Я такой же как и все, но я слышу зов

      Внезапно к Софье Александровне приехала погостить дальняя родственница Покровская Мария Константиновна – "седьмая вода на киселе" . Но тётка сразу приказала Славе привести себя в порядок, выдав «парадный» комплект одежды, в котором ему полагалось ходить в церковь вместе с семьёй или выходить к общему столу, когда у них обедал местный настоятель церкви. Так же, пока Мария Константиновна находилась в доме, Слава должен был выходить принимать пищу в гостиную, вместе со всеми, что явно раздражало Софью Александровну, да и Славу, впрочем, тоже. Но раздражение приходилось скрывать обоим, чтобы родственница могла умиляться благородству и щедрости хозяйки дома по отношению к бедному племяннику. Сама Мария Константиновна была пожилой приятной женщиной с добрым и приветливым выражением лица и прямым внимательным взглядом. Она явно тяготилась пустой болтовнёй Софьи Александровны и отвратительным манерами её детей, но охотно обращалась к Славе с вопросами, пытаясь втянуть того в разговор. Он сразу почувствовал её симпатию, от которой становилось тепло. Однажды она подошла к нему, когда он читал в беседке, ведь тётка, скрепя зубами, освободила его от работы на время приезда Марии Константиновны, благодаря чему, за садом он мог теперь не только ухаживать, но отдыхать в нём. Они разговорились и как-то сразу подружились. Наверное потому, что у Графини Покровской недавно умер сын и она очень тосковала по нему, а Слава тосковал по простому человеческому теплу и ласке, которые и забыл, когда в последний раз чувствовал на себе. Мария Константиновна удивилась, что Слава мог сносно говорить на французском и английском, по-немецки, правда, получалось совсем худо; цитировал русских классиков, разбирался, хоть и неглубоко во многих науках, имел представление об основных философских направлениях. Они общались много, с интересом и душевным расположением друг к другу. Слава оттаял не только потому, что его теперь не нагружали работой, но и оттого, что мог больше заниматься, читать и проводить время с Марией Константиновной, которая называла его Славушкой, гладила по растрепанным волосам и с материнской любовью смотрела на него. Но всему хорошему в жизни Славы всегда приходил конец. Он искренне грустил, когда графиня уехала и сожалел, что она не забрала его с собой, так как была тяжело больна. Но уже вскоре пришло письмо, которое ему никто не дал прочесть, хотя и адресовано оно было «Карелину В.В., лично в руки». Узнал он о нём только когда тётка вызвала на разговор, тыкая в него письмом и заходясь то в крике, то в визге: – Когда? Когда ты успел так сойтись с этой старой клячей! Почему это она тебе делает подарки, а не Федечке, Сашеньке или Петеньке! Что, сумел понравиться ей, да, паршивец ты лицемерный? Слава не мог понять ровным счётом ничего. Уже позже выяснилось, что Мария Константиновна оплатила Славе учёбу и проживание в частном учебном пансионе для мальчиков. Именно на его имя было зарезервировано и оплачено место на три ближайших года. Тётка рвала и метала, что обделили её родных детей, но, с другой стороны, могла с удовольствием наконец-то избавиться от «лишнего рта» бесполезного нахлебника, и в общем – дерзкого невоспитанного мальчишки. Все эти обвинения, произносимые вслух, были до обидного несправедливы! Да, Слава был нелюдимым, ну так и к нему никто не выказывал расположения и участия. Он не лебезил перед тёткой, не старался подружиться с кузенами, но точно не был дерзким и невоспитанным. Славе оставалось потерпеть совсем немного, но и эти несправедливые упрёки Софьи Александровны он хорошо запомнил и решил, что можно и не стараться, раз всё равно неугоден. Быть дерзким и не стараться быть приятным – ведь всё равно обвинят! С этими мыслями он и поехал на учёбу. Прибыв в частный пансион, Карелин В.В., на чьё имя было зарезервировано место в этом привилегированном учебном заведении, сразу понял правила жестокой игры: или ты или тебя. И предпочёл немедля показать другим, что его трогать нельзя. Рост почти под два метра, острый язык, готовый всегда выдать язвительное оскорбление и который Слава решил более не сдерживать, ясный критический ум, позволяющий не очаровываться, не доверять и сердце в броне, появившейся от жизненных невзгод –всё это помогало при общении с толпой сокурсников, всегда готовых напасть на тебя и в физическом, и в моральном смысле. Богатые, надменные, избалованные – Слава среди них ощущал себя чужим! Он готов был постоять за себя, особенно речевыми ударами, за что и получил кличку «Гнойный». Его сторонились, а он, по-прежнему любящий одиночество, и не был против. Он хорошо знал ради чего здесь – использовать свой шанс, так щедро подаренный графиней Покровской! И он учился! Учился с удовольствием и трудолюбиво, изо всех сил. Хотя ему и приходилось работать – давать частные уроки в городке, где находился пансион – он оставался первым учеником, пользуясь уважением преподавателей, а к концу полного курса вышел из учебного заведения лучшим, и с мечтой открыть собственную частную школу, где обязательно бы наряду с богатыми отпрысками учились дети из бедных семей бесплатно, чтобы и у них появилась возможность выбраться с обочины жизни. Но это, конечно, было только мечтой, ведь денег всё равно не было. Надо было зарабатывать на жизнь. И когда к нему на выпускном вечере подошёл один из преподавателей и сообщил, что у его университетского приятеля есть необходимость в гувернере, учителе для дочери, Слава сразу заинтересовался. Жить придётся в глуши, поскольку имение находится в большой отдалённости как от других имений, так и от Санкт-Петербурга, но замкнутому, не избалованному городскими удовольствиями Славе, это вовсе не показалось проблемой, скорее – наоборот. Ему обещали обеспечить стол, крышу над головой и приличное жалованье, а он должен был всесторонне развивать и воспитывать свою подопечную. Слава сразу согласился – ведь при таких условиях жалованье можно откладывать на мечту, даже на две: своя школа и возвращение своего имения. И вот, спустя уже несколько дней после окончания учёбы, с небольшим чемоданом, в котором лежало только бельё да два недорогих, но новых костюма, которые ему сшили специально для новой роли гувернера и на которые были потрачены почти все средства, скопленные от частных уроков, он ехал к месту назначения. Отдельно, в небольшом свёртке, который можно было держать при себе, взял пару памятных вещей, которые он пятилетним дитём успел взять из дома, когда его забирали к тётке после смерти матушки, да записку Поля, вложенную в книгу, которую они читали вместе и очень любили. Слава волновался, стеснялся своей неопытности, неуклюжести, да и бедности, которая, так или иначе, была заметна. Он так и не научился вести светские беседы, умел только язвительными замечаниями бросаться в однокурсников, но разве это умение нужно его новым хозяевам? Точно нет. Они хотели доверить ему самое драгоценное – свою маленькую дочь! Кучер высадил его, как Славе показалось, прямо посреди дороги, но на недоумевающий возглас пояснил, что дальше надо пройти пешком и замахал руками как ветряная мельница, пытаясь направить своего пассажира в верном направлении. Найти дорогу, путь к которой пытался объяснить кучер, оказалось, и впрямь, не сложно, путь был один – через опрятный берёзовый лес, по мосту через речушку, потом по открытой равнине в сторону уже видневшейся усадьбы и в конце по прекрасной аллее, ведущей прямо к зданию. Пройденная дорога была даже приятной, если не считать удушливую жару, мошкару и пыль, в которой оказался «запечатан» с ног до головы новоиспеченный учитель. Тем паче, что уже ближе к дому его резво обогнал наездник, даже не попытавшийся убавить ход своей лошади и не удостоив путника взглядом, не говоря уже о вежливом приветствии. Поэтому, отряхиваясь от этой пыльной взвези, Слава совсем приуныл от своего внешнего вида, в котором ему предстояло войти в его временное пристанище. Поняв, что вряд ли можно что-то исправить, он поднялся на крыльцо и постучал. Открыла ему пожилая женщина в фартуке, вероятно, экономка. –Вы новый гувернер, господин Карелин? – Да, это я, прибыл на работу. – Меня зовут Дарья Григорьевна и мне велено Вас встретить, разместить, накормить, познакомить с поместьем и показать Ваше рабочее место. А завтра я познакомлю Вас с воспитанницей и начнёте Ваши занятия! – А когда я смогу представиться господину и госпоже? Женщина вскинула на него удивленный и даже как будто тревожный взгляд: – Госпожи у нас нет, только хозяин – отец Вашей подопечной, – после паузы она тихо продолжила, – Он довольно замкнут и не сообщал о планах с Вами познакомиться. По всем вопросам можете обращаться ко мне, я здесь за всех, – она горделиво улыбнулась, – я и готовлю, и убираю, слежу за порядком и счетами, а мой муж отвечает за все неженские работы. Так что мы живём вчетвером и справляемся. – А кто же занимался с ребёнком до меня? – Приезжали несколько учительниц, – Дарья Григорьевна сделала паузу, – надолго не задерживались, по разным причинам. – То есть, хозяин сам воспитывает дочь? – Слава непонимающе взглянул на экономку. – Нет, она живёт с нами не так давно, он… - тема для неё явно была затруднительной, и она осторожно подбирала слова, – он очень занят, девочкой занимаюсь я, пусть Вас не удивляет это! Хоть я и лишь экономка, но с детьми лажу, своих двоих вырастила! Учёбой, конечно, я не занималась, просто приглядывала за ней. Они незаметно поднялись на второй этаж и Дарья Григорьевна с облегчением открыла дверь, завершая явно тяготивший её разговор: – Это Ваша комната, устраивайтесь, умывайтесь и спускайтесь обедать. Его накормили, показали дом, парк. Слава, обходя имение вместе с Дарьей Григорьевной, чтобы поддержать разговор, уточнил что за огороженный домик на значительном отдалении от поместья он видел по дороге сюда, относится ли он тоже к владениям господина Фёдорова? Это был очень простой вопрос, но реакция на него оказалась чрезмерной: экономка замотала головой, округлила глаза и помогая себе перекрещенными руками, запричитала: – Нет! То есть, да! Это тоже дом хозяина, но он пустует, и господин никому не разрешает туда ходить – это категорически запрещено! Нельзя! – Я понял, понял, – удивленно проговорил Слава, пытаясь успокоить взволнованную женщину. Наутро он пришёл в комнату, которую приготовили для занятий, она была полностью оборудована под учебный класс – просторная, с дорогой и удобной мебелью, книжными полками по периметру. Книг было совсем немного, но и этому богатству Слава обрадовался, потому что на вопрос о библиотеке Дарья Григорьевна ответила, что это любимое место хозяина дома и никому другому туда доступа нет. Славе очень понравился класс и себя он здесь ощущал хорошо, уютно, в отличие от других мест в доме, куда у него был доступ и которые он успел увидеть. Была в них какая-то тяжёлая атмосфера, мрачная. А здесь, при распахнутых гардинах, за которыми прятались огромные окна во французском стиле, было светло и отрадно. В окнах был виден великолепный сад – сейчас, в начале августа там наливались груши, яблони, виднелись бордовые пятна вишни и свежая остриженная трава, застилающая этот огромный ухоженный сад. Слава и сам сегодня постарался выглядеть как можно более опрятно и достойно – надел один их своих костюмов, почистил обувь, с утра вымыл и причесал непослушную копну волос. С собой он притащил все свои ценности: конспекты, записи. Ровно в семь пятьдесят пять в дверь постучали, и Дарья Григорьевна ввела в класс хорошенькую девчушку, одетую в платье, явно пошитое специально для учёбы, строгое, тёмное, но с прекрасным синим плетённым воротничком, который оттенял огромные голубые глаза и светлые, слегка рыжеватые, волосы, кудряшками спадающие ниже плеч в каком-то очаровательном хаосе. Ученица неуклюже сделала реверанс и ярко улыбнулась, а Слава улыбнулся в ответ. – Здравствуйте, Вячеслав Валерьевич, меня зовут Анушка! – бойко протараторила заученное приветствие девочка. Дарья Григорьевна одобрительно кивнула и слегка подтолкнула её за парту, перед выходом обернувшись к Славе: – Мирон Янович сказал, что если Вам понадобится что-то из библиотеки – просить через меня, он обязательно Вам передаст, а если будет нужно что-нибудь для учёбы, то он обязательно приобретёт. – Спасибо, – ответил Слава и вновь подумал о том какой всё-таки удивительный этот Мирон Янович, который вовсе не занимается дочерью, но готов тратиться на её обучение, при этом даже не познакомившись с учителем… – Анушка, у тебя очень красивое и необычное имя! – Это имя дала мне моя мама, но папа предпочитает называть меня Анной. – Ну что, начнём урок? – спросил Слава свою ученицу и Анушка с удовольствием закивала головой. По условиям договора, Слава должен был не только обучать, но и воспитывать, развивать, прививать манеры и присматривать за девочкой. Поэтому уже этот, первый день, они провели вместе и, кажется, к взаимному удовольствию. Анушка оказалась живой, любознательной, озорной. С радостью и поучилась, и послушала книгу, которую Слава начал читать ей вслух. Они вместе обедали в столовой, и Слава всё ждал, что к ним присоединится Мирон Янович, но этого не произошло, хотя из открытого окна было слышно, как пришпоривали лошадь, и Анушка тихо сказала: – Это папа… – какое-то боязливое благоговение в этой фразе послышалось Славе. После обеда они долго гуляли, девочка была шаловливой, бесстрашной; заметно было с какой страстью и жадностью она слушает своего учителя, который рассказывал ей обо всём, что они видели: деревья, цветы, животные, которые паслись недалеко от имения, дождик, который заставил их себя пережидать под огромным дубом. Всё это радовало и удивляло девочку, которая совершенно очаровательно поднимала в детском изумлении бровь, что делало её и без того подвижное личико, ещё более выразительным. Она наслаждалась общением и вниманием к себе, которого ей, очевидно, очень не хватало. За вечерней трапезой Слава осторожно спросил свою воспитанницу: – А твой папа не выходит к ужину? – Я всегда ем одна, – Анушка повела плечами как будто в удивлении, – но теперь буду с тобой! Мы же теперь друзья? – Конечно! – заверил её Слава с улыбкой. В детстве всё происходит очень быстро! За один день девочка полностью доверилась ему, не боясь выказывать свои эмоции, да и он был очарован малышкой и уже испытывал к ней искреннюю приязнь! Дни потекли за днями и эта дружба на двоих только росла и крепла. Анушка впитывала знания как губка: интеллектом её природа точно не обделила, а Слава был рад делиться ими и очень гордился её маленькими достижениями. Они и играли и гуляли вместе, с удовольствием беседовали – удивительно в его ученице совмещались тяга к учёбе и желание озорничать. За те полторы недели, что Слава жил в поместье, он так и не познакомился с хозяином. И эта таинственность, вкупе со странным отношением к собственному ребёнку, отсутствие у девочки матери – всё это заставляло Славу думать о загадочном господине Фёдорове всё больше и больше! Сегодня стоял удивительно приятный день и Слава с Анушкой перенесли урок французского на полянку в лес. – Дерево! – восклицала ученица. – L`arbre! – с выражением озвучивал учитель. Девочка заливисто смеялась, до того необычно это звучало для неё, ведь они только-только начали заниматься французским, а затем с удовольствием повторяла своим звонким голоском: – Лярбр! – звучало это очаровательно, особенно в словах с буквой «р», которую Анушка не до конца выговаривала. – Les oiseaux! – рука учителя взмывала вверх, указывая на стайку пташек, пролетающих мимо. Анушка залюбовалась улетающими птицами: – Какие милые! – воскликнула она, опустив взгляд на Славу и хлопая длиннющими ресницами. – Кто? – с хитрым прищуром уточнил он. – Лезуа? – Les oiseaux! – Лезуазо! – Les feuilles, les fleurs, les baies – весёлая игра! Но приближалось время ужина и увлекая Анушку, которая категорически не хотела возвращаться, игрой в догонялки, Слава убегал в соответствии со своим планом, по направлению к дому. Девочка, убегая в свою очередь от учителя, выскочила на вроде бы пустую дорогу. Слава, не успев понять в чём дело, от надвигающегося топота и вскрика «Прочь!», инстинктивно бросился к ребёнку, подхватив её и закрыв от опасности в своих объятьях, он так и остался стоять посреди дороги в клубах пыли. Сердце стучало часто, изо всех сил, так, что Слава даже не сразу услышал раздражённый голос: – Чёрт побери! Вы что, совсем не следите за ребёнком? Первое что увидел Слава сквозь поредевшее пыльное облако – огромные голубые глаза, так похожие на глаза его воспитанницы, которая в ту же секунду спрятала их в плечо своего спасителя. Странные это были глаза… пожалуй, слишком выразительные. В них плескалась целая буря эмоций, хотя лицо оставалось жёстким и непроницаемым. Слава, всё ещё прижимая девочку к себе, сделал шаг навстречу: – Простите, пожалуйста, мы не слышали, мы просто играли, не хотели доставить вам неудобства, – оправдывался сразу за двоих Слава, чувствуя, как затрепетала Анушка от резкой фразы отца, а это был, несомненно, он. – Анна! Ты будешь наказана! Я на неделю запрещаю тебе играть с твоей любимой куклой! Слава от такой несправедливости пришёл в ярость. – Да причём здесь ребёнок! – воскликнул он гневно, – она просто гуляла! А вот Вам следовало бы смотреть внимательнее, если уже Вы несётесь аллюром! У господина Фёдорова округлились глаза и поднялась бровь. – Вы – Вячеслав Валерьевич, если не путаю? – Странно, что не путаете, Вы ведь даже не познакомились с гувернером своей дочери! – а вот Славу, видать, чёрт попутал, иначе откуда взялась эта дерзость, которой он сам от себя не ожидал. – Так вот, господин учитель, - проигнорировав обвинение, отчеканил Фёдоров, – учите мою дочь, а не меня! Только не учите её дерзости, как у Вас, у неё и так плохая наследственность из-за матери! – Мирон Янович, накажите лучше меня! – Слава остыл и его тон изменился на просящий, – не забирайте у неё куклу! Пожалуйста! Это же несправедливо! Ясные-ясные глаза господина Фёдорова с интересом заглянули в Славины. Взгляд этот был долгий, изучающий и… заинтересованный? Слава не отвёл взгляда, любуясь, против воли, голубизной, расплескавшейся в глазах напротив. – Жизнь вообще несправедливая штука, пусть привыкает! – Да разве к этому можно привыкнуть?.. – тихо проговорил Слава. А Мирон Янович хмыкнул: – А Вас я, пожалуй, действительно, накажу! Похоже, я повредил ногу из-за этого злоключения, придётся Вам отвезти письма в почтовую контору послезавтра, если моя нога не пройдёт. – Отвезти? – уточнил Слава испуганно. – Да! Дам Вам свою красавицу, Агхори, – господин погладил с нежностью, которую ни секунды не продемонстрировал в отношении дочери, свою лошадь, – тут недалеко. – Я… я не умею на лошади, – Слава смутился. – Эх, не везёт мне с обслугой! И, еле заметно зажмурившись, видимо, от боли, господин Фёдоров вскочил на лошадь. Анушка подняла лицо от Славиного плеча только когда отец ускакал. – Он не заберёт мою куклу? – Нет! – Слава ободряюще улыбнулся. – Мерси, – отмерла девочка. Куклу, действительно, у ребёнка не забрали – то ли Мирон Янович просто забыл, то ли прислушался к учителю.