For your love

      Хёнджин очень любил так делать — гулять по ночному городу, стараясь разглядеть на чёрном полотне неба звёзды, рассказывать забавные истории с работы и держать-держать-держать тебя за руку, словно от этого зависела его жизнь.       Он всегда осторожно переплетал пальцы замочком, поглаживая практически невесомо, и иногда Хёнджину даже не нужно было смотреть на тебя, чтобы вся исходящая от него любовь просто-напросто чувствовалась.       Он всегда отдавался любви слишком сильно — даже чересчур, позволяя ей выливаться через край. Если Хёнджин любил, он никогда не стеснялся проявлять этого. Опасался, — да, потому что его работа всё ещё требовала определённых обязательств, — но никогда не стеснялся.       Его любовь была яркая, чувственная, тёплая-тёплая, и напоминала фейерверк. И, возможно это и было одной и причин, почему Хёнджин настолько нуждался в этом простом незамысловатом жесте. Он хотел не просто показывать свою любовь — он хотел дарить её, точно также заполняя тебя этим чувством до краёв, позволить тебе ощутить хотя бы крупицу того, что испытывал он сам. — Звёзд снова не видно, — бормочет он, дуя губы, а сам в этот момент твою ладонь, спрятанную в его карман, сжимает чуть крепче. Ещё один очаровательный жест его привязанности, — думаю, это из-за того, что в Сеуле слишком ярко. Звёды просто не могут сиять в полную силу, потому что город всё равно сияет ярче.       Ты тихо усмехаешься, невесомо поглаживая его костяшки пальцев. Ладони у Хёнджина горячие, и ты на самом деле даже представить не можешь, насколько же тогда пылающее его сердце.       Ничего не говоришь, так и не поднимая взгляд к небу — смотришь исключительно на парня, мимолётно думая о том, что в чарующей черноте и не должно быть ничего видно.       Потому что самая яркая зведа непременно должна быть названа его именем.       Потому что он и есть — самая яркая и тёплая звезда.       Смотришь на него украдкой, пока он неотрывно вглядывается в чёрное беззвёздное полотно неба, задрав голову. Красивый. Настолько, что ощущается ненастоящим и иногда тебе даже кажется, что ты просто-напросто придумала его.       Вот только Хёнджин всё ещё держит тебя за руку, возвращая в реальность, которая рядом с ним всё равно из раза в раз размывается, превращаясь во что-то эфемерное и неосязаемое.       Потому что самая яркая, самая горячая и сияющая звезда — прямо перед тобой.       Но вслух говорить этого не стоит, ведь Хёнджин на это лишь осторожно усмехнётся, опустив взгляд и покачав головой. Ему не нужны слова — для него любовь необходимо чувствовать, выражать не разговорами, а сотнями маленьких действий, которыми он осыпает тебя каждую свободную минуту.       А их у него немного — каждая на вес золота.       Например, как сейчас, когда он выскочил из своего общежития на весенний холод под покровом темноты, толком не накинув на тонкую толстовку даже куртки, и гулял с тобой по тихим отдалённым улочкам вечно живого города.       И обязательно держал за руку, переплетая пальцы замочком.       И в одно мгновение так хочется сказать ему о своей любви вслух — потому что это можно сделать прямо сейчас, не подгадывая момента и не выжидая следующей нескорой встречи. Вот только разве слова имеют какое-то значение?       Ведь можно встать перед ним, пока его задумчивый взгляд всё ещё направлен в небо, подцепить подбородок свободной рукой, и поцеловать. Осторожно, нежно и практически целомудренно, и вложить в это чувство всё.       Всю любовь, все переполняющие до краёв чувства, все признания, из раза в раз застревающие на кончике языка. На несколько коротких мговений позволить себе раствориться в чувствах, пока Хёнджин жмёт к себе ближе, притягивая за талию, и углубляет поцелуй.       И всё ещё держит за руку, не позволяя себе отпустить.