Карты под семью пистолетами

      Пистолет в руках Кашина поблёскивает под тусклым светом мигающей лампочки, находящейся под потолком, и еле заметно раскачивающейся из стороны в сторону из-за пробравшегося в недостроенное помещение сквозняка. Она, кажется, становится одним из факторов, который начинает понемногу сводить с ума.       Холодно. Сыро. Воняет плесенью, которая расползается чёрными пятнами по стенам и потолку. На всех поверхностях местами крупными каплями скопилась влага. Оконный проём наглухо заколочен и завален оставшимся здесь строительным мусором. Под ногами грязь, смешавшаяся из пыли и воды, капающей с потолка.       От голых бетонных стен, где местами уже от времени появились трещины, эхом отражается каждый звук, из-за чего наступавшая на мгновения тишина вечно разбавлялась какими-то шорохами.       Место уже привычное — недостроенный брошенный завод под Санкт-Петербургом. Здесь мимо даже собаки не ходят, не то что люди. Такие объекты никак не охраняются властями, а наркоманов и алкоголиков здесь не бывает только потому, что это место отдалено от города и трассы. Чтобы проехать к этой бетонной коробке, нужно знать, что она там есть. Узкая грунтовая дорожка ведёт через лес к заросшему вокруг кустами массивному трёхэтажному зданию.       Не то, чтобы приходится бывать здесь регулярно, тем более Руслану, который на какие-то задания вне стен своего отдела выходит редко, но место всегда одно и тоже, и за последние пять лет с этими стенами все уже успели породниться. Здесь пролилось немало крови, слава богу что не своей, а только тех, кому однажды не посчастливилось попасть в багажники Кашиновских машин. Пока отсюда никто живым не выходил. Почти.       Однажды, одному парню, что видимо просто был чьим-то наёмником, ведь даже под пытками и угрозами он так ничего и не сказал, удалось сбежать. Недалеко правда, поймали его когда пытался через забор перелезть.       Старый деревянный стул, который уже тоже захватила сырость тёмными пятнами, покрытый маленькими трещинами, также появившимся от чрезмерной влаги, стоит возле одной из стен, практически посередине помещения. Он, наверное, тоже пропитался кровью и запахом смерти, как и всё находящееся здесь. Ефим оказался на этом самом стуле. Конечная. Больше отсюда он не выйдет.       Его ноги плотно связаны между собой и примотаны к ножкам стула. На оголившейся правой голени видна кровь, ранее стекавшая уродливыми линиями вниз от простреленного участка ноги, и наполнившая собой его ботинок. Чуть выше места ранения небрежно натянут кровоостанавливающий жгут: он нужен только для того, чтобы оттянуть неминуемую гибель, поэтому затянут он так, что возможно ногу уже и не спасти, даже если очень постараться, времени с «оказания первой помощи» прошло довольно много.       Макар, Давид и ещё пара человек чьи имена нигде не фигурируют, стоят на выходах, держа узкие проходы и широкие коридоры под надзором. На улице темнеет, а освещения в здании кроме той самой комнаты нигде больше нет. Фонари всегда в руке, наравне с пистолетом. На каждый шорох все озираются, перепроверяя каждый угол затянутый паутиной по несколько раз, освещая серые стены резкими лучами. Так ничего не увидев они выключают своё освещение и возвращаются в прежнюю позицию, в которой готовы к нападению с любой стороны, в любой момент.       Возле стены небольшой импровизированный столик, являющийся на самом деле каким-то старым деревянным ящиком, найденным здесь же пару лет назад. Возле, на небольшом бетонном отступе около этого ящика, сел Кашин. Недалеко, облокотившись о холодную стену спиной, встал Руслан, наблюдающий за всем, выглядит уставшим. Настроен он явно серьёзно.       За спиной Ефима с пистолетом в руках, который с каждой прошедшей минутой всё чаще и чаще подставляется дулом к его горлу, стоит Кальяс. Перед заключённым встал Илья.       Добиться чего-то внятного от этого человека кажется чем-то нереальным. Даже под угрозой собственной жизни, даже после множественных ударов в разные части тела, он отказывается идти на контакт. Язвит, улыбается кривой улыбкой ехидно, отвечает на все поставленные вопросы какую-то чушь, чем злит всех четверых. Знает, чёрт, что сейчас они ему ничего не сделают. Знает, что будет доживать свои последние дни здесь, как собака на привязи.       Знает и принимает свою скорую гибель. Такие, как он, достойны своей смерти. Они убивают безжалостно всех, кого прикажут. Ефим гнилой человек, но умный и хитрый. Еврей всё-таки. Он воспитан улицами и своим бандитским окружением. В прошлом он, может быть, и вправду был нанят кем-то, но сейчас все его действия говорят о том, что он сам замешан во всём этом дерьме. Он точно знает многое, только вот что - остаётся выяснить.       Коряков в который раз бьёт парня куда-то в живот, заставляя того снова глухо проскулить от боли и сплюнуть на пол кровь. Илья смотрит на парня с отвращением и злостью, хватая его за воротник на загривке и грубо тянет на себя. Ефим кашляет, тяжело дышит и поднимает тёмный взгляд со скопившейся на глазах от напряжения влагой.       — Я ещё раз повторяю, уёбок, на кого ты работаешь? — Грубо говорит Илья, повторяя один и тот же вопрос энное количество раз. Честно, всё это уже просто осточертело.       Даня берёт бутылку водки, стоявшую на столе и, ударив ей случайно по рюмке, встаёт и сам вновь подходит ближе к связанному. Ефим ничего не отвечает Илье, смотрит на него, и Коряков в конце концов со злостью фыркает и, расслабив свою хватку на чужой одежде, отходит на несколько метров назад, уступая своему главарю.       — Ты сейчас либо говоришь, — Кашин чуть наклоняется, опираясь одной рукой о своё колено, а второй держа бутылку. — Либо мы начнём отрезать тебе по пальцу. — Он смотрит в чужие тёмные глаза и чуть наклоняет голову вбок. — Медленно так, осторожно.       Вместо ожидаемого ужаса на чужом лице появляется странная, немного пугающая улыбка. Ефим смотрит в глаза, снова сплёвывает на бетонный пол сгусток из алой крови и слюны, упорно молчит. Даня выпрямляется, подносит бутылку со спиртным к губам и, запрокинув голову, делает пару глотков, обжигающих горло. Его руку снова неприятно саднит, напоминая о ранении.       — Пить вредно для психики. — Криво улыбаясь шипит еврей и ведёт плечами, стараясь хоть немного размять затёкшие конечности.       За его спиной снова оживляется Кальяс, тут же обрубая на корню все его копошения. Кашин окидывает парня нечитаемым взглядом. Вишневский подставляет пистолет к виску Ефима и говорит, чуть громче обычного.       — А жить полезно? — Палец перемещается на курок, щёлкает предохранитель.       Бутылка тихо звенит, соприкасаясь с бетоном, когда Даня ставит её на пол. Он отводит руку напарника с пистолетом в сторону. Кальяс послушно возвращает предохранитель и отодвигается на метр. Здоровая кисть сжимается в кулак и в следующее мгновение соприкасается с чужими рёбрами, от чего, кажется, они даже хрустят. Ефим задерживает вдох, замирает на пару секунд, а потом протяжно скулит, шипит сквозь зубы что-то нечленораздельное.       Он щурит глаза от боли, старается сделать вдох, но тело окутывает резкая боль, опоясывающая колючей проволокой. Кашель сам невольно вырывается из горла, заставляя скулить от боли и чувствовать очередную порцию собственной крови во рту. Кашин хватает его всё той же рукой за подбородок и заставляет смотреть на себя. Если бы вторая рука была здорова, он бы точно ударил его прямо сейчас.       Алкоголь в крови, глушащий усталость и излишнюю боль в раненной конечности, выливается в неконтролируемую агрессию. Он сурово оглядывает смуглое еврейское лицо, испачканное кровью. Лампочка в помещении снова мигает и издаёт неприятный электрический шум.       Сложно описать что сейчас чувствует Даня, и что вообще у него на уме. Он не понимает до конца всего происходящего, как и все вокруг него, а тот, кто может рассказать, на контакт совсем не идёт. Рыжий нервно скользит взглядом по роже напротив себя, ведёт плечами в сторону и приподнимает уголок губ в недоброй полуулыбке.       Только парень приоткрывает рот чтобы что-то сказать, при этом всё ещё тяжело дыша и чувствуя режущую боль в теле, как его голову резким движением отпускают, и в следующую секунду в его скулу прилетает тяжёлый Данин удар. В висках пульсирует боль, он жмурится, хватает собственные губы зубами, прокусывая чуть ли не насквозь тонкую кожу. Чуть пошатываясь на стуле, он через несколько десятков секунд поднимает замыленный взгляд на того, кто всё ещё стоит перед ним.       — Говори, мразь, пока Бог не забрал у тебя эту возможность. — С нескрываемой злобой шипит Даня прямо в лицо Ефиму, снова хватая его за ворот. Он смотрит внимательно, ждёт ответ из чужого грязного рта.       — Давно… Богом себя возомнил?       Речь прерывается прерывистыми вздохами и кашлем, дерущим горло до крови. Даня только сильнее сжимает пальцы на воротнике, грозясь снова замахнуться.       — Думаешь вправе решать кому жить, а кому нет?.. — Внезапно и как-то резко он продолжает свои слова хриплым голосом. — Ты не человек, ты…       Его фраза обрывается на полуслове, когда он видит как в голубых глазах сверкает злоба и вновь ощущает татуированные костяшки на своём лице. В его глазах на мгновение темнеет от новой волны свежей саднящей боли, медленно сливающейся с остальной во всём теле.       Сзади слышатся глухие, тяжёлые шаги, и на плечо Кашина опускается рука, обхватывая его и оттягивая назад.       — Хватит. — Руслан смотрит в глаза Дани, когда тот оборачивается на него и выпрямляется. — Убьёшь его ещё раньше времени.       Даня кивает коротко, приподнимает кисть правой руки и смотрит на кроваво-алые от ударов костяшки. Затем он отворачивается, скидывая с плеча чужую руку, и поднимает с пола бутылку, сразу делая глоток. Кальяс возвращает предохранитель, убирает пистолет за ремень брюк и отходит в сторону вместе с Ильей, который только что перепроверил верёвки на руках и ногах Ефима, затягивая узлы ещё туже.       Мученик истерически посмеивается, опустив голову вниз. Смех переходит в кашель. Он, не поднимая взгляда, бубнит что-то не по-русски, скорее всего на своём родном. Со стороны выглядит как сбежавший из лечебницы для душевно больных. Или как конченый наркоман, которому уже даже в рехабе не помогут.       На него все снова устремляют внимание. Его тон в моменте резко сменяется и, резко подняв голову, он буквально рычит ещё несколько слов, проходясь бешенным взглядом по каждому. Жутко. По спине пробегает холод. Парни переглядываются между собой. Кальяс сует руку в карман и делает шаг вперед, после чего наклоняется немного ближе к еврею, в его руке поблёскивает лезвие ножа.       Нож подносится к чужому горлу, соприкасаясь холодным металлом с кожей. Ефим замолкает, дышит загнанно, будто бегал только что. Два холодных взгляда сталкиваются и нож к горлу прижимается сильнее, грозясь порезать.       — Ты с нами не шути, братец. — Вишневский кидает быстрый взгляд в сторону на пол. — Живым тебе всё равно не уйти, — нож скользит по коже, еле соприкасаясь с ней, и Кальяс ставит остриё ему на подбородок, чуть приподнимая голову. — Себе хуже делаешь.       — Я не пес, чтобы подчиняться вам, бесам. По команде не тявкаю, как ваши сучки.       Фраза его звучит не совсем понятно: он просто пытается огрызаться, даже находясь в таком положении, или снова вкладывает какой-то тайный смысл в свои слова? Больше похоже на бред сумасшедшего. Он кидает взгляд на Илью, стоявшего позади, смотрит странно. Устал уже наверное, по голове хоть и старались лишний раз не бить, но иногда прилетало. Даня перебивает вновь начавшего говорить Каля.       — Чё ты несёшь?       Взгляд карих глаз, которые при скудном освещении вовсе казались чёрными, устремился даже не на Кашина, а как-будто сквозь него. Из его рассечённой губы течет кровь, стекая вниз, и пачкая всё ещё приставленный к горлу нож. Он дёрнул чуть в сторону головой, видимо забыв в этот момент о лезвии в чужой руке.       Ефим кусает губу, моргает пару раз быстро. Из носа снова начинает течь кровь, кажется, что она не останавливалась вовсе. Он хмыкает, странно поджимая губы, и растягивает их в своей мерзкой улыбке, оголяя верхний ряд зубов, который тут же заливается алой жидкостью.       — Правду. — Скалясь, шипит он, и Кальяс надавливает ножом на горло, заставляя опомниться и криво поморщиться. Участок кожи под лезвием пощипывает.       Кальяс смотрит в глаза напротив и наигранно улыбается прямо ему в лицо. Он кидает взгляд на нож в своей руке и рывком отталкивается назад, перекатываясь с ноги на ногу, ловко прокручивая рукоятку холодного оружия между пальцев.       Руслан, указав головой на дверь, дал понять, что им пора. Пропустив вперёд Илью и Вишневского, он обернулся, чтобы не потерять из вида Даню. Глубоко вдохнув тяжёлый, сырой воздух, он положил руку на плечо Кашина, чтобы привлечь его внимание. Тот едва заметно вздрогнул, и, наконец, оторвал взгляд от связанного человека.       — Идём.       — Да-да. — Возвращаясь из своих мыслей сказал он и, перебрав пальцами горлышко бутылки в руке поудобнее, пошёл вперёд, куда ранее вышли остальные.       — Ты как? — Кашин отмахивается от Руслана, коротко отвечая на его вопрос, что все нормально. А сам Руслан и не настаивает, хотя хотелось бы.       Дверь с неприятным слуху скрипом закрылась за последним вышедшим. Свет в и без того тёмной комнате отключился, оставляя парня в ней наедине с болью и своими мыслями. Возле двери встаёт один из мужчин, имени которого никто не знает, даже Тушенцов, нанявший его. Давид с Макаром, до этого охранявшие вход, уходят вслед за остальными, сразу начиная задавать вопросы.       Пока всё это не приносит никаких плодов. Настрой у всех далеко не оптимистичный. Радоваться собственно и нечему. Всю информацию, что известна на текущий момент, можно буквально уместить в пару предложений.       Есть миллион догадок, но ни одного точного ответа. Все эти бумажки со стихами, непонятные люди, которые вообще непонятно как оказались связаны с происходящим. Знакомое имя главаря той самой банды и никаких подтверждений тому, что оно действительно знакомо.       Неизвестность пугает и заставляет постоянно думать о происходящем вокруг, будь то крупная сделка или банальная прогулка до круглосуточного магазина недалеко от дома. Кажется, что в любой момент может произойти что-то из рамок вон выходящее. Хочется поскорее разобраться со всем, но, невозможность сделать это прямо сейчас, душит. Абсолютно все на нервах, хоть и не показывают этого. Не принято переживать из-за такого, что они, слабаки что-ли?       Нужно как-то действовать, и чем быстрее, тем лучше. Один из людей Хозы у них, и это как даёт преимущество, так и добавляет опасности в и без того сложное положении. Они точно не оставят пропажу своего человека просто так. По-любому знают у кого он и если не попытаются спасти, то точно захотят отомстить.       Или не захотят. Угадать что на уме у этих людей и какие у них планы просто невозможно.       Парни один за другим покидают бетонные стены, выходя на свежий воздух, которого так не хватало в помещении, пропитанном сыростью и смертью. Четверо ушли на десяток метров вперед, пока Даня с Русланом шли чуть позади, не собираясь их догонять. Тушенцов не заметил, как постепенно товарищ отстал и от него, оставаясь позади.       На улице уже стемнело. Ветер качает лысые ветви деревьев, сдувая с их кончиков капли ледяной воды, оставшейся после дождя. Лес вокруг шумит, слышны завывания ветра и скрип старых осин и сосен. В глубине его кричит какая-то птица, а затем и она замолкает. Под ногами грязные лужи в выемках, разбившегося из-за времени асфальта. Местами виднеется мягкий, зеленый мох.       Даня остановился, посмотрел на стекло в руке. Поморщившись от боли в предплечье, переложил бутылку из одной в другую, и в один глоток допил оставшийся на дне алкоголь. Он выкинул ненужную ёмкость куда-то в кусты.       Бинты под кофтой давно пропитались кровью, но сейчас, кажется, кровотечение снова усилилось, и пара капель неприятно стекла противным теплом по запястью. Пока все ушли вперёд к машинам, Даня опёрся плечом о дерево, стоящее недалеко от выхода. Он прикрыл глаза, глубоко вдыхая прохладный воздух. Жгут, до этого расслабленный, снова затягивает подрагивающими, непонятно из-за чего, пальцами.       Он прислоняется виском к сырой коре, к горлу подступает тошнота. Голова слегка кружится и болит, но это можно списать на уже выброшенную бутылку водки. В глазах темнеет на пару десятков секунд, и Кашин хватается пальцами второй руки за дерево. Зажмуривает глаза до белых мушек, надеясь, что сейчас станет лучше.       На уровне подсознания начинают бить тревогу сохранившиеся остатки инстинкта самосохранения. Казалось бы, проблема налицо, вернее быть, на руку, но даже сейчас, когда состояние такое, что на ногах стоять сложно, он успокаивает себя тем, что это просто совокупность усталости, опьянения и его ранения, ничего страшного не произойдёт.       Сейчас, ещё пару секунд так постоит и пойдёт дальше. Руку сводит от боли. Даня открывает глаза, когда ощущает чьё-то прикосновение к своей спине. Он тут же рефлекторно выпрямляется, преодолевая вновь усилившееся головокружение и тошноту. Только через мгновение смотрит кто именно стоит возле него, и сейчас же понимает, что самому ему стоять становится в разы труднее.       — Ты как? — Спрашивает Илья, проводя рукой по крепкой спине и обеспокоенно смотрит на друга. Даня в ответ раздражённо вздыхает, кидает на собеседника холодный взгляд и грубо отвечает:       — Да чё вы все заладили, блять? — Он смотрит в сторону и рывком отталкивается от дерева. — Нормально всё.       Коряков, всё с той же, присущей только ему заботой в глазах, смотрит на Даню, стараясь поймать его взгляд, бегая зрачками по чужому лицу, а затем опускает взгляд на руку, которую тот сжимает в кулак и заводит за спину. Кашин отходит на несколько шагов вперёд, чуть пошатываясь, сам того особо не замечая. От этой всей заботы становится тошно. Илья вздыхает через приоткрытый рот и качает головой из стороны в сторону, смотря на спину товарища.       — В тебе осталась хоть капля чего-то живого? Или ты всё водкой вытравил? — Парень догоняет его и поднимает руку, но вновь коснуться не решается.       — Илья, не еби мозг.       Слышно, как вдали поочереди завелись несколько машин. Даня чуть замедляется, не имея при этом никакого желания разговаривать сейчас. Почва под ногами сменяется с асфальта на обычный грунт, засыпанный прошлогодними листьями.       Илья молчит какое-то время. Порывается что-то сказать, но вместо этого прикусывает губу и смотрит под ноги, пиная носком ботинка какой-то мелкий камешек. Даня всерьёз задумывается над последними словами друга, хоть и сказал что это полный бред, который принимать он не собирается.       Нормально соображать выходит с трудом. В пьяной голове мысли куда-то исчезают. А ведь он прав, и Даня сам не раз задумывался на этот счёт, особенно часто в последнее время. Кажется, алкоголя стало слишком много даже для него. Дров в огонь горящих мыслей подкидывает всё так же идущий рядом друг.       — Ты не тот Даня, который вытащил меня пять лет назад. — Илья коротко похлопал Даню по плечу. Он не хотел как-то задеть или сказать что-то в плохом ключе, как мог бы расценить это сейчас опьяненный Кашиновский разум.       — Мы все, — Он многозначительно повел головой. — уже давно не те. Обстоятельства не те, знаешь.       Уже подошли к выходу, в паре десятков метров стоят парни, рядом с заведенными машинами, ждут. Даня остановился, и, взявшись второй рукой за предплечье, на секунду болезненно поморщился, но повернулся лицом к собеседнику. Коряков всё так же спокойно хоть и с некоторым беспокойством, отчаянно плескавшимся в зелёных глазах, так и пытавшимся достучаться до рыжей головы, смотрел на него, ничего не отвечая.       — Сложно оставаться человеком, выполняя нечеловеческую работу.       Даня тяжело дышит, окидывая взглядом темноту, сквозь которую едва можно было что-то разглядеть. Илья мнётся на месте, сзади еле слышимый треск какой-то палки, но он привлекает к себе его внимание лишь на секунду. Затем парень вновь смотрит на Кашина и кладёт ему руку на здоровое предплечье.       — Ты прав. Пойдём, нас ждут. — В ответ он кивнул, поправляя спавшие рыжие волосы и, сделав несколько шагов, чуть покачнулся, на что получил очередной строгий взгляд друга. — Блять, если ты умрёшь, я тебя из принципа хоронить не стану.       — Куда ты денешься. — Послышалось в ответ негромко, и Даня улыбнулся, смотря под ноги.       Чуть не запнувшись о ветку, и всё ещё с поддержкой Корякова, он пересёк границу этой чёртовой заброшки. Сразу, как только их увидели парни, послышались возмущённые голоса Давида с Макаром, мол: «где вы шатаетесь, чё так долго?». Даня на это ничего не ответил, оставив этот вопрос на Илью, а сам молча прошёл к машине, и, открыв дверь, сел на заднее сиденье рядом с Русланом.       Тушенцов окинул его взглядом, оценивая состояние, и понимая что, всё совсем не хорошо, покачал головой. Он ничего не говорил и не спрашивал, и так прекрасно знает все ответы на свои неозвученные вопросы. Всё, что он мог сделать — бросить на парня обеспокоенный, в то же время осуждающий взгляд и тяжело вздохнуть. Даня даже не посмотрел на него, а лишь закрыл глаза и прислонился лбом к холодному и влажному от конденсата стеклу.

***

      Открывая дверь в собственную квартиру, Руслан вспоминает каждое своё слово, сказанное накануне своего ухода. Обещал вернуться к утру, правда не уточнял к какому именно: сегодняшнему или завтрашнему. В любом случае ещё только вечер. Справившись с замком он вошёл внутрь, закрывая за собой, и перепроверяя несколько раз. Кожу окутывает приятное тепло квартиры и запах женских духов, пахнущих чем-то вроде розы или жасмина.       Везде кроме кухни горит свет. Повесив куртку на вешалку и скинув ботинки, он прошёл в сторону зала, надеясь увидеть девушку там. Даже с учётом того, что дома он появляется крайне редко, здесь ничего не меняется. В смысле совсем ничего. Кажется, что абсолютно каждая вещь лежит точно на том же месте, на котором была до этого, не сдвинувшись и на миллиметр. Эти мысли возвращают в реальность, напоминая о холодной, замершей атмосфере здесь.       Как Руслан и предполагал, Яся находится именно в этой комнате. Он не особо обращает внимание на то, чем она занималась до этого, ведь сейчас сама уже подошла к нему. Девушка пробежалась по смятой рубашке взглядом, расстёгнутым верхним пуговицам и стянутому галстуку, подняла взгляд выше, с нежностью и беспокойством смотря на своего парня.       Она подошла ближе и, привстав на носочки, обняла, заводя руки за шею, перед этим коротко целуя в щёку. Тушенцов слегка улыбнулся, прижимая девушку к себе сильнее в ответ, и оставляя лёгкий поцелуй в районе её виска.       — Я скучала. — Говорит Яся и чуть отодвигается, объятий не размыкая. Смотрит внимательно, бегая глазами от одного зрачка к другому.       — Прости что снова поздно пришёл.       В голосе Руслана проскальзывают нотки грусти, а улыбка на его лице сменяется на поджатые губы. Он виновато смотрит в глаза напротив, и Ясе вновь становится его жаль. А давно пора бы перестать его жалеть. Оба прекрасно понимают, что он не достоин этой самой жалости ни на долю. От этого понимания не легче никому.       — Где был? — Будничные вопросы — лучший способ избежать реальные проблемы. Создать иллюзию спокойствия хотя бы ненадолго.       — В участке и в городе по мелочи. — Даже если он захотел бы сказать правду, у него вряд ли это получилось бы сделать. Ложь на таких моментах выходит уже автоматически.       Руслан старается смотреть спокойно, отвлекает сам себя от грызущих душу мыслей и эмоций. Глаза от сонливости потяжелели, будто песка насыпали. Вместо ожидаемого понимания с безразличием на его ответ, он получает подозрительный взгляд из-под полуприкрытых век. Яся неодобрительно смотрит на него, хлопая глазами с пушистыми ресницами, и уже сейчас она говорит без слов, что не верит ему.       — А твой дядя сказал, что ты сегодня там не появлялся.       Девушка заботливо поправляет его воротник, ждёт объяснений, заранее понимая, что правды она не услышит. Тушенцов отводит взгляд, смотря куда-то в стену, перебирает пальцами ткань кофты на чужом теле. Вопрос даже не в том, что ему снова нужно врать о своих делах, а в том что Яся либо сама лезет туда, куда не нужно, либо Геннадий Львович начинает что-то подозревать.       — А… Ты у него спрашивала? — Спокойно переспрашивает он.       — Нет, он искал тебя.       Прошептав тихое «блять» себе под нос, Руслан тяжело вздохнул и прикрыл глаза устало на пару секунд, после чего перевёл взгляд на девушку. Его пальцы устремились к её лицу и осторожно поправили спавшую на лоб прядку русых волос. Лишние проблемы сейчас были совсем невовремя. Тяготящих мыслей и так выше крыши, а теперь ещё и думать что дяде говорить в своё оправдание. Руслану тридцать, но в глазах взрослых родственников мы все навсегда остаёмся детьми. Даже если они понимают что ты давно не ребёнок. Даже если ты работаешь ментом и покрываешь наркодилеров.       С одной стороны - можно даже не думать и просто рассказать всё как есть. Но с другой стороны - ещё не время. Ещё можно потянуть, там может и решится всё как-нибудь. Они справятся, и не из такого вылезали. Прошло всего несколько дней, но за это время произошло слишком много событий. Те самые люди будто бы ждали когда Даня выйдет на их след и даст ход делу. Ведь началось всё с того, что Кашин попросил нарыть на них информацию. В том, что это одни и те же люди нет никаких сомнений.       Только как они смогли узнать, что «игра началась»? Ведётся слежка, или это чистой воды совпадение, и всё и так и так началось бы? Непонятно. Ход этой игры начался с момента, когда Даня пришёл в участок, или с первого отрытого Русланом архива? Если первое, то в участке небезопасно, а если второе… Небезопасно в последнее время стало везде. И это пугает.       — Русь, всё в порядке? — С беспокойством в голосе спрашивает Яся, возвращая мысли в пределы этой квартиры.       — Да. Всё хорошо, не волнуйся. — Губы Руслана дрогнули в мимолётной улыбке. — Я в душ.       Он ещё раз поцеловал девушку, на этот раз в лоб, и, развернувшись, быстро скрылся за дверным косяком. Яся, проводив его фигуру взглядом, постояла на месте ещё какое-то время, а после вернулась обратно на диван, снова беря в руки свой блокнот, в котором она часто делает какие-то наброски, и остро заточенный карандаш. Проводит линии, с характерным звуком грифеля о бумагу, стараясь скрыться от бесконечной тревоги и нервозности за завесой творчества.       Дверь в ванную закрылась, ударяясь слишком сильно, от чего Руслан сам вздрогнул. Щелчок выключателя — помещение заливается ярким холодным светом. Он щурится с непривычки и проходит дальше. По пути, неторопясь, стягивает с себя одежду, кидает в стиральную машинку.       Вода шумит, быстро огибая каждую линию тела. Тёмные волосы тут же мокнут, становясь ещё темнее, и прилипают ко лбу. Руслан прикрывает глаза, подставляя лицо под горячие струи. Мышцы расслабляются после напряжённого дня. Ещё бы и лишние мысли хотелось бы вымыть из головы напором душа. Хочется верить в то, что горячая вода и вправду поможет смыть с себя все свои переживания, оставшиеся грязью в подсознании.       Но как бы этого ни хотелось, это не так. Избавиться от этой грязи поможет только время, если, конечно, оно справится. Или же для того, чтобы избавиться от одной грязи, нужна другая грязь, которая затмит собой предыдущую. Жизнь — это череда проблем, одни всегда сменяются другими, наслаиваясь друг на друга, из-за чего те, что были в самом начале, в конце концов совсем забываются, если, конечно, никто о них не напоминает.       Просто взять и отключиться от собственных мыслей нелегко, а вот случайно отключиться от окружающего мира довольно просто. Руслан сам не понял, как прошло полчаса, как он вышел из душа и уже собирался выходить в коридор. Задержав руку над выключателем, его взгляд уцепился за собственное отражение в зеркале. С влажных волос иногда стекали маленькие капли воды. Он прикусил губу, задумываясь, и подошёл к зеркалу ближе.       Оперевшись руками о бортики керамической раковины, опустил голову на пару секунд вниз, удобнее вставая на ноги. Затем снова поднял глаза вверх, смотря на себя. Бледный, с синяками под глазами, заметно что лицо опухшее. Даже самому смотреть страшно. Губы искусаны. Взгляд усталый, потухший. Он сам себя не узнаёт. Верится с трудом, что перед ним сейчас стоит тот же самый человек, что и год, два назад.       Проблемы были всегда, не та сфера деятельности, чтоб проблем не было. Было и легко, и не очень, только имелось единственное отличие. Тогда, при любой возможности Руслан ехал домой, а не избегал этого места. Яся всегда поддерживала его, хотя и не одобряла всё, что он делает. Любовь спасала и не давала упасть.       Но, когда вся эта любовь внезапно куда-то исчезла, стало невыносимо тяжело. Да, Яся никуда не делась, её поддержка тоже, и чувства её не стали меньше. Все проблемы в голове, и в этом случае лишь в голове самого Тушенцова. Он не может никак объяснить свои чувства, и почему они пропали в какой-то момент. Наверное, объяснение найдётся, и оно наверняка окажется очень простым, когда он сам себе решится признаться, что просто напросто разлюбил человека.       Сейчас будет слепо верить, что всё наладится. Ещё не раз сделает больно некогда близкому и любимому человеку, сам того не осознавая. Он сделает больно сам себе. И загонит эту боль ещё глубже, если вовремя всё не поймёт, только вот сейчас он этого не осознаёт, или попросту не хочет, ведь жить где-то у себя в мыслях гораздо комфортнее, это дарит ощущение мнимой безопасности.       Жить с этим можно, но стоит ли оно того? Невзаимная любовь это всегда плохо, а невзаимная любовь, которую одна из сторон пытается скрыть — ещё хуже. А усугубляет ситуацию то, что скрывать выходит не то, чтобы хорошо. Наверное, если бы Руслан жил жизнь обычного человека, семью которого не держат ежедневно под дулом, то возможно он смог бы поговорить с Ясей и спокойно разойтись, чтобы не мучать никого. Но действиями движет в первую очередь страх, а уже потом всё остальное по списку.       Он устал. Физически. Голова от многодневного недосыпа уже кругом идёт, сейчас бы пропасть на сутки для всех, и отоспаться спокойно. Из-за череды бессонных ночей, кажется, начинает ехать крыша. Эмоции возникают из смеси раздражения и гнева, направленного в сторону самого себя. На глазах проступают слёзы, из-за чего отражение становится ещё более жалким. Руслан опускает голову, не имея больше желания видеть себя. Он с силой сжимает пальцы на раковине, что аж костяшки белеют.       Прикрыв веки, рвано выдыхает и шумно тянет воздух через нос. Он ощущает, как на щеку падает слеза и скатывается к подбородку, неприятно щекоча кожу. Руслан с силой жмурит глаза до черных точек, а затем резко поднимает голову, снова смотря на себя.       Смеситель крана поворачивается на максимум в сторону синей отметки. Вода ударяется о стенки раковины, разбрызгиваясь по сторонам. Мужчина набирает ледяную жидкость в ладони и, наклонившись ниже, умывается, затем повторяет это действие ещё несколько раз с небольшой периодичностью.       Не выключая кран он выпрямляется, снова смотря на себя, как будто надеется увидеть какие-то изменения. Но, кроме покрасневших глаз и стекающей с чёлки воды, он ничего больше не замечает. Вода перестаёт шуметь, Руслан вытирает лицо светлым полотенцем, и снова заносит руку над выключателем, ещё раз кидая взор на зеркало. Зачем? Сам не знает, наверное чтобы удостовериться в своём жалком виде. Он поджимает губы и, кивнув неопределённо каким-то своим мыслям, всё-таки выключает свет и выходит из ванной.       По хорошему нужно пойти лечь спать, но вместо этого сворачивает в сторону кухни, спиной ощущая на себе взгляд. Через пару секунд уже слышит лёгкие, девичьи шаги, и этот самый взгляд не просто ощущает, а видит перед собой. Яся встаёт в проходе на кухню, вынуждая Руслана поднять на себя глаза и остановиться. По её лицу видно, что она что-то хочет. Узнать или получить — вопрос вторичный.       — Что? — Без особого энтузиазма спрашивает он, смотря на девушку, немного щурясь.       — Удели мне минутку своего драгоценного времени.       В голове сразу возникают мысли, что всё начнётся по новому кругу. Какая-нибудь претензия в его сторону, а затем очередная ссора. Не веря в то, что ему сейчас не начнут пилить мозг, Тушенцов кивает головой, после чего слышит то, что меньше всего ожидал услышать.       — Откуда у тебя кровь на куртке? — Она кивает головой в сторону вешалки, на которой висит куртка Руслана. Он чуть хмурится и смотрит на собственную верхнюю одежду, на рукаве которой осталась чья-то кровь.       Прикусив губу, он перевёл взгляд на свою девушку, пытаясь найти какое-нибудь оправдание. Но, как назло в голову не приходят даже самые тупые возможные причины появившихся бурых пятен. Поэтому остается молча стоять, наблюдая за обеспокоенным выражением лица Яси, и неопределенно пожимать плечами. Как вообще он сам до этого не заметил эту кровь? Наверное, она осталась после того, как он обрабатывал Дане руку, потому что Ефима он особо не трогал.       — Что происходит, Руслан? — В еë голосе слышны нотки отчаяния, а глаза блестят беспокойством.       — Всë хорошо, как и раньше, что ты переживаешь то? — Говорит он, стараясь выглядеть спокойно, только его резкие движения и покрасневшие глаза выдают с головой.       — Руся, куда ты опять ввязался?       Девушка делает полшага вперёд и кладет ладонь на шею Руслана, нежно оглаживая кожу большим пальцем. В её янтарных глазах чересчур много любви, тепла, заботы… Беспокоится, хочет помочь, уберечь от чего-то опасного. Если понадобится, то она вновь пожертвует собой ради него.       Мужчина отводит взгляд, не выдерживая этого зрительного контакта. Видя, как она старается поддержать, её нежность в каждом действии, обеспокоенность во взгляде: он вновь понимает, что не заслуживает всего этого, и просто так пользоваться её любовью совесть не позволяет. Убирает женские тонкие пальцы с себя, осторожно отходя на шаг назад.       — Я устал просто, а кровь… Приятель поранился, первую помощь оказывал. Всё хорошо.       Руслан еле заметно, измученно улыбается и избегает встречи с её глазами, бегая по силуэту. Яся смотрит с ещё большим недоверием, хоть он этого и не видит — уверен на сто процентов.       — Я чувствую, что происходит что-то очень страшное, а ты мне продолжаешь врать. — Если раньше подобные её слова звучали с наездом и обидой, то сейчас осталось лишь очевидное беспокойство.       — Дай я пройду. — Он поднимает руку делая шаг вперёд, но девушка не сдвигается, продолжает смотреть внимательно. — Ясь…       — Иди, — делает шаг в сторону от дверного косяка. — Боюсь, когда ты захочешь мне всё рассказать, будет уже слишком поздно.       Слышится её тяжёлый вздох, и она отводит взгляд впервые за весь диалог. Тушенцов замирает на мгновение после сказанных слов, смотрит куда-то в пустоту. Всё вокруг заставляет бесконечно думать, размышлять над каждым услышанным словом. Нужно лечь спать, на утро мысли точно станут менее спутанными. Прежде хочется спокойно покурить.       Пройдя на кухню и взяв со стола пачку сигарет, брошенную там им же самим на днях, он не стал даже включать свет. В пару шагов подошёл к балкону и поправил мешающиеся волосы. С улицы на пол падает лунный свет и огни города, несмотря на то, что квартира находится далеко не на первом этаже. Сквозь закрытые окна слышен гул машин с дороги и как кто-то кричит что-то на улице. Когда рука ложится на дверную ручку, чтобы выйти на балкон, за спиной вновь слышится женский голос.       — И куда ты с мокрой головой? Заболеешь.       Руслан отмахивается, кидая пару слов в ответ, даёт понять, чтобы перестали беспокоиться за каждый сделанный шаг. Он открывает дверь и так же быстро её закрывает. Тело тут же окутывает прохладный воздух. Холод пробирается под одежду, треплет влажные волосы, заставляет поёжится от прошедших по телу мурашек.       Зажигалка чиркает, освещая на пару секунд лицо и руки. Сигаретный дым не успевает подниматься, сразу развеиваясь ветром. Мужчина опирается руками о перила, ощущая соприкосновение с ледяным металлом. Смотрит на соседний дом, а затем уходит взглядом выше, цепляясь за яркий полумесяц в небе. Весь день лил дождь, а сейчас всё расстоялось и температура по ощущениям приобретает отрицательные отметки. Апрель весьма непредсказуем.       В голову приходят мысли о Кашине, о котором он вспомнил ещё в коридоре после вопроса Яси о пятнах крови на своей одежде. Рядом с ним скорее всего кто-то из парней да находится, вряд ли этот рыжий придурок решит ехать к себе в квартиру, ещё и один, ещё и поздним вечером. Обычно он выбирает в таких случаях остаться в офисе, ведь, как сам говорит, «так сподручнее», а в клубе слишком шумно, не то состояние у него сейчас.       Но, помня, с каким упорством Даня отказывается от любой врачебной помощи, закрадываются сомнения о том, что всё точно хорошо. Уговорить его поехать в больницу точно ни у кого не выйдет, поэтому остаётся внимательно следить, как за маленьким ребёнком, от чего он будет беситься, вечно повторяя, что с ним всё нормально. Хочется полагаться на благоразумие парней, что они не поведутся на его уловки и, в случае чего, смогут организовать врачебную помощь.       Руслан понимает, что не уснёт, пока не убедится в том, что его приятель всё ещё жив, и пока не находится при смерти. Похлопав себя по карманам, он находит свой телефон. Включив его, замечает что осталось мало зарядки — буквально пара процентов, но этого должно хватить для короткого разговора в пару фраз. Найдя в последних вызовах нужный номер, он набирает его. Делает затяжку, пока красный огонёк не успел дойти до фильтра, и слушает протяжные гудки из динамиков.