и так неискренне улыбаться. Хомякова, не задумываясь, кивнула и, хихикнув напоследок, поспешила подняться. Всего пару секунд Илья смотрит вслед удаляющемуся силуэту и разворачивается на пятках, метая взгляд в сторону встревоженных ребят. — Что за херня? Вы всё-таки решили осуществить задуманное? — от былого дурачества не осталось и тени. Не верится, что друзья осмелились на гадкую подставу Жени и новенького, поэтому уточняет повторно, наблюдая за растерянными, временами переглядывающимися, лицами, но так и остаётся без ответа. Предположение, которое едва успело вспыхнуть внутри минутами ранее, окрепло, превратившись в твёрдую уверенность: план с абсурдной перепиской и признаниями «Макеева» наивной Жене, уже кипит во всю. — Не понимаю, о чём ты? — Гена включил привычный режим дурака и нервно пожимал плечами, бегая глазами по всему танцевальному залу. Аверин запрокинул голову и без особого интереса начал рассматривать потолок, не желая переглядываться с товарищами. Илья в курсе с самого начала. На его памяти, Дрочер первый, кто закидывает удочку про подлянку — видимо, слишком задели позорящие шутки Макеева, которые тот отпускал без зазрений совести, — а остальные, почти не раздумывая, поддерживают. Даже Макс и Илья, редко участвующие в подобных заварушках. Первая идея, вторая, на подходе уже разрабатывается следующая. Озвучивают всё, что только приходит в голову и, действительно, пара мыслей заслуживают внимания, будучи небанальными и поучительными — точно будет над чем задуматься. Мозги перевозбуждены и слишком воодушевлены затеей, ребята не замечают, как переходят грань: дело касается моральных норм и невинных третьих лиц, которые и не подозревают о подвохе и своём негласном участии. В конечном итоге выходит лишь негатив, который не хочется перетягивать на себя, потому Илья умывает руки. Слишком грязно и липко. Пытается отговорить и внушить, что затея является каким-то вздором, но ребята и слышать не желают: окрылены идеей опозорить новенького и не важно, какими средствами. — И, что дальше? — в разговор встрял Белов, вальяжно развалившийся на высоком табурете, и с вызовом посмотрел на Илью. — Да, решили. Нужно поставить мажора на место, что дальше-то? Всё это сомнительно и глупо. Лишь думают о том, как бы пошатнуть эго неприятеля, забывая о главной жертве, которой непременно окажется простодушная Женя. Стечение обстоятельств, сама ситуация возмущает, калит до предела и заставляет нахмуриться вновь, чтобы перевести дух и всё обмозговать минутку-другую. Илья вздохнул и вяло потёр переносицу. — Да ничего, — без сил произнёс он и покачал головой. — Не пойму откуда в тебе, Фил, столько самоуверенности. Так осуждаешь Макеева, хотя сейчас ведёшь себя не лучше, — заметно понизив громкость голоса, изрекал Аверин, едва приблизившись к товарищу, — не нашёл способа получше? Причём здесь Жека? Белов недовольно цокнул языком и завалил корпус вперёд, ставя локти на барную стойку. — Не нуди, а. Мог и с нами подумать, раз не нравится. Я хотя бы что-то предлагаю и делаю. — Так ты хуйню делаешь, — опровергнул Илья и дёрнул плечом. — Мне есть чем заняться, Фил. Желания убивать время за этим — у меня нет, уж извини, — сообщил он, отодвигаясь к навострившему уши бармену, так тщательно натирающему стекло. Низкорослый мужчина, непривышающий и ста семидясети сантиметров, с чёрным каре, собранным в аккуратный пучок на затылке, выбритыми висками и выглядывающей из-под воротника татуировкой, тут же выпрямился и отвернулся, заметив пристальное внимание. Четыре фигурных и столь изящных хрустальных бокала с авторским содержимым были расставлены в ряд, ожидая получения. Илья осторожно обхватил ножку харрикейна и, не замечая болезненых ощущений в области плеча, тут же подхватил второй, бросив напоследок: «возьмите остальные, поднимитесь со мной». Из его уст это прозвучало непринуждённо, никакой обиды или агрессии в тоне, лишь открытая просьба к тем, чья помощь не стала бы лишней. Тут же спохватился заскучавший Макс, стоявший к бару ближе всего. Стащив со стойки коктейли, он нагнал Аверина, заводя простой, ничего не значащий, диалог. — Ребята скоро подойдут, — заверяет Максим, ставя бокалы на стол, подле которого обосновались Женя и Яна. Макеев же — у другого. Стоит в стороне, изредка бросая взоры на компанию и демонстративно отворачивается каждый раз, когда пересекается взглядами с кем-то из них. Аверин ловит дисбаланс и вздыхает, прежде чем обернуться и подозвать к себе. Илья смотрит пытливо, выжидающе; точно вступает в противостояние с настороженным Макеевым, что со смелостью и привычной гордостью ему отвечает. Проходит меньше минуты, как Даниил сдаётся, закатывает глаза и делает медленный и довольно неуверенный шаг в его сторону. — Пойдём, — Аверин толкает новенького в бок, как только тот приближается, — остальное заберём, — лишь глупый предлог, чтобы поговорить и хотя бы временно заключить мирный договор. Илья проходит мимо ряда безликих столов и крохотных диванчиков, вплотную прижатых к бетонным стенам, и останавливается, поджидая плетущегося сзади Макеева. С возмущённым видом и усталым выражением лица он догоняет и едва открывает рот, чтобы что-то произнести, как Аверин его опережает. — Ты можешь сделать лицо попроще и хотя бы день себя вести дружелюбно? Если будешь продолжать в том же духе, то не удивляйся, что тебя снова захотят отпинать. Уже вторая неделя пошла, а ты до сих п… — Мне похер, я не собираюсь с вами дружбу водить, — фыркает Даня, перебивая на полуслове. Ужасно упрямый, как и Никита — в этом уже успели убедиться. Стойкое убеждение в собственной правоте и невозможность прийти к компромиссу. — Я сам желанием не горю, если хочешь держаться подальше — пожалуйста, никто не заставляет с нами общаться. Но самому-то такое отношение нравится? Хуями только кроют, — всплеснул ладонью Аверин, объявив о текущей обстановке в компании. — Никому покоя не даёте. В коллективе разлад, который напрягает. Только глазки закатывайте и собачитесь, хотя могли уже всё уладить, — не делая пауз, наставлял Аверин, выступая посредником между двух воюющих сторон. Просто, правда, уже заебало. Заебало это хроническое напряжение, которое возрастает с каждой секундой и не даёт расслабиться даже на минуту; это подвешенное состояние. Заебали извечные оскорбления, льющиеся отовсюду и драки, началом которых может послужить любое брошенное слово. — И…. — на миг замялся Макеев, что было ему совершенно несвойственно, а затем, расправив плечи и посмотрев куда-то в сторону, уточнил, — что мне делать тогда? — Выёбывайся поменьше, улыбайся побольше. И найди какие-то темы для разговора, кроме футбола и маленьких писюнов, ей-Богу, — сморщившись, отмахнулся Илья. Макеев слушал молча, скрестив руки на груди и опустив подбородок. На лице отображались следы немого диалога с самим собой, понятного лишь Дане. Наконец он поднял светлые глаза на Илью и, мотнув головой, лишь уточнил: «мы идём?». Илья тут же встрепенулся, окинув взглядом пространство вокруг. Они беседовали посреди узкого коридора, где и без них свободного пространства чертовски не хватало. Посетители, состроив недовольные физиономии, теснились и боком обходили вокруг, не забывая раздражённо вздохнуть и дёрнуть плечом. — Куда? — совсем позабыл Аверин и глупо вытащился на одногруппника. — А, да я прост рюкзак внизу забыл, иди, — признался Аверин и сделал шаг, уведя голову в сторону. Внимательный взор невольно зацепился за знакомые лица: одно измотанное, немного ошёломлённое, со вскинутыми бровями и плотно сжатым ртом; другое же чем-то опечаленное, невзирая на призму широкой улыбки. Он продолжал наблюдать за двумя подплывающими силуэтами: первая фигура — фигура Ани Матвеевой — высокая, плотная и статная, с широкими бёдрами, развёрнутыми плечами и выпрямленной спиной, — промчалась мимо, поправляя рукава пиджака. Другая же, миниатюрная, столь напоминающую форфоровую куколку — фигура Фокиной; она неторопливо брела следом, перебирая тонкими пальцами золотую цепочку на шее. Пряди волос, прежде гладкие и безупречно уложенные, были намокшими и прилипали к вискам и линии челюсти, зрачки бесцельно блуждали по мраморной плитке, губы были прикусаны, чёткий контур помады нарушен, а насыщенный цвет утрачен. — Всё норм? — заострив внимание на внешнем виде, уточняет Аверин и в ответ слышит задорный, столь неуместный в эту секунду смех, который в следующий момент резко обрывается. Кажется, Лена не верит самой себе, но продолжает убеждать в обратном и машет подбородком. — Да. Просто устала, настроение испортилось, — и Аверин догадывается в чём, а вернее, в ком заключается такая резкая смена эмоций. — Могу помочь чем-то? «Ебаный, блять, благодетель, — глумиться над собой же Аверин, но всё равно дожидается ответа». — Нет, — хмыкает Фокина, уводя красноватые белки в пол. — Всё в порядке, — едва уловимо шепчет Лена и делает кроткий шаг к Илье, в попытке прижаться и обхватить пояс свободной рукой. Гремящая тревога, что исходит от неё, ощущается почти на физическом уровне и Аверин ловко уворачивается, дабы не попасть под негативное излучение. Он бросает ободрительную улыбку и вскоре сбегает, сославшись на забытые вещи. Возвращается Аверин через несколько минут уже с Даней, решившим проставится и завоевать хоть грамм уважения в коллективе. Давя лыбу, он с шумом опускает алкогольные напитки на дубовую поверхность и те мигом разлетаются, в центре остаются лишь единицы. Кто-то провозглашает короткий тост, слышатся хвалебные развесёлые возгласы, смех и переливчатый звон бокалов с рюмашками. Стопка Ильи остаётся нетронутой. Вместо этого, в рот отправляется малюсенькая канапешка, похрустывающая на зубах. Аверин вертит головой в обе стороны: лицо сменяется другим, перед глазами мелькают одногруппники, алкоголь, густой дым от кальяна, пьяные дуэты, не отлипающие друг от друга, что горланят во всю и сливаются с гремящим застарелым диско и раззадоривающими шутками ближних. Он оживлённо наблюдает за всем, но внутри поселяется чувство пустоты и какой-то неполноценности, которое возрастает с геометрической прогрессией, и становится непонятно: то ли из-за возникшего ощущения неполноты желудка, вот-вот собирающегося завопить, то ли неполноты коллектива. За столом становится слишком тесно и шумно: ребята стоят бок о бок, не имея и квадратного сантиметра пространства, пихаются локтями (разумеется, неспециально) и пытаются перекричать друг друга, перенимая на себя роль главного рассказчика. Это катастрофически отвлекает от намеченной трапезы. Томящее чувство голода усиливается, а кроме блядских канапешек ничего не остаётся. Илья мрачно осматривает тарелку с обилием торчащих шпажек и стаскивает её за край. Тут же выныривает из-за сплошного узкого круга и шагает прямиком из оживлённой и шумной середины этажа к негласный зоне отдыха: широкому мягкому дивану, расположенному в самом дальнем углу у окна, с посудой в руке и бутылкой тархуна подмышкой. За несколько метров, в тени, виднеются знакомые очертания, Илья замедляет дыхание и значительно уменьшает темп. — Не ожидал увидеть здесь кого-то. Сяду? — уточняет Аверин, остановившись напротив чёрной кожаной софы, вульгарно поблескивающей в свете софитов, которую успели занять на порядок раньше. — Не знаю, я не гадалка, — пожимает плечами Аня, встречая недоумевающий взгляд и, отмахнувшись, стряхивает кучку деревянных щепок (бывшей стопке зубочисток, судя по количеству бумажных обёрткок под её штаниной) в ладонь. — Я закусон принёс. Он, конечно, так себе, но пойдёт, — дёргает плечами он, изображая на лице смесь сомнения и растерянности. Матвеева легонько ударяет по сидению и продолжает молча тянуть остатки мохито через полосатую трубочку. Илья падает на противоположную сторону дивана и помещает крупную тарелку по центру. На какое-то время повисает неловкое молчание, которое вскоре нарушает Аверин: — Ты всё это время тут сидела? — не обращая взгляда, он с сомнением озвучивает только что проскользнувшую мысль и едва морщит лоб, не зная как ещё разбавить гнетущую тишину. Аня фыркает и качает головой в ответ. — Нет, — в голосе слышится улыбка и Аверин не понимает, что её так позабавило. Тут же он оборачивается и устремляет на неё вопросительный взор. Она молчит и растерянно воротит подбородком. — Только недавно пришла. Минут тридцать с Леной в туалете разговаривали, — шумно выдыхает и устало откидывается на спинку сидения. — О, и чё обсуждали? — слова вызывают немереное любопытство. Илья придвигается к краю дивана, подпирает ладонью подбородок и готовится сосредоточенно внимать новую дозу сплетен. — Да так, — отмахивается Матвеева и сминает край штанины между пальцев, — всё как обычно, — на миг закатывает глаза Аня, неуверенная в том, чтобы начинать пересказ. — В общем, после того, как мы с тобой разошлись, я туалет пошла искать. Всё бродила по этим коридорам, с горем пополам нашла, но все кабинки заняты оказались. Вот уже минуту жду, две, пять и в это время какой-то скулёж слушаю. Источник звука найти даже не пыталась: он интересовал меня в последнюю очередь, но уже начала закипать. Наконец звук стихает, кабинка освобождается. Я уже на радостях собираюсь лететь внутрь, как вижу перед собой Лену. Вообще не похожую на саму себя! Выходит дрожащая, опухшая, вся мокрая. Она испугалась меня, тут же отвернулась, начала нести неразбериху, оправдываться чё-то, а мне как-то всё равно, поэтому остановила её и мимо прошла. Совсем уж не была настроена на диалог в тот момент. — А ты когда-то бываешь? — скептично приподнимает бровь Аверин. — А есть сомнения? — Аня хмурится и закидывает ногу на ногу. Илья едва сдерживает улыбку и косится на подругу, припоминая появление Аверина в центре. Минувший вечер пятницы, проигранный поединок и несправедливо выставленные баллы из-за купленного судьи. Злость калит до предела и увеличивается с каждой минутой в пятикратном размере. Илья нервно сжимает и разжимает ладони, в попытках успокоиться. Он не перестаёт прожигать взглядом линолеум в раздевалке центра спорта, в котором проходит турнир. Счёт времени уже потерян, из состояния транса едва вырывает бас тренера, звучавший в дверях: «на награждение, быстро!» и Аверин спешит в главный зал, где приходиться вновь лицезреть ослизлую физиономию. Уже собираются таинственно перешёптывающиеся судьи, зрители, пришедшие поглазеть, вероятно, на ближайших родственников, и помятые бойцы, торчавшие здесь с раннего утра. Илья проходит мимо сумасшедшего столпотворения, мимо кучи соперников, громко болтающих с тренером или группой поддержки (у Аверина те в одном лице), и стремиться занять место. Откуда-то сбоку слышится насмешливый лепет. Илья сдерживается, чтобы не обернуться. В следующую минуту чувствуется мощный и явно неслучайный толчок в плечо, который и становиться последней каплей: Илья мчится навстречу давнему неприятелю, с лица которого сползает улыбка, а в глазах читается испуг, взгляд мечется в поиске объекта спасения, но так и не натыкается на желаемое. Ладони Аверина резко выбрасываются вперёд, выдавая ответный рывок. Секундная заминка и кулак оппонента бьёт Илье в переносицу с глухим и увесистым звуком. Липкая и горячая кровь тонкой струёй быстро касается губ и стекает по подбородку и новый удар, уже принадлежащий Аверину, не заставляет себя долго ждать. Завязывается бой, в ходе которой Илья теряет остатки былого контроля. Удары, не лишённые техники, летят один за другим, попадая, в основном, по лицу и грудине. Илья не следит за ходом столкновения и забывается вовсе, когда соперник лежит уже под ним с едва заметными остатками сознания и перестаёт сопротивляться. До него доносятся крики, несколько пар мужских ладоней с трудом оттаскивают его, а знакомый голос предупреждающе шипит прямо в ухо о приближающейся скорой и полиции. Дисквалификация, заявление в отделении, и тяжёлые нерасторопные шаги уже раздаются эхом в пустом коридоре исправительного центра. Из присутствующих людей: только охранник за стойкой и двое полуспящих приятелей, бесцельно бродящих по учреждению ровно так же, как и Аверин, впервые ступивший на порог заведения. Необходимо досдать бумаги для конечного оформления и приступать к занятиям. Табличка на кабинете директора гласила о его начале работы: «по выходным с 12:00 до 18:00», однако стрелка на часах уже привалила к обеду, а дверь всё была заперта. Со стороны лестницы послышался приближающийся звук женских каблуков, который и привлёк внимание Аверина: голова повернулась, а корпус поддался вперёд, в попытке лучше высмотреть силуэт. Молодая женщина, на вид, не более тридцати лет, низкого роста, хрупкого телосложения, одетая в идеально выглаженный кремовый костюм, спешила вглубь здания, таща в одной руке кривую стопку бумаг, так и норовящих выпасть, а в другой громоздкий пакет, перевешивающий её саму. Вероятно, преподавательница здесь. — Извините, здравствуйте! — вскочил Илья, чтобы остановить её. — Вы не знаете, Герман Алексеевич скоро будет на месте? — неуверенно проговорил он. — Я стучал — там никого нет. — А вы…? — качнув подбородком уточнила особа. — Насчёт зачисления, наверное? — Да. Может у вас есть его телефон, по которому можно связаться? — Да, да, конечно! — закивала женщина и опустила сумку на паркет, захлопав свободной ладонью по карманам в поисках мобильного. — В кабинете оставила, видимо. Пойдёмте со мной, — неловко улыбнулась она и махнув головой, наклонилась. — Я помогу, — подхватил пакет Илья, а после резво зашагал следом. Время, пока они шли до кабинета, те провели за короткой, но ёмкой беседой, в ходе которой, Аверин узнал, что эту женщину зовут Вероника Александровна, работает она здесь второй год и ведёт дисциплину «мировое искусство». А также, что в этом центре тренирует детей известный футболист, выигравший чемпионат Европы, глупый выскочка, которого скоро уволят. — Вероника Александровна, вас библиотекарь искал. Сказал, что очень срочно, — через мгновение после того, как двое перешагнули порог, без особых эмоций прозвучало со стороны. Илья обернулся. На среднем ряду за второй партой, в куче вырезок, скотча и другого барахла, расположилась ровесница Аверина, которая без особого усердия приводила книги в божеский вид: заклеивала обложки, порванные листы, стирала карандашные заметки и непристойные рисунки, оставленные на потёртых страницах, а потом раскладывала их по стопкам. Рядом лежали уже подписанные грамоты и рассортированные тетради. Она не обратила и внимания на зашедших, продолжив водить ластиком по серой бумаге. — Хорошо, — выбирая нужный контакт из длинного списка, проговорила учительница, — Илья, подожди тогда здесь, я скоро вернусь, как раз Герману Алексеевичу успею набрать. На упомянутое имя девушка вскинула голову, начав изучать силуэт Аверина из-под нахмуренных светлых бровей. Она оглядела его с головы до ног, задержав взор на незаживших повреждениях на лице: в глазах прочиталось презрение, а верхняя губа едва заметно дёрнулась. Это не ускользнуло от Ильи. — Ой, вот только не надо на меня так смотреть, а, — пренебрежительно бросил Аверин, поймав её взгляд. — Сама-то за хорошее поведение сюда попала? — А тебя ебать это не должно, — вернувшись к своему прежнему занятию, лениво подала голос спесивица. На этом их обмен любезностями был окончен. И славно. Аверин раздражённо отвернулся и упал на ближайший стул, кладя ногу на ногу. Они ещё раз обменялись короткими отрешёнными взглядами, парой колких фраз, и резко отвернулись, оставаясь в тишине, ровно до прихода Вероники Александровны, которая сходу стала раздавать указания: — Значит, — торопливо начала она, — папку можешь отдать мне, я её передам, когда директор приедет с конференции. Сегодня или завтра. Он пока сам не знает, как долго всё это продлиться. Попросил ознакомить тебя со всем, но я уже опаздываю на собрание и не успеваю, — она пробежалась взглядом по кабинету. — Аня, — строго окликнула девушку преподавательница и та прислушалась, — это Аверин Илья, проведёшь ему экскурсию, — распорядилась она, шарясь по ящикам. Брови ученицы взметнулись вверх, а глаза чуть округлились. Она зыркнула в сторону Ильи и качнула головой: «не». Вероника Александровна выпрямилась и с укором посмотрела на воспитанницу. — Что значит «не»? Это был не вопрос, — проговорила она, но Аня тут же парировала тем, что осталось ещё много работы и отлучиться не выйдет. — Ничего, доделаешь потом, если что. А сейчас давай собирайся, мне кабинет нужно закрывать. Ученица тяжело вздохнула, поднялась из-за стола, сняв с крючка рюкзак, и нехотя проследовала к выходу. — Ну что, Аня, проведёшь экскурсию? — с долей издёвки поинтересовался Аверин, когда подростки распрощались с искусствоведкой. — Проведу, Аверин Илья, — скривилась язва, спародировав его тон, и поплелась вперёд. Сейчас, вспоминая эту историю, Матвеева таращит глаза, устремляет их в потолок и откидывается на спинку дивана, протягивая любимое: «бля-я-я». Она заливается хохотом и тут же начинает объяснять: — Я просидела на отработке почти три часа: сотри, заклей, рассортируй, подпиши. Пока с этими книжками возилась, все пальцы бумагой изрезала, — повертела ладонями в воздухе Аня, — так ещё и тебя повесили. Пришёл, сразу предъявы начал какие-то кидать. — Да ты бы видела себя в тот момент! С таким пафосом зыркнула. Я этого момента вообще не понял. Повозмущался, правда, но быстро забыл, надеясь, что никогда, дай Бог, не свидимся, однако каково было моё удивление (или разочарование, я сам не совсем понял), когда заметил тебя в числе своей группы. Решил, вражда у нас типа, поэтому первое время без повода не подходил даже. — Так вот оно что, — помедлила собеседница, завершая пазл у себя в голове. — На деле, я просто уставшая была тогда, ¬— жалобно простонала она, задирая подбородок. Они по-доброму захохотали с этой ситуации, выслушав каждую из сторон друг друга. Подкрепляли впечатлениями, страстно перебирали давние истории, перебивая и соревнуясь в откровенном идиотизме, которым делились без стеснения, заливаясь смехом до болей в животе. Рассказывали глупые и такие комичные воспоминания из центра, вспоминали нелепые истории из детства, продолжая самыми базовыми дурными мысли, которые обычно посещают в полудрёме или пьяном бреду, специально звучавшие, дабы на время забыть о тягостных мыслях повседневности, и заканчивали сумасшедшей околесицей, которую собеседники стали нести свободно, вечно подтрунивая над словами, и в попытках разогнать ещё сильнее. Было здорово нести чушь и знать, что тебя в этом поддержат. Время, казалось, замедлилось, музыка также сбавила обороты и проносилась мимо, боясь потревожить пламенный диалог этих двоих. — Я совсем забыл, чем там с Леной-то всё кончилась? — А-а, — воскресила в памяти Аня, — в общем, думала, придёт в себя и уйдёт поскорее, а она дожидаться осталась, просила остаться с ней. А я, чтоб ты понимал, в сфере отношений и прочего — вообще не помощник. Поддерживать я особо не умею, раздавать советы — тоже не горазда, зачастую мне просто... ну... похуй, — словно извиняясь за собственные слова, повела плечами Матвеева. — Но увидев её состояние, я согласилась, всё-таки было бы некрасиво её бросать. Я ж не зверь какой. Лена тогда поспокойнее стала, начала говорить, как сильно расстроена появлением Кристины этим вечером. О том, что хоть и не показывает своей ревности, её очень задевает поведение Филиппа, его блядское отношение к ней сейчас, ну и роман с Крис. Она уверена, что специально закрутил с ней, чтоб позлить. И позлил, даже зависть вызвал. — Зависть? — растерянно захлопал ресницами Аверин, не ожидая услышать столь не подходящую для Лены характеристику, и поторопился узнать, — почему же? Вроде она сама его кинула. — Да там хер поймёшь, кто кого кинул. Белов счастлив в отношениях не с Фокиной — этому и завидует. Если вспомнить их мутки, на ум приходит ток бесконечная драма, ревность и обиды. Помимо страсти, ей хочется стабильности, уверенности в нём какой-то, а не только того, что он закладки будет раскидывать и играть в «горячо-холодно». Не знаю, короче, — скривилась она, — мне Лену жаль. Угораздило же на такого саженца нарваться, — усмехнулась Матвеева и уж было хотела продолжить, как её оборвали на полуслове: — Там пиздец! — выдохнул запыхавшийся Макс, с ноги ворвавшийся в беседу. Всего лишь два слова, но энергия, которая отходит от них уже во всю бьёт тревогу. Точно что-то приключилось, иначе Максим не стал бы огибать круг по заведению, ради поиска двух затерянных друзей; и определённо серьёзное — пустяковое дело давно бы решили сами. Эта логическая цепь заставляет подскочить обоих. Не успевает Аверин и обернуться, как Аня подрывается с места и на всех парах мчится за вестником, ведь в его пересказе звучит имя Платона. Троица стремительно преодолевает узкий тёмный коридор, больше походивший на запасный выход, крошечный танцпол, расположенный в середине обеденной зоны, со столами по периметру, и уже привычный гостевой комплекс, где постепенно собиралось сборище зевак, вечно жаждущих поглазеть и что-то заснять. Аня бежит далеко впереди, чудом лавируя между слипшимися олухами, а Максим всё маячит перед глазами, с трудом пробираясь через толпу. Наконец, зрители позади и появляется возможность детально рассмотреть картину, предстающую перед Авериным. Бешено стучавшее сердце, пропускает удар, брови взлетают вверх, а челюсть отвисает под собственным весом. Барные стулья небрежно опрокинуты, на полу разливается громадная лужа спиртного, запах которой чувствуется за несколько метров, а под ногами хрустит начищенное стекло. В центре разгорелся конфликт, нет, самый настоящий пожар, пламя которого вот-вот достигнет потолка и охватит всё здание. Свирепых участников бойни пытаются разнять, но всё тщетно. Филипп горбится и нападает исподтишка, захватывая одногруппника. Несколько нанесённых ударов, грубый толчок в ответ, и Даня с Филиппом пытаются брать первенство уже на полу, полностью вымазываясь в коктейлях. Они уже не в силах остановится, каждый лупасит без разбора, совершенно неумело и дико, в попытке найти слабое место. Макеев хватает за руки и одежду, помогает в драке ногами, в то время, как Фил берёт на удушающие и часто тянет за длинные волосы. На щеках обоих уже багровеют синяки, а костяшки стираются в кровь. Илья замер в стороне, с кошмаром наблюдая за сценой. Трезво оценивает возможности и не рвётся помочь, поделать всё равно ничего не сможет, ведь по сути — калека, с единственной здоровой рукой. Тем более, нашёлся уже один герой: теперь стоит с разбитым носом и взирает на окровавленные руки. Напротив стоит Аня, явно злая, но очень обеспокоенная, её выдают дрожащие ладони, что вскрывают пачку салфеток и осторожно стирают пятна с лица. Аверин не слышит их разговора, но замечает, что тона значительно возрастают, а мимика становится агрессивнее. — Дурак… Домой… Домой… — разбирает он слова Ани, что пытается удержать предплечье лучшего друга и потянуть за собой. У Платона совершенно мутный и пустой взгляд, которым вцепился в Матвееву. Он раздражённо отбрасывает её ладонь, отступает назад и размахивает руками, даже не давая приблизится. — Хватит… Заебала контролировать… Вообще поехала… — уже чуть ли не брызжет слюной Егор. Остатки алых следов на лице выглядят по-настоящему жутко и даже на расстоянии заставляют испытать дискомфорт. — Из-за тебя! Я уже жалею, что вообще согласилась. — Какое одолжение! Так и тухла бы дома, как и всегда. Как и обычно. Ты не умеешь развлекаться, не ходишь никуда, из друзей у тебя только я и съебнувший батя. Вот и думай, кому это больше было нужно, — уже отчётливо слышит Илья, так как приближается к этим двоим. Платон уже чуть ли не тычет в лицо, а Аня закусывает губу, взяв эмоции под контроль. — Сказать тебе «спасибо»? Я вообще не просила со мной дружить, — не затягивая, парирует Матвеева, — Поэтому иди на… — Ань, уезжай домой, — перебивает подошедший Илья. Он стоит с Егором вплотную, закинув руку на плечо и стиснув его в ладони. — Разберётесь потом. Уезжай, — твердит Аверин, не давая спору взять новый оборот и в корни ухудшить имеющуюся ситуацию. Аня растерянно хлопает глазами и переводит горький взгляд с одного на другого. Она выдыхает через нос, расправляет плечи и ничего не говоря на прощание, разворачиваться на пятках, обходя подоспевшую охрану и хрупкого санитара, пытающегося дозвонится до скорой. — А ты чё… — заплетающимся языком пытается наехать Платонов, но получается скверно. — Завали, — тут же произносит Илья и выпускает Платона из стальных объятих, из которых он так намеревался выскользнуть. — Иначе уже я тебе втащу. Стой здесь, я сейчас вернусь, — наказал Аверин и отлучился за вещами. Прибыл Илья через несколько минут, с обеими сумками и олимпийкой, оставленной за столом; тут же протянул их приунывшему Платону и принялся вызывать такси на свой адрес. Оля и Саша уехали на дачу, поэтому дома никого. Положит Егора у себя, а сам завалится или рядом, или на кухонный диван — ничего страшного, зато не появится в таком состоянии перед бабушкой, Аня будет спокойна, а сам Илья сможет убедиться, что тот не умер где-нибудь в подворотне, пока добирался. Платон уже во всю храпел, лёжа на краю заправленной постели: рядом стояли глубокий таз и баклажка ядрёной минералки, подготовленные сразу же, как друзья ступили через порог. Илья отключил свет, прикрыл дверь и тихонько отправился на кухню, зажигая настольную желтоватую лампу. Он заварил неполную кружку чёрного чая и устало повалился на диван, заходя в мессенджер: «Всё норм, Платон у меня. Спит. Отправлю домой, как в себя придёт», — отправил Аверин незаписанному абоненту и отключил телефон.