Канарейка падишаха

Мы находим в природе человека три основных причины войны:

во-первых, соперничество; во-вторых, недоверие; в-третьих, жажда славы.

      Во время сна, да и при пробуждении, ничего не изменилось в общем самочувствии: область живота пронизывала боль и чувство натяжения, которые стали уже привычными в лежачем положении; слабость не отступала, а голова неприятно посылала пульсациями мигрени. Стоило Афитаб Фарзин Султан приоткрыть глаза, как ее встречал резкий свет, царивший в покоях, где большинство из окон было зашторено. Тишина. Всепоглощающая тишина, сухость губ и жажда. Рядом, неподалеку от постели, дежурило двое — Ипек и Гания-хатун. Девушки, несмотря на красоту нарядом, выглядели печальными и напряженными. Пробуждение госпожи наблюдали молча, дабы быть точно уверенными, что она пришла в себя. Ипек кивнула Гание, поспешно приблизившись к хозяйке, и на ее губах наметилась облегченная полуулыбка. — Иди и позови лекарей, Юсуфа-эфенди и Бахар-хатун, скорее! — Не громко, произнесла девушка, присевшая рядом с матерью наследника, когда вторая девушка выбежала стрелой из наполовину освящённой комнаты. — Султанша, слава Богу, что Вы проснулись, мы так переживали. — Затараторила верная прислужница. — Вам что-нибудь нужно? Воды? Из-за чрезмерной сухости во рту и вялости, русинка ответить не смогла, поэтому слегка кивнула джарийе и та поспешила исполнить ее просьбу — налила немного воды из кувшина в стакан и помогла сделать несколько маленьких глотков, приговаривая, что лекарь строго-настрого велел дать напиться совсем немного при необходимости. Пока звали лекарей, Афитаб совсем немного смогла рассмотреть то, как она выглядела и это совсем, как ни странно, ее не удивило: верхняя часть тела прикрывалось обрезанной ночной рубашкой, нижняя — покрывалом, а живот с четкой линией зашитого разреза был в открытом доступе и отлично виден. Кое-где уже присохла кровавая корочка и видны торчащие нитки. В мыслях промелькнули воспоминаниях пережитого и плачь младенца. Ребенок — где он? Хасеки, набравшись силы, остановила Ипек, заглядывая ей в глаза вопрошающе. — Он жив? — Только и могла спросить Джейдахан. — Иншалла, госпожа. — Поняв о чем идет речь, кивнула служащая хатун. — У Вас прекрасная девочка, Эсмигюль Султан. С нею сейчас Мелисс-хатун и Гевхерхан Султан. — Любимица Повелителя хотела было еще спросить, но ее опередили ответом. — С шехзаде Махмудом тоже все в порядке, Эмине-хатун заботиться о нем и ни на шаг не отходит, как и всегда. Правда, наследник немного грустный, что к Вам не пускают, но все в порядке. — Не останавливаясь надолго, девушка продолжила рассказывать о том, что происходило пока ее покровительница лежала без сознания. — Айше Султан приходила раз…

***

Раннее утро этого же дня.

***

      Мурад Хан стоял рядом с постелью любимой, вглядываясь в ее напряженное лицо с закрытыми очами, как преданный воин, охраняющий покой своей госпожи, погрузившейся в сон. Его глаза время от времени опускались на ее живот, и тогда, под ними проносились тени вины и душевных мук. Мужчина успел привести себя в порядок и выглядел так, как будто ничего не происходило: темно-зеленый кафтан со сдержанной вышивкой на плечах, придавающий ему статности и величия, волосы уложены и большая часть скрыта под тюрбаном в оттенок мужского одеяния. Султан наклонился к лицу Афитаб, мягко касаясь губами ее теплого лба, проводя рукой по щеке — ему было тяжело понимать, что сейчас он обязан покинуть ее и отправиться на исполнение своих обязанностей. Совет пашей ждать будет, но наверняка не останутся в восторге от того, что их правитель задерживается. «Ради тебя и детей благополучия, я должен идти. Но я скоро вернусь, не могу надолго оставить одну», — мысленно обратился он к икинджи-кадын, выпрямляясь. За спиной послышался звук открывающейся двери и стук каблуков. Обернувшись, падишах заметил вошедшую Айше в сдержанном, однако роскошном сине-сером платье. Албанка выглядела обеспокоенной и сопереживающей, что Государю мельком вспомнилась та девушка, та Айше, которую он полюбил когда-то. — Мой господин, Мурад, — баш-кадын глубоко поклонилась, подходя ближе к мужчине. Едва заметно султанша коснулась взглядом перемотанной левой руки Хана Хазретлери, а после сразу же метнулась глазами к его лицу. — Мне жаль видеть тебя удрученным. Иншалла, Афитаб Султан поправится, все-таки, она сильная женщина, даже оспа не сумела ее сломить. — Аминь, Айше. Ты права. — Сдержанно кивнул халиф, закладывая руки за спину. — Ахмед и Ханзаде еще спят? Почему ты так рано встала? — Дети еще в своих постелях, им полезно спать подольше, а мне хотелось увидеть Вас, поддержать в трудную минуту и… Пожелать хорошего дня. — Запнувшись на мгновение, ответила мать шехзаде, намечая на губах скромную улыбку. — Мурад, ты можешь спокойно приступать к государственным делам, а мы с Валиде и лекарями будем наблюдать за икинджи-кадын. Лицо мужчины расслабилось, нахмуренные брови вернулись в ежедневное свое положение, пусть и оставались немного сойденными на переносице. Посмотрев еще раз на возлюбленную наложницу, он почти бесшумно двинулся к двери, проходя мимо главной своей Хасеки, остановившись лишь на миг. — Спасибо, Айше. — Не сказав больше ни единого слова, молодой Государь покинул комнату, и албанке оставалось лишь покорно склониться ему вслед. Красавица-госпожа выпрямилась, некоторое время смотря на закрытую дверь и размышляя о чем-то своем, вспоминая каждое движение и выражение Мурада, дабы отыскать хоть какой-то проблеск, кой так жаждала заметить. Улыбка медленно исчезла с ее лица. Наконец, оторвав взгляд карих глаз от резной двери, мать престолонаследника приподняла юбку платья, направляясь ближе к постели, где лежала соперница. Шатенка оглядела ее и скривилась, решив больше не смотреть той на живот. — Как бы я хотела, чтобы ты умерла. — Почти шепотом произнесла Айше Султан, поджимая губы. — Ради меня и моих детей. Но не ради Мурада — твоя смерть причинит ему большую боль. Пусть Всевышний судьбу твою определяет: посмотрим, на чью сторону Он станет. Не оглядываясь, молодая женщина покинула комнаты Афитаб, больше ни разу во время ее сна так и не войдя в них.

***

      К прибытию в покои османской султанши лекарей, она уже немного отошла ото сна и могла связать слова в предложения, а освещение не так слепило глаза. Бахар-хатун стояла чуть дальше Юсуфа-эфенди, который подошел к кровати совсем близко, полностью осматривая молодую женщину и ощупывая температуру. Ясноликая поморщилась, когда мужчина коснулся краев раны. — Отлично, отмирания тканей пока что не предвидеться, заживление начнется через два-три дня, — расплылся в улыбке лекарь Повелителя. — Температура немного повышена, но это ничего…. Как Ваше самочувствие, госпожа? — Могло бы быть и лучше… — Выдавила из себя русоволосая дева, пытаясь сменить положение, чего сделать не смогла. — Как моя дочь? — Слава Богу, здоровье маленькой госпожи стабильно, Вам лучше сейчас побеспокоится о своем положении. — Заметил лекарь, вытирая руки о подданное служанками влажное полотенце. — Ходить понемногу и не долго, постепенно увеличивая время прогулок, ни в коем случае не поднимать тяжелого — Ваши служанки и няни прекрасно справятся с детьми, а Вам нельзя поднимать на руки даже котенка. — Но как же кормление? — Притихшим голосом, поинтересовалась Афитаб Фарзин. — Увы, Вам нечем кормить дитя. — Спокойно ответил дворцовый врачеватель. Девушка, казалось, не изменилась в лице после услышанного, но в глазах промелькнула печаль. Юсуф-эфенди, не получив ответа, задумался и кашлянув, промолвил вновь. — Бахар-хатун получит от меня все указания и записи, будет по мере изменений обо всем докладывать, как и то, как идет Ваше восстановление. Где-то через час попробуйте встать и с помощью служанок сделать пару шагов по покоям — этого будет достаточно для начала. — Мужчина повернулся к гаремной врачевательнице, кивнув ей. — Вы должны быть рядом в этот момент. — Конечно, эфенди. — Кивнула женщина. Вскоре они удалились, оставляя султаншу и ее чету одних. Прислужницам было велено подготовить ей спальное платье, которое не будет плотно облегать ее тело и предоставит ему полную свободу. Вскоре неплотная ткань молочно-шоколадного оттенка скрывала ее тело: вырез имел треугольную форму, рукава для удобства передвижение не были длинными, совсем коротенькие, а сразу под грудью был повязан совсем тонкий тканевый поясок с золотистым обрамлением. Над волосами особо не заморачивались — султанша попросила просто завязать их в нетугую косу, ибо просиди она дольше, устанет и не захочет передвигаться.       Когда Афитаб, наконец, была более или менее приведена в порядок, Ипек и Гание стали по обе стороны от госпожи, беря ту под руки, таким образом, помогая встать с постели и сделать хотя бы несколько шагов. Бахар-хатун уже вернулась и стояла у двери, на расстоянии наблюдая за всем происходящим. Османская госпожа шаги делала неуверенные, совсем короткие, повиснув на руках у служанок. Боль в месте рассечения не покидала, на лбу выступила испарина и выбившаяся не до конца прядь волос. Ясноликая прикусила внутреннюю сторону щеки. В коридоре послышались торопливые шаги и почти сразу же двери покоев отворились, и на пороге показался падишах. Присутствующие поспешили склониться, даже несмотря на то, что на них толком и не обратили внимания. Мурад Хан держал руки за спиной, устремив взгляд в лесные глаза Афитаб Султан, медленно к ней подходя, а как велел всем покинуть покои, стараясь не навредить, слегка обнял, поддерживая возлюбленную руками. — Мне сказали, что ты был занят. — Нарушила тишину Афитаб, полушепотом обратившись к Мураду. — Я планировал закончить пораньше собрание. — Также ответил Гюрхан, оставляя искрящийся нежностью поцелуй на лбу Джейдахан. Женские глаза опустились на мужские руки, поддерживающие ее за предплечья: на правой «красовались» следы ногтей, глубоко вонзившихся в кожу и оставившие ранки, которые уже покрылись верхней корочкой. — Тебе было больно? Рука еще болит? Прости… Ты не должен был видеть все это. — Затараторила ясноликая, отводя глаза. — Было больно. Но не руке. — Падишах прикоснулся рукой к девичьей щеке, чувствуя, как она прижимается к ней головой. — Ты достаточно передвигалась, пора обратно в постель. Давай помогу. Мужчина медленно подвел девушку к постели, помогая ей прилечь на подушки. Сам же правитель сел на деревянный стул со спинкой, который располагался у постели, продолжая руками сжимать ладонь султанши. Ясноликая смотрела на него уставшим взглядом, в котором, не смотря на все, теплилась жизнь. — Мурад, я так хочу увидеть детей, особенно нашу малышку Эсмигюль. — Она заулыбалась, скрывая за улыбкой боль, которую будет ощущать ближайшее время. Дева нежно сжала мужскую ладонь. — С ними же все хорошо? — От детей твои служанки не отходят, так что они не обделены вниманием и заботой. Как тебе станет лучше, я велю привести и Махмуда, и Эсмигюль. — Надеюсь, это произойдет как можно скорее. — Ее улыбка стала еще шире, но стоило ей сделать лишнее движение в постели, дабы было удобнее лежать, боль подобно ножу пронзила ее утробу, и одалиски скривилась, тут же возвращаясь в прежнее положение. В глазах Османского правителя показалось беспокойство, и он поднялся. — Тебе нехорошо, милая? Я за лекарем. — Нет! — Молодая женщина подняла на него испуганные, намокшие в уголках глаза, с мольбой подняв руку к его руке. Голос надломился, выдавая боль и страх. — Не уходи, пожалуйста. Я так не хотела бы, чтобы ты уходил. Повелитель вернулся на свое место, вновь поддерживая Джейдахан за руки и покрывая лоб, щеки, уголки глаз нежными и нужными ей и ему поцелуями. Афитаб сломалась окончательно, плечи ее затряслись, глаза еще больше наполнились влагой, которая вскоре каплями потекла по лицу, с подбородка скапывая на покрывала. — Мне было страшно, и этот страх сковывает меня и сейчас, когда все закончилось. Если бы тебя не было рядом, я не смогла бы пережить… — Ты сильная, смогла бы. — Успокаивающим шепотом и поглаживанием по предплечьям, халиф прислонился подбородком к ее волосам, скрывая свою собственную растерянность. — Я не могу подобрать слов, как бы описать то, что чувствовал, но это мелочь по сравнению с тем, что ощущала ты. Я лишь рад, что Юсуф-эфенди не настоял на том, дабы я тебя оставил одну. — Что ты чувствовал? — Утерев слезинки рукой, поинтересовалась Фарзин Афитаб, вглядываясь в мужественные черты любимого. — Это не мелочь. Нам нужно поговорить. — Нужно, не отрицаю. Не сейчас, тебе нельзя волноваться и перетруждаться сейчас. Потом. — Нет, сейчас. Потом ты будешь занят, и я не посмею отвлекать тебя от дел. — Шмыгнула носом девушка и она отчего-то вздрогнула, посему плотнее, насколько это возможно, прижалась к теплому и статному телу мужчины. Он засмеялся сквозь пробившуюся грусть и улыбнулся, являя миру ряд белоснежных зубов. — Ты совсем как Ахмед, которым хочется все внимание переключить на себя. — Теперь уже расплылась в скромной, натянутой полуулыбке с нотками горечи, Афитаб. — И как же быстро меняется твое настроение, с ума сойти. Мужчина повиновался желанию возлюбленной и аккуратно занял наполовину лежащее положение, почти перестав двигаться, дабы ненароком не навредить молодой Валиде. Та положила свою голову ему на плече, переплетая пальцы их рук. Некоторое время они молчали, дыхание Повелителя и его икинджи-кадын фактически стало одинаковым, синхронным. — Я беспокоился, что могу тебя потерять и не знал, что делать. Даже сейчас я не совсем уверен, что знаю, как делать и что. — Нарушил молчание Гюрхан Хазретлери, смотря в стену напротив. В его голосе слышалась настоящая растерянность и уверенность в том, что он произносит. — Главное, что все уже закончилось — не так ли? — Помолчав в ответ, молвила Джейдахан. — Всевышний посылает испытания только тем, кто сможет их вынести, кто будет достаточно сильным, чтобы противостоять невзгодам. А ты сильный. Очень. Сильнее всех, кого мне предстояло знать. И я становлюсь сильнее рядом с тобой, чтобы быть под стать тебе, мой милый Мурад. — Какие сладкие речи ведешь, моя канареечка. Я люблю их. Но тебя сильнее. — Слабо улыбнулся правитель, прикрывая глаза и чуть сильнее приобнимая свою Хасеки. Она в ответ лишь зевнула, крутя пальцами элементы декора на его кафтане в виде маленьких драгоценных камней. В ровном, успокаивающем тоне без его превышения, мужчина говорил со своей возлюбленной женщиной также честно и открыто, как и она с ним. Обо всем, что их беспокоило и также о том, что возможно их ждет впереди. Последней темой их разговора, перед тем как султанша уснула, она просила Мурада рассказать о дочери, которую пока что не может видеть, уже не говоря о том, чтобы подержать на руках. — Наша маленькая султанша… — Начал было он, но прервался, подбирая слова: он не умел описывать такое до того, как у него родилась первая дочь, но и появление в его жизни Эсмигюль стало очень важным и радостным событием. И не важно, какой по счету она ребенок и дочь. — Она совсем крошечная и мягкая. Почти не плачет. Розовые щечки, волосы будут светло-коричневые, наверное. Как у меня. Она возьмет самое лучшее от меня. — Он улыбался горделиво, даже немного высокомерно, и чувствуя это, ясноликая сквозь полудрему, улыбнулась в ответ. — Настоящая красавица — красотой пошла в свою маму. — Ты любишь ее, и для меня это самое…. — Афитаб снова зевнула. — Важное. Мурад Хан проводит рукой по женским растрепанным волосам, оставляя на виске долгий, нежный поцелуй. — Добрых снов, канареечка. Русинка провалилась в сон довольно скоро, однако это не помешало турецкому султану остаться подле нее еще ненадолго. Будто страж, мужчина оберегал ее покой, дабы тот не был никем нарушен, но вскоре ему пришлось оставить наложницу на попечение служанок и Бахар-хатун, а сам….       Повелитель следовал по коридору почти что бесшумно, в мыслях его наступила гнетущая тишина, которую ничто не перебивало. Сделав два поворота по коридорам, мужчина увидел у заветных дверей фигуры двух прислужниц, а столько же евнухов, смиренно и верно несущих свою службу — охраняли покой младшего шехзаде и новорожденной Эсмигюль Султан. Когда халиф подошел совсем близко, служители гарема склонились в почтительном поклоне, опустив глаза в пол. Они ждали его указаний. — Кто в покоях? — Однотонно спросил Мурад Хан, остановившись. — Хасеки Айше Султан вместе с шехзаде Ахмедом, Повелитель. — Ответила служанка баш-кадын, все еще смотря в мощеный каменными плитами пол. Больше ничего не сказав, правитель кивнул евнухам, и те отворили ему двери, пропуская внутрь.       В покоях было светло и уютно: где отдыхали дети, висела мозаичная лампа, свет которой мягко падал на потолок и стены, создавая еле видимые узоры из-за слишком большого количества природного освещения. И Айше Султан вместе с сыном была здесь, как и шехзаде Махмуд, который расположился на мягкой подушке чуть дальше от кроватки, молча и насупившись, смотря на маленькую, спящую сестренку и держа в руках игрушки, от игры в которых его отвлекли гости. Ахмед что-то тихо спрашивал у мамы, смотря то на нее, то на Эсмигюль, заинтересованно и даже трепетно смотря на ребенка. Хасеки ощутила, как кто-то вошел и точно знала кто, ибо краем глаза видела, как Мелисс и Эмине-хатун поклонились прибывшему султану, чей голос она слышала еще за дверью детской опочивальни. Красавица-албанка сделала вид, что не заметила, будто была увлечена и поглощена детьми, что до этих пор так и было. — Папа! — Мальчик повысил голос и просиял, заметив приход Повелителя, тут же бросившись ему на встречу. От возгласа брата, Махмуд вздрогнул, подняв глаза, заблестевшие от понимания, что в этой комнате, наконец, появился еще один человек, который больше всех был ему знаком — отец. Султан натянул улыбку и подхватил на руки старшего шехзаде, оставив поцелуй на его лбу и жестом попросил быть потише. Теперь уже и Айше пришлось поклониться, обращая внимание на любимого падишаха — он на нее даже не взглянул, хотя молодая Валиде точно знала, что незамеченной она не осталась. — Повелитель, шехзаде так хотел увидеть сестру, что я не смогла отказать ему в таком удовольствии. К тому же, Махмуду может быть скучно одному, и мы решили, что поужинаем вместе. — Ласковым голосом проговорила султанша, заглядывая в глаза халифа. — Желаете ли присоединиться к нам, мой султан? — Нет, не сегодня, Айше. Много дел накопилось. Но вы хорошо придумали. — Уже смотря на сына, произнес мужчина, улыбнувшись мальчику. — Ты хороший старший шехзаде, Ахмед, я горжусь тобой. — Спасибо, папа, — ступая ногами на пол, ответил шехзаде, слегка смутившись, но ощущая грусть, что султан к ним не присоединиться.       Дни сменяли ночи, звезды уступали солнечным лучам, и почти все вернулось на круги своя: дни вернули прежнюю обыденность. С каждым днем становилось жарче, и лишь по утрам и поздним вечерам можно было ощутить приятную весеннюю прохладу. В столице радовались появлению на свет новой представительницы династии Османов, даже не представляя, какие мучения пришлось пережить ее близком во время ее рождения, в особенности молодая мать, которая уже начинала идти на поправку и отчаянно пыталась ускорить процесс своего выздоровления. Рана, правда, заживала довольно-таки долго и столько же не хотела начинать затягиваться, однако главному лекарю удалось подобрать нужное лечение и впереди не должно было быть осложнений. Мурад Хан не находил себе места и часто, если не каждую ночь, проводил вместе с возлюбленной, стараясь рассеять свои переживания и отвлечь саму Афитаб от болей, которые время от времени ее посещали. Хасеки стала больше ходить, увеличивая свои нагрузки каждый день, дабы кровь лучше циркулировала по ее венам и быстрее заживляла раны, и всего через восемь дней швы в обязательном порядке сняли. Султан и его наложница, переживая невзгоду, казалось, сблизились больше и лучше начали понимать друг друга: совместные приемы пищи, помощь при нанесении мазей и принятии лекарств, самая банальная поддержка духу и при ходьбе сделали свое дело даже лучше укрепив связь, нежели рождение детей. Однако такая идиллия не могла не принести некоторых коррективов на другую сторону, которая влияла и не смотрела на личные чувства своего правителя — государственная. Из-за того, что мысли халифа почти наполовину заняли внутрисемейные дела, политика ушла на второй план, и порой решения были слишком рисковыми и по мнению пашей, неразумными, хоть они и признавали, что тот или иной шаг мог принести долю выгоды. Повелитель мало прислушивался к советникам, старался как можно быстрее покончить с делами, чему помешать не могла даже Кесем Султан, которая постепенно теряла контроль над сыном и медленно вскипала внутри, пусть и пыталась мыслить разумно и не позволять брать чувствам верх. Все шло к конфликту, который казался неизбежным. Канарейка падишаха, поддерживая себя с помощью его рук, следовала по коридору за мужчиной, который с загадочной улыбкой вел ее куда-то — в ту часть дворцового гарема, где она бывала не часто. Здесь все выглядело несколько роскошнее и больше, даже коридоры казались просторнее и светлее из-за имеющихся окон, вид из которых выходил на фонтан, стоящий в центре сада. — Мурад, куда ты ведешь меня? — Замедлив шаг, поинтересовалась Хасеки-кадын, поднимая очередной раз свой взгляд на правителя империей. — Я немного утомилась, еще долго? — Нет, мы почти пришли, моя султанша. — Ответил Гюрхан, широко улыбнувшись, обнажая ряд белых зубов. — Клянусь Аллахом, тебе понравиться. Как мужчина и сказал, шли они не долго и почти через несколько шагов оказались у высокой резной двери с золотыми элементами и такими же дверными ручками. У входа стояло двое евнухов, которые увидев приближение халифа и матери младшего шехзаде, низко склонились, открывая двери и впуская их внутрь. Это были покои. Солнечный свет, струящийся из высоких окон, прикрытых полупрозрачными занавесками из золотистой шелковой ткани, играл на мозаичных стенах, где распускались цветы, ветер играл в ветвях деревьев, на которых сидели маленькие птицы. У стены по центру возвышалась широченная кровать, выполненная из темного дерева, постель и балдахин которой был подобран в одних оттенках и узорах: зеленую ткань мягко обвивали виноградные лозы. С одного бока от нее, всего в шаге, открывался вид на просторную мягкую зону, которую сравнить по размерам можно было только с той, которая была у Валиде империи. С нее же шла дверь в комнату для служанок, которая оказалась больше и уютнее прежней, как и гардеробная, уже до краев заполненная новыми платьями, уборами и обувью. Камин располагался почти при входе в просторные покои, а с другой стороны ближе к гардеробной располагался дамский столик с украшениями в приоткрытых шкатулках: как новых, так и тех, что уже были у султанши. Осталась лишь последняя комната, в которую Афитаб Фарзин еще не вошла — та, которая находилась всего в двух шагах от ее постели. Дверь в нее была закрыта, и казалось, что там внутри никого нет. Как оказалось, это было не так. — Мой султан, эти покои… Как будто я оказалась на райском острове. Они великолепны, — вымолвила русинка, с восхищением в глазах обводя комнату взглядом. Рисунки на стенах, в особенности те, где были изображены деревья с птицами, напомнили ей родные края, где точно также росли могучие деревья с раскидистыми ветвями. Подойдя к стене, она коснулась мозаики пальцем, проведя вдоль расправленных крыльев птицы. — Это еще не все, но мне важно знать, что тебе все по нраву. Если хочешь что-то поменять, скажи евнухам и они все сделают. — Ответил падишах, стоя неподалеку. Мужчина кивнул в сторону закрытой двери. — Не хочешь заглянуть? — Полагаю, там детская. Уже любопытно! — Ясноликая по мере своих возможностей поспешила к двери, самостоятельно их отворяя и заглядывая внутрь, пока Хан Хазретлери ожидающе стоял позади, наблюдая за реакцией: сразу при входе устроил засаду маленький Махмуд, который с большим нетерпением ждал, пока мама его «найдет». Наследник широко заулыбался при виде удивленного лица Афитаб. — Мама! — Шехзаде Хазретлери раскрыл ручки и буквально приклеился к ногам своей молодой Валиде, которая коснулась руками к его кудрявеньким волосам, а после и к плечикам, прижимая к себе ближе. Женщина медленно и осторожно опустилась на колени, обнимая сына и видя за его спиной его няню Эмине и Мелисс-хатун, которая стоял подле чуть покачивающейся колыбели, в которой мирно сопела Эсмигюль Султан. — Мой ясный сокол, сынок. Как же я соскучилась по тебе, мой славный. — Афитаб Джейдахан Султан слегка отстранилась, смотря в лицо мальчика: чертами он был схож со своим отцом, карие глаза его приобретали понимание происходящего. Шехзаде потихоньку становился все старше. Она поцеловала султанского сына в лоб и щеки, после чего приподнялась, опираясь о дверной косяк. К этому моменту подошел и Мурад Хан, которому низко склонились служанки, опустив глаза в пол. Османская госпожа медленно приблизилась к кроватке, параллельно осматривая комнату: она была светлой и выглядело довольно теплой, со шкафами для детских вещей, устеленная мягкими коврами по полу. Кровать шехзаде располагалась у окна и была немного помята, говоря о том, что наследник совсем недавно сидел или лежал на ней, пока на полу были разложены деревянные солдатики с лошадьми и другими животными, искусно вырезанными и разукрашенными мастерами. На круглом столике между кроватками детей лежало две книги, имелись фрукты в тарелке и кувшин с водой и стаканами. Стены были также расписаны, как и комната матери, увлекая детский взор в свои сюжеты. — Мелисс, ты хорошо заботишься о ней? — Спросила славянка, присаживаясь на софу рядом с колыбелью Эсмигюль. — Конечно, госпожа, иначе быть не может. — Ответила девушка, наблюдая за своей хозяйкой с трепетом и радостью. Хасеки-кадын взглянула на спящую девочку и сердце ее кольнуло: новорожденная султанша была точь-в-точь такой, какой ее описывал Мурад — пухленькие розовые щечки, еще коротенькие реснички и волоски на голове, которые, если ничего не поменяется, обещались быть коричневыми, даже русыми, как у ее отца и матери. Крошечные ручки были собраны в кулачки, а ротик чуть приоткрыт. — Какая красавица, — только и смогла тихо вымолвить мать, поднимая глаза на возлюбленного султана, который уже держал на руках сына, прижавшегося к его плечу щекой и взяв палец в рот.       Вскоре шехзаде Махмуда уложили отдыхать: теперь в кровать его уложила мама, напевая колыбельную и поглаживая рукой по непослушным волосам. Не няня, и даже не тетя Гевхерхан, а мать. Это ощущалось совсем по-другому. Как только наследник крепко уснул, а Эсмигюль покормила кормилица, Афитаб Султан вышла из детской, застав Мурада Хана, сидящего на диване и читающего какой-то документ, который принес ему ага. Получив ответ от правителя, евнух забрал бумагу и откланявшись, скрылся в коридоре. Канареечка халифа присела с ним рядом, вложив свою руку в его и подобно сыну, положив голову мужчине на плече. Он слегка улыбнулся в ответ, оперевшись своей щекой об ее голову. — Утомилась, душа моя? — Ровным тоном заговорил Повелитель, поглаживая большим пальцем верхнюю сторону женской руки. — Совсем немного. Махмуд подрос, пока я не видела его. Не хочу так долго отсутствовать в его жизни. — Аминь, Афитаб, так и будет. Шехзаде очень по тебе скучал, места себе не находил и мне было больно наблюдать за этим. Никто не заменит ребенку мать, даже отец. Русинка прикрыла на секунду веки, ее губы зашевелились, и глаза тут же распахнулись вновь. — К тебе приходил слуга — что-то произошло? — Слава Аллаху, ничего серьезного. — Не задумываясь ответил Гюрхан, выдохнув. — В государстве пусть и есть некоторые беспокойства, но все это решаемо. Я разберусь. — Если бы было все гораздо серьезнее, ты бы рассказал мне? — Подняв голову и заглянув в глаза мужчине, серьезно спросила икинджи-кадын. Султан усмехнулся, оставив легкий поцелуй на женских губах. — Возможно. Однако сейчас точно беспокоиться тебе не о чем. — Добавил Мурад Хан, почти сразу же переводя тему. — Давай пообедаем, тебе как раз уже пора. Тем временем Кесем Султан присутствовала скорее на неофициальном собрании с некоторыми доверенными пашами в зале заседания дивана. Главная женщина империи заняла господствующее положение на софе, а по обе ее стороны напротив стояли мужчины в тюрбанах разных возрастов — кто-то совсем покрылся сединой, а кто-то был относительно молод. — Валиде Султан, мы бы не посмели беспокоить Вас, коли не было бы на то острой необходимости, — заговорил один из старших чиновников, Мелек Ахмед-паша. — Уверена, что это так. Говори, Ахмед-паша, молвите и вы, паши. Я слушаю Вас. — Кивнула регентша, окидывая серьезным взглядом присутствующих. — В последнее время наш Повелитель, да благословит Аллах его правление, пренебрегает своими обязанностями перед страной в личных интересах. — Помолчав некоторое время и перекинувшись взглядом с одним из чиновников, заговорил Ахмед-паша. — Падишах перестал прислушиваться к нашим советам, и, если так все продолжиться, совет и вовсе не понадобиться. Гречанка молча выслушивала недовольство государственных деятелей и целый поток соображений бурлил в ее голове. Как только все замолчали, она взглянула на Халиля-пашу, кивая ему. — Что Вы думаете об этом, Халиль-паша? Султанский зять на несколько минут отвернулся, отводя глаза в пол, после чего его брови на краткий миг сошлись на переносице, а после он посмотрел на Махпейкер Кесем Султан, начиная говорить: — Нашего султана можно понять с учетом последних событий, однако время идет, недовольство может начать расти не только у пашей, но и у народа с янычарами. А воины это народ буйный, кто-то с недобрыми намерениями может воспользоваться этим, упаси Аллах. Султанша кивнула, выдохнув и сложив руки на коленях. — Я Вас услышала и обязательно поговорю об этом с Повелителем. — Благодарим Вас, Валиде. — Подданые склонились перед регентом падишаха, однако уходить не спешили: пока их не отпустят, не имеют права откланяться и распрощаться с госпожой. — Вы получали отчеты из Коньи от Хюсрева-паши, как и наш Повелитель — что можете сказать об успехах шехзаде Хазретлери? — Машалла, султанша, шехзаде справляется: довольны и янычары, и народ. По крайней мере мы не слышали жалоб. Можно сделать некоторые поправки, однако все приходит с опытом. Сразу же после того, как брюнетка отпустила чиновников, она направилась к Повелителю в покои и стала терпеливо ждать, пока тот вернется от своей ненаглядной, что случилось довольно скоро после ее прихода. По лицу сына было видно, что видеть мать он не ожидал, однако выслушать ее согласился. — Мой могущественный сын, все начинают беспокоиться за тебя и твои решения. Я в том числе. — Осторожно начала Кесем, сидя рядом с Мурадом. — Я понимаю, что ты беспокоишься за Афитаб, однако ты не в праве ставить государство на второе место только из-за женщины и своих чувств к ней. Если хочешь, я могу отправить ее в Эдирне, чтобы… — Валиде, достаточно. Я не желаю более это слушать, — мужчина предостерегающе поднял руку в жесте, повелевающий замолчать. Луноликая лишь сузила глаза, наблюдая за сыном и соблюдая с ним зрительный контакт: его глаза опасно блестели, в них читалось недовольство. — Я сам в праве решать, как распределять и в каком порядке свои приоритеты. И важнее всего, что может быть для меня, это Афитаб и мои дети, и уже после государство со всем остальным. — Мурад, ты забываешь, что являешься падишахом? Нужды государства — вот твоя забота, иначе всей нашей семье придет конец. Твой брат Осман умер из-за того, что перестал прислушиваться к людям, которые были опытнее его, его гордыня и импульсивность погубили его. Не повторяй ошибок покойного брата. Хан Хазретлери молчал, вспоминая лицо бывшего правителя и своего старшего брата Османа II, лицо которого навсегда отпечаталось в его памяти. — Возможно, ему и не хватало опыта и мудрости, дабы управлять нашим великим государством, однако если бы не Ваши интриги и контроль над пашами, Ваше влияние и жажда власти, этого не произошло бы. Если бы Вы помогли ему и не дали усомниться в семейных узах, всего того безобразия не было бы пережито. Валиде, неужели Вы не замечаете, что стали походить на Сафие Султан? Регентша вскочила с места, сопровождаемая внимательным взглядом правителя. Ее руки сжались в кулаки, а в сердце запылали ярость и обида, смесь которой была просто разрушительна. — Не смей сравнивать меня с ней! Она была бесчувственной интриганкой и жестокой женщиной, которая кроме себя самой никого не видела. — Не находите сходств вовсе? — Выгнул бровь Мурад, вставая с дивана и закладывая руки за спину. Мужчина немного остыл, хоть и продолжал находиться в напряжении. Холодный разум и чувства привязанности к матери, какой бы она ни была, как будто включились, когда глаза брюнетки еле заметно намокли. Он выдохнул, отворачиваясь. — Валиде, я уважаю Вас как регента и ценю как мать, однако нередко Вы переступаете границы и это последние разы, когда я закрываю на это глаза. Тайные встречи с пашами и цели Вами преследуемые больше разрушают династию, нежели то, в чем обвиняете меня Вы. Ваше замечание и совет я услышал, буду следить за тем, дабы сделать все от меня зависящее, однако и Вы услышьте меня. — Воцарилось молчание в султанских покоях, вот только в головах было совсем не так безмолвно. Никто из них больше не решался вымолвить и слова, дабы не причинить боль, однако Кесем взяла реванш и выпрямив спину, разжав кулаки, опустив руки вдоль тела, холодным голосом ответила: — Услышала. — Развернувшись, женщина медленным шагом направилась двери, и по покоям халифа разносился гул от ее каблуков. Госпожа Османов остановилась лишь у выхода, развернувшись к старшему сыну лишь наполовину, смотря на диван, где они сидели всего некоторое время назад. — Касым делает успехи, несмотря на отсутствие должного опыта, слушая пашей, которые к нему приставлены и свою мать. Он отличный наместник своего санджака, и если бы ты хотя бы немного взял его себе в пример, то лучшего султана и быть не могло бы. Пока что проигрываешь ты в глазах народа, а это представляет опасность нашей семье. Кесем хотела было выйти, однако ответ сына ее остановил и заметно напряг. — Ваши речи представляют не меньшую опасность самому Касыму, ведь падишахом по-прежнему остаюсь я. Вдова вышла, чувствуя, как леденеет кровь в ее жилах: неужели кровавая история повториться, и брат убьет брата? Нет. Нет. Такого не может быть, Мурад сказал это на эмоциях… Как и она выразилась перед этим. Следуя по коридорам дворца, к Кесем фактически бесшумно присоединился верный Хаджи Мустафа-ага, идя немного позади. Женщина, не останавливаясь и не оборачиваясь на слугу, заговорила так, дабы он услышал. — Хаджи, немедленно передай моим людям, дабы тщательнее следили за шехзаде Касымом в Конье и за его окружением. — Вы чем-то обеспокоены, султанша. Есть тому надобность? — Спросил главный евнух удивленно. — Ничего не спрашивай у меня и делай, как я велю Хаджи. — С плохо скрываемым раздражением бросила луноликая и ускорив шаг, исчезла за поворотом, оставляя агу смотреть ей в спину. Мужчина не стал долго стоять в коридоре на месте и решил поспешить выполнить приказ Валиде-регента.