Дис`Ландия Белых Дюн

Он возвышается перед ним жутко искорёженными пиками, скалясь порушенными каркасами, словно частоколом острых зубов, будто в насмешку выглядывая из песков. Голые шипы могильника — изуродованные, оплавленные, покрывшиеся ржавчиной и зеленым тошнотворным мхом, — остатки некогда величественной империи людей. Джек замедляет шаг, не жалея по-настоящему потворствовать своей мечте — одной из самых-самых, что была у него в застенках хромированного цилиндра — ступать на территорию древних могильников. Реальность с представлением рознятся, и вместо монументальных, устрашающих пиков стали, как описывали взахлеб скелеты, перед ним покорёженный усталый метал, доживающий свое: убогое серое запущение, вонь от белой извести и зеленой мшистости, и песчаные завихрений то тут, то там, разносясь унылым завыванием на каждый проклятый квартал. Парень останавливается и медленно, насколько может осторожно, тянет здешний воздух, морщась под платком, накинутым на половину лица. Самый настоящий огромный могильник преклоняется пред ним гнильным зеленым месивом, тонущем в песках и одновременно скалящемся сожранными коррозией пиками бездушных зданий. Едва ли парень расстраивается, чувствуя, как что-то тянет жилы в сердце, смотря на забытую память когда-то, наверное, прекрасного мира. И едва ли даже в своих буйных представлениях являя тот яркий красочный мир, который когда-то был здесь на самом деле. Металлический щелчок приводит его в чувства, возвращая из глупых представлений, и Джек инстинктивно вздрагивает от звука, звонким эхом пронесшегося дальше, а мужчина, стоящий в метрах трех перед ним, закуривает, затягиваясь дымом. Мгла последователен, и если по началу каждое действие этого ненормального не человека Фросту казалось нелогичным, то теперь альбинос всё чаще замечает эту выверенность каждого шага, поступка, действа, эту хищную и четкую, скрытую под небрежностью и ленью, предусмотрительность — оценку ситуации каждую минуту. И их незапланированная остановка перед огромным могильником сейчас не случайна, Мгла вновь, как и несколько раз до, дает Джеку время перевести дух, понять, что перед ним совершено новая опасная локация, изучить ту взглядом и проанализировать, чтобы после, когда они войдут, парнишка не хлопал глазами растеряно по сторонам, забывая об осторожности. С точки рационализма это бессловесное учение Джек одобряет, даже чувствует что-то вроде солидарности или благодарности каждый новый раз. Бессмертный немногословен и холоден, но предоставляет парню шанс изучить новый дикий мир. Как и обещал. Джек переводит дыхание, скидывая на данное время ненужную цепочку мыслей, и уверено возобновляет шаг, впрочем, не дёргается и не пугаясь, когда мужчина оборачивается, пригвождая его к месту одним лишь быстрым острым взглядом. — Не рыпайся, — слова, сказанные одними губами в вое сквозняков и завихрений не слышные даже, но Джек чувствует их, словно по его позвоночнику пустили иглы или ток. Снова. Он замирает на месте, и осторожно кивает, хотя сам не может выявить ни одной угрозы. Ты — не он, — резонно напоминает внутренний голос и, черт возьми, Фрост с этим абсолютно согласен. — Мутанты? — в полтона спрашивает альбинос и знает, что с этого расстояния его прекрасно расслышат. Пару суток, что ему удалось пережить в этом умирающем пустынном мире, несколько информативных разговоров и под десяток смененных направлений, пережидая дикие смертоносные бури в подвалах или бункерах — так мало и одновременно слишком много для него. Но Джек усваивает за этот короткий период времени всё что возможно, подмечает, анализирует и пытается не быть бесполезным — хотя бесполезным рядом с Бессмертным себя бы почувствовал даже Лик и все остальные главы фракций вместе взятых. А он лишь впитывает любое новое и учится. Парнишка подмечает всё необычное и чуждое для себя ранее и старается в адекватность и самостоятельность, силясь не быть всего лишь грузом. Но как бы быстро Джек не старался, как бы не пытался ускорить все свои навыки, подвести свое существование к относительной норме выживания здесь, он видит разницу. На ином уровне, — всё чаще приходит в его ум, когда альбинос подмечает действия этого бессмертного мутанта, видит его реальную скорость, реакции, силу и оценку ситуации, точность каждого решения и отточенные до идеала навыки выживания, и Джеку кажется, что он себя никогда не сможет развить в той же степени; позволить себе равнозначно с таким же похуизмом и наглостью расхаживать по пустошам или запущенным бункерам, где вполне могут обитать вечно-голодные твари. Вот и сейчас так же: пока ему смутно кажется, Мгла уже знает, что здесь происходит. Что и подтверждает, когда Джек подходит ближе, аккурат за спину. — Нет… — всё-таки Бессмертный отвечает, — За нами следят. Не хотят пускать в гости, пока не поймут кто мы. Питч цыкает недовольно, но, впрочем, не меняя своего положения, в расслабленной позе докуривает, и цепким прищуренным взглядом осматривает простирающийся когда-то невероятной красоты мегаполис. Ныне… Мертвая ебаная зона. Хотя, столько лет прошло… Да и если не соваться в середину… — Блэк едва скашивает взгляд назад, думая о мальчишке. А надо было брать броник, — снова мелькает в мыслях, но тут же испаряется. В их ситуации и на данной местности резонней — не создавать шум, если здесь, аналогично Северу, разрослись гнезда тварей. Укрытые в последнем прибежище, в двух километрах от окраины, броник и байки ещё и по причине зыбучести, здесь бы нихрена не помогли, завязнув узкими колесами. Могильники почти все, как один, тонут в песках, рассыпчатых и сухих, проседают там, где когда-то была нормальная земля. Та ещё аномалия для нормального мира, но нормального нет уже как лет пятьдесят — это минимум. Последующую вспышку света, блеснувшую вдалеке начинающихся пристроек на три часа Блэк замечает за полсекунды, вычисляя сразу же недоебаных, мать их, снайперов, в которых решили поиграть здешние банды, таким тупым способом решив пострелять чужаков с такого расстояния. Только вот блядь прицел бликует под поднимающимся солнцем и определить положение стреляющего для него не проблема. Бессмертный делает плавный, даже отчасти скучающий, шаг в право, предусмотрительно закрывая собой окончательно альбиноса позади, и все тем же тоном приказывает тому: — Из нас эти долбоебы решили мишень сделать, — он слышит не то шипение, не то попытку в ругательство от белобрысой мелочи, и отчего-то это не наигранная реакция, полная юношеского негодования, заставляет его растянуть губы в ядовитой ухмылке, делая ещё одно замечание: — Не высовывайся так что. — Они ведь попадут… — голос подводит, обрывается почему-то, и Джек, не слишком обрадованный новым перспективам быть на мушке, прикрывает глаза. Он не решается продолжить мысль или озвучить чуждые ему эмоции внутри; он просто не понимает, что в нем, в эти секунды затишья, переигрывает больше — волнения или предусмотрительного страха. — Не попадут, — уверенным тоном обещает Бессмертный, склоняя едва голову чуть в бок, словно сам прицеливается, выслеживая жертву, — Расстояние более семи ста метров, с уёбаной винтовкой старого образца, которую они только смогли достать — попасть может только профи. А смертники вроде них лишь понтами да заебами страдают. Просто не дергайся в сторону и не высовывайся. Скоро они сами приползут к нам. Мгла откровенно веселится, в ожидании разворачивающегося представления. Спокойный и циничный. А Джек не знает с какого хера последнее должно исполниться, и не понимает абсолютного похуизма мужчины. И пусть тот бессмертен, да и логически — если его выводы верны и до них не достанет пуля — стоять на открытой местности, меньше километра от черты могильника — такая себе хуевая идея. Однако Джек и не поймет, что у кое-кого здесь играет чистый азарт и доля продуманного плана: как вытащить местных и беспрекословно заставить подчиняться. И несмотря на туманную перспективу ждать очередных скелетов вот на такой местности, несмотря на опасность… Несмотря на все неосторожные действия этого чокнутого Бессмертного, ты, твою ж, выполняешь каждое его слово! — нудно долбит внутренний голос на подкорке, заставляя поморщиться. Только Фрост отмахивается, не заостряя слишком уж внимание, и нервно облизывает губы, делая последний бесшумный шаг вперед, зная, что это скорее всего перебор, и до более ему кажется непозволительно близко к спине мужчины, но даже так, его пугающий спутник не шелохнется. Блэк спускает на отъебись отсутствия понятия у альбиноса личного пространства и вообще понимание такового… Спустил уже давно, в первое утро, когда сонный пацаненыш положил подбородок ему на плечо, чуть ли не обнимая со спины. Нарушенные рамки и слишком близкое положение Джека его не колышет, даже не дергает напряжением меж лопаток. Потому Мгла забивает на предосторожность и непонимание соционики парнем, он только снова невъебено долго затягивается, неотрывно наблюдая пока за бездействиями спалившихся распадников на той стороне. Они ещё не знают, что делать, видят очередных зашедших на их территорию, но нихуя не понимают смельчаков. Блэк выдыхает едкий дым через нос, и зажимает сигарету в зубах; исход пока неизвестен, и каких долбаебов местные пошлют их «приветствовать» ему неизвестно, следовательно, правую руку стоит держать ближе к дробовику. Острое зрение Бессмертного улавливает вдали ещё несколько вспышек от бликов — наконец пиздострадальцы зашевелились, поняв наверняка, что обычные чужаки, из других дикарских кланов, на такой открытой местности бездейственно стоять не будут. Едва ли ему нужно разрешение пересекать эту местность, но доказывать, равно и показывать, кто он есть, прошлыми методами сейчас не вставляет. Позади чуть слышное дыхание, вливающееся в тревожное завывание песчаных ветров. Мальчишка снова играет весомую, сука, роль. И подставлять того, после всего случившегося, не его прерогатива. Этот альбинос слишком интересный, — едко подьёбывает внутренний эгоизм, выкидывая наружу сознания картинки прошлой ночи, и тот ошалелый взгляд распахнутых голубых глаз, когда над ними проходил эпицентр бури высшей двенадцатой категории. Гул и дрожь, ощутимая даже на той глубине от мощи стихий… и эта неподдельная смесь страха и живого любопытства и радости от новых ощущений в потемневших глазах — совершено новое и неопределенное, но слишком живое, чтобы вот так просто это упускать по собственному похуизму. Когда вдали слышатся рваные звуки рева моторов, Блэк, затянувшись в последний раз, выкидывает сигарету, и все же вытаскивает дробовик, выцеливая пристальным взглядом, какая ебанутая хуевина появится первой и с какой стороны могильника. Стоило ли вообще в первую договорную встречу брать с собой мелочь, подставляя под неадекватных местных дикарей? Сразу же проскальзывает нерешительное вякнувшее на островке адекватности — пацану стоило дать хотя бы револьвер. Но Питч тут же отметает эту мысль; не с таким навыком и пониманием стрельбы, как у альбиноса. Не в этот раз. Однако, думать о навыках и тем более строить планы — в будущем. В том, где будет относительно спокойно и когда они наверняка перейдут границу зеленого могильника, оставляя дикарей и их заебы позади. В нынешнем — три бронированных шипованных хуевины, когда-то возможно бывшие средними перкосоёблеными внедорожниками, вылетают на площадь их видимости, прямо из холма, пересекая, как нехуй делать, песчаную местность и даже не буксуя. Последнее уже говорит о сноровке и отличном знании здешней местности, да и слишком знакомая ему маркировка красной краской заострённых бамперов и усеянные приваренными кольями борта машин… Агрессивные, бешеные и дикие… Шипастые. Недобитая в свое время группировка. Не фракция и не полноценный клан, скорее мелкая дикая обособленная группа местных, что насчитывает максимум с десятка три-четыре припизнутых выживающих из ума смертников. И Блэк их знает, по бывалым драйвовым встречам на южных Пустошах. Фракция Лика выебнулась лет пять назад и выжила всеми возможными способами этих шизиков на Север, туда, где невозможно выжить, где только твари, ограбленные могильники, двенадцатибальные бури и смерть. Едва ли его появление их обрадует, с учетом, что дикари слишком борзые и невменяемые, не терпящие на своей территории никого из пришлых чужаков. Однако, стечение обстоятельств и новости о разъебе, устроенный Ликом, а ещё возможность перестрелять его ищеек, коль сюда сунутся, весомый аргумент в переговорах с этими зверьми. Когда бешеные их окружают, резко давая по газам вокруг и образуя своеобразную воронку из пыли, поднятую мощными шипованным колесами, Мгла опасно ухмыляется, нацеливая дробовик в остановившийся последним, в метрах пяти от них, броник, безошибочно узнавая в местном предводителе того же самого смертника, который ещё пятнадцатилеткой пытался пойти против всей фракции Лика, а заодно самонадеянно разрядил барабан револьвера в Бессмертного. Равно тогда же, сука, и ебнулся окончательно, не то уверовав, не то обезумев окончательно. Так или иначе дикий, заматеревший и жестокий Шип — распадник, что живет непозволительно долго для ходячего трупа, глушит мотор и матерится на северном диалекте, он со злостью выпинывает дверь водительского, вылезая сам и приказывает своим людям не стрелять. *** — Не территория этой белой переёбины, хуесоски высохшей с усосаным еблом, которую Маки ушпиливали ещё… — огрызается местный, далее не переставая перебирать слова и выражения, которые Джеку неизвестные и полностью непонятные. Но наверняка которые являются по своей сути квинтэссенцией оскорблений в самой низкой расшифровки ругательств. Парень напряженно следует аккурат за Бессмертным, и старается держаться поодаль местных, что приняли их на совей территории, с легким недовольством по началу, но, когда в окружении броников и дикарей, что их обступили, до ебани спокойный Мгла рассказал несколько «добрых» новостей о Лике, настроение в этом мелком клане переменилось. И их с невероятной скоростью пропустили на территорию могильника, сопроводив в лагерь. Однако и мысли, что Лик натворил более обширный пиздец, да и залез туда, куда не следовало, разворошив, как термитник, все Пустоши и разрозненные кланы на ней, — все больше путают сознание Фроста. Он знает, как беспринципно и безумно может действовать Пепельный, и сейчас возможно это им на руку. Здешние скелеты не отличаются от слова совсем, они бледные, исхудавшие и иссохшихся, злые по своей натуре и так же, как и другие, смотрят на него со страной смесью интереса и неприятия. Джек бы даже добавил некую… брезгливость — так, кажется, зовется чувство, когда тебе что-то физически не приятно и не нравится. Эмоция схожа с омерзением. Парень встряхивает головой и не отстает, едва вслушиваясь в непонятный диалект или общие фразы, сказанные ругательствами этим… Шипом. Ещё одна сомнительная личность, бешеная на вид и по-каждому резкому агрессивному действию. Однако, как тот фрик продажный, этот хоть не пытается на него посмотреть: всё его внимание занято уточнениями слишком похуистичного Бессмертного, до того самого момента пока их не приводят в перекорёженное здание в этажей пять — но целых и жилых лишь три. Разрушенное снаружи, потрескавшееся, где бетонные стены, испещрённые трещинами и следами от крупных осколков, словно шрапнелями, устилает налет белизны и зеленоватого мха, с запахом едкой извести, а песок, засыпавший весь пол, не дает даже здесь нормально шагать, забиваясь в обувь, мешая перешагивать. И парень скрепит зубами, заходя наконец в тень — в высокое более прохладное пространство первого этажа, переоборудованное местными под ни то оружейную, ни то лагерь размещения и смены патрульных. — Что тебе нужно? — все же главарь дикарей останавливается, поворачиваясь всем корпусом и наконец окидывает прожжённым взглядом фигуру за правым плечом Блэка. — Проход на запад, через часть сохранившихся троп. Пополнить запасы провианта и игрушек, и естественно обмен броника и двух скоростных на вкаченные ваши, — он и не собирается приуменьшать, требуя полный запас всего, что нужно, чтобы дальше продолжить петлять и уходить вглубь Долины Бурь. Однако слова Блэка и подтекст — отсиживаться здесь и уходить на дно — не намерен, а, следовательно, не претендую на эту территорию, — для местного главы, как было это приоритетным, так и остается. Это подтверждается, когда лицо в шрамах чуть расслабляется и тут же уродуется вновь кривой ухмылкой, довольной, но дикой. — Пёстрая же пошлет своих сук, чтобы вынюхать след, да? Блэк же понимает, что Шип имеет в виду без наводящих, кивая, зная садистичную натуру этого распадника. Равно и прикидывая, что будет, если ищейки Девы сунутся в этот квадрат, решая выебнутся скоростью и смелостью. Жестоко, но их судьба в руках дикарей его не волнует. Он даже будет рад, чтобы у этой шлюховатой наркоманки были проблемы с живой силой. — Сколько вам… — смертник опять переводит внимание на фигуру в белом балахоне за спиной Мглы, привлекая внимание, — …нужно времени? — Сутки, максимум. Переждать жару, — лаконично и без лишних разглагольствований требует Питч, но своего взгляда с дикаря не сводит, давая понять разгорающемся опасным в глазах — не стоит слишком уж пялится на мальчишку. И какой бы тварью Шип не был, он понимает в миг, реально не заинтересованный, и не испытывая любопытство или злобы к постороннему. Всё что спизжено у Лика, всё что ему мешает или что можно обернуть против — дикарь не тронет, наоборот. Потому старший клана кивает, соглашаясь на условия Бессмертного, и тут же гаркает сподручных, указывая им что-то на более измененном диалекте, коверкая слова, добавляя о нужной плате, распоряжаясь и отсылая на выполнение очередной задачи, а после снова переводит внимание на Мглу. — Второй — смотровая, третий не используем, можешь взять. К зениту мои пойдут на охоту, и, если изволишь, вечером на костер и арену… они и я ждем тебя. — Шип склоняет голову в коротком, но уважительном кивке и быстро ретируется, начиная кричать на своих и давать новые приказы. Всё же… Как бы он не понтавался, и какими бы дикими местные себя не выставляли — зарываться и записываться прямо сейчас на смерть — не стремятся. Прекрасно зная, кто перед ними, и по-своему глубоко уважая его. Может поэтому живут на порядок дольше других новосформированных кланов? — задается вопросом Блэк. Хотя, какая нахуй ему разница? Главное — он дал пищу и отличную замануху Шипастым. Выторговал себе лучшие условия и до них не будут здесь доебываться. Остальное — не его проблемы на ближайшие сутки. Мужчина оборачивается в полной наступившие тишине, чтобы оглядеть альбиноса, и чему-то, проскользнувшему в мыслях, по-блядски усмехнувшись, кивает Джеку идти вслед, проходя дальше, в темную часть здания и поднимаясь сразу вверх по лестнице. До вечера есть время отдохнуть, перевести дыхание и просто переждать адскую жару в тени. Он слышит на пролете второго и третьего, как мальчика приглушенно что-то ворчит себе под нос, и поняв, что они снова остаются наедине, спешно скидывает капюшон, облегченно выдыхая, что вызывает у Бессмертного новую хитрую усмешку. Какая бы хуйня не крутилась у него в раздробленных шизанутых мыслях, а присутствие шубутного, любопытного белобрысого чудовища уже не кажется чем-то диким и ненужным. *** В цитадели было понятнее. И проще, — подмечает он внутренне; Джек внимательным взглядом наблюдает за развязными и слишком сложными местным, но как не старается, не понимает их эмоции, и почему они настолько жестоки даже к своим же… Их безосновательное зверское поведение, поминутные склоки и ругань вокруг, и жуткие кровавые драки, развязанные в кругу костров, с цепями и ножами. Всё это слишком… — Не понимаешь, нахуя они друг друга забивают? — сбивает его мысли Мгла, мужчина придвигается к парню с правой стороны, уточняет полушепотом, чтобы наверняка расслышал только Джек, и парень нетерпеливо кивает, наблюдая за кровавым действом и одновременно спешно облизывая губы от кровящего не до конца дожаренного мяса, которое местные раздали всем. Вечер спустился пологом тёмного и мрачного, чересчур быстро для насыщенного яркого дня, Джек не успел даже толком отдохнуть, анализируя происходящее. А теперь они здесь, где дикари зажгли костры, собираясь всем кланом, устраивая попойку и заодно показательное представление. — Клан одичавший, они больше звери, сохранившие кое-какой интеллект и форму выражаться еще словами. У них дикарские традиции и обычаи. Уничтожение соплеменника в кругу, в такие черные ночи — нечто вроде испытания на смелось и силу духа. И заодно показ чужаку насколько они ебануты и сильны одновременно. Готовые на все. Каждый пытается забить другого или покалечить в кругу. Кто не выдержит первым всей этой боли от ножевых и ломаных ребер, тот уходит на охоту один, без поддержки. А победивший имеет право сесть с главой, показывая свое место в… клане, статус своей силы. Хотя, как по мне, это самая ебаная деградирующая стая, ушедшая в первобытность и тупость… — последние слова, сказанные пренебрежительно и брезгливо. И Джеку непривычно слышать такие нотки в этом низком хриплом голосе — это уж слишком показывает натуру Бессмертного с другой, более хладнокровной грани. Но с другой стороны мужчина может быть прав, Джек пожимает чуть плечами и не снимая капюшона снова склоняется к своему куску, зажатому в руках. С пальцев неприятно капает теплая жижа крови и мясного сока, падая в песок перед ногами, но мальчишка продолжает вгрызаться, подобно местным, с остервенением и ненасытностью поедая мясо. Джек помнит, что говорил тогда Мгла, равно и его взгляд каждый раз, когда удавалось зажарить что-то, что ползало или прыгало до этого, потому парень немного успокаивается, уже наверняка зная — не отберут. Он, насколько может, не спешит, пытаясь прожевать жесткость, но все равно не удерживается, шустро проглатывает и откусывает снова; он голоден с тех пор, как попробовал что-то настоящее. И пусть чувство насыщение он улавливает, знает, что организм сыт, но вкус и запах заставляет его пробовать снова и снова, жадничая у самого себя. С течением минут, ветер постепенно усиливается и слышится шелест перетекаемого песка, который из-за сквозняков гуляет по открытым неровностям меж зданиями, засыпая новые территории, костры шипят поднявшимся, раздуваемым от ветра, пламенем, обдавая дымным жаром, а ночь сгущается, нависает глубоким низким черным небом над лагерем дикарей, но местные будто этого и ждут, раззадоривая свои привычки, накаляя атмосферу подначиваемых драк, и на арене среди песка и огней костров появляются другие бешеные, готовые рвать друг другу глотки. Новые соплеменники подтягиваются с охот, или сменяя дозорных, они, предвкушающие бойню с запалом безумцев, занимают место предыдущих изуродованных и изорванных, не жалея ни себя, ни соперника. Другие же недружественно шипят по сторонам арены, выругиваются грубо и громко, и порой с ебаниной в укуренных глазах косятся в их сторону, всё же не признавая чужаков. Однако Джеку стоически плевать, пока до него никому нет дела. Всё внимание молодняка и половины матерых загонщиков занимает естественно Бессмертный. Только вот… Джек криво приподнимает уголок губ не то в улыбке, не то в усмешке, наблюдая из-под капюшона — Мгле настолько похуй на внимание дикарей, что становится даже забавно. Видимо, получив главное — вкаченных монстров, провиант и несколько интересных игрушек, которые значительно упростят проход через опасные зоны могильника, ему более нет дела до этих изуверских смертников. Что мутят местные сейчас или как они будут устраивать облавы на ищеек Фейрис, Блэка действительно не ебёт. Будут ли долгие изнурительные погони и загон жертв или они перестреляют крошек Пёстрой — ему до пизды. Равно и дальнейшая судьба бешеных сучек, которых здесь ждут садисты и дикари, годами не видевшие баб. Блэку проще переключится на данность, в эти часы едва ли позволяя не сосредотачиваться на дальнейшем плане, давая и себе и мальчишке проебать время, и отчасти не опасаясь за безопасность. Он оглядывает альбиноса, сидящего совсем близко по левую сторону и хмыкает самому себе; проще остаться на ночной перекус подольше, с учетом аппетитов одного конкретного голодного. Питч едва ухмыляется, медленно скользя взглядом на других, что сидят по кругу от костров, окружая общую арену, не многие смотрят в сторону мальчишки, больше невъебенно предано на него. Но такое давно не ебет его, хоть и нозит неопрятным по менталке. Однако и затягивать вечерний раунд мужчине не с руки, после насыщения стоит вернуть белобрысого пиздюка на этажи и переждать тянущуюся черную прохладную ночь. Интересно, он вновь этой ночью будет подползать к нему ближе, в поисках тепла и подсознательного спокойствия? — вспоминает Блэк и переводит снова внимание на Джека, окидывая альбиноса долгим задумчивым взглядом. Тому постоянно холодно спать на тонком покрывале в убежищах на бетоне, хоть он ни разу и не жаловался, слово не сказал. Но подсознание выдает мальчишку с головой, и будто в тот — первый раз, когда Питч напился, мальчишка ищет тепло и тактильный контакт. Несознательно и до приторности наивно… Совершенно не у того ищет. Да кому ты, блядь, врешь?! — язвит подсознание Бессмертного, вертя его отговорки на ментальном хуе. Верно. Он вообще не против, не отпихивая худое ледяное тело, когда то приползает и жмется ближе. Про свое бодрствование и минимальное количество сна Блэк умалчивает, давая отоспаться самому мальчишке. Да и нехуй Джеку знать, что все его метания он слышит и замечает каждую их ночь, проведенную в очередном убежище или бункере. Гогот и примитивный грубый мат раздражает громкостью со стороны, когда мужчина боковым зрением замечает новых подтянувшихся со смены загонщиков. Крупных и более тупых — живая сила, выносливость, но явно не мозги. Ебаные инстинкты и первобытность сквозят в действиях распадников, что рассаживаются в следующую минуту по кругу от арены, начиная галдеть и орать, заставляя дерущихся в кругу начать с новой силой бороться и сопротивляться. Это напоминает ему сборище зевак на сожжении девчонок в средневековье. Такой же дебилизм, жестокость и жажда зрелищ. С другой стороны — поебать. Пусть хоть все передохнут — ему нет ни дела, ни эмоций до деградирующих остатков этой недоебаной цивилизации. Равно все они — ходячие трупы, с гниющим разрушающимся организмом и разъёбаными от наркоты и психоза мозгами. В этом есть своя эстетика на погибель, согласись? — змеиную ласку подсознательного Питч отчасти игнорирует, боковым зрением подмечая, как с левой стороны, совсем близко к ним подбирается один из новоприбывших. По габаритам и тупому взгляду — не опасен, но вот масляный взгляд и борзость, с которой тот осматривает альбиноса. Впрочем, Джеку настолько плевать, что по первой он не замечает нового дикаря, выгрызая с кости последние ошметки мяса, так увлечённо и аппетитно, что аж, сука, завидно становится, как будто блядь стейк Вагю перед ним, а не жилистая часть ебаного мутанта. — Эй! Закутанный! — распадник усаживается громоздко совсем рядом, в упор смотря на парня в капюшоне. Под наркотой он или просто дебил без мозгов — не поймешь. Но сейчас Джеку плевать, он только цыкает на то, что его отвлекли, выдыхает, и наконец останавливается, пережёвывая последний кусок. — Ты… это…чей, типа? — не унимается смертник, но пока не дергается, просто пиздит, отчего его можно игнорировать, что Фрост и делает, скидывая кости в ближайший костер и открутив фляжку, быстро споласкивает жирные и частично кровавые пальцы. Пока местные скелеты пытаются оттащить и угомонить своего же, который не в понятках от чужаков, Джек спокоен, он прекрасно знает о буйном приходе у этих долбоёбов, и таким, на удивление, его не напугаешь, с учетом что и Мгла, сидящий с права от него, спокоен. В этот раз он сидит намного ближе, даже чуть позади него — Джек чувствует, как его спина прикрыта, почти кожей осязает эту безмолвную мощь и опасность за собой, и потому на похуй не обращает внимания на пристально смотрящего на него скелета. Отчего-то его положение около Бессмертного позади, наталкивает на ненужные воспоминания недавних событий. Фрост хочет машинально провести рукой по шее, но в последнюю секунду передумывает. Горло прошло, и синяки почти сошли, остаточно подкрашивая ещё кожу в противный желтый. — Да угомонись, блядь! — Успокаивают со стороны другие: загонщика стараются угомонить, переключая, пока тот не соображая, пытается говорить и расставить в плывущем мозгу то, что ему местные выпаривают о чужаках, хотя по мутным глазам, вряд ли что-то толковое из этого выйдет. Действительно наркота, — подчеркивает Джек, и встряхнув капли воды с рук, отпивает пару глотков с фляги. Он чуть поворачивается вправо, и едва тоскливо смотрит на бутылку, зажатую в руке Бессмертного. Ему правда интересно попробовать ещё что-то, даже если по рассказам скелетов из цитадели — любой нынешний алкоголь — та ещё ядреная хрень, что вышибает мозги. Но это ведь другой вкус… запах. Вода полезна и нужна, но она безвкусна. Как те смеси… Джек понимает, что тоскливо и с какой-то жадностью смотрит на бутыль уже добрых несколько секунд и одергивает себя, быстро моргая и переводя взгляд чуть верх, чтобы сразу наткнутся на насмешливый золотой взгляд Бессмертного, который, судя по всему, успел заценить весь спектр мальчишеских эмоций и желаний. Отчего-то Джек вновь чувствует это — смутную и вязкую зажатость в теле, он потупляет глаза вниз, не в силах распознать в момент завладевшие им эмоции, и равно ощущая, как его лицо начинает стремительно теплеть. Чертова эмоция не поддается глубокому анализу на сытый желудок. Джек раздраженно выдыхает, слыша очередное грубоватое обращение к себе того мудака, но не реагирует, только поднимает голову из-за странных ощущение и… Мгла не перестает на него смотреть: пристально, нагло, насмешливо, но с таким говорящим — рано тебе, сопляк, такое пробовать. — Черт тебя возьми… — одними губами злится Фрост, заливаясь чуждой теплотой, но точно адресуя свои слова хитрому и отчего-то довольному Бессмертному, который читает его и ухмыляется вовсе сыто и удовлетворенно. Ебаный ты эгоист. — Да что за новая сучка! — с грубым недовольством басовито рявкает взбесившийся загонщик и из-за игнора дергается ближе к своей навязчивой, но легкой цели, как он думает, чем вызывает маты и раздражение других. Остановить его не успевают, и в тот момент, когда Джек решает повернуться, чтобы или ответить наконец, или вмазать, смертник успевает захватить кусок капюшона и сдернуть его с головы парня. Арена уже не кажется большинству дикарей интересной, часть их внимания привлекает сцена, которую выкидывает нажравшийся соплеменник, отчего даже Шип, со своего места, переключает внимание и мрачнеет, медленно доставая пушку из кобуры; одно дело конфликт с чужаками, которых не жалко пустить на корм и делать что угодно, другое дело, если Мгла посчитает это за неуважение. Тем более сегодняшним утром Бессмертный выразился очень доходчиво — необычны пацан целиком и полностью принадлежит ему. Джек же дергается от действия чужака и не смотря на то что с него сняли его защиту, он уворачивается от дальнейшего прикосновения, отдаляясь от заторможённого смертника неестественно быстрым способом и поворачиваясь к опасности всем корпусом. Он замирает и не знает, что будет правильны — заигнорить, послать чужака вслух или просто въебать со всей дури в перекошенное ебало. Фрост анализирует поведение этого дебила и прекрасно видит, что пока-что ситуация не приобретает опасного накала, многие на них по-прежнему не обращают внимания, стоит тот же шум что и до этого, многие пиздят друг с другом, другие делают ставки и подбадривают вступивших в бой, на арене два окровавленных куска мяса продолжают друг друга добивать, и слишком мало во всем этом взглядов направлено на него, на его уродскую внешность. Это отчасти успокаивает альбиноса, заставляя сконцентрировать внимание на приставучем ублюдке. С которым он не знает, что делать, потому что реальной угрозы себе не видит. Ему не за чем сейчас защищать свою жизнь. — Хуя… — тянет распадник, и скалится в укуренном раздрае, окидывая странным жадным взглядом парня. Наркота и алкоголь в крови загонщика и отключившиеся инстинкты не дают и шанса на свою продленную жизнь, и он этого не понимает, решая продолжить доебывать странного, но очень уникального белого чужака. Он решает по-звериному — по старинке — цапнуть себе, завладеть и утащить на цепи к себе в подвал. Мысли текут под влиянием синтетики, и загонщик не понимает, что делает, что говорит, что вытворяет. Он даже не видит ничего вокруг, игнорируя расплывающиеся силуэты, и точно не обращает внимания на того, кто сидит почти за спиной белого пацана. И предупреждающий взгляд исподлобья разгорающихся ядовито-желтым глаз смертник, теперь наверняка и во всех смыслах, пропускает, считая своим очередным глюком. — Не игнорь, суч-ка… — шипит он, раззадоренный увиденным, глотающий собственные слюни и грубо передергивает плечами, когда другие загонщики, не настолько угашеные, стараются его оттащить. — Ну, давай! тебя нужно проучить!.. Соплеменники не ожидающие прыти от вымотанного наркотой распадника, но слишком уже одержимого своим глюком и эмоцией, и того как он приближается к своей цели, делая последний рывок: выкидывая правую руку в кулаке, чтобы дотянутся до белого худого лица и вмазать со всей дури, наверняка привлекая таким способом внимание, уязвленный, что его не боятся. Среагировать на быстрое действие соплеменника скелеты не в силах, никто не успевает сделать выпад, и не ожидают невероятной реакции от хрупкого и смазливого на вид пацаненка. А Джек останавливает движение в свою сторону слишком быстро, слишком легко для обычного человека — подростка. Иррациональное внутри срабатывает защитным рефлексом, и не смотря на то, что такой удар не нанес бы ему сильного вреда, да и боли в принципе, Фрост позволяет жуткой злости и раздражению попасть в кровь, с силой сжимая в своих пальцах чужой кулак, сдавливая костяшки и пальцы загонщика, ломая и раздрабливая до сорванного крика. Он привлекает к ним всё внимание дикарей, слышит затихающих на арене, слышит мат уебка, но не собирает останавливаться, сжимая сильнее, не позволяя отдернуть руку, давая понять, что за себя он может постоять, и что никто здесь из дикарей не имеет, черт возьми, права его трогать! Новое чувство, которое выводит Джека из себя и придает уверенности, глушит рационализм и воодушевляет, дает странный глоток воздуха, и с этим же притупляет реакции, отвлекая на раз. Ревущий и матерящийся загонщик пытается вырваться, но поплавленым мозгом наконец соображая, что бесполезно, осознает, что у него есть и вторая рука и пользуется этим. Распадник в считаные мгновения выхватывает из-за пояса нож, с конкретной целью — всадить по самую рукоять в смазливую морду белобрысого ублюдка. Лезвие вспыхивает белым отблеском от костров, вылетая в сторону альбиноса, и заминка Фроста — его отличительный проеб на эту ночь, Джек не успевает в нужный момент перехватить или увести себя от удара по углу наклона. И неожиданно парня с силой дергают влево и назад, и лезвие проходится едва вскользь по мальчишеской щеке, оставляя на нем лишь царапину, но вонзается с хрустом в чужую плоть. Наступившая мертвая тишина окружающих слишком четко дает понять, что натворил угашеный распадник. Бессмертный недовольно цыкает, разбавляя создавшуюся тишину острым звуком и заставляя почти каждого здесь вздрогнуть от своего высказанного раздражения, он окидывает нож, пробивший ему ладонь насквозь, тяжелым нечитаемым взглядом. Скелеты, равно Джеку, не успевают уследить за следующим действием, когда Питч нарочно поддается вперед, стремительно изворачиваясь и поднимаясь со своего места. И вот уже он сжимает глотку попутавшему загонщику, нависая над ним, стоя пред ним в полный рост и загораживая собой опешившего альбиноса. Пальцами левой руки Мгла сжимает и ломает скелету трахею, не обращая внимания на отчаянные дерганья и хрипы удолбаного смертника, пока зубами подхватив рукоятку ножа, вытаскивает лезвие из проткнутой ладони правой руки. Мышцы и сухожилия срастаются под возобновлённые бои на арене; скелеты, понявшие что соплеменник получил по своей дурости, не смеют вмешиваться в расправу самого Бессмертного, они технично предпочитают вернутся к своим дикарским загонам, Шип успокаивается, сам подавая им пример и кивая новой паре выход на арену. Правила клана жестоки, и долбоёб получает свое: его тело судорожно сокращается в последние пару раз, слышится окончательных хруст переломанной шеи, когда регенерирует последние кусочки кожи, не оставляя и следа, лишь пятна крови с внутренней и внешней стороны ладони. Блэк выкидывает нож в костер и отпинывает грузное тело подальше от себя, и от мальчишки. Он так и знал, что, какая-то хуйня, но произойдёт сегодня! С этой белоснежной погибелью, блядь, просто не бывает. Обернувшись, Питч как на зло не находит того. Джек… уматывает тенью назад, в резервную пятиэтажку, на их временных третий этаж. — Блядство… — отчасти устало шипит мужчина, и наградив напоследок тяжёлым предупреждающим взглядом Шипа, идет следом за мелким белоснежным бедствием, которое наверняка злое и испуганное. *** Его оплошность… Джек шипит, не то злясь, не то, не веря в свою очередную беспомощность. Не то он растерян своими странными, абсолютно не продуктивными эмоциями. У него начинает болеть голова уже на пролете третьего этажа, и Джек яростно трет лицо, залетая в пустую продуваемую комнату со всяким хламом. Он даже не чувствует, как размазывает кровь по правой щеке, которая всё ещё кровоточит и щипет из-за пореза. Парнишка закусывает губу и не может унять дурную, совершено теперь беспочвенную злость. Ему хочется выматериться, но он не понимает для чего это нужно — грубые слова не помогают же положению. Фрост морщится и расхаживает из стороны в сторону, раздраженный и возмущённый собственным просчетом, подводящей его реакцией тела и анализом ситуации. Если бы он, придурок, только заметил этот выпад, ушел от удара на несколько секунд раньше! Почему? Почему опять эти дурные, тупые эмоции его губят? Не дают сосредоточиться? Отвлекают… Не забыл, что тебе помешало? — язвит внутренний, и Фрост с силой зажмуривается, на паршивость прекрасно помня, что ощущал в тот момент, когда держал чужой кулак и разламывал чужие пальцы. Даже если бы удара не было, даже если бы он повернулся раньше, не вызывая агрессию у долбаного загонщика… Он настолько не хотел, чтобы к нему обращались, с ним говорили. Мечтавший о свободе, о разговорах, о историях… Получивший, как дар, всё это, получавший внимание и возможность, сегодня Фрост с содроганием не хотел, чтобы этот ублюдок к нему прикасался, говорил, видел его. Что с тобой происходит? — отчаянный вопрос, сорванный с подсознания, и Джек распахивает глаза, уставившись в серую, подсвеченную лишь наружным дальним светом костров, стену. Он спешно облизывает губы и чувствует, как с этим вопросом что-то внутри ломается, раздрабливается пылью. Парень ясно и с каким-то внутренним холодом осознает, что не хочет этого. Не хочет касаний, разговоров, разглядываний себя этими… чужаками. Он игнорирует очень настойчивую мысль, крутящуюся около сознательного, и старается, всё ещё старается, быть таким же последовательным в своих размышлениях, как и раньше. Не выходит. И Фрост это прекрасно замечает, но, как и раньше, делает вид, что у него всё, блядь, под контролем. Что он всё понимает и может с этим справиться. Парень старается успокоить дрожащие руки и злые волны, омывающие сознание, упорядочить всё — перевести в обычный конфликт и забыть. Эти реакции его пугают. Слишком сложные… Джек не слышит за всем своим внутренним сумасшествием шороха на лестнице, не ощущает и то, что к нему подошли, ровно до тех пор, пока его плеча не касаются чьи-то пальцы. В абсолютном раздрае и на нервах, альбинос вскидывается и даже не проанализировав, кто это может быть, дергается в сторону, с разворота замахиваясь на потенциального очередного чужака — он не хочет, чтобы его касались, — потому вкладывает в свое движение всю силу и скорость, зная, что после такого любой, блядь, ляжет и больше не поднимется. Любой. Кроме Бессмертного. Который в легкую уходит от удара, и сам, не успокоенный до конца и раздраженный, ловит тонкую руку, одергивая назад, и с силой вьёбывает мальчишку в ту самую стену. Блэк не терпит сейчас неповиновения и нападения на себя; ебаный инстинкт доминанта поднимает голову подобно кобре, и мужчина рычит, до боли заламывая мальчишке руку за спину, а другой сдавливая ему глотку, с яростью пригвождая Джека к стене и полностью зажимая его собой. Не с тем паршивец решил поиграть в сильного и способного мальчика. Золотые глаза хищника разгораются ядовитым, злым, жадным, и даже когда Джек понимает кто перед ним и успокаивается, расслабляясь в жесткой хватке, Мгла и не думает ослаблять контроль, показывая свою силу и превосходство. Ебаные инстинкты. Ебаный мальчишка! Только он может с ним так поступать! Тишина опускается на них, окутывает сумрачное помещение, но нихуя не успокаивает, она лишь играет покорными и безмолвными бликами отсветов костров на стене, на растрёпанных белых волосах, на бледном лице, разливаясь всполохами непонятно какой эмоции на дне потемневших, из-за расширенного зрачка, глаз. — Думай в следующий раз, — слишком спокойным тоном для такой ситуации говорит Питч, оглядывая беловолосого подростка внимательным взглядом, — Особенно думай на кого и как нападаешь. Джек только фыркает, как блядь само собой разумеющееся, и устало откидывает голову на стену, прикладываясь больно затылком о бетон, позволяя блядь — позволяя! — удерживать себя за глотку, зажимать до боли в жилах и суставах руку за спиной… касаться. Ему — Бессмертному — позволяя всё это. Питч медленно ослабляет хватку на шее мальчишки и приглядевшись, большим пальцем поворачивает его голову влево, на свет. Он мысленно выругивается трехэтажными, припоминает то поперечное касание лезвия, но оставляет попытки в ебаное нравоучение. Тишина тому не способствует. Да нихуя уже не способствует, когда Джек не смотрит на него, но полностью успокаивается. Расслабляется под ним, будучи зажатым в неудобной позе, и прикрывает глаза, молча отдавая Блэку полный контроль над этой ситуацией и временем. У белобрысого бесёныша вся правая щека в крови, размазал видать и даже не заметил, лезвие было хорошее — острое, порез ровный, чуть глубокий и тонкий, и продолжает ещё медленно кровить, полосками красных лент успевая стечь по щеке вниз, на нижнюю челюсть и даже чуть под неё, на шею. Блядство. Он делает это не сознательно. Просто приближается, касается языком пореза, слизывая кровь, чувствуя края раны и её глубину, соленость молодой крови, эту… легкую дрожь, прошедшую по молодому хрупкому телу, слышит мальчишеский загнанный судорожный выдох и слизывает снова. Питч зализывает рану, как тогда — в их первую ночь. Ты ебнулся. Ебнулся окончательно. Да… как же похуй. Блэк лишь проводит пальцами правой руки, что лежит на шее Джека вверх, вглубь, заводя руку на затылок, вплетая пальцы в мягкие белоснежные волосы, чувствуя, как благодаря своей слюне порез постепенно затягивается на мягкой щеке мальчишки. Достаточно. Этого хватит. Только он с ухмылкой циника продолжает: медленно, очень медленно ведет широким мазком вниз, слизывая подсыхающую кровь, счищая красноту с белой восхитительной кожи, ощущая, как мальчишка не сопротивляется и лишь замирает всем телом, не смея даже вдохнуть нормально. Пальцы так же медленно, как и его язык, разжимаются на пережатом запястье, и Питч отпускает зажатую руку Джека, ожидая любого от него действа, но лишь подмечает покорность и слышит тишину в ответ, и борзеет от этого. Словно, блядь, вновь под алкоголем и наркотой, словно вновь вгашенный сам, как в ту ночь. Это было не бухло, — добивает ебаная констатация. И без алкоголя он творит хуйню, такую, что проще выйти на улицу и разрядить себе в еблет дробь. Так, для проформы. Мозги прочистить. Но мужчина не может прекратить такое простое и соблазнительное одновременно действие. Он в глухую игнорирует явный, сука, подтекст и просто до остервенения и тихого рыка, приподнимая голову мальчишки, вылизывает его дальше, переключаясь на последние подтеки крови, дурея ни то от покорности, ни то от привкуса сладости свежей незаражённой крови. Тишина нихуя не способствует чему-то здравому. Тишина вообще не способствует, тишина развращает, становится свидетельницей и укрывает пологом ебаного внешнего спокойствия. Тишина едва уступает, она долгожданно разбавляется шелестом ткани и шумным учащённым дыханием альбиноса, когда Блэк в том же медитативном состоянии отпускает окончательно мальчишескую руку, зажатую за спиной, и ладонью теперь ведет по его спине, согревая, прижимая к себе ближе. А блядский эпик ситуации выходит на апогей, когда Джек, вздрогнув, словно принимая условия своего поражения или лечения — что ни первым, что ни вторым нельзя, блядь, назвать то, что между вами происходит, но он разрешает, и сам приглашающе наклоняет голову в бок сильнее, открывая шею, предлагая черт-возьми-блядь продолжить. Там, где уже нет крови и не нужно ничего… залечивать. Не нужно, да? — мелькает искрой и мгновенно затухает, когда Питч касается уже губами белой тонкой кожи под ту же вязкую тишину, он замирает ровно над бешеным пульсом сонной артерии, прижимаясь, чувствуя поток крови. Блэк разжимает зубы, чтобы захватить и прикусить участок кожи, и вновь сразу же касается языком, зализывая свой след от зубов, намерено и слишком говоряще прижимая Джека к себе уже двумя рукам, перемещая одну на талию, другую плотно вплетая в волосы и притягивая полностью к себе. И не дай, сука, Бездна если сейчас сюда хоть кто-то поднимется. Он просто перебьет нахуй весь этот хуев клан. Надо заканчивать, — бьётся в его голове, — надо, блядь, прекращать! Остановится и завязывать эту хуйню, чем бы она между, сука, вами не была. Останавливаться до того, как мальчишка осознает, что ему это нравится! Ибо ты-то, сука, уже это осознал, а вот если поведет пубертатного подростка, который распробует, что есть желание и полноценный юношеский стояк… Пизда контролю. Ты же, блядь, прекрасно это осознаешь! Просто стопорнуть себя, просто отстраниться и приказать мальчишке лечь спать, и таким же мудачьем, как и раньше, вести себя завтра, делая вид что, блядь, абсолютно ничего не было! Если бы он всегда слушал ебаное подсознание… Блэк мысленно фыркает и посылает здравое нахуй, пробуя на вкус бледную кожу, широкими мазками языка вылизывая, едва перемежая это с легкими укусами, не стесняясь обнимать расслабившегося и успокоившегося альбиноса к себе. Альбиноса, у которого загнано бьется сердце, и дыхание через нос шумное, отрывистое, который судорожно сжимает рукав его плаща в цепких холодных пальцах, но который даже не собирается отстраняться, находя в этом неожиданном действии, во всей блядь ситуации — что–то своё, правильное. Нужное, до крика застрявшего в глотке. Однако даже себе Фрост в этом не признается. И с восходом солнца, проснувшись завтра утром, постарается забыть, считая это чем-то простым и не нуждающимся в разбирательстве, закрывая глубоко в себе дикие яркие эмоции, которых не понимает, которые не поддаются анализу и которые, скорее всего, и не понадобятся ему в жизни. Которые его до ебани пугают. Всё это обязательно Джек сделает завтра. Но сейчас… он стоит разомленный, притихший и полностью успокоенный, и позволяет единственному существу в этом мире по-настоящему себя касаться, не задумываясь, как долго это может продлиться и как далеко зайдет.