Каменное слово

С хлебом ем, с водой глотаю

Горечь-горе, горечь-грусть.

М. Цветаева

      На следующее утро Надя сидела за своей партой, сонно подпирая щёку ладонью. Практически всю ночь она читала подаренную Виктором Григорьевичем книгу, а потом получила за это нагоняй от Зои Степановны, которая заметила горевший в комнате свет, так что настроения не было никакого. Ей казалось, что жизнь потекла неожиданно быстро, потому что, не успела она примириться со вчерашним днём, как сегодня ждал уже новый. И Надя точно распереживалась, если бы начала размышлять о том, что он мог принести, но, к счастью, голова её была слишком ватной и опустошённой.       В классе было на удивление шумно и, обратив на это внимание, Надя обнаружила, что вокруг Вагина собралась кучка одноклассников, пока тот, прислонившись к стене, держал что-то в руках и быстро двигал пальцами. От образовавшейся компании то и дело доносились взволнованные вскрики, вроде «Слева!» или «Быстрее, падает!», и Надя, слегка сменив положение, попыталась разглядеть, чем же они там заняты. Школьники, в основном мальчишки, плотно обступили Лёшу со всех сторон, закрывая практически всё, кроме его светлых кудрей, так что ей лишь мельком удалось увидеть нечто прямоугольное и серое, крепко зажатое в его руках.       «Что там у него?» — Надя подумала об этом машинально, но, осознав, что новая игрушка Вагина, какой бы она ни была, не вызвала в ней слишком уж сильного интереса, устроилась поудобнее и, спрятав лицо в сгибе локтей, прикрыла глаза.       По кабинету, собирая с парт тетради с домашним заданием, шастала Смирнова, шурша юбкой и тихонько стуча лакированными туфлями на небольшом каблуке. Где-то сбоку шептались девочки, хихикая, прикрывая рты руками и дёргая друг друга за одежду. Спереди мальчишки судорожно дописывали упражнение, быстро елозя ручкой по расчерченным линиями тетрадным листам. Всё было знакомо и привычно.       Надя, проучившаяся здесь три года, сидела одна, спрятавшись от остальных под покровом своей замкнутости. Лёша, пришедший в класс пару дней назад, весело смеялся, находясь в центре внимания и с удовольствием его принимая. Он не терял времени зря, упорно стараясь произвести впечатление на людей, с которыми нужно было проучиться целый год и в добавок к этому закончить главу жизни, в которой фигурировало слово «школа». На него смущённо смотрели девочки. Мялись вокруг, неуверенно переглядываясь, а затем вместе со всеми принимались отпускать шуточки, внимательно следя за ходом игры, и возбуждённо вскрикивать, когда что-то шло не так или, наоборот, проходило вполне успешно. Иногда ей хотелось того же. Хотелось, отбросив сомнения, подсесть к кому-то в столовой и начать непринуждённый разговор. Хотелось, как делали все остальные, собраться на коридоре после очередной проверочной и вместе сверять ответы, а потом перессориться, потому что у всех подучались разные цифры. Хотелось быть частью этого огромного чудовища, которое гордо носило название 11 «В», но постоянно выплёвывало её, будто вставшую поперёк горла кость, которую никак нельзя было проглотить.       Все в классе знали, какая она тихая, нелюдимая и, наверное, скучная. Надя не могла просто прийти в один из множества понедельников и начать вести себя по-другому, стать новым человеком. Это, она была уверена, вызвало бы у одноклассников лишь волны непонимания, обсуждений и смеха. Когда она сидела, слившись с партой, никому не было дела, но, казалось, стоит ей предпринять попытку выбраться, как она тут же будет пережёвана кафельными зубами и с концами смыта длинными, бескостными языками.       Прозвенел звонок. В кабинет, слегка задержавшись, вошла Лилия Павловна, сохраняя на лице извечную строгость. В тишине взяла мел и, игнорируя протяжные скрипы, вывела на доске дату и тему, вытягивая округлые буквы и опоясывая их петельками. На столе у неё громоздилась стопка собранных тетрадей. Вытерев белую крошку с пальцев, Лилия Павловна пересчитала их, а затем, внимательно оглядев всех детей, недовольно произнесла:       — Кто не сдал?       Надя, хоть и знала, что её тетрадь лежала в общей куче, всё равно украдкой взглянула на край парты, боясь, что та окажется на месте.       — Я считаю до трёх, — поджав губы, произнесла учительница. — Тем, кто сдаст после этого, сниму балл.       Стоило ей медленно, растягивая гласные, произнести «один», как с последней парты сорвался Семён, протягивая женщине мятую тетрадь без обложки. Видимо, занятый на перемене другими делами, он только сейчас закончил дописывать домашнее упражнение, и Надя совсем не удивилась бы, обнаружив там нечитабельные иероглифы вместо русских букв.       — К следующему уроку принести нормальную тетрадь, а не этот ширпотреб, — Лилия Павловна качнула головой, красноречиво вскидывая тонкие брови. Поворчала, но домашнее всё же приняла.       Не успела она продолжить обещанный счёт, как дверь распахнулась, и в кабинет, пихаясь, завалились Рома и Бяша, скалясь в улыбках, словно не на урок пришли, и сверкая раскрасневшимися щеками. Надя даже позавидовала той непосредственности, с которой опоздавшие стояли на уровне первой парты третьего ряда, не боясь ни учителя, ни чужих любопытных взглядов. Они не были на неё похожи. Что Рома, что Бяша, — оба, казалось, пришли, чтобы продолжить дуреть на своих местах, и совершенно не беспокоились ни об оценках, ни о замечаниях, ни о чём-либо другом. Они знали, что на любой перемене могут просто взять и уйти, и никто им ничего за это не сделает. Вот он — единственный плюс в том, чтобы изначально поставить себя, как безалаберного двоечника и заядлого прогульщика. Когда-то их, конечно, ругали за пропуски. Может, даже жаловались родителям, когда в школе проходили собрания. Но спустя столько лет ситуация не изменилась, поэтому все учителя попросту закрыли глаза, рассудив, что если это не нужно детям, то им и подавно.       — Можно? — не прекращая улыбаться, спросил Пятифанов.       — Нужно, — ответила Лилия Павловна, раздражённо раздувая ноздри. — Почему опаздываем?       — Бабушку через дорогу переводили, на! — жмурясь, рассказал Бяша, демонстрируя беззубую улыбку.       — Замечательно, — кисло отозвалась женщина, очевидно, не поверив. — Дневники на стол и тетради с домашним мне в руки.       Будаев, извернувшись, принялся копаться в рюкзаке, бурча что-то под самый нос. В классе воцарилась тишина, а каждый одноклассник, казалось, замер в ожидании. Лилия Павловна, стоя у своего стола и ладонью опираясь на край, напряжённо постукивала ногой, заставляя остроносую туфлю раз за разом биться о пол. Её губы напоминали карандашную линию, которая, будучи аккуратно начерченной под линейку, служила, к примеру, основанием треугольника. Глаза, острые, словно углы той же фигуры, неотрывно следили за движениями Игоря, постепенно начиная понимать, что к чему.       — Хватит тянуть время! — возмущённо воскликнула учительница, слегка хлопнув рукой по поверхности стола. — Да что же это такое?       — Дневник не могу найти, — сообщил Бяша, не поднимая головы. — Столько учебников, на! Ща дно провалится.       По классу мгновенно пронёсся рокот голосов и эхо с трудом подавляемых смешков, что отскакивало от стен и, будто удар мяча, летело Лилие Павловне прямо в уши.       — Тогда сдавай домашнюю работу и садись, — сказала она, метнув гневный взгляд в сторону тех, кто сидел, упорно прикрывая рты.       Надя смотрела на разыгравшуюся сцену со смешанными чувствами. Где-то в глубине души зарождалось смутное желание рассмеяться, потому что она внезапно ощутила себя героиней одного из эпизодов «Ералаша». С другой стороны, стало до безысходности жаль Лилию Павловну, которая до сих пор не могла начать урок, потому что хулиганы, непойми чего добиваясь, устроили здесь цирк.       — А я её…— торжественно начал Бяша, горделиво выпячивая грудь. Выдержав короткую паузу, договорил, играя голосом: — Дома забыл!       — Потрясающе, — сухо ответила Лилия Павловна и, махнув на приятелей рукой, на выдохе произнесла: — Садитесь уже.       Она отвернулась, беря в руки учебник, и снова подошла к доске, выписывая схему из правила. Рома и Бяша, стукнувшись кулаками, с довольным видом направились к парте, по пути распихивая чужие рюкзаки, которые не были подвешены на крючки.       Надя проводила их взглядом и, неожиданно обратив на это внимание, Ромка подмигнул ей, демонстрируя хищную улыбку. Одновременно с этим Вагин толкнул её локтем, настоятельно чего-то требуя. Надя повернула к нему голову, однако глаза задержались на профиле Пятифанова, который, заприметив где-то среди рядов Полину, победно ей ухмылялся и на Маркову больше не смотрел. Наблюдая за ним, бесстрашным и безнаказанным, Надя чувствовала себя так, словно совершала нечто незаконное, словно этого ни в коем случае нельзя было делать. Она потупила взгляд, уставившись в раскрытую книгу, и попыталась сосредоточиться на словах Лёши, невнятным жужжанием звучащих рядом с ухом. Он рассказывал что-то про свою игровую консоль, которую притащил сегодня в школу, и, избегая цепкого взгляда Лилии Павловны, вроде бы предлагал ей сыграть.       На уроках русского языка и литературы было опасно пользоваться чем-то, кроме учебных материалов и, возможно, Вагин видел в этом превосходную возможность поладить, схлопотав одно замечание на двоих. Это ведь так волнует, когда твою фамилию называют вместе с фамилией того, кто тебе нравится, подтверждая тем самым, что вы оба занимаетесь чем-то не тем. Вместе. Но Надина голова была забита совершенно другими мыслями, слегка безумными из-за сегодняшнего недосыпа. Куда опаснее для неё было рукопожатие с Пятифановым и сегодняшние переглядки. Сколько ни играй на уроке, а в конечном итоге это аукнется только лишь замечанием от учителя и, если узнает Зоя Степановна, скандалом от неё. В конце концов, наказание за срыв учебного процесса было для Нади вполне очевидно. Подумаешь, очередная волна стыда и криков. Это, в отличие от всего, что связано с Ромой, было ей понятно. Но Пятифанов казался чем-то новым, неизведанным. Чем-то таким, чего никогда не было в её привычной, размеренной жизни. Надя размышляла об этом, краем уха улавливая тихий бубнёж Вагина.       «Не знаю, что и думать», — она устало выдохнула. — «Наверное, надо мной правда весело издеваться».       Следующая мысль совсем её не утешила.       «Зое Степановне он совсем не нравится. Лучше бы ей никогда об этом не знать».       — Сегодняшний урок литературы мы с вами перенесём на пятницу, — говорила тем временем Лилия Павловна, листая учебник. — Вместо него проведём два урока русского языка.       Общий разочарованный выдох, слипшийся в нечто однотонное, служил ей весьма красноречивым ответом. Какой нормальный человек хочет определять члены предложения, вместо того, чтобы уютно сопеть под биографию Пушкина?       Игнорируя чужое недовольство, учительница назвала две фамилии и попросила детей выйти к доске. Каждому обозначила по предложению и заставила переписывать, расставляя отсутствующие буквы и знаки препинания. Надя, сонно моргая, медленно выводила в тетради слова, не поспевая ни за одним из одноклассников. Здорово было понимать, что объяснять каждую встретившуюся в тексте задачку придётся не ей, а тем, кто стоял у доски, корябая мелом.       Практически весь урок Лилия Павловна помогала ребятам разбирать предложения, приговаривая, что всё это понадобится на экзамене. Надя её практически не слушала, сосредоточившись на кривоватых буквах, которые выскальзывали из-под ручки, чернильным полотном укладываясь на чистые страницы. В классе было тихо. Завёрнутые жалюзи не давали ранним солнечным лучам вторгнуться внутрь, а в приоткрытые окна влетал лёгкий ветерок, который, как казалось Наде, имел запах. Пах он летним утром, зелёными кронами деревьев, яркими небесами и чем-то родным, хорошо знакомым. По кабинету расплылась вялая нега, а ребята, с трудом удерживающие головы на весу, напоминали сонных мух, что не могли сразу улететь, пьяно пошатываясь.       — Кто может сказать, какую она допустила ошибку? — обращаясь к классу, спросила Лилия Павловна.       Кто-то из отличников, сидящих на первых партах, прощебетал ей ответ. Остальных учительница не трогала, хоть и была обычно требовательна ко всем без исключения. Возможно, подумала Надя, вчерашние гости, которые приехали посмотреть их школу, вымотали весь преподавательский состав, выжав из бедных женщин и немногочисленных мужчин все жизненные соки.       Ребята, стоя у доски, явно скучали, механически выполняя все те действия, которых требовала Лилия Павловна. В ответ на замечания они лишь смиренно кивали, ребром ладони вытирая неправильные линии. Надя достала карандаш, пунктиром обозначив дополнения, и принялась вырисовывать на полях спирали, едва касаясь грифелем, чтобы позже легко было стереть. Лёша, сгорбившись, возился с каким-то листком, складывая и перекручивая его. Вся его классная работа завершилась на написанной в тетради дате и половинке предложения. Ручка и карандаш укатились в сторону, и Надя, успев подставить руку, уберегла их от падения. Их общая парта оказалась визуально разделена на две части, одна из которых пребывала в полном порядке, а другая выглядела так, словно застала ураган. Лёшин беспорядок мозолил глаза. Наде, чересчур привыкшей к чистоте, стало от этого жутко неприятно.       — Засунь нос в свою тетрадь, — бросил Вагин, покосившись в её сторону. — Не списывай у меня.       Она удивлённо вскинула брови, а после едва слышно фыркнула.       — Было бы что списывать.       Лёша ничего на это не ответил, но Наде почудилось, будто он пуще прежнего забился в свой угол, ссутулив спину. Что-то в нём незримо поменялось после вчерашней перебранки, но ей, в общем-то, было совершенно не до этого. Какая разница, что там в действительности происходило у Вагина, если все его подводные камни она, Надя, уже успела разглядеть. Вчера было обидно и гадко, но сегодня ватная субстанция, обосновавшаяся в голове и на время заменившая мозг, упрямо отказывалась генерировать подобного рода мысли. Ей слишком хотелось спать. А ещё, одновременно с этим, хотелось вернуться домой и снова засесть за чтение. В этом, в отличие от полуобморока на парте, по крайней мере был смысл.       — Скотч есть? — спросил Лёша, двумя пальцами придерживая согнутый уголок своей бумажки.       Надя отрицательно мотнула головой.       «Даже если и был, не дала бы», — хмуро подумала она, вовсе не желая становиться причастной к очередной шалости, которая запросто могла бы привлечь внимание Лилии Павловны.       — А клей? — снова поинтересовался новенький, на что опять получил отказ.       Он тихо ругнулся и принялся вертеть головой, выискивая другого одноклассника, у которого можно было бы спросить. Выбор пал на девчонку, которая сидела наискосок и ковыряла ногти, отрывая их и бросая на пол. В её раскрытом, словно крокодилья пасть, зелёном пенале Вагин разглядел очертания клея-карандаша и, дозвавшись со второй попытки, попросил.       Отвернувшись, Надя услышала лишь, что он снова завозился со своей бумажкой. Вскоре прозвенел звонок.       На перемене Лилия Павловна выгнала всех из кабинета, а сама осталась, чтобы выставить ребятам, которые работали у доски, оценки. Остальные столпились на коридоре, подпирая стены и заставленные цветочными горшками подоконники, и принялись за обсуждение вчерашнего дня. Говорили, что приезжала целая дилегация, а учителя были неожиданно милосердными, отчего некоторым повезло заработать пару пятёрок. Надя подумала, что упустила неплохую возможность, потому что по словам одноклассников даже стервозная гризли слегка сдала позиции и поставила-таки высший балл.       Мимо, весело смеясь и держа под руку Антона, прошла Полина, видимо, направляясь в сторону столовой. Наде почему-то вспомнился прошлогодний концерт, где Морозова выступала, играя на скрипке. Звук был красивым, но совершенно ей не понравился. Надя любила песни со словами, а не тоскливые переплетения нот, где сам композитор едва ли понимал, о чём грустила его творческая душа.       По коридору, прищёлкивая крохотными каблучками, прошла Антонина Ивановна. Замедлилась, чтобы поздороваться с детьми, и поудобнее перехватила журнал, который несла.       — Всем доброе утро! — она улыбнулась, оглядывая тех, кто ещё не успел растянуться по школе — Ну, как настроение?       — Лилия Павловна сказала, что сегодня будет два русских подряд! — послышался возмущённый голос.       — А мне она вообще тройбан влепила, — вторил ему другой.       Антонина Ивановна молча выслушивала все жалобы, время от времени издавая тихие смешки. Видно было, что она не придавала этим словам никакого значения, но Наде вдруг захотелось приулыбнуться, когда в голову закралась мысль о том, что несмотря на обилие работы женщина всё равно старалась уделить каждому внимание.       — Нестерова, ты бы и за пять уроков ничему новому не научилась! До сих пор причастный оборот найти не можешь, — раздался тоненький голосок Смирновой, которая, пригревшись у классной под боком, важно скрестила руки и с вызовом глядела на тех, кто жаловался. — А ты, Тимофеев, у доски двух слов связать не можешь, так что нечего прибедняться. Поделом тебе!       — А ничё вообще-то, что Лилия Павловна сама сказать не даёт? — обиженным тоном откликнулся мальчишка. — Я только рот открою, а она уже ответит.       — Говорить нужно, а не просто рот открывать, — насмешливо сказал подошедший Пятифанов, расслабленно держа руки в карманах спортивных штанов.       Ему не было важно, о чём шла речь. Издалека заслышав произнесённую одноклассником фразу, хулиган всего лишь умудрился не проморгать очередной момент, чтобы поиздеваться. Тимофеев, который минуту назад рьяно отстаивал свою позицию и не боялся отвечать Кате, явно замялся при появлении Ромки и, опустив глаза, насупленно сдвинулся в сторону, теряясь среди детей.       — Только посмотри на него.       К Наде, которая стояла неподалёку от подоконника и разглядывала облупившуюся на стене краску, в развалочку подошёл Вагин. На его лице ярко читалось раздражение, а тёмные глаза казались ещё более насыщенными. Наде хотелось, чтобы он поскорее оставил её в одиночестве, поэтому она не ответила, не желая давать повода для дальнейшего разговора. Но Лёше, по всей видимости, вовсе и не нужен был собеседник. Он всего-то хотел высказаться, а Надя так удачно подвернулась под руку. Она молчала, но сам факт её присутствия уже переворачивал ситуацию так, будто новенький говорил с кем-то, а не мычал самому себе под нос, страдая в гордом одиночестве.       — У вас все девчонки кроме «Ромочка то, Ромочка сё» больше ничё вякнуть не могут?       Лёша нашёл в стене скол, ковырнул его ногтем и растёр между пальцами сухую краску, которая моментально превратилась в крошку.       — Даже ты вон вчера с ним умотнула, — буркнул Вагин, бросив на неё недовольный взгляд.       Если до остальной его белиберды Наде не было никакого дела, то от этих слов она почувствовала в себе нарастающее желание защититься. Почему Лёша говорил с ней так, словно она была в чём-то виновата? Кто из них первым начал закатывать сцену?       «Тебе какая вообще разница?!» — в негодовании нахмурив светлые брови, подумала Надя. Рыжие колоски, двумя ровными цепочками свисавшие с плеч, слегка колыхнулись, когда она хотела повернуть голову, чтобы ответить, но в последний момент передумала, судорожно вернувшись в прежнее положение, будто в мышцах сработала защёлка. — «С кем захотела, с тем и пошла. Не твоё дело, понял ты меня или нет?»       Для Нади была вполне ясна причина Лёшиной зависти. Она много читала и могла с лёгкостью описать это, подобрав ассоциации. Когда Вагин оставался в классе единственной занимательной вещью, которая могла бы развеять всеобщую скуку и повеселить ребят, к нему тянулись все подряд, как сегодня до урока. Но с Ромой ситуация всегда отличалась, потому что он, стоило только показаться в дверях, заполнял помещение полностью. Его роль среди одноклассников давно уже установилась, закаменела и сделалась неоспоримой. С хулиганом считаться нужно было всегда, а не только в те моменты, когда он приносил в школу что-то интересное. Чтобы завоевать всеобщее внимание, ему вовсе не нужно было изощряться. Потому-то Лёша и нервничал. Злился, когда кто-то более авторитетный сгонял его со временного пьедестала.       Наде это было неинтересно. Большую часть времени она переживала либо о том, что происходит дома, либо о том, что происходит на учёбе. В её расписании было маловато спокойных дней, но по крайней мере она могла попытаться сохранить их и отгородить себя от лишних проблем. Вчера не вышло. Вчера идти пришлось на обязательной основе, но в остальном она планировала и дальше игнорировать Лёшу, незаметно сидя на своём месте, и молча бояться Рому, стараясь не попадаться на глаза никому из его шайки.       Но, вот так сюрприз, Вагин старательно рушил все её планы.       Он продолжал недовольно ругаться, бродя взад-вперёд неподалёку от окна. Надя, преследуя цель отдалиться от него как можно дальше, скользнула к подоконнику и забилась в угол, держась ладонями за край. Из открытой форточки шею обдувал лёгкий осенний ветерок, который ощущался словно облизывающая пальцы собака. Надя постаралась подумать о русском языке и о том, какие задания им предстояло выполнять следующие сорок пять минут под чутким руководством Лилии Павловны. В конце года экзамены, а большинство из ребят до сих пор с трудом читали длинные тексты, потому что в посёлке, где и без того было полно дел, не у всех оставалось время учиться. За русский Надя не переживала. Она много читала и обладала врождённой грамотностью, которая помогала верно расставлять знаки препинания. Для всего остального существовали правила, которых она тоже знала достаточно, потому что дома от тяжёлой работы можно было спрятаться только за учебниками.       Куда больше её тревожила математика, в которой Надя путалась, будто в паутине, а если что-то и понимала, то мгновенно начинала допускать глупые ошибки. Забытые минусы были её личным кругом ада.       — Ну что, Надюша, как вчера поработали?       На ходу задавая вопрос, Антонина Ивановна приблизилась, занимая свободное место неподалёку. В её присутствии Надя вытянулась по струнке и больше не рисковала трогать подоконник руками. Она стояла, неловко сцепив пальцы, и бормотала что-то в ответ, стараясь совладать с голосом. Классная руководительница иногда поглядывала на её растерянное лицо, но в остальном практически всё время смотрела прямо, наблюдая за тем, как Лёша ходил из стороны в сторону, ворча под нос.       — Как там Виктор Григорьевич? — спросила женщина, мазнув по ней коротким взглядом. — Доволен? Не ворчал?       — Вроде бы доволен, — прикинув, протяжно ответила Надя, сохраняя в голосе неуверенную интонацию, будто снимая с себя ответственность за дальнейшую судьбу этих слов.       — Ну и отлично, — Антонина Ивановна не стала и дальше развивать эту тему. — А вы втроём? Не ссорились?       Надя чувствовала себя крайне скованно, когда её вот так засыпали вопросами. Почему-то она вспоминала Зою Степановну, которая допытывалась о самых незначительных мелочах, выедая девушке мозг чайной ложечкой.       «Что за дурацкий вопрос?» — Надя мысленно закатила глаза, не чувствуя в себе ни малейшего желания выдумывать что-то на ходу. — «Как ещё мы можем быть? Разошлись, и ладно».       Только она успела раскрыть рот, чтобы ответить, как Вагин опередил, вклиниваясь между ней и Антониной Ивановной. Подоконник был полностью свободным, а теперь Надя чувствовала, как её собственная рука оказалась вплотную прижата к Лёше. Её чуть дёрнуло, как от испуга, и девушка поспешила отодвинуться. Её лицо помрачнело и, надувшись, она сомкнула руки на собственных предплечьях, закрываясь.       — Мы-то с Надей не ссорились, — заявил Вагин, прямо, не отворачиваясь, глядя учительнице в глаза.       Он ничего больше не сказал, но в голосе слышался явный намёк на продолжение, так что Антонина Ивановна, тоже его уловив, не могла не поинтересоваться.       — А кто тогда?       Надя напряглась, метнув в сторону Лёши быстрый, осторожный взгляд. Она начала догадываться, к чему всё шло, но сомневалась, могла ли что-то сделать. Принять решение было для Нади тяжёлым испытанием, и пока она гадала, изнутри давя зубами на щёку, Вагин уже распинался, делая вид, что сильно обижен.       — Да есть тут персонажи, — сказал он, корча скорбную мину.       Надя, словно воришка, незаметно огляделась по сторонам, шустро вращая глазами. Ей вдруг показалось, что каждый школьник, что находился в радиусе нескольких метров от них, замер и навострил уши. У Нади сложилось впечатление, будто в данный момент она невольно становилась свидетелем преступления, о котором не могла рассказать.       — Так, Вагин, — вспылила Антонина Ивановна. — Ты либо прямо говори, либо иди к уроку готовься.       В ответ он слегка потупил взгляд и запустил пятерню в спутанные кудри, приводя их в ещё больший беспорядок.       Надя задержала дыхание.       В коридоре, словно поставленная в конце предложения точка, раздался громкий звук. Кто-то упал, споткнувшись. Следом стены омыла волна безудержного хохота, который вибрировал в её сердце, пытаясь возобновить стук.       — Да я же не стукач какой! — замявшись, отмахнулся новенький. Собираясь пожаловаться на то, чего не было, ему отлично удавалось сладить с эмоциями, которые, будто пластилиновые фигурки, вылепленные его пальцами, охотно принимали любую форму. — Просто знаете… Я в посёлке даже месяца не прожил, а получается, что уже врагами обзавёлся. Непорядок, Антонина Ивановна!       Женщина задумалась, мысленно прикидывая возможные версии. По её лицу, покрытому светлой пудрой, Надя с первого взгляда прочла заинтересованность и погружение. Неодобрительно закусив губу, она разглядела в Лёше человека, который оставил в мышеловке ароматный кусочек сыра, а в своей учительнице — мышь, которая следовала за запахом, ещё не зная, что где-то там её ждала ловушка.       — Там… — сглотнув, Надя попыталась возразить. Импульс, иглой проткнувший тело, добрался до самого мозга, отчего волосы на затылке встали дыбом.       Слова давались тяжело, точно каменные плиты, которые приходилось тащить на спине. Они давили и царапали кожу, оставляя на ней вмятины и порезы, что сочились кровью при любом случайном движении. Позвоночник не выдерживал. У Нади не было сил для того, чтобы, свалившись под гнётом монолита, снова подняться.       — Да не надо, я сам расскажу, — Вагин покачал головой, глянув ей в глаза, и девушка ответила тем же, вопросительно изогнув брови.       — С Пятифановым поцапался?       Лёше даже не пришлось произносить это вслух. Точечно, словно отраву от грызунов, он разложил по тонкому полотну их диалога вполне очевидные намёки, которые Антонина Ивановна, как человек с высшим образованием и богатым жизненным опытом, не могла не понять.       Что-то внутри Надиной груди упало и рассыпалось, словно сахар.       Дальше по коридору слышался всеобщий галдёж, и она, пребывая в странном оцепенении, повернула голову. Светлые глаза, затуманенные сонной негой, неотрывно глидели перед собой, словно никого по-настоящему и не видели. Надя внезапно прониклась к Вагину таким отвращением, какого не испытывала прежде. Даже Зоя Степановна в самые гадкие моменты их совместного быта не была ей так омерзительна, как застывший на расстоянии вытянутой руки одноклассник. Ну что за скользкий человек?       «Так легко обмануть…» — кончики её пальцев слегка дрогнули, но в кулак так и не сжались. — «Это же недоказуемо! Бредятина!»       В уши, будто звуки расстроенного музыкального инструмента, ворвался голос Антонины Ивановны, прорвав собой пелену забвения. Надя ощутила себя так, словно в лицо прилетел увесистый снежок, смешанный с грязью, а его ледяные куски таяли на щеках. Возможно, она даже побледнела.       — Вот попляшет он у меня! — пригрозила возмущённая женщина, решительно глядя вперёд. — По-человечески же попросила!       — Так а я о чём? — Лёша невозмутимо сменил положение, бесстрашно усевшись на подоконник и скрестив при этом ноги. — Знаете, папа мой сильно за это переживает. Новая школа, все дела… Не хочется его, конечно, от работы отвлекать, но, наверное, придётся поставить в известность. Вдруг меня завтра вообще побьют, правильно?       — Во-первых, не надо никому жаловаться, — поспешно ответила Антонина Ивановна, а затем, задумчиво поворочав губами из стороны в сторону, предложила: — А во-вторых, у Пятифанова тоже отец имеется. Вот его в школу и вызовем. И про прогулы ему расскажу, и про хулиганства. Пускай сам сына воспитывает, а то школьная администрация не справляется уже! Управы на него нет!       Она всё говорила и говорила, а Надя продолжала глядеть в сторону, где около другого подоконника собралась целая компания. Ромка, привалившись к стене плечом, стоял, возвышаясь над Полиной, и молча наблюдал за тем, как она заливисто смеялась, сверкая белоснежными зубами. Рядом с ним вертелся Бяша, увлечённо что-то рассказывая. Он суетливо бросался то к хулигану, то обратно, размахивал руками, хватался за голову и, казалось, просто сходил с ума. Место рядом с Морозовой занимал Антон, который неторопливо жевал купленный в буфете пирожок с повидлом и в разговоре, видимо, особо не участвовал.       — Мне нужно к уроку подготовиться, — бросив не своим голосом, Надя отлипла от нагретого местечка и поспешила зайти в кабинет.       Сев на своё место, она действительно принялась наводить на столе порядок. Перекладывая вещи с места на место Надя вдруг подумала, что в поведении Антонины Ивановны проскользнуло кое-что странное. Почему это она, всегда закрывавшая на хулигана глаза, неожиданно решила всё изменить и взяться за его воспитание? Да его родителей, казалось, отродясь не вызывали в школу, а тут сразу же сыграли козырем!       Больше всего в сложившейся ситуации Наде не понравилось то, что Лёша обманул, напридумывав того, чего не было, и то, что она в этот позорный момент стояла рядом и ничего не предприняла. Наде сделалось до того неприятно из-за несправедливости, что зазудел корень языка, но, пораскинув мозгами, она пришла к выводу, что Пятифанов в любом случае всё это переживёт. А вот Вагин уже не факт. Обмана Ромка не прощал никому, даже друзьям. Что уж говорить, Надя и сама бы не простила.       «Идиотский Вагин», — она кротко вздохнула и, взяв со стола ручку, принялась рисовать спиральки на вырванном из тетради листе. — «Терпеть не могу. Подлость! Гадость! Ему бы со Смирновой за ручки ходить, а не со мной штаны просиживать».       Вскоре коридорные вопли разрезала громкая трель звонка. Ребята потихоньку стягивались обратно в кабинет, и, едва завидев в дверях Лёшу, Надя поспешила отодвинуть стул, на котором сидела, подальше, оказавшись практически за пределами стола.       Толкаясь среди одноклассников, он с грохотом задел парту, отчего та сдвинулась вперёд, и уронил несколько своих тетрадей. Девушке захотелось потоптаться по ним в грязной обуви, но этот порыв быстро испарился, растворяясь дымком, и она упёрлась взглядом в окно, игнорируя всё вокруг. В ней, словно древнее чудище, проснулось такое презрение, что не хотелось дышать с Лёшей одним воздухом, и Надя мысленно благодарила Лилию Павловну за то, что на время перерыва та пооткрывала окна.Так Надино бледное лицо хотя бы обдувал свежий ветерок, а щёки ласкало солнце.       Вагин уселся на место и во всём том мусоре, который захламлял его половину парты, откопал бумажный свёрток, который больше походил на смятый черновик, что необходимо выбросить. Покрутив его в руках, он загнул торчащие края, и лист приобрёл форму треугольника, внутри которого, будто гармонь между клавиш баяна, в оборку собралось несколько слоёв бумаги.       — Смотри, какая штука, — сказал Лёша и потянулся, чтобы ткнуть её локтем, но не достал.       — Ага.       На его лице застыло крайне глупое выражение, когда, повернув голову, парень вдруг обнаружил, что Надя в его сторону даже не взглянула.       А у неё ведь даже затылок обожгло, стоило чужим глазам мазнуть по рыжей макушке.       «Терпеть, терпеть, терпеть!» — стиснув зубы, мысленно вопила она, барабаня по столу кончиками пальцев.       Простое игнорирование высасывало из Нади столько моральных сил, словно она только в старости осознала, что прожила совершенно не ту жизнь, какую хотелось бы. В голову, словно в железную дверь, постоянно долбились десятки непрошенных мыслей, вроде тех, что Лёше, вероятно, обидно и что она, хоть тот и сотворил нечто гораздо хуже, не может опуститься до того же уровня. Это съедало Надю изнутри. Она знала, почему воротила нос и отчего Вагин получил сосулькой в сердце, но всё равно чувствовала себя виноватой, как если бы устраивала глупые сцены на пустом месте.       — Ну Надя, — протянул он, жалобно выпячивая губу. — Ну чё ты, в самом деле? Хорош хернёй страдать, посмотри на хлопушку мою. Я её весь прошлый урок из говна и веток клеил.       Надя, выцепив взглядом воробья, сидящего на ветке, бездумно пялилась на его крохотное тельце и всё быстрее трясла ногой.       — Поздравляю.       В кабинет вернулась Лилия Павловна, а внутри у неё по-прежнему дрожало так, словно началось девятибалльное землетрясение. Ладони занемели от холода и вспотели так сильно, что оставляли на тетради мокрые следы, которые размывали чернила.       «Он заслужил!» — зажмурившись, напомнила себе Надя. — «Нечего было говорить так, как будто мы заодно! Он сам виноват. Только не поворачивайся! Держись!»       В классе царила суета, потому что не все успели отойти от перемены, где было явно интереснее, чем на уроке русского. Ребята гремели стульями, шуршали книгами и, тихонько переговариваясь, смеялись, настороженно поглядывая на учительницу, чтобы та не распознала источник звука.       Лилия Павловна, неодобрительно нахмурившись, обвела взглядом доску, покрытую белыми разводами.       — Вы считаете, что вот с этим можно работать? — быстро поправив очки, буркнула она. — Дежурные, ну-ка привели доску в порядок! Вам перемена на что дана?       С первой парты моментально вскочил мальчишка и, взяв тряпку, вышел с ней из кабинета, чтобы нормально вымыть в туалете. Остальные, уловив скверное настроение учительницы, постепенно затихли и впились в её фигуру глазами, ожидая, кого же постигнет участь стать следующим отвечающим.       — Открываем двенадцатое упражнение, — сказала Лилия Павловна, закрывая одно из окон. — Перед вами текст. Его необходимо списать, заполнить пропуски и расставить недостающие знаки препинания. Все орфограммы подчёркиваем карандашом.       Пролистнув учебник, Надя с долей разочарования обнаружила там отрывок из «Капитанской дочки», который занимал практически полтора листа и весь был усыпан пропусками. Она посмотрела на собственную руку и во всех красках представила, как к концу работы та попросту перестаёт шевелиться. С Лёшиной стороны послышалось нечто нечленораздельное, но явно возмущённое.       — Там, где в конце предложения стоит звёздочка, делаем синтаксический разбор, — продолжала Лилия Павловна. — Выписывать заново не нужно, делайте прямо в тексте. В конце соберу тетради.       Надя почесала за ухом и, взяв ручку, так с ней и застыла, не зная, с чего и начать. Казалось, фронт работы не представлялся таким уж обширным. Для одиннадцатого класса похожие задания не редкость, но размер отрывка, который необходимо было переписать, вгонял Надю в ступор.       — А это на весь урок? — раздался ленивый голос Бяши.       Лилия Павловна, одарив его красноречивым взглядом поверх очков, тяжело вздохнула.       — Игорю на пятнадцать минут. Остальные работают до звонка.       — А чё я-то сразу? — пробормотал Будаев, подпирая щёку ладонью.       Надя, внимательно следя за текстом, принялась переписывать его в тетрадь, но из-за чужой болтовни побоялась ошибиться, так что ненадолго убрала ручку подальше от бумаги.       — А вот ничё, Игорь. Выполняй задание молча. Твою тетрадь я первой проверю, — отозвалась учительница, одновременно с этим заполняя журнал. Потом вдруг снова подняла голову и, приглядевшись получше, поинтересовалась: — А дружка ты где потерял? Сразу так тихо сделалось, как будто не одного не хватает, а целых десять. Что у него, воспаление хитрости опять разыгралось?       — Не, — отмахнулся Бяша. — Его Антонина Ивановна забрала.       — Ну-ну, — Лилия Павловна покачала головой и опять вздохнула. — Доигрался наконец, Пятифанов-то?       — Да у нас ваще всё ровно! — возразил Будаев, даже подавшись ради этого вперёд. — Ничё он не делал!       — Это вы уже сами разбирайтесь, — учительница махнула рукой, отметая любые пререкания. — Ты давай лучше текст переписывай. Если не успеешь — времени больше не дам. — постучав ручкой по столу, добавила: — Это всех касается!       Работа возобновилась, но Надя, закрыв глаза, надавила на них пальцами, отчего в темноте, будто по чёрной ткани, расплылись круги и овалы.       «Ой, как плохо», — набатом вертелось в голове. — «Она его что, поэтому позвала?»