Из света и тени

Где слог найду, чтоб описать прогулку,

Шабли во льду, поджаренную булку,

И вишен спелых сладостный агат?

Михаил Кузмин

15 марта

1909 год

Российская Империя, Царское Село

      Разумеется, злоупотреблять гостеприимством Юсуповых Дмитрий не стал. А потому не объявился на их пороге ни на следующий день, ни в день рождения Феликса, ни через неделю. Здесь, в нескольких минутах ходьбы от дачи княгини, время разлуки тянулось медленнее, чем когда-либо. Природа застыла в вечном ожидании марта: едва растаяв, снег выпадал снова, к полудню солнце грело едва не по-майски, и так по кругу… А потому и во дворце было то жутко холодно, то непереносимо жарко. Владимир все чаще занимался с Цесаревичем, не выходя на улицу, зато в хорошую погоду Алексей просился с Дмитрием на конюшню и казался неожиданно повзрослевшим за минувшую зиму. Как и любой мальчишка его возраста, он интересовался всем на свете: от снаряжения до особенностей ухода за лошадьми, чем вызывал умиленное восхищение конюхов и любопытство самого Дмитрия. И хотя ночи еще оставались морозными, а рассветы ─ угрюмыми и серыми, все вокруг верили, что терпеть осталось немного: неделя-другая, и настанет весна. Александра Федоровна все чаще музицировала в гостиной, дочери, устроившись вокруг нее, занимались вышивкой, а Николай приглашал брата на долгие пешие прогулки.              Жизнь протекала в ленивом ожидании. И все же, ожидание походило скорее на неделю перед Рождеством: со всеми бесполезными суетами и хлопотами, подчиненными неписанным правилам. В такое время даже для тоски и тревоги приходится с трудом выискивать в сутках лишний час. Сперва Дмитрий довольствовался временем после ужина: кто-то из членов семьи сидел в гостиной, но, утомленные, вскоре все расходились по своим комнатам. Слуги, и те растворялись, а может, просто сливались с темнотой. Весь дворец принадлежал Дмитрию. Дворец, бесшумное падение снега за окнами, чужие сны и собственные бестелесные кошмары. Сколько похожих ночей Дмитрий провел в библиотеке с сестрой? Сколько раз, проснувшись в холодном поту, выглядывал в окна, боясь увидеть огни? Как часто мечтал вывести из стойла коня и умчаться? Как долго сидел у камина с учебником латыни? Все воспоминания превратились в призраков. И чем дальше летели дни календаря, тем более явственными они становились.              После Дмитрий стал раньше просыпаться. После последних снегопадов гнать лошадей по сугробам он не смел, а потому прогуливался сам по аллеям парка, с каждым днем все меньше и меньше боясь признаться себе в том, что ждет куда больше остальных. Он оглядывался в ту сторону, где прятался загадочный дом, и искал на снегу следы: бывало ли такое, что кому-то когда-то Лемминкэйнен по ошибке выдавал свое присутствие? Вряд ли.              Пожалуй, Дмитрий здорово оплошал. Юсуповы не стали бы повторять свои слова дважды, а он, выходит, просто отмахнулся от их приглашения. И вот еще день рождения Феликса… Все получилось, как нельзя более дурно, и он совершенно не представлял, как прервать это затянувшееся молчание. Постучаться в дверь как ни в чем не бывало явно не лучший вариант. И за неимением иного Дмитрий вытаптывал тропинку за тропинкой, пока не приходило время завтрака и новых забот.              ─ Мария говорит, что ты сам не свой последнее время, ─ между делом заметила Ольга. Она деловито поправляла только что намотанный на шею брата шарф. Хотя, принимая во внимание что вся его одежда уже была в снегу, вряд ли он бы сильно исправил ситуацию. Утешало, что конца экзекуции Алексей ждал вполне спокойно, но трудно было не догадаться, как он рвется поскорее покончить с надоедливой заботой и помчаться к лошадям.       Дмитрий перевел на нее удивленный взгляд.       ─ Вы так часто общаетесь?       ─ Не то чтобы, ─ Ольга пожала плечами и, наконец, выпрямилась. Наскоро поблагодарив ее, Алексей кинулся приветствовать конюха. Шарф на бегу и не шелохнулся, а вот шапка норовила вот-вот соскользнуть с головы. ─ Я получила письмо пару дней назад.       Дмитрий усмехнулся. Пару дней назад весточку от сестры получил и он. Мария рассказывала о мелких семейных неурядицах, о подарке, который они с мужем готовят на свадьбу далеким родственникам, конечно, о весне и о том, как ей не терпится снова выйти в море. Ничего такого. А главное, никаких претензий о том, что Дмитрий «сам не свой».       ─ Она не сказала, что именно не так?       Ольга покачала головой.       ─ Напротив, она спрашивала у меня, случилось ли что-нибудь в Александровском, что могло тебя взволновать. Случилось?       С неприятным чувством Дмитрий попытался вспомнить, что и как сам описывал в своем последнем письме и отличалось ли оно от предыдущих. Но ничего существенного на ум не приходило. Он поделился радостью о том, что Юсуповы, наконец, снова нашли общий язык с Александрой Федоровной и проведут весну в Царском селе, но вряд ли это удивило бы Марию. А подробности… Дмитрию отчего-то стало не по себе от одной мысли, чтобы проговориться кому-то. Нет, подробности он пока оставит при себе.              Да и случилось ли что-то? Они с Феликсом не впервые теряли друг друга из вида, находясь в одном шаге. И почти всегда их расставания и встречи были крайне неловкими, странными и на бегу. По большому счету, ничего не изменилось. Ничего не изменилось и потому, что, боже, влюблен Дмитрий (с этим словом, назойливо вертящимся в голове, он не свыкся до конца) не первый месяц. А потому и при желании рассказать нечего.              Дмитрий вгляделся в Олино лицо, опухшее со сна и красное от мороза. Хотелось поправить ее собственный шарф, легко накинутый поверх шубки, но он сдержался. Девочка выглядела такой сосредоточенной, что впору было думать, что беда приключилась у нее. Дмитрий кое-как отшутился. В молчании они дошли до конюшни, где уже не были нужны ни увлеченному Цесаревичу, ни конюху. Когда дело доходило до практики, в глазах Алексея никто не обладал авторитетом большим, чем Дмитрий. Но если он хотел послушать истории о лошадях, об их вкусах, причудах и судьбах, то не отступал от конюхов ни на шаг. И сегодня, похоже, день был именно такой.              Пока Алексей с тревогой выслушивал, чем же болел Цезарь в прошлом месяце и откуда у Коршика такое причудливое имя, его бесполезные спутники устроились в служебном помещении. Было жарко. На покатом брюхе крошечного самовара отражались два растерянных лица. И Дмитрий не знал, не понимал ни тогда, ни потом, когда вспоминал этот разговор, что именно заставило его заговорить. Он стянул шапку, посмотрел на лужи, растекающиеся из-под сапог, потом за окно.              ─ Выглядишь расстроенно, ─ тихо заметила Ольга. ─ Все в порядке?       ─ В прошлом марте умер один хороший человек. На самом деле, я его, увы, почти не знал, хотя сейчас это уже неважно.       ─ Мне жаль.       Дмитрий качнул головой.       ─ Нет-нет, я ведь почти не вспоминаю о нем, и весь этот год… После его смерти слишком многое произошло, так что… А он не был моим другом, да и товарищем тоже. Просто это все равно странно. Я думаю о нем так, будто никто раньше в моей жизни не умирал.       Ему показалось: Оля поняла. Что отчасти тоже было бы странно. Он подумал еще: что сказала бы Мария? Да и стала бы что-то говорить? Дмитрий мог почувствовать ее твердое прикосновение к ладони, услышать голос ─ но слов не разобрать. Что бы она ни сказала, стало бы легче. Мария всегда умела подбирать слова. Всегда. Как бы там ни было.              Но Оля не сказала ничего, и Дмитрий был за это чрезвычайно благодарен. Ни к чему взваливать все это не ребенка. Шульц, Николай, сумасшествие Поленьки, свадьба Анастасии, болезни Даниила… Вся жизнь сходила с рельс. А если следующим на очереди был Феликс? Беспричинная тревога точно окатила Дмитрия кипятком. Он зажмурился.              ─ Не хочешь прокатиться?              На самом деле, времени на прогулку у них почти не было. Да и Алексей лишь чудом не напросился составить им компанию. Ольга держалась в седле мастерски, хотя обращалась с лошадью далеко не так уверенно, как Дмитрий. Один он бы уже умчал прочь от дворца, а так приходилось сдерживаться, натягивать уздечку и трепать скучающего коня по ушам. И все же разговаривать на скаку оказалось куда приятнее. Пара шуток, несколько слов о погоде и лошадях, и Ольга рассказала, как давно-давно, в далеком ее детстве, отец катал ее на пони и как однажды, устав от родительской осторожности, она пустила его бегом и не знала, как его успокоить. Смеясь, Дмитрий вспоминал и собственное детство, и конюшню в Ильинском, и укоры волнующейся Марии, и ее любимого рысака.              ─ Ты ведь часто так сбегаешь, да?       ─ Не так часто, как хотелось бы.              Вопрос Дмитрия не удивил.       ─ Не хватает компании, ─ не спросила ─ продолжила Ольга.       ─ Напротив, ─ да он бы не стал называть и их выезд побегом. Побеги были другими. Отчаянными, лихими! А это была не более чем нерасторопная дружеская прогулка с милой и бессмысленной (по крайней мере, так казалось до сего момента) беседой. ─ Я лишь однажды «сбегал» с кем-то.       Какое-то время Ольга осмысливала его слова, потом понимающе кивнула. Конечно. Побеги ─ это всегда про личное, а их отношения…       ─ Вы с Марией…       ─ Марией?       Они переглянулись. Дмитрий пожалел, что случайно подтолкнул ее к этому вопросу. И в то же время воспоминание было пусть и болезненным, но таким дорогим! И озвучить его, хоть частично, хоть упомянуть вскользь, полушепотом ─ уже значило прикоснуться.       ─ Это было в Архангельском в прошлом году.       Процесс вспоминания занял у Ольги еще пару минут. На самом деле, Дмитрий понадеялся, что она не поймет, что к чему, и лишь кивнет, чтобы скрыть свое незнание. Но, увы: детали головоломки мало-помалу встали на свои места. В лице отразилось понимание, хотя и глубокая задумчивость никуда не делась. Ольга хотела, очень-очень сильно хотела, чтобы Дмитрий рассказал что-то еще. Он отвернулся.              ─ Если честно, я иногда скучаю по лошадям из Архангельского. Они словно специально натренированы, чтобы мчаться, куда глаза глядят. Я на нашей конюшне и за десять лет не смогу всех так выдрессировать. И потом мне показалось, что мы с…как же его звали? В общем, мы неплохо поладили с тем конем. А хорошие отношения с чужой лошадью…       ─ Я сочувствую, ─ вдруг перебила его Ольга. ─ И тебе, и Феликсу. И не представить не могу, как бы…       Эти слова были очень простыми. Сочувствие, жалость ─ в других устах эти слова звучали бы протокольной вежливость, но Оля в самом деле тосковала. Чертовски тосковала. Разумеется, не по человеку, которого никогда не знала, но по тому, что его смерть отняла у вполне себе живых.       ─ Не нужно, ─ Дмитрий скосил на нее взгляд. ─ По крайней мере, Феликс уж точно обойдется.       Ольга выглядела несколько сбитой с толку. На ее круглом вечно серьезном лице это смотрелось столь непривычно, что Дмитрий не сдержал улыбку.       ─ Феликс справляется, правда. Принять чужое сочувствие значило бы для него расписаться в слабости.       ─ По-вашему, скорбь ─ это слабость? ─ недоумение превратилось в настороженность. Еще более забавную, если честно.       ─ Вовсе нет! Но, ─ Дмитрий задумался, чтобы подобрать объяснение: мысль была до того очевидной, что сформулировать ее никак не удавалось. Ольга права: некоторые вещи лучше не уметь представлять и не уметь обдумывать. ─ Если Таня упадет и заплачет, ты ведь не станешь ее осуждать? А сама? Захочешь ли, чтобы тебя кто-то видел, плачущей из-за пары царапин?       ─ Но царапины или… ─ слово «смерть» выговорить у нее так и не получилось. «К счастью», ─ почему-то подумал Дмитрий. Ольга не была маленьким ребенком, как бы ему ни хотелось представлять ее иначе, и все равно, осознавать, что и она навечно часть этого мира войн, революций, убийств…       Дмитрий не нашелся с ответом. Он и так был уверен, что Ольга все понимает: просто упрямится или не хочет верить в эту в общем-то простую идею. Дай Бог, ей никогда не придется применить теорию на практике.              ─ Они были очень близки, ─ сказал Дмитрий и горько сам себе рассмеялся. ─ Если бы ты успела познакомиться с ними обоими, ты бы сказала, что я несу полный вздор и что только дурак не заметит, что они друг другу как чужие. Но это совсем не то. Знаешь, перед свадьбой мы с Марией часто недопонимали друг друга, ссорились по мелочам, и все равно я знаю, что, если что-то случится, она первая придет на помощь ─ лично поезд построит или проложит рельсы, но обязательно примчит прямо из Дании. Не знаю, всем ли так повезло.       ─ Мне знакомо это, ─ Оля произнесла это совсем тихо. ─ У нас ведь тоже…       ─ Конечно, ─ он улыбнулся. ─ Я не смог бы без Марии. И вам с сестрами пришлось бы очень худо друг без друга. А Феликс действительно справляется. Умоляю, не думай, что для него это ничего не значит. Николай был его другом, старшим братом, и я точно знаю: Феликс бы все отдал, чтобы спасти его. Но все уже произошло. И Феликсу нужно справляться: ради матери, ради дома, ради…       Дмитрий бы хотел сказать «друзей» (еще больше хотел бы сказать «меня»), но эти мысли были так далеки от истины, что в тот момент не возникли в голове. Зато возникли две другие. Первая: он не переставал улыбаться, и самые печальные слова ничего не меняли, растрепанный южным ветром Феликс добродушно посматривал на него из далеких воспоминаний. Вторая: он продолжал говорить. Это осознание холодным ознобом уже прошлось по спине, но мысль летела дальше, черта за чертой повторяя дорогой портрет.       ─ Он не хотел бы показаться сломленным или напуганным, но правда в том, что его действительно сложно сломить. Он так любит жизнь! Не знаю, как, ты просто понимаешь это, когда видишь его. Как он относится к людям, к себе, к искусству, к отдыху, ко всему. Я бы хотел научиться так же. Он знает цену горю, и все же…              Но Ольга его прервала.       ─ Я завидую тебе.       Дмитрий, как ему показалось, захлопнул рот с каким-то глухим стуком. Не обратив на него внимания, Ольга продолжила:       ─ Я люблю родителей. Люблю Таню, Машеньку, Настю и Алешу, но у меня больше нет никого, кроме них. Иногда я думаю, что с ними обязательно что-то случится, и я останусь одна. Или что начнется чума, и нас запрут всемером и мы поймем, как надоели друг другу. Или что я сбегу от них, и меня никто не приютит, а домой назад не возьмут. Или что я сбегу и не захочу никогда вернуться. У человека же должно быть что-то, кроме семьи, да? Ты скажешь, что я ребенок, что в моем возрасте, это неудивительно, что стоит мне только выйти в свет — я все это знаю. Но мне даже не интересно, правда ли это или только утешения. Потому что страшно мне сейчас.       ─ Мы вроде договорились: у тебя есть я.       ─ Ты знаешь, что это не так, ─ отрезала Ольга. Но тут же смягчилась. ─ Ты закончишь учиться, поступишь на службу и уедешь. А я так и останусь тут, ребенком, который не видел ничего, кроме дворцов. И не увидит.       Они помолчали. Дмитрий еще не знал, куда именно он «уедет», но факт этот действительно был неоспорим. Жизнь в Александровском была по-своему мила, особенно летом, когда весь парк расцветал и воздухе носили песни птиц, когда девочки то и дело плели друг другу венки и в вазах на обеденном столе стояли трогательные полевые цветы. И все же Дмитрий не мог забыть о том, что притворяется своим там, где ему суждено лишь гостить.       ─ Когда папа во время войны повез меня в госпиталь, он сказал, что я должна быть очень благодарна этим людям, что если бы не они, не такие, как они, на протяжении всей истории, то не было бы уже ни России, ни Романовых. Он говорил, что каждый должен равняться на них. А я подумала: каждый может оказаться на их месте и это будет большая честь. Вот только этого ведь никогда не произойдет, да? Ни ты, ни я, ни папа не окажемся на войне.       ─ Слава Богу!       ─ Слава Богу, ─ эхом повторила Оля. ─ Но я уже не знаю, может, в этом был бы хоть какой-то смысл? Очень-очень плохо так говорить, да?       Дмитрию показалось, что девочка вот-вот заплачет. А потому он не стал отвечать. Она изводила себя, но любая попытка утешить сильнее разбередила бы эту неприятную влажную рану. Он молчал. Лошади, уже порядком уставшие, лениво месили снег копытами. И когда было решено поворачивать в обратный путь, они, похоже, и не осознали своего счастья и замедлились еще больше.              ─ Я разговаривала с Григорием Ефимовичем об этом, ─ призналась Ольга. При упоминании имени Распутина Дмитрий поморщился, но по-прежнему не отозвался. Спорить на эту тему в Александровском было бесполезно, пусть даже с ней. ─ Не так, как с тобой, конечно, но вообще. Я не могла уснуть, еще эта тоска без причины ─ я думала, еще чуть-чуть и начнутся мигрени, как у тебя.       ─ И что он посоветовал тебе? ─ Дмитрий, как он понял мгновением спустя, сказал это слишком резко. Но возвращаться к воспоминаниям о болезни ему решительно не хотелось. Тем более сейчас, когда она волновала его меньше всего на свете. Ну или почти.       Оля с досадой вздохнула.       ─ Ничего. Он говорит, что всё дурное: страхи, сомнения, беспокойства, не от Бога. А Бог и правильное подскажет, и утешит, если попросить. Как будто я не просила! Ты веришь в Бога?       Дмитрий опешил. И по чистой случайности ответил честно.       ─ Я не слишком думал об этом.       Девочка удовлетворенно кивнула.       ─ Конечно.              Впереди уже показались конюшни. Лошади пошли чуть веселее. Казалось, они переглядываются, обмениваются своей радостью и точно дразнят друг друга.       ─ Знаешь, ─ сказала Ольга, ─ а ведь мама ему по-прежнему не доверяет. А папа делает вид, что ему все равно.       Потребовалось несколько долгих секунд, чтобы понять, о чем она говорит. После Дмитрий мягко усмехнулся. То ли тому, как легко Оля перевела обратно тему разговора, то ли собственной наивности. Он и в самом деле полагал, что разногласия улажены? Что их соседство этой весной ни что иное как самый прямой шаг к будущей дружбе? Дмитрий вдруг задумался, каким было бы их общение, если мы Юсуповы не прятали свой быт под этими пыльными завесами тайны. И просто не мог себе подобное представить. Больше нет. Представить, что в салонах Зинаиды Николаевны каждый вечер собираются десятки гостей? Представить, что каждая мать мечтает выдать дочь замуж за Феликса? Какая пошлость.              ─ Это ничего. Вряд ли они сами поверили, что все так просто изменилось.       Оля согласно кивнула.       ─ Ты ездишь к ним?       ─ Что?       ─ По ночам или вечерами, ─ она рассмеялась, ─ в жизни не поверю, что твои друзья прямо по соседству, а ты сидишь смиренно в Александровском и глотаешь книжную пыль.       Дмитрий поддержал ее смех и при том вполне естественно. Он думал, что она поняла. И знал, что поняла неправильно.       Смех оборвался столь же неожиданно, как и начался.       ─ Если мама узнает, это будет катастрофа.       Дмитрий пристыженно промолчал. Ольга была, разумеется, права. Но и она, и Ее Величество не знали, просто не могли знать, детали еще более устрашающей. Впрочем, едва ли она что-то меняла. Куда более стыдно Дмитрию было от того, что идея ночного побега до сих пор не приходила ему в голову. А ведь это то искусство, которым он за время знакомства с Феликсом, овладел безупречно.