Qui Circumdabit Me (Те, Кто Меня Окружают)

Девятого января нового две тысячи восемнадцатого года праздновали день Рождения Шилова. Тот день выпал на воскресение последней праздничной недели - все вернулись в "Хогвартс" на работу и учебу; с окончания каникул успело уже пройти несколько рабочих дней. Первым, что Ваня увидел в тот день, было бескрайнее синее небо, нависавшее над замком и всем, что было вокруг. Сквоь мощные широкие окна гостиной он видел всевозможные переливы в нем - от нежно-голубого до темно-синего, как ржавчиной пораженного желто-оранжевым закатом плоскогорья Шотландии. По такому пейзажу, который он видел: замерзшему глубоким колючим льдом озеру и горам, поросшим древним хвойным лесом, уместившимся на них неизвестно как, нельзы было определить, поздний лии сейчас вечер или же раннее утро. На факультете пусть и не было принято открывать настежь окна, но Ваня мерз: ему пришлось надеть несколько штанов и кофт чтобы хоть как-то удерживать тепло. Понемногу светлело. Синие оттенки становились все более серыми, как и подобает в зиму. Серо-черные застывшие на зиму деревья вдоль дороги в замок становились более живыми и совсем не страшными, как бывало по ночам: сквозь кроны проступала все больше лысина. Вдоль берега, там, где была построена новая гостиная "Слизерина", колючие кусты, словно баррикады с железной проволокой, захватили всю ту небольшую отмель, на которую выходили некоторые окна. Очень медленно просыпался серый зимний мир. "Достала уже эта зима," - подумал Ваня и, поднявшись из-за стола в общей гостиной, направился к главному залу пройтись. С того момента как они с Малфоями вернулись из дома в Вологде, прошло в районе недели. Где-то около полугода Иван чувствовал себя абсолютно хорошо: никаких значимых потрясений не произошло за то время для него. В "Хогвартсе" он чувствовал себя как никогда спокойно и не уставал этому радоваться: период турбулентности в его жизни, казалось, закончился, и больше ничего не должно было предвещать каких-либо опасностей. В ту пору ему все казалось чистым и прозрачным, не таящим под собой никакой подоплеки: никто в школе не держал камня за пазухой. Мир и спокойствие преобладали среди всех тех чувств, что ребенок испытывал здесь; разве что Розье, по его мнению, "трепали нервы". Выбравшись из темного коридора, тускло освещаемого лампами на потолке, похожими на бункерные, Ваня добрался до высоченной серо-белой ажурной лестницы, своими маршами уходящей достаточно высоко до широкой лестничной клетки. К ней он, несмотря на слабое сердце, уже привык, и приноровился безопасно и без усталости подниматься по ней. Плотную тень лестничной клетки разбавлял то ли лунный, то ли неумелый солнечный сине-голубой свет; мощные стены, на которых просвечивала шершавая кладка, казалось, блестели на нем. Там не горело ни одного плафона, которые в замке в огромных количествах зажигали в вечернее время и сразу после побудки. Иван, на минуту заглядевшись, миновал зал с лестницей и попал наконец в большой зал. В парадной замка, под одним из нефов, были штабелями сложены обрубки рождественской ели. То там, то здесь валялись тонкие нежные ее иголки; местами попадались куски массивной коры, которую разбирали на сувениры. Тусклый сероватый свет раннего зимнего утра попадал через окошки в коньке крыши в сам зал и местами отражался на факультетские столы. Иван загляделся на кафедру учителей, похожую на алтарь. "Какая же елка тут была!" - подумал он. Ту рождественскую красавицу-ель принесли в тот зал около двадцатого декабря прежнего года. Ване вспомнилось, как бородатый великан-лесничий, срубив ее, притащил ее в главный зал; тогда она, еще не наряженная, вовсю благоухала хвоей. Наряжали ее тоже все миром: Шилов накануне заказал великое множество игрушек-украшений и, принеся их с другими учителями в зал, расставил по столам. Вокруг небывало пышного дерева, около двухэтажного дома в высоту, расставили лестницы; и ученики, и учителя наряжали ее сообща - всем миром. "Как же ярко ее зажгли!" - подумал Иван. Перед его глазщами и по сей день стояло это дерево, все в блестящих шариках и сверкающих гирляднах. От него здорово благоухало; и этот запах доносился до самой гостиной "Слизерина". Все в замке гордились этой елью; но в день, когда возодновилась учеба, игрушки сняли и отправили в какой-то подвал, а саму ель, про прошествии еще одного дня, сиротливо стоящую и вдруг помрачневшую, стали разрубать целой армией подсобных рабочих-эльфов, трудящихся не покладая рук с ночи до утра, невидимо для человеческих глаз. Зал, пусть и новодельный, но выполненный точь-в-точь в соответствии со своим предшественником, так и веял английской неоготикой. Мощные стены громоздились под множеством нефов, похожих на гигантские ковчеги. Ажурная крыша, местами скрытая за аркадой аркбутанов, казалось, олицетворяла собой небо. Это помещение было воистину огромным, но нисколько не пугало своей массивностью. Оно в это раннее утро, как и ночью, не освещалось никак, хотя и не запиралось, и от того было чем-то похоже на цех. Иван, как он это обычно и делал, бродил по нему кругами, смотря наверх завороженно, как на звездное небо; он не переставал рассматривать все, что там было. Ему казалось, что где-то наверху, в небесах, зажигается утренний свет, поборовший темноту, и что ночные тучи, берущиеся под вечер непонятно откуда, уплывают как огромные темные корабли куда подальше. Ногами он иногда ширкал по столь же массивному, уложенном серыми мраморными плитами полу, но, не пугаясь гулких звуков своих шагов, не переставал смотреть наверх. И в обычной жизни он часто смотрел, не отрываясь, на небо; так, будто что-то, казалось, какая-то звезда, светящая ему всю жизнь, подмигивала ему оттуда. Часто Иван, особенно оказавшись здесь, в "Хогвартсе", пристальнее засматривался на то, что происходит вокруг. Это были не только вещи и сама архитектура замка: его внимание часто привлекало и небо. Он постоянно замечал как разнородными рядами, чем-то похоже на огромную флотилию, движутся облака и как они, то белые, то серые, контрастируют с озоново-голубым небом, которое в горах очень чистое и воздух которого можно есть ложкой. Ваня мог перед сном засматриваться в узкое окно на то, как в нем проплывают ночные тучи и как они съедают звезды: за это он на них, будто маленький, часто обижался. Во многие дни он, то один, то со Скорпиусом, часто гулял; особенно любил бывать на опушке леса, той дорогой, которой они ходили в горы осенью. Сами плоскогорья, то тут то там окружавшие замок, он часто сравнивал с поверхностью Марса и на некоторых уроках все время только и смотрел на них. Природа наполнилась для него еще и огромным количеством цветов: все вокруг будто жило своей жизнью. Ваня, учась в этой школе, застал и бабье лето, полное зелени и цветов, и золотую осень с ее желтыми от травы горами и золотистым лесом, и ее увядание и, как казалось, кому природы на время декабря. Чем-то волшебным ему стал казаться выпавший первый снег и то, как он, однажды, точно также проснувшись утром, заметил, что все вдруг стало бело: и деревья, точно покрытые серебряной фольгой, сверкали, и озеро, на котором из подо льда несколько смешно шуршали волны, и трава, выглядывавшая своими засохшими цветками весны из-под наста. В это время он был счастлив и спокоен как никогда ранее; но еще не осознавал свое счастье, будучи несколько беззаботен, естественно, в соответствии со своим возрастом. Его не могла постигнуть в то время никакая тревога: все будто благоволило ему и помогало. А страшное прошлое, в то же время, казалось кошмарным сном, который следовало бы немедленно забыть, хотя эти события и вросли в подкорку, совершенно незаметно для него самого. Здесь, в "Хогварте", также казавшимся как никогда новым, было и теплее, и светлее. Все, казалось, жили сегодняшним днем: и учителя, и дети. Жил одним днем и Ваня. Он не тревожился ни за что и, как казалось, был защищен от окружающего мира. Его тогдашняя жизнь казалась ему попросту какой-то бессюжетной, но доброй сказкой, имеющей начало, но в которой в то же время казался невозможным конец. Счастливые дни и счастливые люди окружали его.