Неотложный вызов

— Одиннадцать… Двенадцать! — хором звучит едва ли не на всю районную подстанцию, после чего раздаётся мелодичный перезвон бокалов с безалкогольным шампанским. Над импровизированным столом с закусками раздаются тёплые пожелания, заливистый смех и звяканье посуды: весь дежурный в праздничную ночь состав бригад скорой помощи отмечает наступление нового, полного надежд года. Весь, кроме троих. — Без нас уже хомячите? — раздаётся оглушительным криком из коридора, ведущего к выходу, и все без малейшего труда узнают голос вернувшегося с вызова врача-травматолога. Тот, на ходу разматывая свой любимый теплый шарф, почти бегом влетает в общую комнату под руку с водителем, а следом, словно крадучись, пробирается фельдшер, замыкая бригаду. — Ладно тебе, Бомгю. Вы же, кстати, раз сейчас опоздали — и весь будущий год будете опаздывать, — шутит фельдшер педиатрии. — Не в нашей профессии опаздывать, Мунджин, — качает головой Бомгю, падая за стол и тут же налегая на первый попавшийся салат. Однако в первую очередь кладёт его не себе в тарелку, а приземлившемуся рядом Субину — водителю их бригады и, по совместительству, своему парню. Тот в ответ хмурится и меняет их тарелки местами, отдавая Бомгю ту, в которой больше. — Ну гляньте, они опять за своё, — хихикает медсестра Ли, жуя сладкую тарталетку. — Рассказывайте лучше, как там лицо бедолаги с прилетевшим фейерверком? — Не поверишь, но как после прилетевшего фейерверка, — отвечает Бомгю, взрывая вспышки смеха за каждым уголком стола. — Жить будет, — вторит ему уже более серьёзно притаившийся за скалой-водителем крошечный фельдшер Кан. — Отделался испугом и несерьёзными ожогами, но больше ничего, на удивление, не пострадало. — Спасибо, Тэхён, — картинно складывает руки у груди Ли, а язвительному Бомгю по-детски показывает язык и корчит рожицу. Но тот её уже не замечает: он с головой уходит в торопливый перекус, филейной частью и многолетним опытом чувствуя, что с этого вызова ночь ещё только-только начинается. — Несчастный так и побелел весь, когда Тэхён сказал ему, что без рентгена совсем никак и о его шалостях ещё кто-то узнает, — наигранно хнычет Бомгю, из-за отыгрыша которого у остальных за столом уже слёзы в бокалы капают от смеха. — Наивный, он и не подозревает, что у нас уже по швам трещит ящик для историй о том, как кто-то себе что-то в зад засовывает. — Какой это уже по счёту пациент с ёлочной игрушкой? — прыснув в кулак, спрашивает всё та же медсестра Ли. — Одиннадцатый, — отвечает Бомгю. — И это только за месяц. — Надеюсь, к вам с Субином не приедут однажды ваши сменщики по той же причине. И снова взрыв хохота сотрясает комнату. Бомгю, сердито засопев, уже готовится ответить не меньшей колкостью, как его вдруг одёргивает Субин — единственный, кто заметил заведующего с телефоном в дверях. Тот сообщает что-то об открытом переломе, и только недавно вернувшаяся с одного вызова троица уже спешит на следующий. — Учти, Ли Согён, я не договорил! — бросает Бомгю уже на ходу и исчезает за дверью вслед за Субином и Тэхёном. И о том, что она буквально двумя минутами позже тоже уезжает на вызов сразу к троим пациентам, все с хихиканьем готовятся рассказать Бомгю, когда он вернётся. И рассказывают. И не только об этом, но и о ещё нескольких вызовах, прилетевших другим бригадам. То кардиологи, то аллергологи, то всё та же травматология в лице Бомгю с Тэхёном и их возничего Субина — кто-то без конца выбегает из-за праздничного стола по долгу службы спасать из печальных, странных и порой дурацких ситуаций таких обыкновенно хрупких людей. Незаметно подходит последний крошечный час до конца ночной смены. Беседы за столом становятся тише, вызова — реже, и только несчастные травматологи никак не познают хотя бы какого-то покоя. Бомгю, наконец сдавший позиции главного болтуна, на грани сна и бодрости дремлет на Субине, пока тот неторопливо перебирает ему волосы, когда к ним снова врывается заведующий с очередным вызовом. — Бомгю? — зовёт он, и тот моментально просыпается, подрываясь с места вместе с Субином. — Неотложка в парк. Парень, 25 лет, прыгнул в сугроб, застрял, не перестаёт кричать от боли в ноге. Грустные улыбки оставшихся сопровождают уходящую бригаду. Субин, накинув капюшон худи, закутывается в него поплотнее, прыгает за баранку и заводит машину. Бомгю на ходу заматывается в свой шарф едва не до самых глаз и залезает в машину вслед за шустрым Тэхёном, после чего Субин тут же даёт по газам, врубает мигалку и гонит в парк. — На тебе было удобнее, — разочарованно вздыхает Бомгю, обращаясь к Субину, на что тот издаёт тихий беззлобный смешок. — На мне и дома поваляться можно, — отвечает он. — Но не сейчас, мой герой. Пора спасать очередную падкую до приключений задницу. — Хорошо бы было, окажись она последней, — мечтательно тянет Бомгю, откидываясь на стену салона. — До конца смены — меньше часа, — улыбается Субин. — Ставлю нашу кровать, что больше вызовов не будет. Тэхён в стороне тихо крякает в кулак с их разговоров женатой парочки со странными локальными фразочками. — И зачем ты про тёплую мягкую кроватку напомнил… Субин смеётся, выруливая на очередную улицу. Бомгю смотрит на него через зеркало заднего вида, играет бровями и надувает губы, причмокивая и отправляя игривые воздушные поцелуйчики. Тэхён мысленно пробивает лицо рукой — свёл же Господь с этой кринжовой парочкой! — Вы вот вроде уже три года вместе, а всё никак не надуракавалялись, — изрекает он, цокнув языком, отчего Бомгю пробивает на хохот, а Субин еле держится, чтобы не заржать в голос и не отвлечься от дороги. — Да тут понимаешь, в чём соль… — вздыхает Бомгю, просмеявшись. — Мы ведь постоянно вместе. И дома, и на работе, и на отдыхе, и в стрессе… Тут как ни крути, а если дурака не валять и смешнявок на волю не выпускать, можно случайно и кукуху себе или друг другу сдвинуть. Тэхён не находит, что ответить: лишь молча качает головой и слегка улыбается. Тем временем за небольшим окном успевает нарисоваться парк. Субин умело паркуется и только сверкающим пяткам доблестных медиков вслед глядит, пока они спешат к пострадавшему, которого с другими спутать было бы трудно: никто, кажется, в их практике не орал от боли посреди улицы так громко. — Что произошло? — дежурный вопрос уже на автомате под полные надежд взгляды людей рядом с пострадавшим. — Он это… Ну… На спор… Сальто делал, — отвечает заплаканная девушка. — Напились опять, идиоты! — причитает женщина в возрасте, и Бомгю с Тэхёном догадываются, что та, вероятно, мать кого-то из присутствующих. — Прямо с плеч отца сиганул, да как в сугроб влетел, так и застрял намертво и кричит всё, а мы и сделать ничего не можем, вдруг только хуже будет… — Собери данные, — говорит Тэхёну Бомгю, а сам направляется к пострадавшему и разгребает снег, обнаруживая под ним часть ограды, в которой застрял несчастный. — Погоди, ещё накричишься, — обращается врач уже к нему. — Сейчас нужно будет потерпеть. И с этими словами, не давая парню ничего понять, Бомгю сначала шустро скидывает с его ноги ботинок, а затем резко, но аккуратно выдёргивает её из ограды, чуть повернув, и та выходит на удивление легко. Пострадавший снова кричит, но, кажется, чувствует себя уже куда лучше, когда оказывается лежащим на мягком снегу, а не торчащим из сугроба. — Вывих, — будничным тоном констатирует Бомгю, осмотрев его ногу. — Несерьёзный, будем вправлять. Поднапрягшись, он вместе с Тэхёном заносит парня в тёплую сухую машину. Затем, просмотрев сделанные им за это время записи о пациенте, Бомгю не находит никаких ограничений в виде аллергии или непереносимости и достаёт шприц с обезболом. Давно уже привычными и отработанными движениями он обрабатывает кожу ноги пострадавшего и делает укол, и буквально через пару минут тому становится легче и он совсем перестаёт кричать. Близкие бросаются к нему и наперебой интересуются его самочувствием, но Бомгю с Тэхёном, переглянувшись с тяжёлым вздохом, громогласно и строго восклицают: — Разойдись! Присмирев, народ отходит, и Бомгю ещё раз осматривает и ощупывает ногу, убеждаясь в очередном абсолютно стандартном вывихе лодыжки, которых он за свою практику вправил уже вагон и маленькую тележку. Он бросает короткое: «Терпи, супермэн», берётся за ногу и одним лёгким движением вправляет всё на место, заставляя парня только коротко пугливо вскрикнуть. — Вот и всё. Здоров и свободен, — подытоживает Бомгю, убедившись в его целости и сохранности и в том, что ему больше ничего не угрожает. — Реально всё? — непонимающе спрашивает тот, но оба медика только бесстрастно кивают и зовут ждущих на улице, чтобы те забрали своего акробата. Напоследок оставив ему рекомендации и попросив больше не сигать в непроверенные сугробы, Бомгю с Тэхёном уже скрываются в машине, когда их догоняет мать парня и с извинениями вручает им бутылку дорогого шампанского. Тэхён тушуется, а Бомгю активно отказывается, но женщина оказывается слишком настойчивой и благодарной, и они всё же забирают игристое, пряча его под носилками. И только тогда, получив внезапный подарок и пожелания счастливого Нового года, они наконец уезжают из парка. — Я всё ещё не пью, если что, — бросает Тэхён, когда Бомгю с интересом изучает этикетку на бутылке. — Точно? — с подозрением косится он на Кана, но тот только качает головой. — Как знаешь. Тогда мы с Субином заберём. Всё равно своё купить так и не успели. — Удачный вызов, однако, — подаёт голос Субин. — Кстати, смена почти закончилась. Скоро домой. Бомгю радостно фыркает и довольно потягивается, предвкушая тихий домашний праздник с любимым человеком и долгое отсыпание от тяжёлого дежурства, и Субин не может не умиляться, глядя на него через зеркало. Возвращаются на подстанцию они буквально на несколько минут: перехватить оставшихся на столе вкусностей и перекинуться парой слов о дурацкой ситуации на вызове. Приезжает на дежурство новая бригада, и Тэхён остаётся с чистой совестью спать до утра в уголке комнаты на своём рюкзаке с вещами, а всё та же неугомонная парочка врача и водителя скорой с нетерпением уезжает домой. Субин — за рулём их маленького хёндая, Бомгю — на пассажирском, головой на его плечо и играя пальцами с разрезами джинс на его бедре. — Теперь можно и выпить, — довольно улыбается Бомгю в тёплой квартире, переодевшись в любимую пижаму вместо неудобной формы и открывая подаренное шампанское. Субин достаёт два бокала и припрятанные в холодильнике кимпаб с праздничной говядиной и закуску из кимчи. Бомгю проворно тырит кусочек ролла прямо пальцами, плюнув на палочки, но Субин включает план перехват и первым съедает кимпаб прямо у него из рук. — Эй, — дуется Бомгю, но не может сдержать смешок: именно этот довольный нашкодивший Субин — тот, кто когда-то и пробудил в нём первые чувства. Всё ещё с полными щеками он разливает на двоих шампанское, яркое и искрящееся, как их любовь, до сих пор не утратившая ни грамма чувственности и пылкости. Улыбаясь друг другу расслабленно и тепло, они тихо чокаются и выпивают на брудершафт — их излюбленная фишка на каждый праздник. Нежные поцелуи вслед за этим расцветают на губах и щеках, а сердца наконец наполняются спокойствием и радостью, позволяя новогоднему волшебству окутать их своими объятиями. Так же, как окутывает их и резонная дрёма после трудной смены. Подарки с хихиканьем оставляются под ёлкой до утра (или, правильней сказать, до самого обеда), а кровать встречает долгожданной мягкостью и уютом. Субин забирается на неё из последних сил, а на него сверху забирается совсем уже сонный, уставший Бомгю, утыкаясь ему в шею и обнимая. Субин обнимает его в ответ и накрывает обоих одеялом, и Новый год становится поистине идеальным. И кто сказал, что для этого обязательно шумное празднование, большая компания и богато накрытый стол? Кому-то всего этого совсем не нужно — достаточно любимого человека рядом, с которым даже ночное дежурство, вой сирены, запах спирта и обезболивающих и бесконечные травмы с самыми странными историями их получения ощущаются как праздник.