Из света и тени

      

Уезжать — это немножко умирать.

Пословица

20 апреля 1908 год Российская Империя, Царское село

      Снег кончился около трех часов, но тяжелые тучи, заполнившие небо до самого горизонта, давали понять, что это ненадолго. В остальном, день был весенний: безветренно и не слишком холодно. Пахло северной сыростью, в которой всегда есть что-то морское, зовущее отыскать ближайший порт да прыгнуть на борт корабля до Америки. Останавливает лишь понимание того, что на воде будет совсем холодно. И можно просто не дожить, задохнувшись от чахотки на середине пути. Быть похороненным в море тоже удовольствие неважное. Хотя есть ли мертвым разница, где лежать: под илом или под болотистой почвой Петербурга?              Этот день Великий князь Дмитрий Павлович представлял себе не так. Но прощание с сестрой превратилось в затянутую немую сцену, где каждый из актеров забыл свои реплики и никак не мог разобраться, в какую сторону смотреть и как сесть, чтобы не оказаться к зрителю спиной. Неловкость и нежность мешались, хотелось говорить и плакать, заламывая руки и картинно бросаясь в объятия, и еще бежать, сломя голову, и ничего не видеть и не знать.              Мария замерла то ли в трауре, то ли в трансе. Пальцы, которые Дмитрий то сжимал, то задевал лишь краем ладони, казались неестественно холодными. Казалось, можно сунуть их в огонь, но даже это бы ничего не изменило.              «Мне жаль», — подумал Дмитрий, но так и не осмелился этого сказать. Он не знал, поверит ли сестра в его искренность, и не знал, спасет эта вера или разрушит. По крайней мере, она не вырывала рук и почти не хмурилась, пока он хриплым голосом вспоминал что-то из детства и смеялся, виновато пряча взгляд. Их прошлое — вполне безопасная тема. Это место, точка во всем пути их жизней, где они сходились почти близнецами, не зная ни горестей, ни обид.              Теперь все было, конечно, иначе.              — Я хочу сделать подарок, — сказал Дмитрий, вставая.       — Сейчас? Но во время церемонии…       — Во время церемонии все будет строго и официально. А я подготовил подарок от себя, — от брата, а не от Великого князя. Разница есть. — Закрой глаза.       Мария послушалась. Не спеша Дмитрий извлек из небольшой коробки красного картона бумажный сверток. Второй подарок нужно будет отдать позже. И это будет чуть сложнее, вряд ли Марии понравится. Хотя, может, она и догадалась, что с неделю назад он ездил в город вовсе не за новыми запонками. За ними он бы не сорвался, отказываясь от обеда и поездки в театр. За запонками не приглашают письмами в плотных конвертах.              Только адрес и время. Дмитрию не нужно было большего, чтобы знать, кто его будет ждать.              Несмотря на все предположения, Феликс и словом не обмолвился об убийстве Шульца. Он вообще выглядел в тот вечер до странности замкнутым и отстранённым. Дмитрий бы даже подумал, что он чем-то напуган, но это, решительно, глупость. В целом мире не могло существовать ничего, способного испугать Феликса Юсупова дольше, чем на долю секунды.              После ужина в ресторане, на этот раз не таком уж роскошном, Феликс отдал Дмитрию флакон духов и таинственно подмигнул:       — Эксклюзив.       Великий князь, осмотрев флакон, на котором не было даже следа этикетки, удивленно вскинул брови.       — Французские?       — Боже мой, Дмитрий Павлович! На свете помимо Петербурга и Парижа есть другие города!       — Конечно. Москва, например.       Феликс замер на мгновение, а потом рассмеялся, прикрывая лицо ладонью. Впервые за вечер. Дмитрий не смог сдержать ответной улыбки. Да, так намного лучше. Смех шел Юсупову куда больше задумчивости и отрешенности.              — Подарите Марии. Ей обязательно понравится, но… — Феликс постучал пальцами по столу. — Вы говорили, что поедете за ними в Европу? Подарите там, — он ухмыльнулся, — чтобы не было возможности оставить дома.       Дмитрий, растерянный тем, насколько хорошо Феликс понимает характер их отношений, кивнул. Неправильно, конечно, что скептическое отношение Марии к Юсуповым настолько заметно со стороны, но теперь уж точно поздно что-либо менять. Дмитрий был бы рад, если бы две важнейшие части его мира расставались на доброй ноте, однако судьбе было угодно иначе. А он не подходил на роль того, кто будет спорить с ее прихотями.              После Феликс был намерен сразу возвращаться домой, но Дмитрий, дивясь собственной смелости или, скорее, наглости, уговорил его хоть немного прогуляться. На улице темнело, зажигались фонари. Город преображался в их грязноватом свете:светло-серый, местами даже почти охровый днем, он становился совершенно синим, будто кто-то опрокидывал с неба ведро темной невской воды. И она плескалась в гранитных берегах недовольная, ломала всплесками остатки льдин и зло мерцала отражениями первых звезд и окон.              Феликс молчал. Черные перчатки, шляпа, каблуки, звенящие по мостовой — он напоминал тень из рассказов Стивенсона. Дмитрий чувствовал себя неуютно, почти жалел, что не отправился в Царское село. Он поежился, поймав порыв ветра, пробирающийся за воротник, спросил у Феликса, все ли в порядке в семье, и совсем не ждал ответа.              — Своим чередом, — ответил Феликс, мрачно усмехаясь. — Отец ищет новые возможности для инвестирования, матушка решает, где мы проведем это лето, Николай ухаживает за новой женщиной, а я…сбегаю с Великим князем.       Дмитрий рассмеялся. Не стоило Феликсу знать, что и он, если честно, снова сбежал, всем вокруг солгав.       — Николаю бы надо с вами встретиться, — вдруг добавил Феликс и будто бы оживился. — Может, хоть вы сможете его образумить. Впрочем, вряд ли, конечно. Он вас слушает только до тех пор, пока может соглашаться.       — А в чем дело?       Феликс покачал головой. Говорить об этом ему явно не хотелось. Или хотелось, но он понимал, что не должен. В конце концов, желание выговориться преодолело. Феликс посмотрел на Дмитрия, потом на небо, протянутое над ними стремительно чернеющим чернильным пятном, и заговорил. Он говорил о Николае, о его очередной любви, светской красавице по имени Марина, о побегах под покровом ночи и при свете дня, о новых романсах и стихах.              — Он нашел новый источник вдохновения. Разве это плохо? — переспросил Дмитрий. — Ведь это не в первый раз, да?       — Не в первый, — равнодушно согласился Феликс. — Но обычно он хотя бы предпочитал свободных девушек. Или тех, чьи мужья уже устали от брака и давно забыли, как выглядит их жена.       — А в этот…?       — Свадьба совсем скоро. Двадцать третьего числа, если не ошибаюсь, — он мрачно улыбнулся. Дмитрий оценил шутку. Два брака, одинаково тревожные и никому не приносящие радости, будут заключены с разницей в два дня. Сложно поверить, что это случайность, а не чье-то спланированное представление.       — Может, хоть это заставит его одуматься?       Феликс посмотрел на Дмитрия с удивлением и фыркнул.       — Нам всем порой не хватает вашего оптимизма, Великий князь. Я опасаюсь, как бы не стало, наоборот, хуже.       — Но это ведь простое увлечение! Не жертвовать же ради него честью! — возразил Дмитрий.       Феликс остановился. Лицо его, скрытое тенью шляпы, все еще не выражало эмоций, но было бы и странно, если бы он раздражался и злился, не пытаясь этого скрыть. Дмитрий и без того ощущал, что сказал лишнего. Он опустил взгляд и пожал плечами, готовый согласиться с правотой собеседника.              Не успел.              — Жизнь была бы слишком простой, если бы все люди мыслили, как вы, — сказал Феликс, наклоняя голову к плечу. Дмитрий заметил, как блестели его глаза, отражавшие свет фонарей. — Этим вы мне и нравитесь.       — Это вовсе…       — Простите, — Феликс улыбнулся и снова двинулся вперед. — Я слишком много говорю.       «Уж точно не сегодня», — подумал Дмитрий и мысленно рассмеялся. То же самое Феликс сказал при их первой встрече. Как странно, что ему это помнилось до сих пор.       — Понимаю, что нет нужды уточнять это, но все же, на всякий случай скажу: наш разговор должен остаться между нами, — Юсупов заглянул в окна дома, медленно движущегося мимо.       — Разумеется.              Вскоре они пересекли мост, один из сотни, стянувших между собой части столицы, и оказались всего в нескольких шагах от дворца на Мойке. Разве что теперь он открывался с другой, непарадной стороны и ничем не выделялся из общей картины вечернего города. На его стенах так же плясали тени, и вокруг было все так же безлюдно. За исключением проходящего мимо гвардейца и уснувшего под забором ободранного пса.              Феликс прощался сдержанно и даже не пожал напоследок руки. Только приподнял шляпу и, развернувшись, скрылся в темноте.              Уже через минуту Дмитрий возвращался в Царское село в одном из знакомых до боли экипажей. Будто его уже давно ждали.              Сейчас все эти воспоминания казались абсолютно лишними. Дмитрий хотел сжать виски руками и просто выдавить их оттуда, чтобы они не мучили, не жглись изнутри, не отпечатывались так ярко на коже век. Он видел красоту вечернего города, слышал спокойный голос Феликса и плеск воды в отдалении. И несмотря на мрачность того дня, он был сто крат прекраснее нынешнего.              В нем еще была возможность для перемены, а теперь…              — Закрой глаза, — Мария послушалась.       Дмитрий обошел кресло со спины и аккуратно повесил на шею сестры цепочку с небольшим серебряным кулоном в виде раскрытого цветка лилии. Дрогнувшей рукой он застегнул замок и отступил, снова садясь напротив. Длинные острые лепестки поднимались и опускались в такт дыханию. В обрамлении белых оборок по вырезу платья кулон смотрелся блекло, почти незаметно, но Дмитрий был уверен: стоит выбрать любой другой цвет наряда и все изменится.              — Уже можно? — нетерпеливо спросила Мария, поднимая руку. Дмитрий видел в ее лице острое желание скорее коснуться кулона, приятно холодящего грудь.       — Да, — Дмитрий поднялся и подал сестре маленькое зеркало, в нем едва-едва умещались лицо и шея.              Мария осторожно ощупала цепочку, потом наклонила зеркало и, наконец, смогла разглядеть кулон. Пересчитала пальцами лепестки, чуть сжала цветок в кулаке.              Задержав дыхание, Дмитрий пытался угадать реакцию сестры по ее взгляду, по изгибу рта, но та, видимо, назло, тщательно прятала все. И все же…слабо дрогнули губы, плечи странно выгнулись, как если бы Мария была готова заплакать, сгорбившись и дрожа. И чуть покраснели глаза. Дмитрий не мог думать, что это слезы разочарования или злости.              — Тебе нравится? — он опустился рядом на колени, снизу вверх глядя на ее лицо.       Мария отложила зеркало и, поджимая губы, покачала головой. Это было не «нет», скорее, «как ты смеешь спрашивать» или «боже, Митя». Дмитрий улыбнулся. Он протянул руки, обхватывая ими ладони сестры, прижался к ним, целуя снова и снова. Мария дрожала и не могла произнести ни слова. Брат прятал лицо в ее коленях и руках, исхудавших, холодных и белых, с выступающими венами.              — Прости меня, — выдавил Дмитрий. Слезы подступали и к его глазам, горькие, бессмысленные. Но пошевелиться, чтобы смахнуть их запястьем, он не смел.       — Мне не за что тебя прощать, — одна рука прижалась к его шее, ероша короткие волосы. Мария наклонилась, дыша теперь почти над самым ухом, и Дмитрию хотелось вскочить и поднять ее за собой, прижать к груди и никуда не отпускать. Хоть раз в жизни решиться пойти против.       — Пообещай мне, что справишься тут, — голос Марии срывался, но она еще держалась. И Дмитрий не разрешал себе плакать лишь поэтому. — Пообещай, что я не буду винить себя за то, что оставила тебя. Пообещай мне, что…       — Обещаю, — перебил Дмитрий, не желая слушать больше ни единого слова. — Ты всегда хотела гордиться мной. И будешь, — он шумно вздохнул, втягивая в легкие запах духов и легкой ткани платья. — И ты пообещай, что будешь в порядке.       Нежные пальцы крепче сжали волосы. Мария кивнула и все же слабо всхлипнула, тут же прижимая руку к лицу. Дмитрий больше не имел права ни на одну просьбу.              

***

      

28 апреля 1908 год Российская Империя, Санкт-Петербург

      Мария, принц Вильгельм, Павел Александрович и еще целый эшелон иностранцев и прислуги покинул Петербург только через неделю. Дмитрий наблюдал за тем, как постепенно пустеет перрон, и удивлялся: еще недавно к вагону было не подойти, а теперь их оставалось совсем мало. Все больше силуэтов мелькало в окнах, что-то шумело, звенело, падало — пассажиры занимали места, привычная суета. В этот день она почему-то казалась особенно раздражающей. Почему нельзя просто забраться в поезд, сесть и дать сигнал, чтобы тронуться в путь? Дело пары минут.              Дмитрий почти не смотрел на окно, отделявшее его от сестры. Он наблюдал за теми, кто остался: Николай что-то объяснял жене, поодаль стояли Мария Федоровна и старшие девочки, тетушка была совсем одна, ветер трепал ее выбившиеся из прически волосы. В Петербург на праздник свадьбы и церемонию прощания съехались все родственники, но ощущение какой-то пустоты все равно не оставляло. Словно чего-то не хватало. Или кого-то?              На самом деле, это чувство преследовало Дмитрия все последние дни. Он появлялся не на всех мероприятиях, приуроченных к бракосочетанию, но все равно успел то тут, то там встретить большую часть своих знакомых, даже Зинаиду Юсупову и Даниила. Приезжала и Анастасия, и Дмитрию удалось на несколько минут остаться с ней наедине, чтобы впервые, хотя бы перед кем-то перестать улыбаться. Она не сказала почти ничего: покачала головой и пообещала, что Мария обязательно справится, что все будет хорошо. Это помогло мало, но он все равно был благодарен.              В один из дней Дмитрий и вовсе получил письмо от Августа, что было совсем неожиданно, учитывая, что они так ни разу и не встретились с того самого дня. Поэт посвятил Марии небольшую поэму и настаивал, чтобы Великий князь зачитал ее перед всеми гостями, но тот, ознакомившись с первыми строфами, от этой идеи отказался и спрятал бумаги вглубь стола.              Писал даже Николай. Правда, большая часть его письма была посвящена не Марии или Дмитрию, а приглашению на вечер «для самых близких друзей». Это было лестно, но вряд ли так уж правдиво. И, к тому же, у Дмитрия не было ни времени, ни настроения на то, чтобы отлучаться в город на чьи-то приемы и вечера. А портить все своей усталостью и тоской он не собирался. Таким гостям никогда не рады. Так что пришлось отказаться, кратко, но обстоятельно объяснив ситуацию.              От Феликса Дмитрий ничего и не ждал. Было достаточно того, что он передал подарок. А вот Лемминкэйнен, как ни странно, написал, хотя и очень коротко. Было даже сложно разобрать, сожалел он или поздравлял. Дмитрий в любом случае поблагодарил его. Лемминкэйнен не был обязан разбираться во всех тонкостях и чувствах, а вознаграждаться должно любое внимание.              Впрочем, даже если собрать всех их на этом перроне, он все равно останется пустым.              Поезд заворчал, выплевывая в воздух клубы темного дыма. Дмитрий проводил их взглядом и посмотрел на сестру. Она сидела у окна и смотрела прямо на брата, ждала, пока он обратит внимание. В груди защемило. Это неважно, что они совсем скоро встретятся вновь. Все уже будет иначе. Все уже иначе.              Дмитрий с трудом выдержал взгляд сестры, а потом поезд, наконец, тронулся. Сначала едва-едва, затем все быстрее. Люди на перроне зашевелились, уходя. Николай окликнул Дмитрия, поторопил. А тот все не смел сдвинуться с места и наблюдал за тем, как, продолжая набирать скорость, состав удаляется, уменьшаясь, нисходя до бледной точки, сливающейся с прозрачной линией горизонта.