Сказания об удаче

      Подумать только — он наивно поверил в то, что их расставание временное!       Первый месяц Мицунари, как и полагается, осваивался. Второй переживал, что у Йошицугу возникли трудности. За третий скинул три килограмма, из-за чего стал объектом назойливого внимания круга обеспокоенных лиц. После четвёртого готов был нарушить обещание и приехать, от чего отвадило только то, что он не знал, где Йошицугу находится. В пятый начал гневаться, причём раздражение чаще всего выливалось в конфликты тут и там, сокращая круг общения до двух всё ещё обеспокоенных лиц. Тогда Мицунари чувствовал, насколько был неправ, но не мог ничего с собой поделать. И наконец по окончании шестого его осенило — Йошицугу решил разорвать связь между ними.       «За что ты так?!» — негодовал Ишида, искренне не понимая причины подобного решения. Осознание той пришло только на седьмом месяце.       Но пусть Мицунари не мог согласиться и каждый раз корил то Йошицугу, то себя в их расставании — в его душе воцарилось подобие мира. Зыбкого, ускользающего при первой же негативной мысли, и всё же достаточно осязаемого для того, чтобы перестать набрасываться с упрёками разных сортов на окружающих. Во многом помогли те двое, что не отвернулись, даже когда характер Мицунари стал отвратительнее некуда. Ими оказались: Наоэ Канэцугу и Санада Юкимура.       К удивлению Ишиды, знакомство с ними произошло в проклятый день.       Тогда он просто источал нежелание с кем-либо говорить, потому что ему… Испортили сон — на этот раз причина заключалась в том, что студенты в общежитии праздновали чьё-то совершеннолетие. Случайно выжгли кончики волос — шутка соседей по комнате вышла из-под контроля. Не хватило свежих продуктов для завтрака ввиду поломки холодильника. Уничтожили туфли уличные собаки. Досталось от разъярённого преподавателя из-за опоздания, оправдываемого необходимостью возвращаться в общежитие ради другой обуви. Иными словами, «посчастливилось» пережить стандартное утро двадцать первого числа. Пожалуй, Мицунари, избалованный присутствием в своей жизни Йошицугу, от такого отвык и потому ощущал себя грозовой тучей, готовой метаться молниями в каждого, кто посмел бы нарушить его личное пространство. Это видели все, в том числе и Наоэ. Но что для всех было знаком держаться подальше, для него лишь оказалось поводом приблизиться.       — Надо же, в такой солнечный день показалась настолько чёрная туча, — с улыбкой начал разговор Наоэ.       Мицунари не сразу понял, что речь о нём, а когда то осознал, метнул молнию взглядом.       — Да ты просто сгусток негативной энергии! И как тебе удаётся справляться? Она же душу на части разрывает, а потом с наслаждением те поедает, — с лица пропала улыбка, а во взгляде отразилось беспокойство. — Не больно тебе?       Как отвечать на этот вопрос, Мицунари не знал. Он раньше не задумывался, каково ему носить в себе столь разрушительные эмоции. Просто нёс их. А теперь прислушался к своим ощущениям и понял — действительно больно.       — Ты… Наоэ, кажется, — избегая ответа, переключил тему Ишида.       Учились они не вместе, но Наоэ, если он правильно помнил фамилию, проявлял повышенную — с его точки зрения — активность в жизни института. Лицо этого студента светилось улыбкой в каждом корпусе, так что создавалось впечатление, что он находится в нескольких местах одновременно и выполняет сразу множество задач. Если первое ещё казалось сомнительным, то второе уже больше было похоже на правду. Мицунари не удивился бы, узнай он, что Наоэ занимается всей общественной деятельностью, которую институт может только предложить.       — Верно — Наоэ Канэцугу, — дал молниеносный ответ студент. А собственный вопрос будто бы стёрся у него из памяти. — Твоего имени я, к сожалению не знаю…       — Ишида Мицунари.       Что тогда его подвигло назвать своё имя? Ответить, казалось, мог только Канэцугу, потому что, как только то услышал, он положил свою руку на плечо — чем напрочь разрушил невидимую границу — и обеспокоенно спросил:       — Мицунари… Какое событие окутало тебя тьмой?       Странный это был вопрос. Но на необычность того Мицунари обратил внимание много позже, а тогда он отмахнулся, сказав только, что сегодня его выгнали с пары за опоздание.       — Ты ведь не специально опоздал? — понял Канэцугу.       — Пф! Если бы в понятие «специально» входили недисциплинированные студенты, вдобавок не умеющие пить, поломки бытовых приборов и свора недружелюбно настроенных собак, я бы признал свою вину, — сложил руки на груди Мицунари. — Обидно, что мне приходится отдуваться по большей части за остальных.       — Это не дело! Мы немедленно поговорим с преподавателем!       Не успел Ишида возразить, как Наоэ потащил его за собой. Несмотря на то, что скоро должна была начаться другая пара. Несмотря на то, что ему самому, вероятно, следовало находиться уже в другом корпусе. Только потому, что это в его глазах выглядело несправедливо, Канэцугу готов был пожертвовать своим временем на восстановление чужой репутации. Тогда Мицунари ощутил, что благодарен, хотя не мог признаться в том вслух.       — Прошу прощения, я по поводу… — Канэцугу начал на ходу составленный монолог в защиту, но тут же и закончил.       Преподаватель без слов указал на единственного задержавшегося студента и протолкнулся к выходу. Однокурсника Мицунари узнал, но тогда будто познакомился с ним вновь. Доказав, что одними упорством и терпением возможно горы свернуть, он победоносно улыбнулся.       — Получилось, — подтвердил догадку Юкимура. — Я смог убедить преподавателя, что Мицунари не из тех людей, которые опаздывают по собственной вине. Лекцию, правда, переписать будет нужно…       — Отлично! Осталось добиться ещё одного.       С этими словами Канэцугу рванул за преподавателем, утаскивая Мицунари за собой. Следом побежал и Юкимура. Тогда показалось, что толпа неожиданно встала на их сторону: она сгущалась перед кафедрой и расступалась перед ними. То оказалось первой странностью в неудачном по календарю дне. Второй было быстрое публичное извинение преподавателя. А третьей — своевременное появление Мицунари на следующей паре. Нашлась ещё и четвёртая — прекращение череды неудач. Правда, в тот день он к этому отнёсся скептически.       Через месяц Мицунари понял, что всё неспроста. Ещё через месяц — мысленно благодарил Канэцугу и Юкимуру за то, что не оставляют его одного. А на пятый месяц осознал, что нашёл настоящих друзей. Или скорее, что они его нашли… Так или иначе, Мицунари поклялся себе, что в ответ станет таким же надёжным и преданным, а ещё, что будет меньше внимания уделять мыслям о Йошицугу.       Последнее выполнить не удалось…       «Три года ни вести, а я всё ещё думаю о нём», — осознал Мицунари, откладывая книгу — Канаэ Минато давила на больное, пусть в их странной дружбе никто и не умер, — тема оказалась тяжёлой, потому он взял перерыв.       Размышляя над книгой, Ишида с ужасом открыл для себя противный шепоток внутреннего голоса. «Пока никто не умер…» — твердил тот. Сердце забилось до того неистово, что горло сдавил спазм. С их проклятием на двоих подобная судьба могла поджидать каждого. А что, если Йошицугу до сих пор с ним и не связался только потому, что уже?..       — Нет… — хрипло выдохнул Мицунари. — Пусть лучше он по каким-то своим соображениям упрямится, чем это.       Очень кстати зазвонил телефон — иначе он бы с ума сошёл в одиночестве. Соседи по комнате уехали на зимние каникулы, начало которых в связи с нарушением графика летних перенесли на девятнадцатое число. Мицунари же остался. Как потом выяснилось, Канэцугу и Юкимура тоже. Обрадовавшись такому совпадению, они запланировали провести Рождество все вместе. И вот теперь поступил звонок… На экране высветилось имя Канэцугу, и Мицунари ощутил странный холод на сердце, хотя казалось бы, должен был испытать радость.       «Не к добру это…» — ещё не ответив на вызов, решил он. Впрочем то оказалось не проявлением его мнительности.       — Мицунари, я должен извиниться… — голос был сдавленным. Любой другой бы усомнился, что говорит Канэцугу… Но не Ишида. — Вместе отпраздновать Рождество не получится. Очень надеюсь, что вы с Юкимурой повеселитесь от души и за меня тоже.       — Что случилось? — Мицунари даже с кровати подскочил. Их план разрушился вот так просто? Ещё и не в двадцать первое!       — Бабушка… Ей совсем плохо стало. Она хотела бы напоследок поговорить со мной.       Услышав это, Мицунари рухнул обратно на кровать. Как такое могло произойти? Он недоверчиво посмотрел на календарь и понял — было двадцатое. Накануне проклятого дня раньше всегда закладывались причины последующих неудач. Но после появления Канэцугу и Юкимуры, в жизни Мицунари всё наладилось и он об этом не вспоминал. Похоже, завтра следовало ожидать отсроченный счёт за несколько лет.       — Ты не должен извиняться. Конечно, тебе нужно быть с ней! — не пустив в голос страх за себя, ответил Мицунари.       — Спасибо тебе… — пусть восприятию был доступен только голос, он всё равно понял, что губы Канэцугу тронула лёгкая улыбка. — Вернусь, скорее всего, в январе, так что вам с Юкимурой придётся долго ждать подарков. Шкафчик я предусмотрительно или нет, но закрыл.       — Зная, какими могут быть соседи — предусмотрительно. И тебе тоже придётся долго ждать подарков. Не волнуйся об этом.       Рассмеявшись, будто услышал самую смешную шутку, Наоэ пообещал звонить каждый день. Это Ишиде показалось слишком частым, но он не стал спорить — понимал, что тому нужна поддержка.       Только когда вызов завершился, Мицунари позволил себе представить, чего ожидать завтра. Но всего его воображения не хватило, чтобы предугадать такое…       Разбудил Мицунари звонок. Осознание происходящего к нему пришло не сразу — всё походило на продолжение сумбурного сна. Единственным свидетельством реальности оказались слезящиеся глаза. Мицунари протёр их тыльной стороной ладони. Легче не стало. Тихо выругавшись, он постарался ответить на вызов вслепую и… случайно сбросил звонок. В наступившей тишине скрежет стиснутых зубов прорезал уши, как скрип мела о стеклянную доску. Заставив себя успокоиться, Мицунари протёр глаза уже рукавами, и когда прозрел, перезвонил, вероятно, шокированному абоненту.       — Прости, я случайно вызов сбросил…       — Я подумал, что не вовремя позвонил и разбудил тебя, — Мицунари мысленно хмыкнул — вообще-то да, разбудил. — А… С тобой всё в порядке?       — Будет, если я найду противовирусные капли для глаз. Ты чего-то хотел, Юкимура?       — Да… Канэцугу же предупредил тебя, что отправляется домой? — вместо короткого ответа Мицунари зачем-то кивнул. Повезло ещё, что его немыслимым образом поняли. — Я подумал, может, нам стоит отправить ему письмо? — Санада заговорил быстрее, будто бы боялся, что Ишида тут же откажется. — Понимаю, мы созваниваться будем, но ты же его знаешь. Канэцугу постарается сделать всё, чтобы мы не подозревали, насколько ему на самом деле тяжело. А если мы в письме выразим слова поддержки, он почувствует, что не один. Вот… Адрес я вчера узнал. Так… как ты к этому относишься? Просто если отправлять письмо, то сегодня — тогда только оно поспеет к Рождеству.       «Я понимаю, почему ты именно в Рождество хочешь напомнить Канэцугу, что он не одинок, но… За что сегодня двадцать первое»? — в душе кричал Мицунари. Вслух же ответил:       — Я не против. Только позволь мне остаться в общежитии — боюсь заболеть сильнее.       — Конечно! Я сам к тебе приду. Только сначала на почту за конвертом и бумагой сбегаю. Рад, что ты согласен!       Вызов завершился, и Мицунари возвёл взгляд к потолку. К сожалению, в этот день его бы не стал слушать ни какой-либо Бог, ни даже Дьявол. Только убедиться в том получилось позже, а пока он принялся за уборку в ожидании Юкимуры.       Ждать себя долго тот не заставил. Ворвался, словно огненный вихрь — весь розовощёкий, светящийся счастьем. При виде его Мицунари даже понадеялся, что неудачи посторонятся. Как же это было наивно…       — Всё нужное купил. Там ещё открытки красивые были… В общем, их я тоже взял. У тебя есть здесь ручки? — Юкимура окинул стол взглядом и еле сдержал обречённый стон. — Всего одна… Ладно, мы по очереди напишем. Наверное, так, чтобы не подсматривать друг за другом. Я на всякий случай несколько листов взял — мало ли ошибки будут. А, точно! — он покопался в кармане толстовки и выудил оттуда бутылочку. — Противовирусные капли. У себя нашёл и решил прихватить — ты вроде говорил, что у тебя их может не быть.       К своему удивлению, Мицунари больше не ощущал, будто с его глазами что-то не так. Напротив, они не слезились и, казалось, пылали здоровьем сильнее, чем даже глаза Юкимуры. Уголки тех, к слову, покраснели то ли с мороза, то ли перед болезнью, то ли из-за недосыпа. И всё же капли Мицунари с благодарностью принял.       — Кто первый писать будет? — спросил Юкимура.       «В любой деятельности следует начинать со сложного и двигаться к простому», — с такими мыслями Мицунари протянул руку за листком.       И справился за десять минут… Слова будто сами ложились на лист, и рука машинально вырисовывала черту за чертой, не оставляя помарок. Он перечитал, чтобы удостовериться в качестве: ошибок не нашлось. Возможно, кому-то письмо показалось бы излишне сдержанным, но Канэцугу его знал достаточно хорошо, так что должен был понять, сколько там искренности и чувств. Закончив, Мицунари передал ручку Юкимуре.       — Твоя предусмотрительность даже здесь отразилась! — восхитился тот. — Не думаю, что смогу подобрать слова настолько же быстро, пусть и ночь провёл в мыслях над ними. Но попробую.       «Неужели всё пройдёт гладко?» — усомнился вдруг Мицунари.       Природная настороженность не зря его одёрнула. Не успел Юкимура подвинуть к себе лист, как ручка выплюнула отвратительную кляксу. Впрочем тот, не унывая, решил использовать испорченный лист как черновой. Но всё равно Мицунари осел, не зная, куда себя деть. Потому что готов был поклясться — его друг каким-то образом перетянул все неудачи на себя. И подтверждений тому с каждой секундой становилось только больше. То появлялась обидная ошибка, хотя на черновике всё было написано правильно. То образовывалась новая клякса. То наоборот — оставался след без чернил, потому что ручка вдруг переставала писать. Урна всё заполнялась испорченными листами. А один раз там чуть не оказался черновик, с которого Юкимура переписывал пожелания. Мицунари мысленно молился, чтобы листов и чернил хватило.       Наконец неудачи прогнулись под упорством, и Санада завершил письмо. Листов же более не осталось…       — Как удачно я взял дополнительные листы! — протерев лоб ладонью — из-за чего там появилась синяя полоса, — выдохнул Юкимура. — И… Кажется, я исписал твою ручку. Прости, — он обернулся, устремив взгляд, полный сожаления, но Мицунари в ответ только головой покачал — ничего, мол, страшного.       Когда чернила полностью высохли, оба письма отправились в конверт. Подписывать тот оказалось больше нечем, да и Юкимура после всех несуразиц разумно решил, что предоставит эту задачу почтовому оператору. Он собрал все свои немногочисленные вещи и выскочил из комнаты таким же вихрем, каким в неё ворвался. Тогда-то Мицунари почувствовал, как неудачи к нему возвращаются.       — Да что же… Она же не должна… — потерял дар речи от возмущения он.       Исписанная ручка неожиданно открыла второе дыхание и выплюнула остатки чернил на стол. Закатив глаза, Мицунари отправился на поиски тряпки. К своему удивлению, он обнаружил ту быстро. Так же быстро смочил и приступил к устранению катастрофы. И только когда чернила пропитали ткань, понял, что взял тряпочку для протирания очков, которую сосед по комнате недальновидно оставил наедине с ним. Из недр души Мицунари вырвался стон. Но к несчастью, всё только начиналось…       — А это что? — спросил он сам себя, с опаской поднимая заляпанный с краю кусок картона. — Только не это…       Конечно же, кусок картона оказался открыткой. Лакированная поверхность не позволила чернилам впитаться, потому Ишиде удалось привести её в исходное состояние. Но оставалась ещё одна проблема — открытка здесь, когда должна быть у Юкимуры.       — Я ведь пожалею об этом… — бубнил Мицунари, доставая из шкафа пальто.       Он и сам бы не ответил, почему решил добежать до почты прежде, чем Юкимура отправит письмо. И почему не прислушался к себе…       Снег тонким покрывалом ложился на промёрзшую землю. Приходилось выверять шаги, чтобы не поскальзываться, что в условиях сложившейся ситуации и маячащего на календаре числа превращалось в невыполнимую миссию. Мицунари умудрился найти каждый ледяной участок, и не упал не иначе как по воле судьбы. Вот только она служила одной страшной цели.       Нахмурившись, Мицунари огляделся. Как и ожидалось — он перепутал поворот.       — Вот же ж… По крайней мере, я теперь знаю участки, на которые наступать не стоит, — старался не унывать он.       Но повернуться назад не удалось. На плечо опустилась чья-то тяжёлая рука, а к боку прижался нож.       — Не дёргайся, — ох, это стало бы последним, что о чём Мицунари подумал бы сегодня. — Мы можем разойтись спокойно, если ты отдашь мне все наличные, что при тебе, — так бы он и сделал. Только кошелёк остался в комнате общежития. На столе. Совершенно забытый.       — Я иду на почту. Проверьте карманы — у меня там только открытка, — на самом деле, с собой был ещё телефон. В кармане штанов. Но пальто хранило только один злополучный клочок картона.       — Быть не может. Как же ты собирался её отправить, если не взял с собой деньги? — вполне справедливо подметил низкий голос.       — Её отправит друг. Он уже ждёт меня на почте. Просто проверьте карманы.       И может, всё бы обошлось, даже несмотря на опасность происходящего. Может, всё обошлось бы… Только неаккуратный прохожий обратил своё внимание, куда не следовало, и окликнул. Рука несостоявшегося грабителя дрогнула, и Мицунари почувствовал, как бок охватывает пламя. Боль показалась обжигающей. Конечно, пальто не стало достойным препятствием для стали. Нож погрузился по рукоятку, будто не в плоть, а в масло, потом так же легко выскользнул. Мицунари держался ещё несколько секунд, наблюдая, как пальто пропитывается кровью. Затем ноги его подкосились. Он упал, понятия не имея, насколько скверны его дела. Последней мыслью перед забвением стала:       «Вот и наступило то «пока»…»       Очнулся Ишида уже в больнице. И понял это раньше, чем открыл глаза — запах медикаментов ударил в нос, заставив поморщиться. Что произошло, он хорошо помнил, тем более, боль в боку так и пульсировала, пусть не в пример изначальной. А вот сколько пролежал здесь — понятия не имел. Может, и Рождество уже давно прошло. Вздохнув, Мицунари приоткрыл глаза. Справа тут же зашевелились, и прежде, чем он перевёл взгляд на посетителя, раздался почти забытый голос из прошлого:       — Живой…       Мицунари бы подскочил, слушайся его тело лучше. Воспринятое изначально временным расставание действительно оказалось… временным? Он повернул голову к посетителю, готовый излиться потоком ругательств. Но не смог достаточно обозлиться…       — Хотел связаться на Рождество, зная, что в семестре ты излишней работы себе найдёшь. Получилось, что приехал на Рождество, — оправдывался Йошицугу.       — Я думал, что ты не хочешь больше дружить.       Нет, Мицунари давно понял, чего Йошицугу пытался добиться. Считал невысказанную мысль: «Один без другого прожить не может, но так продолжаться давно уж тоже — поэтому стоит рискнуть и проверить, поодиночке какой пройдём путь». В том и был весь Йошицугу. Смиренный к своему проклятию, но непреклонный в вопросе дальнейшей судьбы. Он вбил себе в голову, что идти всегда нога в ногу не получится, и решил начать учиться жить одному. Пожалуй, кое в чём всё же просчитался…       — Понимаю, ты злишься — и вполне справедливо, — кивнул Отани. — Я сосредоточился на себе и забыл, что рок, зависший над тобой, куда серьёзнее. Тем более сейчас, когда тебе недавно исполнился двадцать один год.       Не вспомни Йошицугу об этом, Мицунари бы даже не подумал включить в уравнение запланированных неудач свой возраст. Так вот почему пришёл отсроченный счёт!       — Теперь я считаю, — прикрыв глаза, Мицунари улыбнулся. — Что не должен был покидать общежитие.       — Ты не должен был покидать общежитие, — подтвердил Йошицугу.       При других обстоятельствах Ишида точно бы не сдержался и наговорил лишнего. Но сейчас… То ли слабость восстанавливающегося организма не позволила, то ли он просто оказался слишком рад, что Отани, волнуясь о его состоянии, приехал. Да разве была важна причина? Важнее казалось то, что говорить сейчас совершенно не хотелось — хотелось просто наслаждаться одним лишь присутствием друг друга в своих жизнях. Пусть даже праздником такое времяпровождение нельзя было назвать.       И всё же вопросы появились. Настолько тревожащие, что Мицунари зашевелился, стремясь принять сидячее положение. Йошицугу его остановил, одним взглядом спрашивая, что случилось.       — Ты ведь… Ты ведь не рассказал им ничего?       — Нет, не рассказал. Юкимура считает, что произошёл несчастный случай. А Канэцугу пока даже не знает, что ты в больнице, — я посоветовал ничего ему не говорить, чтобы не доставлять лишних беспокойств. Юкимура согласился.       — И хорошо… — расслабился Мицунари.       — Кстати, о Юкимуре — он просил передать тебе, что об открытке можно не беспокоиться. Сказал, только обнаружил её в вещах, сразу же отправил вдогонку письму.       — Врёт, наверное, но будет на его совести…       Мицунари прикрыл глаза, намереваясь вновь погрузиться в продолжительный сон: в его состоянии это было лучшим решением. Только Йошицугу теперь спокойно не сиделось. Он трогал ворот свитера, будто решаясь на что-то. И наконец, когда нервы Мицунари натянулись до предела, саркастично, как и раньше, произнёс:       — С Рождеством тебя…       — И тебя с Рождеством, — не менее ехидно ответил Мицунари.       Казалось бы, утраченная связь вновь обнаружилась, и так случилось, что ни одна из её составляющих не разрушилась под напором расставания. Всё было так же, как и прежде.