Когда судьба милостиво улыбается... (18+)

— Повернись! Тэхён придирчиво рассматривал на мониторе ноутбука юношескую фигуру, одетую в модную яркую куртку в стиле колор-блок, в которой сочетались фиолетовый и сиреневый. Куртка была недлинная, но бёдра заботливо прикрывала, молния сияла серебряными бликами, и лицо самого юноши на экране сияло не меньше, освещённое довольной улыбкой. — И как я тебе? Голос Чонгука был глуховатым, но и в нём внимательное ухо Тэхёна уловило ту радость, которая так и лилась на него с экрана, как только в руках у омеги оказался подарок, присланный ему хёном. — По-моему, сидит отлично, — деловито отозвался Тэхён, старательно пряча даже от самого себя причину томительно-сладкой дрожи, которая сводила ему бёдра, когда он думал о том, что уже завтра он сможет лично стянуть с этого прекрасного омеги эту куртку, а потом и тёплый вязаный свитер цвета моря, а потом и футболку — и наконец-то… наконец-то! — Так ты, значит, точно не сможешь приехать на Рождество? — Он постарался чтобы голос у него был скучным и печальным. Чонгук тут же прильнул к монитору, брови его скорбно съехались очаровательным домиком, и он кивнул. — Не смогу! Зачёт этот изверг, профессор Блюри, поставил на второе число! И надо готовиться, сам понимаешь! — Понимаю, — кивнул Тэхёну и показательно вздохнул. — Ну, учёба прежде всего, не так ли? Чонгук вдруг нахмурился и прикусил губу, а потом вздохнул и спросил: — Ты сильно расстроен? Ты… обижаешься? — Я сильно расстроен, — кивнул Тэхён. — Но обижаться глупо, я не маленький мальчик и умею ценить чужие приоритеты. Так что ты прав на сто процентов. В конце концов, ты обещал приехать на каникулах, не так ли? — Да, д-да, — как-то неуверенно отозвался Чонгука, а потом, словно спохватившись, закивал активнее: — Да, конечно! Каникулы будут целых три недели, так что я смогу… Я… — Он вдруг лукаво улыбнулся и прищурился. — Я обязательно исполню своё обещание и приготовлю тебе самый вкусный ужин в твоей жизни! «А ещё ты исполнишь другое своё обещание, — усмехаясь про себя и ласково глядя на чудную улыбку своего омеги, подумал Тэхён. — Ты мне столько всего должен, мой милый, что и трёх недель мало будет, чтобы расплатиться. За все мои мечты, за все мои несбывшиеся желания, за все мои бессонные ночи в мыслях о тебе — ты заплатишь мне за всё. И больше… О, больше я не отпущу тебя так просто, как тогда в Париже. Было славно, но ты лишь раздразнил меня, дал мне полюбить себя так, что…» Он невольно облизнулся и заметил, как Чонгук, который в это время что-то беззаботно чирикал об учёбе и о том, как они с друзьями ходили отмечать наступающее Рождество, невольно умолк и посмотрел на него удивлённо. Но Тэхён лишь дружественно кивнул, и юноша снова заговорил, а мысли Тэхёна продолжили свой рваный бег: «В этот раз всё будет по-моему, Джей Кей, малыш, только по-моему. И ты подаришь мне всё, о чём я просил в это Рождество. Всё, что я заслужил. Я возьму это у тебя — и буду наконец-то счастлив. И смогу сделать счастливым тебя, теперь я в этом уверен». Наступившая тишина оторвала его от сладостных мечтаний, он встрепенулся, поняв, что Чонгук задал ему какой-то вопрос, и виновато заморгал. — Ты меня не слушаешь, что ли? — нетерпеливо нахмурился Чонгук. — Я спросил, не изменились ли твои планы? Будешь отмечать в компании друзей? — А? — Тэхён постарался скрыть растерянность, крякнул и уверенно кивнул. — Да, конечно. Посижу с ними недолго и до полуночи уже буду дома. Так что ты… звони, ладно? Чонгук лукаво улыбнулся и закивал, явно довольный его ответом, а Тэхён ласково усмехнулся, думая о том, что, желая казаться таким независимым, Чонгук, кажется, весьма желал бы, чтобы Тэхён не гулял всю ночь с кем-то там ему не знакомым, и обещание альфы быть дома до полуночи юноша уже в который раз встречает довольной мордахой. Ревнует? Не хочет его ни с кем делить? Отлично. Отлично! «Я несколько увеличу то время, которое мы будем вместе этой зимой, мой сладкий, — подумал Тэхён. — Как я вижу, ты точно не будешь против. Лишь бы всё было так, как запланировано, а не как всегда у нас с тобой!..» Последняя мысль была явно сформулирована им неправильно. Наверно, поплатился он именно за это, потому что — ну, а за что ещё?

***

Международный аэропорт Сеула Инчхон, огромный, весь из стекла и бетона, с высокими светильниками, несмотря на очень ранний час, сиял рождественскими огнями и был наполнен деловито спешащими людьми с большими чемоданами и баулами, налегке — с небольшими сумочками — и обременёнными галдящими детьми. Он гудел, шевелился, жил своей жизнью. Тэхён не любил полёты, но вот эту атмосферу — предвкушения путешествия — был не против чувствовать почаще. Особенно по таким счастливым поводам, как был у него сегодня. Он летел, чтобы сделать большой сюрприз своему любимому омеге, собирающемуся грустно и одиноко встречать Рождество в Париже в своей убогой комнатке в общаге. Друзья Чонгука разъехались, в дорогой ресторан, куда приглашали его богатые сокурсники на общую встречу, он не пошёл, так как — Тэхён был уверен — экономил деньги на подарок как раз ему, Тэхёну. Так что это Рождество у Чонгука планировалось тоскливым. Разве мог Тэхён это допустить? Нет, конечно. Именно поэтому, собрав в кулак волю, он летел к своему омеге — в этот раз один, без сопровождения. Провожать его, правда, пришёл неизменный Пак Чимин, который всю дорогу тревожно смотрел в окно машины на хмурое, забитое тучами небо и листал что-то в телефоне да тяжко вздыхал. На нетерпеливый вопрос Тэхёна ответил неуверенно: — Кажется, прогнозы не очень, босс. Грозят метелью, заносами. Как бы… это… Но Тэхён не верил в то, что судьба может быть такой сукой, так что раздражённо оборвал его: — Глупости! Мне бы пришло уведомление. Всё будет в порядке. Однако, когда они приехали, два рейса в Париж уже были отменены. Тэхёнов пока всё ещё ожидался и стоял на табло со временем отлёта и прилёта, но тревога сразу закралась в душу и начала царапаться там противной мышью. Однако Тэхён постарался сосредоточиться на внутреннем ощущении счастья от грядущей встречи, которым было пропитано всё утро этого чудесного дня. Они прибыли заранее, так что видели, как суетились не попавшие на борт пассажиры, как толпились они у билетных стоек, но Тэхён не терял оптимизма. А вот Чимин всё чаще покусывал в сомнениях губы. — Ты иди, — не выдержал, наконец, Тэхён. — Только заставляешь меня нервничать. Всё хорошо будет. Просто мы рано приехали, самолёт через час. Иди, Юнги тебя заждался! Во сколько вы едете? — В пять, — отозвался Чимин, глядя на людей, суетящихся внизу (они были в вип-зале ожидания, на втором этаже, стояли у перил, ограждающих нависающий над первым этот самый второй, элитный, этаж). — Я успею, не переживайте за меня. — Он снова вздохнул и покачал головой. — Третий рейс отменяют. Теперь из Монпелье. Говорят, из Франции выпустили несколько самолётов, а теперь там туман и буря… — Всё будет хорошо, — нетерпеливо перебил его Тэхён, — хватит каркать. Иди уже. Чимин снова вздохнул и вдруг полез в небольшую сумочку на боку. — Вот. — Он достал связку ключей, снял один, от домофона, и протянул Тэхёну. — Квартира сорок, код — семь-три-девять-шесть. — Это зачем? — изумился Тэхён. — Мне на самом деле пора, босс. — Чимин сочувственно улыбнулся. — Я очень хочу, чтобы у вас всё получилось. Вы с вашим Чонгуком меня просто изумляете — в хорошем смысле этого слова. И я очень желаю вам счастья. Но если… — Он значительно поднял палец. — …если вдруг что, то не расстраивайтесь! Не сегодня — так завтра. Есть интернет и веб-камера. А ещё мы с Юнги вчера ругались, так что я с психу наготовил кучу всего. И ничего из этого мы не берём, так как папаня у Юнги собрался кормить нас только деревенскими продуктами и будет злиться, если я привезу что-то своё. Но это всё ваше, если вдруг… Тэхён нахмурился и покачал головой. — Не надо! Я улечу, я уверен… — Внимание, уважаемые пассажиры, рейс 15 — 26 Сеул Инчхон — Париж Орли задерживается. Просьба сохранять спокойствие и ожидать дальнейшей информации. Повторяю… Тэхён стиснул зубы и зло посмотрел на Чимина, а тот лишь ободряюще улыбнулся: — Это ничего не значит, вы ведь знаете? Тэхён опустил глаза, понимая, что злиться глупо, но что-то внутри вязко и тошно засвербело. Он вдруг понял, что уже ни в чём не уверен, что совсем не продумал, что будет делать, если вот так — не сможет улететь… И ему до ужаса захотелось, чтобы он сейчас проснулся — и уже был в самолёте. И чтобы там, на земле, в прекрасном городе Париже, Чонгук встречал его! Не дремал в своей постели, не зная о его прилёте, а именно приехал в аэропорт и кинулся ему на шею, пробежав через весь зал на глазах у всех. Захотелось этого до ломоты под ложечкой и в сломанном когда-то в детстве ребре. — Мне пора, босс, — тихо напомнил о себе Чимин. — Пусть у вас всё получится. И я поверю в истинность, правда. Тэхён хмыкнул и недоверчиво покосился на него, вздохнул, взял ключ из его пальцев и сунул в карман. — Спасибо, секретарь Пак, — сказал он душевно. — Ваша вера даст мне силы. Но поверьте, что бы ни случилось, мы с этим омегой всё равно будем вместе в это Рождество — так или иначе. Я надеюсь, что и у вас с мистером ревнивцем всё будет лучшим образом. И эти выходные принесут тебе то счастье, Чимин, о котором ты мечтаешь. С Рождеством! Чимин улыбнулся, немного покраснел от удовольствия, они коротко обнялись, и омега быстро пошёл на выход. А Тэхён, проводив его взглядом, уселся в мягкое кресло в удобной нише, где расторопный, бесценный, самый лучший секретарь на свете успел занять ему место, и закрыл глаза. Он сделал всё, чтобы всё получилось. Он — всё. Дальше дело за судьбой. А судьба не спешила. Самолёт отложили сначала на два, а потом и на три часа. Тэхён извёлся весь, он и посидел, и полежал, откинув спинку кресла, перекусил безвкусным бутербродом из ближайшей забегаловки, запил его на удивление приличным кофе из местной кофеенки. Чонгук уже звонил ему, и он поспешно кинулся в туалет, чтобы шум аэропорта не выдал его омеге. Торопливо ответив на весёлые вопросы юноши о том, готовится ли он к вечеринке и с кем туда идёт, наврав с три короба, Тэхён с облегчением скинул звонок, благодаря бога за то, что в это время никаких сообщений не было. Но как только экран погас, снова объявили о задержке рейса. Удручённый, Тэхён вернулся на своё место и снова встал у перил, наблюдая бесцельным взглядом за людьми внизу. И вдруг что-то заставило его встрепенуться. Он не сразу осознал, что именно, а потом понял, что невольно следит взглядом за высоким стройным парнем в такой же куртке, как та, которую он подарил Чонгуку. Сердце Тэхёна забилось бешено, он быстро поискал глазами, откуда вышел парень — там потоком шли пассажиры с рейса из Лиона, аэропорта Сент-Экзюпери. Разочарование отдалось странной тоской в груди, Тэхён проводил юношу, жалея о том, что на нём была светлая шапка и почти не видно было его волос. Но Тэхёну показалось, что они были светлыми или высветленными. «Идиот, — подумало он о себе. — Чего ты ждал? Ну, подумаешь, куртка. Ты не за эксклюзивностью гнался, когда искал её, не так ли? За теплом, удобством и за фиолетовым цветом, который так любит Чонгук. Ну, и вот. Сколько таких курток-то? Идиот!» Вздохнув, он сел в своё, ставшее уже родным, кресло и задумался. А если он не улетит? Что делать? Они с Чимином выбрали этот рейс и этот аэропорт, потому что он идеально соответствовал их цели: прибыть пораньше, успеть в снятой уже квартире неподалёку от Чонгуковой общаги «навести Рождественский марафет», как выразился Чимин, который для этого дал Тэхёну подробнейшие инструкции. Потом Тэхён должен был принять заказанную предварительно к определённому времени еду из одного из лучших ресторанов Парижа (кстати, он заказ уже отменил) — и только после этого, предварительно выяснив точно ли Чонгук дома, вломиться к нему, схватить в объятия — и не выпускать, несмотря ни на что. И никакие экзамены, зачёты, профессоры и кулинары — все скопом и каждый по отдельности — не должны были помешать ему! Тэхён так хотел впечатлить своего омегу, так хотел, чтобы зажглись изумлением и счастьем глаза Чонгука, чтобы он приоткрыл свой очаровательный ротик и губы его — такие нежные и сладкие — обнажили обожаемые Тэхёном передние кроличьи зубки… О, как будет целовать он Чонгука! Как сожмёт в руках! Так же крепко, как тогда, когда они поцеловались впервые — в приезд Тэхёна в Париж осенью. Да, тот поцелуй был и первым и — пока — последним, так как Чонгук решился на него, только когда объявили Тэхёнову посадку на самолёт. В глазах омеги заблестели внезапные слёзы, он схватил ласково и мягко глядящего на него Тэхёна за плечи и, зажмурившись, прильнул к его губам своими. Тэхён, который мечтал об этом с того самого момента, как вообще увидел Чонгука, наверно, не растерялся, перехватил, обнял, прижал к себе — и стал нежить, мять, ласкать, посасывать малиновые, словно в варенье, губки, а потом, стиснув юношу крепче, скользнул в приоткрытый рот языком. Чонгук был покорным, обнимал послушно в ответ, глаз так и не открывал, впустил и сам робко нежил наглый язык вылизывающего его Тэхёна своим — сладким, мокрым, отдающим яблочной кислинкой. Тэхён едва тогда не опоздал на самолёт. Оторвался, лишь когда настойчивый голос помощника Мин Юджина позвал его с настоящей тревогой. Тэхён уткнулся сорванно дышащему Чонгуку в шею и прорычал: — Дождись меня. И больше я тебя не отпущу. — Х… Х-хорошо… — отозвался тот. — Я буду ждать… И вот теперь, когда этому ожиданию должен был прийти конец, всё складывалось до жути паршиво. С тоской смотрел Тэхён на огромные хлопья снега, со всей дури лепившие в огромные окна аэропорта, и чёрная, глухая тоска захватывала его душу. Он не улетит. Они не пустят его к Чонгуку. Они не отдадут ему его мальчика на это Рождество. Они… Сволочи. Кто? Неважно. Злобные силы, черти, демоны — кто угодно! Тэхён заскрипел зубами и с силой выдохнул. Он сидел уже больше полутора часов почти неподвижно, углублённый в свои воспоминания. И всё так же суетился внизу люд, всё так же раздражающе верещали где-то чьи-то неугомонные дети, всё так же равнодушно объявляли об отмене то одного, то другого рейса — и ничего не менялось: Тэхён ни на шаг не стал ближе к тому, к кому рвалось его сердце, к кому стремилась в тоске его душа. А тело… Да честное слово, если бы кто-то сказал, что разрешит им встретиться, быть вместе на это Рождество, но Тэхён не должен и пальцем касаться Чонгука — он бы согласился, не задумываясь ни на миг! Ему достаточно будет ласкать этого юношу взглядом, достаточно будет его аромата и светлой улыбки ближе, чем через экран. Он будет счастлив, будет! Только пусть… пусть, а? — Уважаемые пассажиры. Приносим свои извинения. Рейс 15 — 26 Сеул Инчхон — Париж Орли отменён из-за неблагоприятных погодных условий. Просим пройти к кассам для сдачи билетов и возврата средств. Аэропорт ещё раз приносит свои глубочайшие извинения и желает вам счастливого Рождества.

***

Он ехал, едва разбирая дорогу, снег кружился и переливался в свете его фар, он танцевал какой-то безумный танец на обломках его мечты — и да, именно вот так Тэхён и думал, пафосно, тоскливо, жалко. Пусть. Всё к чёрту! Он слишком стар для всего этого, он устал как собака и был вымотан совершенно. Час он вместе с начальником аэропорта искал возможности вылететь в ненавистный Париж, но тот (Париж) оказался слишком далеко, а начальник был бессилен перед ним, даже с деньгами и именем Ким Тэхёна. Да ещё и, словно желая его добить, посреди отчаянных попыток договориться о частном рейсе ему позвонил Чонгук и странным, чуть дрожащим голосом спросил, как идёт его веселье. Тэхён, вымученно улыбаясь, чтобы голос звучал хоть немного беззаботнее, сказал, что да, веселится, а музыки не слышно, потому что он вышел отдохнуть от неё на улицу, но нет, камеру включить не может, потому что мешает снег. — А… А скоро ты домой? — тихо спросил Чонгук. У Тэхёна сердце забилось быстрее от жалости: кажется, его мальчику было ужасно тоскливо. Но легенда требовала, так что он бодро отозвался: — А вот ещё пару часиков, не могу пока — все вокруг требуют моего участия и не отпускают, ты же понимаешь? — Да, да, — поспешно отозвался Чонгук, — но к… когда же будешь дома? — Ну, к одиннадцати точно, — улыбнулся Тэхён. — И сразу тебе наберу, даже раздеваться не стану. — А… Ага, хорошо. Я буду ждать. У Тэхёна мелькнула мысль о том, что в Париже действительно, видимо, метель, так как звуки завывания ветра вдруг весьма отчётливо донеслись до него из динамика, но он, переживая, что сейчас снова заработает громкоговоритель, поспешно попрощался и скинул. Тогда и сдался. Не судьба. Не — сука — судьба. Он ехал в свой пустой и совершенно не готовый ни к какому празднику дом, который Сокджин хотел было украсить, но Тэхён упрямо воспротивился, думая, что таким образом сглазит поездку, намекнув судьбе, что не прочь остаться. Плевать только судьбе было на его желания, опасения и осторожность. Смеялась она ему в лицо, ухмылялась так не вовремя разыгравшейся метелью, швыряла в лобовое стекло пригоршни снега и слепила под фонарями его нестерпимым блеском. Тэхён стискивал зубы, старательно удерживая злобное рычание, и давил на газ. Ему надо было успеть до одиннадцати, чтобы хотя бы онлайн побыть со своим Чонгуком до Рождества, чтобы успеть признаться ему, чтобы… Коробочку с золотой цепочкой с кулоном в форме ключика на лепестке, купленную им два месяца назад, сразу по возвращении из Парижа, он кинул на соседнее сиденье как самую драгоценную — и самую бесполезную вещь в сегодняшнем своём багаже. Она так и осталась в Сеуле вместе со своим незадачливым и невезучим владельцем и не будет, как мечтал Тэхён, украшать с этого вечера шею самого лучшего омеги на свете, греть его и напоминать о том, что теперь он не свободен, что теперь они — вместе. Тэхён косился на эту алую с золотом коробочку и в злобе бил кулаком по мягкой обивке руля, пытаясь унять горькую ярость. Придурок! Чимин ведь предлагал полететь пораньше, за день, чтобы всё успеть, но Тэхён вбил себе в голову, что прилететь именно накануне Рождества будет романтично, а так он не выдержит и попрётся к Чонгуку сразу, как прилетит, будет приставать, отвлекать его от зубрёжки… А он будет — себя он понимал сейчас очень хорошо. Ну, и вот — что? Романтика, сука, такая романтика будет опять… что хоть волком вой. Он остановился у дома Чимина, вышел, прикрываясь воротником пальто, поднялся на третий этаж и открыл дверь. Квартира у секретаря Пака была уютной, там пахло имбирными пряниками и ёлкой. И сама эта ёлка, украшенная, ангельски белая, таинственно блестела в глубине комнаты, что была прямо напротив входной двери. Чимин использовал лишь белые шары и серебряную мишуру, так что выглядела она как омега на свадьбе — чисто и непорочно. Тэхён стиснул зубы, и мысль о том, чтобы остаться здесь и отпраздновать рядом с этой ёлкой, мелькнула у него в голове. Но — как он объяснит это Чонгуку? Нет, не стоит. Омега его никогда открыто не ревновал, но Тэхён и не хотел давать ни единого повода — понимал, что в разлуке, когда нельзя быстро сообразить, что что-то не так, сесть и поговорить, этого категорически нельзя делать! Он забрал из холодильника Чимина всё подчистую — в мстительной злости вынул даже початую бутылку вина. Чимину и Юнги там, в большой семье, хорошо, а Тэхён, идиот такой, будет куковать один. Он не собирался держать Чонгука рядом всю ночь. Мальчику надо готовиться к зачёту, так что Тэхён рассчитывал лишь на пару сладких часов в его желанной компании — а потом он погонит его спать, а сам напьётся и задрыхнет у камина. Вот да… Зато у него есть камин. И если Санта захочет, он сможет зайти к нему. Тэхён криво усмехнулся и, чуть сгибаясь под тяжестью пакетов, захлопнул за собой дверь Чиминовой квартиры. Санта… Ржёт над ним где-нибудь в кабаке с оленями Санта. И никаких подарков не получит в этом году Ким Тэхён, мальчик, который, видимо, очень плохо себя вёл. И снова — вьюга, ударившая по незащищённым глазам, снег, так и норовящий попасть за шиворот, гул празднично украшенного города и мелькание раздражающе ярких его огней в боковом стекле. Тэхён смотрел стеклянным взглядом на дорогу и сжимал пальцы на руле. Ничего ведь страшного не случилось, не так ли? Если бы он сболтнул Чонгуку и тот ждал его — да, было бы ужасно разочаровывать его, но так — всё просто будет именно так, как они и договорились: он приедет почти к одиннадцати — и сразу позвонит омеге. Увидит милый прищур внимательных тёмных глаза, самую очаровательную улыбку на свете и завитушки тёмных волос, которые Чонгук отпустил за эти два месяца. Глядя на них, Тэхён так мечтал вплести в них пальцы и почувствовать тепло его затылка. Потянуть, заставить обнажить шею, и… Какой-то пьяница, пошатываясь, попёр на красный, и Тэхён, яростно выругавшись, едва успел затормозить, визжа колёсами. Он несколько раз в бешенстве ударил по рулю, а развесёлый мужик помахал ему руками, низко поклонился и пошёл дальше, весело горланя что-то непотребное. «Тихо, тихо… Ладно, — думал Тэхён снова набирая скорость, — будем считать, что нас предупредили. И мы больше не отвлекаемся. Едем, живыми-здоровыми приезжаем — и всё будет отлично». Сгорбленную, полузапорошенную снегом фигуру человека, сидящего на небольшой изящной лавочке возле его дома, Тэхён увидел как-то сразу, как только выехал на свою улицу и его фары осветили её. На фигуре была сиренево-фиолетовая куртка и светлая пушистая шапка… Тэхён глазам своим не поверил. Он подумал, что у него галлюцинации. «Я врезался в ограждение, чтобы не сбить этого пьяницу? — мелькнуло в голове. — Это что… это… это… рай?» — Чонгук… — прошептал он, дёргая тормоз. Он не доехал до дома, но не мог… просто не мог оставаться в машине. Человек на лавке поднял голову, встал, неуверенно как-то пошатываясь, и помахал ему. — Гуки! Тэхён яростно дёрнул дверь, выскочил из машины и бросился к омеге. Тот тоже сделал несколько суетливых шагов к нему — и был подхвачен на руки и сжат в страстных объятиях. — Гуки! — Голос Тэхёна сорвался. — Гуки! Мой Гуки! — Ви… — слабо отозвался Чонгук. — У меня всё отмёрзло, я… Можно мне домой?..

***

— Я сказал идти в ванную! — недовольно пробурчал Тэхён, тем не менее с интересом глядя на Чонгука, тянущегося, чтобы повесить замысловатую гирлянду на окно. — Иду, иду, — легко отозвался тот, — но что же я, зря тащил это? Так и знал, что у тебя… Он чуть запнулся и кинул на Тэхёна настороженный взгляд. Всё это время альфа приучал его к этому «ты» и сейчас с готовностью улыбнулся, услышав это. — Я ведь не собирался праздновать, я же говорил, — сказал он и подошёл к ровняющему край гирлянды омеге, стоявшему на небольшой стремянке, которую успел найти где-то в кладовке (Тэхён вообще не знал, что она у него есть). Голова Чонгука была поднята, как и руки, и край толстовки неловко задирался, обнажая поясницу. Тэхён впился в полоску кожи взглядом и воровато повёл по бёдрам и талии омеги ладонями. — Слезай, скалолаз. Ровно висит, давай-давай, тебя ждёт ванна, воды я налил, бомбочку кинул. Чонгук кинул на него блеснувший радостью взгляд и смущённо протянул: — По-омнишь… — Конечно, помню, Daily Bliss «Жасмин-бергамот». Чонгук кивнул и хотел было спрыгнуть, но Тэхён, подошедший близко, мешал ему. Омега поджал губы и приподнял брови вопросительно. И Тэхён протянул к нему обе руки. — Иди ко мне, — тихо выговорил он, трепеща всем сердцем в сладком предвкушении. Чонгук опёрся на его руку и через мгновение оказался в его объятиях. Они уже целовались в прихожей, куда Тэхён втащил перемёрзшего юношу почти на руках, стащил с него куртку и шапку и ахнул, глядя на выкрашенные в светло-русый волосы, подстриженные в шикарную причёску. — Нравится? — пробормотал, смущаясь под его восторженным взглядом, Чонгук. Тэхён вместо ответа прижал его к себе и, взяв за подбородок, приподнял ему голову, заглянул в глаза и стал целовать. Сначала нежно, бережно, ужасаясь тому, каким холодным было лицо и губы омеги, а потом всё более страстно, вплетаясь, как и мечтал, в волосы на затылке, вторгаясь в его рот, сладко приоткрытый для него, вылизывая, лаская, кусая и забирая себе. Но потом его ладонь скользнула под толстовку Чонгука и обнаружила там почти ледяную кожу. Тэхён охнул, зашипел, подхватил Чонгука под белы руки и поволок в ванную. Тот, однако, воспротивился: ему надо было, очень надо было подарить Тэхёну большую гирлянду на окна. А потом её повесить. А потом… Сейчас губы Чонгука так же приоткрылись ему навстречу, Тэхён посасывал пухлую нижнюю, думая о том, что может вот так стоять с омегой хоть всю ночь — и никто больше не посмеет им помешать! Он ревниво прижал к себе Чонгука, стал целовать ему щёки, спустился на шею — и тогда юноша вдруг тихо и хрипло простонал: — Тэ… Пог… погоди… Я же… Мне надо… Тэхён, словно очнувшись, дрогнул, зло цокнул на самого себя и нетерпеливо подтолкнул Чонгука в сторону ванной: — Давай-давай… — Голос подвёл его и получилось грубовато, хрипло. — Вода остынет. Я всё тебе принесу, чтобы одеться. Пока омега купался — а точнее, грелся — Тэхён, вознося все известные ему благодарности к светлому образу незабвенного и прекрасного, данного ему в ангелы-хранители и заслужившего преогромную прибавку к зарплате секретаря Пак Чимина, разогревал и расставлял по столу закуски, мясо, соусы, поставил подышать вино — не спёртое у Пака, а собственное, из бара. Соджу тоже было, но оно пилось холодным, как и пиво, так что вино было в самый раз. Чонгук появился в столовой зоне в очаровательнейшей пижаме с кроликом и возмущённым выражением на лице. — Серьёзно, хён? — спросил он, тыча пальцем в свою грудь. — Ты не дал мне надеть мою одежду, чтобы я носил вот это? Тэхён расплывался в улыбке и едва удерживался, чтобы не сграбастать дующего губы мальчишку в объятия, не замять его, не впиться в трогательно белеющую шею и не… — Тебе не нравится? Я специально для тебя купил! — Я так и понял. Я такое с пяти лет не ношу, хён! — Чонгук смотрел иронически, он поиграл бровями и сказал тише, чуть щурясь: — Но тебе, я смотрю, на самом деле зашёл такой мой дурацкий вид, да, хён? — И он кинул многозначительный взгляд на небольшой, но вполне заметный бугор на штанах Тэхёна. — Очень зашёл, — насмешливо ответил тот, ничуть не теряясь: он был вполне себе взрослым, чтобы не стесняться естественных реакций своего организма. Подойдя к чуть надувшемуся омеге, он стал нарочито внимательно его осматривать. — Не жмёт? — Он погладил плечи Чонгука. — Не давит? — Ладонь прошлась по спине и опустилась на половинки юноши, легко огладила их и вернулась на его талию. Тэхён склонил лицо к шее Чонгука, обнажённой в вырезе пижамы, и прошептал: — Тебе очень идёт, Гуки… Чонгук повёл плечами, положил свои руки на его и засмеялся, качая головой. — Хватит меня соблазнять, хён. Я, когда голодный, вообще не ведусь. А я со вчерашнего вечера не ел. Мчался на попутке до Лиона, чтобы успеть на самолёт: из Шарля-де-Голля не выпускали уже вчера, я ведь хотел прилететь пораньше, но рейс задержали. И в самолёте еда была такой, что бе. — Он снова повёл плечами, и Тэхён, который всё продолжал водить носом по его шее, почувствовал, как руки юноши покрылись мурашками, а дыхание сбилось. — Хён? Ты… — Всё, всё! — решительно прервал его Тэхён, сам испугавшийся того, как возбудился его внутренний альфа от этих незамысловатых объятий. — Пора есть. Вот, видишь? Это всё — только для тебя. Он гостеприимно подвинул за Чонгуком стул. Тот засмеялся на эту его галантность и с удовольствием оглядел выставленный для него пиршественный стол. Взял палочки, поддел кусочек ароматного мяса с румяной корочкой и, прикрыв от удовольствия глаза, положил в рот. Жуя, замычал от наслаждения и тут же сунулся за вторым. Тэхён смотрел на него и ощущал в себе невероятную нежность и тепло к этому человеку. То, как улыбался Чонгук — счастливо и открыто, то, как брал он еду — деликатно, с какой-то врождённой, не наигранной аристократичностью, как благодарно сияли его глаза и трепетали длинные ресницы — всё это делало его огромной драгоценностью, которую отдали одному большому счастливчику по имени Ким Тэхён. Отдали с наказом беречь пуще глаз, холить, лелеять и никому не отдавать. И за это Ким Тэхён будет таким вот, как сейчас — полностью довольным и совершенно счастливым. Особенно потому, что успел почувствовать: от их недавней незамысловатой ласки Чонгук возбудился, у него напряглось внизу и встали соски, а в аромат малины и яблока вплелась струёй медовая сладость. Омега хотел его. О, да, этот мальчик прилетел к нему не просто так, не просто в гости к хёну. Он хотел быть рядом, он мечтал, не меньше, чем сам Тэхён, о встрече, он так целовал его в ответ, он так обнимал, так покорно прижимался… Чон Чонгук точно хотел быть с ним. И он, Ким Тэхён, должен сделать всё, чтобы оставить его рядом с собой.

***

— Всё ещё холодно? — удивлённо спросил Тэхён, глядя на ёжащегося Чонгука, который сидел у камина на полу и, не мигая, смотрел в огонь. Омега вздрогнул, торопливо улыбнулся и пожал плечами. — Я замёрз. Сейчас просто холод выходит, как говорил когда-то дедушка. Он снова поёжился и плотнее закутался в плед, который успел накинуть на плечи. Тэхён принёс вино, два бокала и тарелку с нарезанными фруктами. Они уже успели выпить за столом, и Чонгуку очень понравилось, он как будто чуть даже захмелел, стал смеяться громче, свободнее называл Тэхёна на ты и… облизывался. Бегло, розово — соблазнительно до дрожи. Но Тэхён держался. Он не хотел рушить ту дружественную и счастливую атмосферу, что была у них за столом. Однако сейчас, в этой гостиной, где потрескивал камин, а рядом светился экран, на котором была гифка большой ёлки, разряженной цветными огоньками, которые мерцали и вспыхивали, озаряя всё кругом сказочными бликами, — здесь, под мягкий блюз, который включил Тэхён, — время словно замедлило свой бег, а потом и вовсе замерло, останавливая для них двоих это прекрасное мгновение их воссоединения. Тэхён сел, опираясь спиной о диван, расставил ноги и поманил Чонгука: — Иди ко мне. Я согрею. И тот, доверчиво поморгав, покорно пошёл ему в руки. Придвинулся спиной к его груди и чуть съехал… чтобы опереться головой о его плечо. Он всё так же пристально смотрел на огонь и пил мелкими глотками вино из высокого бокала, пускавшего цветные блики не хуже ёлочных украшений на экране. Тэхён жмурился, мягко поглаживая Чонгуку бока и плечи — и они молчали. Только что за столом беседа лилась ручьём, Чонгук рассказал, как приехал, думая, что ключ от дома Тэхёна на том месте, о котором недавно альфа сам ему рассказал, — под большой кадкой около забора, а его не оказалось. Ещё бы: Тэхён отдал его Чимину, который должен был всё время его отсутствия присматривать за домом. Они ахали и смеялись, хватали друг друга за руки и заглядывали друг другу в глаза — и им было так хорошо вместе! Но и сейчас, когда они молчали, было не хуже. Тэхён мягко поглаживал грудь Чонгука, пальцами скользил по шее и вискам, убирая с них волосы, а Чонгук сжимал — видимо, совершенно не осознавая того, — ему ногу. О чём они думали? Чонгук — явно о чём-то приятном, так как глаза его прижмуривались и на губах часто скользила лёгкая нежная улыбка. Тэхён — о том, что все беды и неурядицы сегодняшнего дня того стоили! Если именно такую плату Фортуна взяла с него за вот эти мгновения рядом с Чонгуком, то она продешевила. Тэхён отдал бы и большее. И сердце у него билось в упоении от того, что его ещё ждёт впереди. Почувствовав, что больше не может ждать, Тэхён отставил бокал и осторожно отстранил от себя Чонгука. — Погоди. У меня есть для тебя подарок. Он быстро прошёл в гараж, достал из машины коробочку с цепочкой и кулоном, вернулся к Чонгуку и протянул ему руку. — Вставай и повернись. Когда юноша встал к нему спиной, он чуть развернул его к большому, до пола, зеркалу и осторожно надел ему на шею цепочку. Когда застёгивал хитрый замочек, кинул взгляд в зеркало — и невольно ухмыльнулся: Чонгук смотрел на подарок с восторгом, его пальцы гладили выпуклость листочка, он проводил по тонкой изящной цепи — и глаза его сияли. — Спасибо! — тихо сказал он. Развернулся и обнял Тэхёна. — Спасибо! Это очень красиво! Я тоже привёз тебе подарок, но подарю утром, ладно? Это один рецепт, надо в магазин сходить — и я тебе его приготовлю, ладно? — Хорошо, — негромко отозвался Тэхён, сел обратно и потянул на себя Чонгука. — Садись. Посидим ещё. Так хорошо… — Да, — кивнул тот, снова мостясь у него на груди. — Хорошо… Тэхён обнял его крепче, а потом стал водить пальцем по цепочке, скользнул по горлу на подбородок, чуть повернул голову затихшего и, кажется, даже дышать переставшего юноши к себе и приник к его губам. Чонгук ответил сразу, провёл языком по губам Тэхёна — и толкнулся ему в зубы, требуя впустить. Альфа поддался, а сам повёл рукой вниз, пощупал плотные горошинки сосков, уловив сладкую дрожь в теле омеги, и снова двинулся вниз. У кромки штанов затормозил, так как Чонгук вдруг прикусил ему губу и стал сосать — так приятно, что Тэхён невольно замычал. И тут ладонь Чонгука накрыла его руку — и повела вниз, туда, где вполне явственно было напряжение. Тэхён стал ласкать член омеги, с восторгом ощущая, как тот послушно выгибается ему навстречу, не отрываясь от поцелуя. Потянув за подбородок голову Чонгука в сторону, он приник губами к его шее. Тут же его подхватило и понесло от сладкой малины, он нырял в этот аромат, купался в нём — но ни на мгновение не переставал гладить, мять и потирать упругую плоть, всё ещё скрытую тканью пижамных штанов. Чонгук глухо застонал, когда Тэхён прикусил ему у основания шеи и стал жадно зализывать укус. И снова Тэхён почувствовал ладонь омеги на своей руке: юноша мягко, но настойчиво потянул её чуть вверх — и заставил нырнуть под резинку штанов. «Ах ты, юный сластолюбец! — с восторгом подумал Тэхён, ухватил бархатистую плоть и сжал, начиная новый виток ласки. Чонгук застонал громче, слаще, а Тэхён снова и снова жадно лизал, целовал и прикусывал ему шею и плечо. — Давно ни с кем не был? Или… может, и не был ни с кем? Но как же смело… Ах, омега, ты просто идеален, знаешь? Знаешь, Гуки?» И Чонгук вдруг ответил ему протяжным стоном, высоким, сорвавшимся на конце почти в крик, а руку Тэхёну окатило тёплой влагой. Юноша кончил в его руках, кончил первым — без трепета пожелав этой ласки и приняв её. Он был на самом деле воплощением мечты Тэхёна об открытом, честном и откровенном в своих желаниях омеге, с которым будет хорошо до головокружения. «Истинность? Может, Чимин прав? — мелькало в голове у Тэхёна, пока он целовал томно приоткрытые губы Чонгука, пока снимал с него пижаму, пока, жадно покрывая обнажённое тело поцелуями, укладывая его на живот. — Ни с кем так не было… Ммм, как же ты хорош, мой прекрасный… Как же я хочу тебя! Мой, мой! Ты просто — мой! А истинность… — Он стал жадно целовать омеге спину — от затылка до поясницы ведя дорожку влажных следов. — Хорошо, хорошо… Если у меня и есть истинный — то это ты, мой омега, и я не упущу тебя больше, слышишь?» Он опустился лицом на выпуклые половинки Чонгука, мокрые от сладкой влаги, и, не выдержав, стал жадно лизать их, а потом, раздвинув, нырнул к стыдливо розовевшему желанному местечку. Впился, чувствуя, как захлёбывается обильной смазкой — до умопомрачения вкусной — и выгнулся сам, пронзённый удовольствием от того, как звучно и чисто, высоко и страстно выстонал Чонгук ему в ответ: — Тэ!.. Да, да… Тэх-хё-оон! И Тэхён потерял себя. Он мял и тискал, ощущая в руках своих гибкую упругую плоть, он целовал шёлк и вылизывал сладость, он толкался пальцами в тесную скользкую глубь — и рычал от жадного, захватывающего его наслаждения. А потом приподнялся, направил себя — и проник между приподнятыми для него половинками, долгим движением вошёл до конца и стиснул зубы, запрокидывая голову и отдаваясь пронзившей всё его тело дрожи удовольствия. Да, да! Омега был его! Он взял его — Чон Чонгука, таинственного и чудесного Джей Кея, он покрыл и смирил его — и вот он, под ним, отзывается на каждый его толчок, обжимает внутри так, что Тэхён едва держится на краю пропасти, куда так манит упасть и попасть. Этот великолепный омега горячий, мокрый, тугой. Он сладкий, сильный и упругий. Он — само желание, выкрикнутое именем Тэхёна, он — сама жажда отдаться — в прогнутой спине и выпяченной послушно и откровенно заднице. Он разрешает долбить себя жёстко и лишь постанывает от восторга, он целует в ответ, повернув вбок голову, задыхаясь и принимая член альфы, он старательно лижет ему губы и снова ложится грудью на ковёр, поднимая задницу, чтобы было удобнее брать его… драть его… драть, драть, драть! Тэхён и не думал, что всё ещё может вот так — безумно, до животного рыка, желать омегу. В юности когда-то он был любовником жадным и неистовым, неутомимым и готовым на многое, чтобы получить удовольствие. Но вот уже какое-то время думал, что всё это в прошлом. Однако сейчас, вбиваясь в своего избранника, своего омегу, своего Гука, он, как и тогда, давно, ощущал юную жажду, юный задор и истовое желание не выходить из него днями и ночами — чтобы быть в нём, чтобы он был — только с ним. Только под ним. Только — его. Но всё же возраст сказывался, и, чувствуя, что кончает, Тэхён успел вынуть и феерично оросить собой румяные половинки и поясницу своего омеги. А потом развернул Чонгука на спину и, глядя ему в распахнутые и мутные от пережитых оргазмов глаза, начал ласкать — умело, сильно, уверенно, заставив Чонгука в конце криком кричать от яростного восторга и кончить в третий раз. После Тэхён навалился на юношу, тяжело и хрипло дыша, сжал его в руках и вышептал рвано: — Ты будешь моим, Чон Чонгук? Ты… Ты станешь моим мужем? — Ты… подождёшь меня? — отозвался Чонгук, его грудь тоже бурно вздымалась, он тискал поясницу Тэхёна и явно не собирался отпускать. — Подождешь, пока я закончу свою… учёбу… а, Ким… Тэхён? — Всю жизнь, если надо будет, — прохрипел Тэхён. — Слышишь? Я дождусь. — Тогда… да… Да, Тэ… я выйду за тебя. Звёзды мигали высоко-высоко, их свет еле-еле долетал до окна большого и уютного дома, где у камина лежали истомлённые страстью люди, искренне верящие в то, что между ними не только эта страсть, или похоть, или жажда сиюминутного обладания — нет. Они верили в то, что это любовь. Та самая. Настоящая.