Из света и тени

Теперь вы поняли: сироты эти дети. Нет матери у них, отец их далеко, И старой женщине-служанке нелегко... Артюр Рембо

      

24—25 декабря 1907 год Российская Империя, Царское село

             Всю дорогу, пока экипаж не покинул границ Санкт-Петербурга, Дмитрий действительно читал. Времени хватило всего на треть книги, но зато какой была эта треть! Незнакомые странные сказки были полны и доброжелательных карликов, и великанов, и ищущих помощи у Христа колдунов, и отважных моряков, и добродушных крестьян. Сперва Дмитрию показались непривычными язык рассказчика, будто чуть неуклюжий, и то, как стремительно порой развивались события, но к третьей истории он привык. В большинстве сказок не было ни важного урока, ни морали в принципе, но оттого они не становились хуже. Вся суть была в причудливости жизни и чьей-то фантазии, а не в очередных нотациях. Алексею, пожалуй, обязательно понравится.              Дмитрий даже не удержал разочарованного вздоха, когда вокруг дороги сомкнулись нетронутые поля и леса, а фонари практически исчезли, так что теперь экипаж двигался в ночи почти наощупь, вынуждая оставить чтение до приезда домой. Лошади мотали головами и громко ржали. Извозчик то и дело подстегивал их, чтобы продолжать и без того замедлившееся из-за снега движение.              От нечего делать Дмитрий, обняв книгу, стал смотреть в окно. Пейзаж ничем не отличался от того, который он последнее время видел каждый день, а потому уже отчасти набил оскомину. И только когда вдалеке показался очередной верстовой столб, Великому князю вспомнились те жуткие бессмысленные фантазии, которые напугали его в день посещения театра. Дмитрий думал, что одна эта мысль снова вернет ему ощущение тревоги, но ничего не произошло. Он только поразился собственной глупости. Столб как столб, привычное чередование черных и белых полос, часть из которых сливается с небом и стволами деревьев, часть — со снегом, заполняющим пространство до горизонта.              Дмитрий фыркнул и отвернулся. Ничего интересного.              А через некоторое время стало заметно светлее и впереди показались пока что едва узнаваемые очертания Царского Села. Дмитрию пришлось уточнить, как проехать к Александровскому дворцу и придержать сложенные рядом на сиденье подарки, когда одна из лошадей оступилась. Молодой извозчик негромко, но отчетливо выругался. Дмитрий подумал, что тот, верно, плохо понимает, кого везет, иначе вел бы себя осторожнее. А впрочем, какая разница, ему повезло: Дмитрий не осуждал сквернословие и ему не так уж трудно было лишний раз объяснить дорогу. Без брани простому народу непросто, а знать расположение каждого дворца никто не обязан.              Кроме того, дома его все равно отчитают за то, что Великий князь снова воспользовался услугами простого извозчика, будто совсем позабыл, как много в столице революционеров. Дмитрий нравоучения выслушивал спокойно, а потом поступал так снова. Может, конечно, и напрасно, но он не думал, что интересует кого-то: всего лишь мальчишка, живущий на попечении Императора, не имеющий ни власти, ни большого количества денег, ни чего бы то ни было еще.              Да и экипаж этот практически предоставил Феликс Юсупов. Не отказывать же.              И этот аргумент, пожалуй, ничем не оспоришь.              Помимо прочего, и Его Величество, и Александра Федоровна, и Мария слишком чтили святость Рождества, чтобы нарушать ее столь мелочной руганью. Так что, успокоив себя, Дмитрий откинулся на спину и закрыл глаза. Оставалось не больше семи минут пути — достаточно, чтобы разложить мысли по местам. Оставалось только стараться не думать обо всех странностях лавки, в которую его завел Феликс. Хотя и очень хотелось. Почему он вообще вызвался на помощь? Если ему так не хотелось домой, то не проще ли было просто погулять в каком-нибудь из садов города, каждый из которых был украшен к празднику? Или остаться допоздна в ресторане с книгой или бутылкой вина? Пойти к кому-то из друзей, в конце концов? У Дмитрия было слишком много вопросов, а он даже не знал, осмелиться ли задать их при следующей встрече. В том, что она будет, с такой удачливостью, сомнений уже почти не оставалось.              Проще было думать о том, что только предстоит сделать. Подписать открытки, сложить подарки под елку, переодеться в парадный костюм, выдержать осуждающий взгляд сестры… Потом Дмитрий вдруг вспомнил об отосланном накануне Анастасии Обловой наборе заколок — Мария настояла на подарке. Дмитрий, рассчитываясь в магазине, сжимал губы. Он и сам не знал, чего хочет: Анастасия была юна, приятна, красива и образованна ровно так же, как и все в их поколении, с ней было интересно общаться и ею было интересно восхищаться. Хотя с того самого дня они так ни разу и не встретились, Дмитрий достаточно хорошо помнил каждую деталь ее внешности и грации. Он помнил, как она наклоняла голову и осторожно отводила рукой края широкой юбки, как смеялась, когда он снова приглашал ее на танец, как немного старомодно прикрывала улыбку веером. Совершенно очаровательно. Дмитрий знал это, как знал то, Москва была прежней столицей Империи, а одинаковые полюса двух магнитов отталкиваются. Было ли это любовью? Что ж, по крайней мере, могло ей стать. Впервые в жизни. В конце концов, он же уже не мальчик и эта история может быть неплохим началом, несмотря на то что Его Величество никогда не одобрит настолько неравный брак. Почти как было с его отцом…              Дмитрий нахмурился и страдальчески выдохнул. И зачем только было начинать об этом рассуждать?              Экипаж тем временем остановился, и извозчик, подпрыгивая на месте от холода, открыл дверь и предложил помочь донести вещи. За отдельную плату, разумеется. Дмитрий жестом отказал ему, но попросил немного подождать. Не успел тот снова заикнуться про деньги, как рядом с Великим князем возник один из служащих Александровского дворца и, жизнерадостно отвечая ему на вопрос о том, как прошел день в доме, забрал часть коробок. Вторую Дмитрий, быстро расплатившись, вызвался нести сам.              Дело оставалось за малым. Приготовления к празднику почти завершены, и пусть Дмитрий не жаждал проводить его со всей… семьей, но потом они с Марией останутся одни у камина, чтобы пить шампанское и неспешно болтать до самого рассвета. Почти как в детстве.              К своему удивлению, Дмитрий почти ни на кого не наткнулся, пока завершал приготовления. Конечно, всюду сновала прислуга, но им друг до друга не было совершенно никакого дела.               Больше всего сомнений вызывала подаренная Феликсом книга. Завернуть ее и положить под елку к остальным подаркам? Или рассказать о ней Алексею позже? Или, может, спросить совета у сестры? Однако искать ее можно было долго, а времени уже почти не оставалось, так что Дмитрий поступил наугад: отыскал в шкафу оставшуюся с прошлого года шуршащую ярко-красную бумагу, наскоро завернул в нее книгу и, подписав, отнес к остальным коробкам. После этого он умылся, переоделся и привел в порядок потревоженные ветром и снегом волосы. Так что, когда постучал камердинер и сообщил, что семья уже собирается за столом, Дмитрий был совсем готов. Напоследок он затушил в комнате свечи и вышел в коридор.              Дмитрий столкнулся с сестрой на лестнице. На пару с гувернанткой она за что-то ругала Анастасию, хотя, судя по довольным лицам всех троих, это было скорее формальностью или игрой, нежели чем-то серьезным. Да и при виде Дмитрия они тут же замолчали, приветствуя его.              — Они меня обижают! — звенящим от наигранной жалобности голосом воскликнула Анастасия, цепляясь за пиджак Дмитрия.       — И за что же? — поинтересовался он, опускаясь на корточки, чтобы лучше видеть ее веселое раскрасневшееся лицо.       Анастасия обернулась, будто спрашивая, можно ли пожаловаться. И Дмитрию от этого по-детски простого жеста стало совершенно смешно. Он осторожно взял девочку за руку, чувствуя странную для себя нежность. Обычно возиться с детьми было уделом Марии.       — Кто бы вас не обижал, Ваше Высочество, вы всегда можете положиться на своего верного друга, хорошо? Я всегда буду рядом, чтобы вас защитить.       — Всегда-всегда? — переспросила Анастасия с необычайной серьезностью. И, услышав уверенное «всегда», громко рассмеялась и кинулась в сторону зала, так что Дмитрию оставалось только проводить ее взглядом и пожать плечами. Дети.              Гувернантка, извинившись, ушла за ней.              — Так… А что у вас случилось? — поинтересовался Дмитрий, оборачиваясь к Марии.       — Детские капризы, ничего более. Лучше расскажи, где пропадал ты. Его Величество ездил сегодня в госпиталь, и просил нас его сопроводить. А ты уже исчез.       Дмитрий, полушутя, поцеловал сестру в висок и направился вперед по коридору, схватив ее под руку. Говорить о том, что он опять едва-едва успел найти подарки и опять виделся с Юсуповым, чья персона вызывала у Марии столько вопросов и подозрений, он не собирался. Не то чтобы это было такой уж большой тайной… Просто зачем лишний раз тревожить девичье сердце? У нее и так достаточно проблем и поводов для тревог, обид и расстройств.              — Были дела в городе, — просто пояснил Дмитрий, когда понял, что совсем отмолчаться не получится: у Марии был слишком настойчивый взгляд. — Мне стоило предупредить тебя и Его Величество заранее.       — Стоило, — буркнула она в ответ.              Они уже приблизились к залу, где должен был проходить торжественный ужин и где стояла самая большая из семи елок, разбросанных тут и там по комнатам дворца, когда раздались тяжелые шаги. Дмитрий обернулся в сторону звука и раздвинул губы в вежливой улыбке. Высокий человек, на чьих руках сидел, сонно потирая глаза, Цесаревич, ответил ему тем же.              — Григорий Ефимович, добрый вечер! С Рождеством!              Мужчина поздоровался тоже: куда менее официально, куда более громко и почти так же коротко. У Дмитрия от его отдающего вульгарностью «Митя» что-то внутри кисло сжалось. Он едва удержался от того, чтобы горестно вздохнуть и, с трудом сохраняя деланное безразличие, попросить, чтобы больше его так не называли.              Это было бы просто невежливо. И Дмитрий терпел.              — Как дела у нашего принца? — поинтересовалась Мария, обращаясь то ли к самому Алексею, то ли к его чудесному лекарю.       — Лучше, спасибо! — звонко отозвался мальчик. И страдальчески улыбнулся. Да и не будь он слишком слаб, бежал бы к столу во всю прыть, как бывало в другие, пусть и менее праздничные, дни. И все же можно верить в чудо Рождества, раз он смог подняться с кровати, несмотря на утренний приступ. Или в чьи-то умелые руки.       — Верно, благодарить стоит нашего благодетеля? — усмехнулся Дмитрий, переводя взгляд на лицо Григория Ефимовича, невыразительное, за исключением искрящихся глубоко посаженных глаз.       Мужчина улыбался. А Дмитрий понимал, что еще не скоро преподнесет Алексею подарок Феликса, потому что мальчику нужно отдыхать, высыпаться и набираться сил, а не слушать истории про чудовищ и ведьм. Пускай тогда это станет поводом поскорее прийти в себя.              Пропустив вперед Цесаревича с его спутником, Мария и Дмитрий, вошли в богато украшенный зал, который заметно преобразился с утра. Мария невольно ахнула, прикрывая ладонью рот. Она не заходила в эту часть дворца со вчерашнего дня, не видела еще елки, украшенной огромным числом дорогих игрушек, свертков и коробок, которые едва умещались под ее ветвями и на столике рядом, множества подсвечников и сияющих люстр, обтянутых красной драпировкой в качестве украшения.              Другим украшением зала были люди. Сестры в изящных платьях, сшитых на заказ в начале месяца, их мать, одетая в нежно-голубое и с едва заметной диадемой на заплетенных волосах. Даже сам Николай, казалось, выглядел еще чуть более величественно, чем обычно. Лицо его, в последние годы вечно сосредоточенное и отчасти хмурое, преображало счастливое спокойствие. Так же выглядела и его мать. Она поправляла колье и отвечала на какой-то вопрос сына, глядя на него по-прежнему несколько покровительственно. Будто никакой он не Император Российской Империи, а все такой же мальчишка, как, например, Дмитрий, чуть-чуть безответственный, порой мечтательный, порой ленивый.              И вдруг, на долю секунды, Дмитрию показалось, что он дома. Он вспомнил лицо отца, своей сестры — тогда совсем маленькой, камердинера Жданова и еще других слуг, части из которых уже и в живых не было. Запах свежести, отзвук собственного смеха.              А в следующий миг все уже испарилось. Дмитрий снова был в Царском селе, сидел между сестрой и Татьяной, отвечал Его Величеству на все то же спокойное «где же ты пропадал?». И скучал. Скучал смертельно до щенячьего скулежа и когтистой злости. Не по отцу, нет. Но по дому, где никогда не чувствовал себя чужим и чуть-чуть нелюбимым. Никто из опекунов никогда не обделял ни Дмитрия, ни Марию вниманием, но разве это сравнится?              И разве когда-нибудь можно быть сиротой сильнее, чем в день Рождества?              Как только вопросы закончились, Дмитрий отвернулся и коротко взглянул в окно. Снег не шел. Надо всем простиралась черная-черная ночь, в которой утопали силуэты деревьев парка, такого же мрачного в этот час дня и в это время года. Звезды и луна, местами сокрытые тучами, не мерцали, как замершие на фотографии, натянутой над городом. Вечное небо. Вечный город. Сколько им еще предстоит пережить, и разве смеет он, Дмитрий, хоть немного жалеть себя, всего лишь человека, которому не дано испытать и четверти этой утомительной вечности?              А потом Мария под столом осторожно коснулась колена Дмитрия, словно пробуждая его ото сна. Давно знакомый жест. «Ты в порядке?» и «Я рядом». Дмитрий на секунду зажмурился и неуловимо кивнул. «В порядке». И даже не соврал. Он повернулся к Татьяне, которая на пару с Анастасией пыталась предугадать подарки, и, смеясь, предложил:       — Почему бы вам не достать тетрадки и карандаши и не записать предположения каждой из вас? Может пригодится, перед следующим праздником.       — Я вовсе не хочу этих философских книг! — возмутилась Анастасия, смешно сдвигая прозрачные бровки. А потом понизила голос: — Но я боюсь, что mamie могла бы мне их подарить.       Дмитрий, согнувшись над столом, отозвался:       — Тогда можешь поделиться ими со мной. Я с удовольствием прочту.       — Такую скуку?! — Анастасия даже забыла, что они говорят о вещах чрезвычайно секретных, и слегка повысила голос. Александра Федоровна и Ольга обернулись, но так и не предали этому значения.       — Даже такую скуку, — Дмитрий кивнул. — Говорят, если однажды только открыть томик Гегеля, то во век больше жить не сможешь, если не будешь раз в полгода читать еще что-то подобное.       — Ты проклят! — в ужасе воскликнула Анастасия и потрясла головой. — Нет! Я не хочу никакого проклятия!              Дмитрий с довольным видом отстранился. А кто сказал, что сказки, которые он вынужден рассказывать, подобно старшему брату, всегда должны быть добрыми? В конце концов, ни в одну из них невозможно долго верить всерьез. К концу календарного года Анастасия уже забудет эту пустую выдумку, а к лету, может, уже будет зачитываться Достоевским. А там недалеко и до немецкой философии… Впрочем, с Гегелем Дмитрий, конечно, преувеличил. Его книги, присланные отцом на прошлый день рождения, так и остались непрочитанными.              — Никакие проклятия нам сейчас не страшны! — с улыбкой возразила Татьяна. — Уж коли даже Агунюшку удалось вылечить…              «Вылечить, как же», — вздохнул про себя Дмитрий, но так ничего и не сказал. И в сторону Цесаревича так и не посмотрел — и без того знал, что увидит там. Руки похолодели при мысли о том, что совсем скоро им нужно будет остаться наедине, чтобы готовиться ко сну, читать сказки… Дмитрий так долго с огромным успехом бегал от этого, что теперь не мог представить подобную сцену даже в мыслях. Но пути назад уже не было. Не обижать же Юсупова таким пренебрежением к его подарку. Нет, Дмитрий не мог позволить себе этого.              Впрочем, может, Алексей и сам не захочет ничего читать и слушать, и тогда проблема решена.              Дмитрий своей трусости поражался.              А когда, наконец, пробил час смотреть подарки и дети сорвались со своих мест, Дмитрия остановила рука сестры. У стола их осталось всего четверо, помимо них только Мария Федоровна да Григорий Ефимович. Родители же помогали младшим детям управиться с множеством коробок, вьющихся лент, бумаги и прочим, прочим, прочим… Пожалуй, причин торопиться действительно не было. И, слыша, как кто-то из девочек посмеялся над количеством шоколада, Дмитрий даже обрадовался, что при виде той старухи совершенно забыл спросить у нее про конфеты.              — Завтра нужно будет ехать на елки, — вдруг проронила Мария, осторожно вытирая кончики пальцев о салфетку.       — Знаю, — отозвался Дмитрий, не глядя на нее. — Александра Федоровна предупреждала меня. Как хорошо, что мне все-таки не быть императором.       Он негромко рассмеялся, но быстро умолк под осуждающим взглядом сестры. Слишком поздно понял, где допустил ошибку. Конечно, они старались не обсуждать неминуемое, но от того каждая случайная мысль приносила все больше боли. Дмитрий осторожно сжал пальцы Марии и опустил голову. Робкое «прости» утонуло во всплеске детского хохота.              У Дмитрия были утешения. Они крутились на языке, мешали другим мыслям, но озвучить их означало снова вернуться к теме, запрещенной между ними. Нет, не сегодня. Или, по крайней мере, точно не сейчас.              А потом Марию позвала Ольга, которой она подарила недорогие, но достаточно красивые серьги, и девушка удалилась, напоследок коснувшись плеча брата. Сам он предпочел разговор с Цесаревичем, который уже рассматривал увесистый металлический паровоз, устроившись спиной ко всем остальным.              

***

      

      После того, как дети отправились спать, по своим комнатам разошлись и взрослые. По коридорам еще сновали бесшумно лакеи, но в остальном дворец был покружен в безмолвие. И чем дальше от центрального корпуса и главной лестницы, тем темнее и тише было в комнате. Казалось, двери коридоров, захлопываясь, отсекают каждый зал от всего остального мира. И в самой отдаленной крошечной гостиной, куда редко заходили даже провести уборку, времени и пространства не ощущалось вовсе. Даже свет луны почти не проникал в единственное окно, так что очертания предметов интерьера стирались и исчезали. Когда по просьбе Дмитрия, был разожжен огонь в камине, затрещала сгорающая пыль. Резкий свет выделил красные гардины, подобранные шелковыми лентами золотого цвета, глубокие кресла и стол светлого дерева, на котором высилась пустая ваза, расписанная сюжетами из античной мифологии.              Именно на этот стол Дмитрий водрузил бутылку шампанского и стаканы, так же принесенные прислугой. Он не был уверен, что другие оценят их с сестрой «посиделки», так что попросил всех не распространяться о его приказах, а после плотно закрыл двери и, только услышав, что в коридоре больше никого нет, упал в кресло, протяжно выдыхая. День был долгий, и от алкоголя и усталости уже щипало глаза.              Мария по-хозяйски разлила по бокалам шампанское и тоже села, аккуратно подбирая юбку. Дмитрий ее выдержке искренне поражался. Они выпивали в молчании, лишь бокалы негромко звенели от каждого соприкосновения. Но, впрочем, сейчас шампанское казалось вкуснее, чем в течение всего минувшего вечера, будто, только напитавшись тишиной, оно могло по-настоящему раскрыться. Однако, увы, от каждого глотка все ощутимее тяжелела голова. Дмитрий ловил ее рукой, тер лоб и едва не пальцами удерживал открытыми глаза. Мария, глядя в камин, всех его мук и не замечала. И Дмитрий только теперь понял, что ее тоже что-то тревожит, что-то, куда более страшное, чем желание спать.              — Я все думаю, — заговорила девушка сипло и лишь теперь посмотрела на брата, — о твоих словах.       — Про…императора? — пробормотал Дмитрий, чувство тревоги адреналином ударило в кровь.       Мария покачала головой.       — В детстве, ты, наверное, и не помнишь, когда я впервые ездила в Москву с гувернанткой, ты плакал и говорил, что если нас разлучат, то ты непременно пропадешь.       По всем правилам Дмитрий должен был рассмеяться. Он никогда не считал себя особо умным ребенком, и получил тому очередное доказательство. Но слишком явно было, к чему Марии вспомнилась такая сцена. И впору было скорее плакать.              — Не пропал же, — Дмитрий улыбнулся, протягивая руку, чтобы погладить сестру по ладони. Она отпрянула.       — Потому что разлука была недолгой и потому что за тобой всегда было кому присмотреть, — голос, обычно такой мелодичный и теплый, звучал надтреснуто. Как у того полена, что брызгало в дымоход редкими искрами.       — Но я стал старше!       — Дмитрий! — Мария грустно рассмеялась, так что он даже самую малость оскорбился. — Ты ведь останешься совсем один.              Один? Хороших друзей в Петербурге у Дмитрия правда не было, но вся царская семья относилась к нему хорошо, великие княжны почти обожали да и Юсуповы… Думать о них было немного самонадеянно и, может, даже отчасти эгоистично, но Дмитрию правда казалось, что у него есть шанс стать если не другом семьи, то хотя бы не чужим для них человеком.              А то, что самого родного человека рядом больше не будет, так Дмитрий давно смирился с этим. Может, в тот самый день, когда впервые остался в Санкт-Петербурге без сестры. Они с детства держались только друг за друга, будто близнецы, разлитая по разным сосудам одна на двоих душа. Всего на двоих. Так что проживут и по отдельности.              — Не останусь я о…       — Митя! — Мария вскочила с кресла и метнулась к окну, сжимая подоконник кончиками пальцев. Дмитрий видел, как напряглись ее плечи. — Ты же такой рассеянный. Вспомнишь без меня, что у papa день рождения? Что возлюбленной своей подарок надо отправить? Что…       Дмитрий осторожно развернул ее за плечи и прижал к себе, заставляя уткнуться носом в шею, совершенно холодную от волнения. Только жилка мелко-мелко дрожала в такт биению сердца.       — Все будет хорошо. Я обещаю тебе. Я буду тебе писать, буду приезжать. Да и не маленькие дети — не пропадем. Я клянусь тебе, что все у нас будет хо-ро-шо. Ну чего ты?              Сестра всегда была для Дмитрия защитой и примером. Старше, прямолинейнее, храбрее. Если он в детстве болел, она сидела рядом и развлекала его. Если, случалось, был наказан — выпрашивала за него прощение. И почти никогда не плакала. Чаще он прибегал со слезами, разбив колени или выслушав наставление гувернера, прятался у нее в комнате и, прижимаясь к теплой руке, успокаивался.              Мария права: она всегда была рядом. Всегда могла помочь и утешить.              А теперь, когда помощь утешение потребовалось ей самой, Дмитрий не находил слов. Да и что тут скажешь? И она снова оплакивала не себя, а его.              — Я напишу ему, — пробормотала Мария, сжимая рубашку на плечах брата. — Напишу! Расторгну помолвку!       — Мария, — Дмитрий выдохнул ей в затылок, сжимая только крепче от слез дрожащее тело. — Кто же тебе разрешит?       — Уж лучше попытаться!              Дмитрий отстранил Марию на вытянутых руках и покачал головой. Он словно уговаривал маленького ребенка.              Уговаривал? Скорее топтал мечту, которая была столь искренней. И столь же глупой и неисполнимой.              Дмитрий усадил сестру в кресло, вложил в холодные руки бокал и сел перед ней на край стола. Лицо его, хмурое, чуть раскрасневшееся от количества выпитого, было в тени. Только чуть-чуть блестели подернутые непрошенной влагой глаза.              — Маша, принц приехал в Москву в том числе и ради тебя, — проговорил Дмитрий. Слова ощущались, как галька, ударами сыплющаяся на каменный пол. — И будет невежливо, если ты откажешься от встречи с ним столь холодно. Увидься с ним. Поговори. И, если захочешь, обсуди все лично.              «Не все можно высказать речью».              — Или напиши письмо потом. Но только увидься с ним, в этом же вовсе нет ничего страшного. А до апреля… Кто знает, может, и ему не захочется красть тебя у несчастного сироты? — он усмехнулся. Сестра, вытирая щеку ладонью, ответила ему тем же. — И помни: нас и границы не разделят. Да?       Мария кивнула и, отставив бокал, спрятала лицо в ладони.       — Я люблю тебя.       — Я тебя тоже. А как иначе?