Deep Six

      За круглым столом было, как всегда, невероятно одиноко и пусто. В сердце — никакого присутствия праздника, хотя в этот день, двадцать пять лет назад, Ёсан впервые увидел мир.       Пережевывая рис с овощами и почти не ощущая их вкуса, Ёсан слушал, как часы на стене отбивали свой привычный, ничем не сбиваемый ритм. Порой он не замечал их ритмичного щелканья, но сегодня все было иначе. По полу шел холодный воздух от открытого окна, а лампа на большой хрустальной люстре, обычно светившей ярко, в этот раз оттеняла все в каком-то полумрачном тоне. Рис, может, и был теплым, но обещанной радости желудку все никак не приносил.       Двадцать пятый день рождения не сулил ничего хорошего, и Ёсану было это давно известно. Мрак и страх — вот, что терзало его душу весь предыдущий месяц, разрушаемый тяжелым ожиданием. Все это время он не позволял себе ни веселья, ни горя, будто все его эмоции сложили в маленький хрустальный шарик и спрятали где-то в просторах этого необъятного дома, так, чтобы Ёсан совершенно не мог его найти. Он и не старался искать. Казалось, что он уже смирился.       На лице человека, сидящего напротив, тоже не было никакой радости. Господин Кан вытер сухой салфеткой рот и отложил палочки подальше. Взгляд у него был холодный, отчего у Ёсана что-то сжалось в сердце и тут же упало куда-то вниз, к пяткам. Своих переживаний не выдавал, продолжая жевать безвкусный обед с прямой, словно доска, спиной.       — Ёсан.       Оторвав взгляд от тарелки с едой, Ёсан замер и невозмутимо уставился на отца. Палочки со звоном выпали из его рук. На лице господина Кана не дрогнул ни мускул, оно было все таким же прямым и безэмоциональным. Впрочем, как всегда.       — Думаю, ты готов, — продолжил мужчина. — Тебе пора показать, на что ты способен.       Большой палец так сильно впился в средний с методично повторяющимися движениями, что и без того светлая кожа мертвецки побелела. Молча кивнув, Ёсан еле заметно набрал полную грудь воздуха.       — Какие распоряжения, отец?       — Я вышлю тебе все данные на одного человека. Он уже давно травит наш район. Выберешься на задание. Один.       Веки Ёсана дрогнули, однако больше ни один мускул не пошевелился Медленно выдыхая, Ёсан с трудом удержался, чтобы снова послушно не кивнуть.       — Промахнешься — вылетишь. Выполнишь задание — останешься в доме. Ты меня понял?       Строгий взгляд отца, словно он только что отругал маленького ребенка, окончательно вымотал, но Ёсан все равно сдержался, чтобы не кивнуть.       — Может, еще осталось в тебе хоть что-то от меня, а не от твоей чертовой матери… — бросил Кан-старший, покидая столовую своим обычным таким же напряженным шагом. Ёсан тут же расслабил плечи и вновь склонил голову над тарелкой.       На краю миски оставалась одна рисинка. Взяв в руку палочку, Ёсан аккуратно направил кончик в крупу и вдавил ее прямо в темную поверхность тарелки. Мягкий рис развалился и еще больше прилип к стенке. Веки Ёсанп снова дрогнули, и он отложил приборы.       Часы продолжали тикать в тишине столовой. Этот звук капал на мозг и вызывал раздражение. Ёсан хотел бы вытащить пушку и выстрелить в часы, забраться на стену и скинуть их вниз, раздавив дорогими туфлями. Однако ничего из этого он делать не стал, просто поднялся из-за стола и тоже покинул столовую.

***

      На улице было уже совсем темно, а вокруг — ни души, ведь весь спальный район погрузился в сон. Нервно отбивая носком дорогой обуви по асфальту, Ёсан наблюдал за ногами, вслушиваясь в каждый шорох в безликой ночи. Еще немного, и он уйдет отсюда, потому что устанет ждать, потому что сегодня был тяжелый день. Иногда он жалел, что не курил: раз, и скрасил бы тягучее ожидание сигареткой-двумя. Но никотин плохо влияет на сердце, с которым Ёсан и так порой был совершенно не в ладах.       Из-за угла неожиданно раздался шум: черная, украшенная на одном боку морскими волнами Приора медленно направлялась к одиноко стоящему у собственной машины Ёсану, пока не припарковалась неподалеку. Оторвав сложенные на груди руки друг от друга, Ёсан медленно приблизился к выходящему из автомобиля Уёну, который, вместо того, чтобы подать руку, протянул ему какой-то предмет.       — И что это? — спросил Ёсан вместо приветствия и взял предмет в руки: деревянная коробочка, окрашенная в черный. На секунду Ёсан подумал, что Уён сам ее покрасил, потому что как только он коснулся крышки, маленький кусочек черной краски откололся и полетел к ногам.       — Подарок. День рождение же, — пожал плечами Уён, гордо подняв голову. Ёсан медленно открыл загадочную коробочку и, подняв от удивления брови, вынул оттуда небольшой складной нож, который лежал на мягкой подушке, словно драгоценность.       — Куда такой маленький? Им же ничего не порежешь, — прокомментировал Ёсан, осматривая холодного оружие.       — Ничего? Может быть. А вот кого-то… — загадочно протянул Уён, повертев указательным пальцем в воздухе. — Он очень острый, аккуратно.       Достав лезвие из накладки, Ёсан осмотрел его и уже более одобрительно хмыкнул. Серебряного цвета острие с тонкой режущей кромкой явно было дороже, чем эта несчастная коробка, в которую друг упаковал подарок.       — С днем рождения, — улыбнулся Уён, наблюдая за тем, как именинник рассматривал оружие. — Думаю, тебе это понадобится, верно?       — Верно, — кивнул Ёсан и убрал нож обратно в упаковку. — Мне нужно много оружия.       — Вот как.       Уён улыбнулся, но Ёсан мог поклясться, что улыбка была фальшивой: натянутой, придуманной самим же Ёсаном, чтобы сгладить ситуацию. Он отвернулся, открыл свою машину и положил коробку на переднее сиденье, немного задержав на нем взгляд, и немного прищурился. Поворачиваться лицом к Уёну хотелось с трудом, ведь тот наверняка перестал улыбаться.       — Что он сказал? — тише спросил Уён, натягивая легкую улыбку сразу же, как только не успевший застать дрогнувшие уголки губ на лице Ёсан повернулся обратно.       — Ничего неожиданного, — пробормотал тот и пожал плечами.       Оперевшись на машину, Ёсан вновь сложил руки на груди и стал рассматривать то свои туфли, то старые кеды Уёна. Пока думал о своем, сам слегка усмехнулся и натянул улыбку. Уён сразу же обратил на это внимание и нахмурил брови, из-за чего выражение его лица стало слегка тяжелее, несмотря на улыбку. Это не ускользнуло от Ёсана:       — Просто я подумал, что, если бы мой отец застал нас, он бы тебя пристрелил, — посмеялся он, оторвав взгляд от обуви. — Во смеху было бы. В один день лишиться и дома, и друга.       — Ты лишился дома? — Уён встревожился, взгляд стал более серьезным, а улыбка исчезла.       Он шагнул вперед, сжимая руки в кулаки, а Ёсан лишь поджал губы. Уёну и правда не стоило общаться с ним еще давно: Ёсану запрещались любые встречи, друзья, а с Уёном он познакомился случайно, на очередной семейной сделке. Это первый друг Ёсана, которого его отец так и не заметил. Хотелось верить, что не последний, потому что напрягшиеся мышцы Уёна и его взволнованный голос бередили душу и одновременно согревали.       — Пока нет, — тихо ответил Ёсан и отвел взгляд от друга. На скулах поигрывали желваки, кадык нервно дёргался, в горле пересохло. — Но, если я провалю задание, то, скорее всего, лишусь. Хотя… Вряд ли он решится убить своего сына, верно?       — Ты можешь сказать мне нормально, что произошло? — с тревогой в голосе спросил Уён, активно жестикулируя. — Он обещал сказать тебе твое задание, после которого ты сможешь быть его преемником или около того, а, если провалишься, тебя изгонят из семьи? Я правильно понял?       — Преемником? Это ты загнул. Он точно выберет себе кого-то другого. Я так, пешка, шестерка, — мягко ответил Ёсан, пытаясь успокоить друга, и добавил. — Он поручил мне убийство в одиночку.       Широко раскрыв глаза, Уён уставился на друга, пораженный услышанным, и стал активно хватать ртом воздух, как рыба, которую выбросило на берег. Пугающее зрелище.       — В одиночку?.. — тихо переспросил он. — Кого надо убить?       Медленно подняв глаза, Ёсан попытался успокоиться и вернуть невозмутимое выражение лица… Сразу же по возвращении в свою комнату он получил от отца четкое указание, в котором было ясно сказано: придется убивать; каким способом — решать уже самому Ёсану. Уён, который издалека слышал о кровавом бизнесе, стоял прямо и не двигался: слова Ёсана пугали его, хоть самому Ёсану было все равно.       — Думаю, тебе неинтересно знать, — спокойно ответил тот. — Шишка важная, охраны уйма. Любит людей в цепи заковывать и нагибать, сам понимаешь.       — Нагибать в смысле?..       — Трахать, — голос Ёсана звучал спокойнее, пока тот сдерживал нервную улыбку. — Особенно женщин.       Уён несколько раз медленно моргнул и поджал губы: более растерянный, он был похож на напуганного ребенка. Ёсан немного наклонил голову, наблюдая за ним и отрываясь от машины.       — В общем, с завтрашнего дня я сменю номер и уеду. Не знаю, на сколько, — в руках Ёсана зазвенели ключи от машины. — Надеюсь, что не навсегда.       — Перестань так шутить, — вздохнул Уён, морща нос от злости. — Твоя семейка ебанутая. Надеюсь, у тебя есть план…       — Чего ты ждал от мафиози? — не сдержал усмешку Ёсан, обходя машину. — И плана у меня нет.       Не дожидаясь ответа, он махнул рукой стоявшему неподвижно другу и запрыгнул на водительское сидение. Завел авто и, глядя на черную Приору, поспешил выехать с парковки.       Если бы он не уехал прямо сейчас, то, возможно, не смог бы никогда. Вид перепуганного Уёна еще какое-то время мелькал перед глазами, как фантом. Страха не было, лишь липкое смирение и какой-то еле ощутимый зуд в груди. Может, это была тревога, а может чувство сладостного ожидания неизвестного — разобрать что либо у Ёсана получалось плохо.       На столе лежало полное досье на объект: от личных данных до круга его приближенных. Деятельность тоже была досконально изучена: похищения и торговля людьми, секс-рабство и насилие в разных формах, увлечение женщинами, они — главный товар, который проходил тщательную проверку и вывозился из страны. Плюс, куча головорезов, и всем заведует один человек: Чонг Бенсо. Его имя мелькало во многочисленных файлах, коих было достаточно, чтобы у Ёсана начала болеть голова.       Но самой важной проблемой для семьи Кан были связи с наркотиками — этот жирный червь мешал трафику, не более. Кана-старшего не волновали пропавшие без вести люди — только собственный бизнес. Ёсан не понимал, как у его отца получалось смотреть на эти сухие факты без дрожи в груди, как ему удавалось не думать о всех невинных людях, пичкать их наркотиками, выбивать деньги и ставить на их жизнях крест, искать врагов на свою душу и из раза в раз уничтожать их, как назойливых тараканов — это то, на чем Ёсан рос и чего не понимал в своей семье.       Он вспомнил, что Уён что-то спрашивал о плане, которого не было, но следовало придумать как можно скорее. Каждая секунда была на счету, отец раздражающе ходил по коридору громче обычного, своим присутствием напоминая о крайне важном задании. Порой Ёсану хотелось уйти как можно дальше и закричать, вложив в крик все свои чувства, спрятанные внутри, но ему казалось, что лучше оставить их при себе.       Поздно ночью Ёсан сидел в своей комнате в качался из стороны в сторону на стуле. Его голова была забита ворохом мыслей, и было странно, что от их обилия темные волосы на макушке еще не начали двигаться в таком же хаотичном ритме.Возможно, это последняя ночь в этом доме.       В какой-то момент он резко оторвался от стола с ноутбуком. Пришлось включить свет: громоздкая люстра осветила каждый угол комнаты, отгоняя мрак. Ёсан неуверенно выдвинул забитый ящик письменного стола, в котором чего только не накопилось за столько лет жизни: от спичек и украшений до оружия и детских игрушек. Покопавшись в нем немного, он нашел закрытую упаковку красок. Небольшие баночки с гуашью, закрытые белыми крышками, и кисти, так ни разу и не тронутые, поэтому все еще чистые и пушистые.       Открыв баночку с черной краской, Ёсан увидел лишь потрескавшуюся массу, плюнул в нее, взял небольшую кисть и провел по смоченной слюной поверхности. Затем поднес руку к лицу и, глядя в зеркало, провел небольшую стрелку от одного уголка глаза к другому, повторив то же самое со вторым и ускоряясь с каждым движением. Затем отлетела крышка уже от красной краски, на всю комнату раздались плевок и мерное постукивание кисти о баночку. Ёсан накрасил губы и уставился на свое отражение в зеркале.       Ужасный грим. Отец всегда говорил ему, что он похож на девчонку, что отцовская грозность ему не передалась, только материнские нежные черты лица. Дрогнув от этой мысли, Ёсан еще какое-то время рассматривал в отражении криво окрашенные краской губы, нелепые стрелки, формой напоминающие, скорее, квадрат и… Не мог оторваться. Не было в этом ни черта красивого: Ёсан был похож на маленького ребенка, взявшего без спроса мамину косметичку. Однако, кое-что в этом виде ему совершенно не давало покоя. В голове мелькнула выдержка из досье:

«Падок на женщин и легко заводит себе фавориток».

      Ёсан не был женщиной, но на пару мгновений мог ей стать: скрыть под длинным платьем накачанные икры, за кофтой — широкие плечи, надеть длинный парик или отрастить волосы, научиться пользоваться косметикой… Ёсан мог сделать что угодно, когда на кону стояли собственная жизнь и расположение главы мафиозной семьи, в которой Ёсан рос, как преемник.       Оторвавшись от зеркала, Ёсан выбежал из комнаты в ванную. Там он снова увидел себя в зеркале над раковиной и испугался. Да, конечно, макияж явно был непривлекателен, но дело было совсем в другом: как он так просто согласился стать убийцей?       Ёсан ни раз видел смерть, насилие и людей в истерзанном состоянии. Если за подобным наблюдать с детства, будучи не в состоянии противостоять сильному и властному отцу, со временем это становится нормой, а значит, даже в сознательном возрасте невозможно не принять правила игры. Но Ёсан больше не ребенок. Он мог бы показать бунтарский дух, если бы давно не растерял его остатки.       Упираясь руками в раковину и морщась от собственного вида, пока мышцы на лице не начали болеть, он наклонил голову, включил холодную воду и начал смывать краску с лица. Окрашенная в грязный цвет вода стекала сразу в слив, пока Ёсан усердно тер сначала глаза, затем губы. От кафеля на стенах отражались звуки тихих всхлипов, перемешанные с шумом льющейся воды. Побелевшие от холода пальцы вдавливались в кожу, цепляя кусочки засохшей краски ногтями и отрывая их.       Подняв взгляд, Ёсан посмотрел на стекающие капли воды на раскрасневшейся коже. В глазах полопались капилляры, но больше ничего не выдавало в нем жалкое забившееся существо. Если дашь себе слабину один раз, позволишь этому случиться и во второй, и в третий раз. С этого момента Ёсан не мог себе этого позволить.