Каменное слово

Сны видящей средь бела дня,

Все спящей видели меня,

Никто меня не видел сонной.

М. Цветаева

      На заднем дворе школы собрались радостные первоклассники, одетые в парадную форму, их счастливые родители, державшие детей за руки, и старшие ребята, на чьих лицах прослеживалась только лишь скука и бесконечная усталость. Надины одноклассники гудели где-то за её спиной, обсуждая прошедшие каникулы, полные насыщенных дней, надоевшие уроки, которым придётся посвятить ещё целый год и возможности повеселиться, чтобы уж точно надолго запомнить окончание школы. Она слушала товарищей краем уха, не совсем понимая, было ли в их планах что-то о предстоящих экзаменах, а если и было, то почему никто до сих пор этого не упомянул? Не могла же она одна вечно обо всём волноваться?       Музыка в старых колонках играла с перебоями и помехами. Громкие басы, прерываемые тихим шипением, что вызывало щекотку в ушах, заставляли девушку время от времени болезненно жмуриться. Каждый раз ей казалось, что ещё один такой звук и голова взорвётся, точно упавший арбуз. Но вот шелестящее щёлканье повторялось вновь, и мысли эти снова возвращались к началу, потому что Надя продолжала стоять под солнечными лучами, целая и невредимая. Она смотрела на детские улыбки, до сих пор не до конца осознавая, что все эти ребята рано или поздно займут свои ниши: самодовольную Смирнову заменит другая девочка, вместо Пятифанова и Будаева хулиганить будет новая парочка друзей, найдётся скрипач талантливее Полины и художник лучше Антона. Но разве можно было разглядеть в этих юных лицах, скалившихся в забавных гримасах, хоть какие-то задатки? Все первоклассники казались Наде одинаково светлыми, и почему-то она была уверена, что плохой пример они если и видели, то только от родителей, сосредоточенных на семейных и рабочих конфликтах.       — Ты спишь, что ли?       Раздавшийся над ухом голос заставил девушку резко повернуть голову. И уже до того, как совершила это движение, она точно знала, что не обрадуется увиденному. На расстоянии ладони от её правого бока стоял улыбающийся Лёша, один взгляд на которого заставил Надю оторопеть от удивления. Ну чего ему опять надо? Кажется, она не успела ещё поклясться в вечной дружбе, да и быть проводником для новенького тоже не собиралась. В данный момент Надя проклинала свою незыблемую отчуждённость от коллектива, которая так сильно бросалась в глаза, что даже Вагин, едва переступив порог кабинета, понял, что этим с лёгкостью можно было воспользоваться, пока он не найдёт компанию получше.       «И что теперь?» — Надя сделала вид, что увлечена пылкой речью директора, поддерживаемой бурными аплодисментами от администрации, а сама тем временем боролась с желанием вернуться к старой привычке: погрызть заусенец. — «Глухой прикинуться? Глупой? Не хочу я тут «введение» из себя строить. Как в учебниках, ей Богу: сначала всё интересно и здорово, а в конце года в мусорке его находишь…»       От пришедшего на ум сравнения захотелось разразиться ворчанием, точно озлобленная старуха, и отвесить себе парочку крепких подзатыльников. Давай, Надежда, закапывай себя ещё глубже, если твоему крохотному мозгу мало всего того, что говорит Зоя Степановна!       — Знаешь, я зову тебя уже минут семь, — протянул Лёша, чуть склоняясь над ней, чтобы заглянуть в лицо. — У кого-то проблемы с концентрацией внимания, да?       Надя отпрянула, попытавшись придать лицу как можно более отталкивающее выражение, но, по всей видимости, получилось у неё скверно — новенький хрипло усмехнулся. С трудом подавив в себе порыв заозираться по сторонам в поисках чьей-либо помощи, она передёрнула плечами и, прочистив горло, сказала ему, что ничем таким не страдает. Под ложечкой засосало, захотелось, как в детстве, закутаться с головой под тяжёлое одеяло, надеясь, что оно спасёт от монстров. Сама того не замечая, Надя начала заламывать пальцы, надавливая на кожу короткими ногтями. Лёша всё не умолкал, рассказывая ей десятки бессвязных историй, на которые девушка не реагировала и спрашивая о какой-то ерунде, на что она тихо бормотала незаинтересованные ответы. Общение с Вагиным выходило неправильным, волнующим её, как если бы в магазине заставили стащить с полки буханку хлеба. Напряжённые взгляды одноклассников, тяжело сверлящие спину, чтобы через их взаимодействия узнать что-то о новеньком и понять, как к нему относиться, заставляли Надю думать, что она промышляла чем-то незаконным. От этого чувства хотелось сбежать, спрятавшись в вязком одиночестве на излюбленной третьей парте.       — …Ну, так мы короче и переехали, — посмеиваясь, рассказывал Лёша. — Батя-то у меня строитель, главный там какой-то, вот его и отправляют к чёрту на рога: смотреть, чё там сделать можно. Про инфраструктуру знаешь? Так через год в вашем посёлке уже мегаполис будет, город будущего там, все дела…       — Не придумывай, — отрезала Надя, бросив на Вагина быстрый взгляд. — Голод в стране, бедность. Кому там дело до глухомани этой?       — Да это пока, — он отмахнулся, в одно мгновение сделавшись каким-то резким, словно девушка сказала что-то не то. — Годик, другой и заживём здесь все.       Надя покачала головой. Спорить не было настроения. Ей казалось, словно Лёша вылез из другого времени, не подозревающий ни о частом отключении света, отопления и горячей воды, ни об отсутствии продуктов в магазинах, ни о задержке зарплат и пенсий на полгода. Зоя Степановна говорила, что не заботится об этом только обманщики да бандиты, сумевшие на чужих несчастьях сколотить себе состояние. В больницах не было ни лекарств, ни расходников, ни постельного белья, ни питания, ни посуды. Если не повезло загреметь, то покупать нужно было и бинты, и вату, и шприцы для уколов, и капельницы. Об этом Надя знала едва ли не лучше всего, потому что болела часто, и не всегда удавалось просто отлежаться в постели, попивая горячий чай. Помнила даже, как года два назад Степановне пришлось занимать у соседей, которые находились в таком же незавидном положении, потому что скрутило Надю так сильно, что не могла ни сидеть, ни стоять, ни даже дышать.       — А ты не отсюда, да?       Только она успела подумать, что всё устаканилось и драгоценный покой наконец настал, как Лёша, не удержавшись, снова принялся распинаться. Говорил о том, что речь у неё для неближней тайги слишком уж правильная, приятная слуху, а также поделился наблюдением, что большая часть жителей, с которыми успел повстречаться, коверкала слова каким-то невообразимым способом, мешая несколько языков сразу. И с последним Надя не могла не согласиться, потому что некоторых стариков до сих пор не понимала, хотя и должна была привыкнуть.       — На чистые поспорить готов, что ты москвичка! — забывшись, чуть громче выдал Вагин, прицениваясь к Надиному вялому выражению лица. — Была у меня, знаешь, знакомая…на тебя трындец похожа. Так у неё батя мажор и мамка в модном журнале на обложках светится.       Надя шумно выдохнула, опустив плечи. Лёша казался ей комаром, который назойливо пищал в самое ухо, а прихлопнуть никак не получалось. Стоя под палящим солнцем, пекущим прямо в затылок, Надя не переставала гадать, где же в этой жизни она свернула не туда. Обернулась на Антонину Ивановну, так как та должна была сказать, когда первоклассников нужно было заводить в школу под их первый звонок, но классная руковолительница молчала, с гордостью наблюдая за поющими и танцующими детьми. Глядя на неё такую, Надя вдруг со страхом подумала, что все учителя тоже когда-то были детьми, ненавидели учёбу и хулиганили на переменах. Стало интересно, что они чувствовали, когда год за годом наблюдали за пышущими молодостью и жизнью новыми поколениями, когда сами неумолимо приближались к старости, становясь всё слабее и болезненнее. Даже самая гадкая старуха, вечно шпыняющая молодёжь подальше от своего двора, тоже была когда-то задорной девчонкой с двумя длинными косичками и забавными пышными бантами. А главное, были у неё и мечты, которые вряд ли обещали одинокий конец в старой избе с протекающей крышей.       Надины мысли ушли далеко от Лёши, а тот всё болтал и болтал, думая, что она слушает.       — …Вот и подрались с ним из-за той кассеты. Нас потом толпой разнять не могли. А я ещё две недели после этого на больничном откисал, — Вагин безразлично пожал плечами. — Пацаны каждый день толпой заваливались. Мать злилась из-за этого, но чай с печеньем всё равно всем предлагала. А потом говорила, что им до уголовщины одного шага не хватает, и чтобы больше у нас в квартире никого не видела. Ну а на завтра опять все припрутся, и она только и успевает, что чайник кипятить.       А ведь переезд — это практически то же самое, что лишиться друзей насовсем, подумала Надя, краем уха уловив из чужого монолога парочку предложений.       — А далеко отсюда Москва? — зачем-то спросила она, внезапно осознав, что совершенно всё позабыла. За три года из памяти практически стёрлись и детский дом со своими законами и правилами, и вокзал, полный людей и раздутых сумок, и дальняя дорога, прожитая будто бы в бреду.       — Ну, — Лёша закусил губу, мысленно прикидывая расстояние. — Думаю, где-то двое суток на поезде. На машине, конечно, быстрее.       Девушка задумчиво закивала. Казалось бы, чего ей стоило подкопить денег на билет, вычеркнуть из жизни всего лишь два дня и снова оказаться в столице, где её, возможно, всё ещё ждали? Тяжкий, безрадостный выдох сам собой сорвался с губ. С Зоей Степановной ни в коем случае нельзя было поступать необдуманно и, бросив всё, срываться в неизвестность, потому что если попытка бегства вдруг провалится, то и возвращаться уже будет некуда. Надя отложила эти мысли в далёкий ящик, чтобы обязательно разобрать позже, когда наберётся чуть больше ума и рублей в кошельке.       — Слышь, новенький, — на её тень, распластавшуюся на асфальте, как гром среди ясного неба, обрушилась чужая: грузная и тяжёлая. — Так ты с мотальщиками что ли шароёбился? У нас в классе и так отребья хватает, нечего здесь воздух сотрясать.       Семён Бабурин, за лето выросший разве что в ширину, нарисовался за их спинами в компании миниатюрной Кати Смирновой, которая поглядывала на Надю и Лёшу с высоты своего пьедестала, хитро сверкая глазками. Что бы сейчас ни произошло, не составляло особого труда додуматься, что именно она выступала инициатором. Бабурин для плутоватой девчонки выступал в роли циркового медведя, которого однажды уже посадили на поводок, а теперь всего лишь заставляли выполнять необходимые команды, чтобы припугнуть неугодных личностей. Надя, сделав крошечный шаг в сторону, поджала губы, чувствуя, как немеют колени. Даже на просторном школьном дворе рядом с огромным, громоздким Семёном, который отталкивал одним внешним видом, ей становилось тесно.       — Что же ты, Маркова, уже от нас сбегаешь? — Катя улыбнулась и, скрещивая руки на груди, проплыла мимо своего прихвостня, останавливаясь неподалёку от Нади. — А с нарушителями порядка вон какая милая! Не молчишь, воркуешь. Неужто мы, прилежные школьники, хуже этого сброда?       Смирнова сделала вид, что крайне огорчена своим открытием, и даже обиженно надула губы.       — Видимо, Сёмочка, мы не достойны её общества, — она разочарованно покачала головой и, взмахнув светлой косой, развернулась спиной. — Конечно, мы же не читаем умных книжек…       — И с быдлотой московской не ботаем! — Бабурин активно поддержал её, гадко усмехаясь.       «В прошлой жизни я, верно, была хуже Чикатило, иначе не знаю, почему до сих пор здесь стою», — про себя негодовала Надя, понимая, что от приступа волнения не могла ни говорить, ни двигаться. Ступни приросли к асфальту, и всё, что ей оставалось делать, это слушать едкие речи Смирновой и вечные поддакивания Семёна, стараясь придумать хоть что-то, чтобы соскочить с острого крючка. — «Этот ещё на голову свалился! Не мог ты, что ли, в Москве своей остаться? Сдался тут больно…»       Встречая всеобщее молчание, Катька скалилась в ухмылке, чувствуя себя победительницей. Хотя Надя и не понимала, чем обусловлено её желание донимать других, но по опыту знала, что лучше уж, не раскрыв рта, проглотить обиды, чем ежедневно устраивать со Смирновой словесные перепалки. Но Лёша этого, похоже, до сих пор не понял. Неудивительно, ведь сегодня был его первый день в местной школе, и даже если Надя новенького особо не жаловала, то всё равно не хотела, чтобы против Вагина ополчились все ребята. Так у них обычно и было: поссоришься с Катей, а избивать в туалете будет Пятифанов. Опустив голову так низко, что подбородок, казалось, касался груди, она с опаской посмотрела на расслабленного Лёшу, который не потрудился сменить ни позу, ни выражение лица. Надя была уверена, что должна как-то обратить на себя его внимание, но не могла выдумать ничего подходящего. Чихать и кашлять представлялось ей слишком очевидным и нелепым, а говорить пока было нечего, ведь оскорбления на данный момент лились только в её сторону. Просто Надя, как зазубренное наизусть правило, знала, что Лёшина очередь всё равно вот-вот настанет: Смирнова всего лишь искала, с какой стороны подступиться.       — А вы, оказывается, мадемуазель инициативная, — усмехнувшись, произнёс Вагин, делая голос слегка высокомерным. — Словами бить пытаетесь… Да пока только щекотать получается. Ещё и вот, — кивнул на Бабурина. — Друга уважаемого приплели. Если вопросы есть, то вы не стесняйтесь, решим обязательно.       Понаблюдав за тем, как с Катиного лица стремительно сползает улыбка, Лёша рассмеялся в голос. Надя смотрела на него хмурым, разочарованным взглядом. Ей не составило труда заметить, как Смирнова, с который не было принято спорить, злостно поджала губы и вся как-то подобралась, горделиво расправляя плечи и вскидывая подбородок. Семён стоял за её спиной, показательно выдвигая вперёд широкую грудную клетку. Если бы Надя была одна, то непременно свалилась бы в обморок, потому что ноги уже практически не держали. Ей совершенно не хотелось становиться соучастницей чужих конфликтов, и, поймав нагловатый взгляд Вагина, девушка незаметно мотнула головой, призывая его отказаться от затеи и спокойно разойтись.       — Ты, Лёшенька, послушай лучше свою подружку, — выплюнула Катька, отворачиваясь полубоком. — Веди себя хорошо, а не то я всем здесь расскажу, что ты группировщиком был!       — Так не был же, — парня угроза, очевидно, не впечатлила.       — А кого волнует? — ехидная улыбка снова нарисовалось на её губах.       Язык у Смирновой был подвешен столь лихо, что она могла бы заставить кого угодно поверить хоть в единорогов, хоть в призраков, хоть в то, что приехавший из Москвы новенький занимался разбоем и драками. Уверенная, что последнее слово осталось за ней, Катя, взмахнув рукой, отошла в сторону.       — Давай, родная, — Лёша шутливо бросил ей вслед. — Свидимся ещё.       Стоило двум фигурам затеряться в толпе, как Надя тут же выдохнула, словно всё это время стояла, задержав дыхание.       — Пошли, — хрипло сказала она, прочистив горло. — Антонина Ивановна зовёт. Детей нужно выводить.       Вагин не стал спорить и, сложив руки в карманы брюк, двинулся с ней плечом к плечу. Надя старалась не смотреть в его сторону. То ли манера речи, то ли поведение, но что-то натолкнуло её на мысль, что в жизни он, возможно, такой же скользкий, как и сама Смирнова, а потому и смог так просто дать ей отпор. Надя чувствовала себя, словно во сне. Сегодняшний день казался ей ненастоящим, выдуманным, потому что нечто настолько нетипичное для её скромной жизни могло быть только идеей утомлённого мозга.       — Ты чё такая? — Лёша ударил её локтем, и Наде захотелось поскорее стряхнуть с себя это прикосновение.       — Обычная, — ответ вышел сухим, неслышным. У неё по-прежнему оставалось слишком много мыслей, что бились в голове, отскакивая от черепной коробки, будто крохотные мячики.       Остаток линейки сохранился в памяти довольно смутно. Лишь снова оказавшись в классе, Надя, взглянув на свою ладонь, припомнила, что вела за руку девочку с большими белыми бантами и двумя длинными хвостиками, которые забавно покачивались при ходьбе. Малышка, похоже, сильно волновалась и без умолку тараторила практически всю дорогу. И Надя, как бы ни напрягала извилины, не могла вспомнить, отвечала ли ей хоть что-то или так и шла, пугая детей угрюмым молчанием? За окном всё ещё гремела музыка и девушке казалось, что в такт шумящим колонкам пульсировали и её виски. Ребята гудели и смеялись, рядом возился Лёша, выискивая что-то на дне рюкзака, и будто бы одна Надя была вне этой жизни, которую одноклассники уступчиво делили между собой.       Скоро пришла Антонина Ивановна, чтобы провести математику. Поругалась, что на линейке сильно шумели и с детьми тоже накосячили: оказывается, не нужно было идти с ними целый круг. Надя молча внимала её замечаниям, елозя по тетради противоположным концом ручки. В кабинете было душно, а форма сковывала движения. Подперев щёку ладонью, она уставилась в окно, цепляя взглядом клин журавлей, покидавших дом, чтобы перезимовать на тёплом юге. Учительница разжёвывала организационные моменты, рассказывая о планах на выпускной, об экзаменах и о том, что учителя в этом году трясти будут конкретно. Предупредила о возможных прогулах, бросив вполне красноречивый взгляд на друзей-неразлучников — Бяшу и Рому, и ясно сказала, что краснеть за них в случае чего не собиралась. Те, насколько Надя могла расслышать, как раз обсуждали своё желание смотаться завтра с последнего урока, но Антонине Ивановне, тем не менее, послушно покивали, состроив умные лица.       Последние двадцать минут урока провели, повторяя пройденное за десятый класс. Первое время учительница делала попытки вызвать кого-то к доске, но вскоре поняла, что это бесполезно: никто ничего не помнил. Математика никогда не была Надиной сильной стороной, поэтому она приложила все усилия, чтобы сделаться максимально незаметной, спрятавшись за чужими спинами, и старалась лишний раз не шевелиться. Поход к доске каждый раз вызывал у неё такую панику, что руки потом дрожали до самой перемены. Поэтому Надя в некоторой степени даже любила письменные работы, потому что оценку можно было запросто получить с места. Любых ответов вслух она старалась избегать всеми возможными способами, и удавалось это практически со всем, кроме литературы, когда стихотворения обязательно было рассказывать перед всеми. И Надя толком не знала, что было хуже: понимать, что практически двадцать человек слушают в тишине её голос, если выучила, или что учительница всячески пристыжает и ругает при всех, если нет.       Звонок на перемену не заставил себя ждать, и вскоре класс вытек на коридор, где уже во всю носились другие школьники. Солнечные лучи падали на свежеокрашенные стены и закреплённые на них доски с объявлениями, где информацию не меняли уже на протяжении нескольких лет. Ещё с того дня, как Надя впервые вошла в эту школу, там уже висели плакаты с надписями «Не болтай», «…Задача состоит в том, чтобы учиться» и «Береги рабочую минуту». Отчего-то ей казалось, что картинкам этим было куда больше лет, чем можно подумать. Все правила, постеры и предупреждения, представленные на каждом этаже, должны были погружать детей в атмосферу ответственности и строгости, но налепленные туда вырезки из журналов вносили чуток разгульности. Когда целый лист заполнен мелкими буквами, гласящими о правилах поведения, а рядом красуется фотография Цоя, то большая часть взглядов, вероятно, обнаружится прикованной именно к лицу знаменитости.       Надя заняла своё излюбленное место около подоконника, который находился прямо напротив кабинета. Из открытого окна на её затылок, прикрытый толстой косой, дул прохладный осенний ветер. Сейчас, когда все остальные парочками или группами проходили мимо, задорно смеясь, Надя снова чувствовала себя прежней: той незаметной девочкой, которая тихо существует в своём одиноком мирке, делая уроки и помогая по дому. В руках она держала увесистый учебник биологии, а глаза бегали по тексту, постоянно возвращаясь к предыдущему предложению. Как там Лёша говорил? «Проблемы с концентрацией внимания?» Надя уже минуты три пыталась вчитаться во введение, потому что учительница биологии, точно дельфин, мучила своих жертв ради удовольствия, заставляя школьников с первого дня отвечать ей ещё не пройденный материал. Учебники, мол, выдали неделю назад, можно и подготовиться.       — Каждый организм представляет собой совокупность упорядоченно взаимодействующих структур, образующих единое целое, то есть является системой… — она бубнила себе под нос, отвлекаясь то на шум в коридоре, то на собственные мысли.       Несмотря на страх перед хулиганами, в Надиной жизни было достаточно моментов, когда оставалось им только позавидовать. Вот, например, сейчас. Ни разу она не видела, чтобы Пятифанов, Будаев или Бабурин корпели над книгами, судорожно заучивая материал, чтобы не облажаться на предстоящей самостоятельной. Обычно они шкерились по туалетам и либо курили, деля одну сигарету на всех, либо месили чьё-то лицо кулаками.       «Каждый организм представляет собой…» — мысленно повторяла Надя, прикрыв глаза, чтобы ненароком не подглядеть. — «А что мне делать, если Катя снова полезет? Она же вроде первая, кто с Лёшей заговорил. Ну, а с другими как быть? Опять они меня в свои ссоры впутают?»       — Приём! Планета вызывает Маркову Надежду! Приё-ё-ём!       Девушка подняла на Вагина усталый, вопрошающий взгляд.       — Чё учишь? — он невозмутимо выдернул из её рук учебник, небрежно пролистнул и, захлопнув, всучил обратно. — Биология? Так первый урок же, нахрена так заморачиваться?       — Если бы из этой книги выпал хоть один листок, то у тебя посыпались бы зубы, — процедила Надя, едва заметно сжимая челюсть.       — Звучит убедительнее, чем угрозы той светленькой, — Лёша вскинул руки, отступая. — Ты мне их выбъешь?       — Не я, — пожав плечами, ответила она. — Библиотекарь.       Вагин в очередной раз расхохотался, щуря глаза от солнца. Его голос раскатистым эхом прошёлся по коридору, так что некоторые ребята обернулись, чтобы глянуть на нарушителя всеобщего спокойствия. Заметив это, Надя поспешила вновь уткнуться в книгу, пряча лицо за желтоватыми страницами. Биология давалась ей проще, чем общение, поэтому из двух зол девушка без зазрений совести выбрала меньшее.       — Да ладно, отложи ты свой учебник, — непринуждённо покачиваясь, парень обошёл вокруг и примостился рядом с ней, опираясь руками о подоконник. — Если с ним что-то случится, то я, так и быть, возьму всю вину на себя. В конце концов, попасть к зубодёру — ещё не конец жизни, правда?       — Для некоторых, может, и конец, — неоднозначно ответила Надя.       — Точно не для меня.       Лёша подмигнул, отчего кудри на его лбу слегка колыхнулись. Девушка продолжала бездумно пялиться в книгу, уже и не пытаясь сосредоточиться на биологии. Ей просто хотелось сымитировать сильную занятость, чтобы Вагин сам понял, что сейчас было совершенно не до разговоров. Но он, точно клещ или пиявка, прилип к ней намертво, продолжая высасывать кровь. И у Нади, если честно, кипела голова от того количества ненужной информации, которую новенький взваливал ей на плечи, продолжая без остановок трещать о каких-то своих делах. Напрямую сказать о том, что ей не интересно, Надя не могла себе позволить: слишком уж было неудобно. Для неё куда более привычным казалось замалчивать все проблемы, а там уж люди постепенно исчезали сами, с неловкими улыбками скрываясь за горизонтом. Из-за сложившейся ситуации, когда смотрела на Вагина, сначала она видела каменную стену, которую никак нельзя было пробить ни безразличием, ни колкими ответами, которые Надя не могла сразу придумывать.       — Чё, школу покажешь мне? — спросил Лёша, через её плечо задумчиво заглядывая в раскрытый учебник. — Тяжеловато у вас ориентироваться, путаюсь пока.       — А что путать? — она глянула на него напряжённым, ожидающим опасности взглядом и отодвинулась, делая расстояние между их плечами ещё больше. — Три этажа, четыре лестницы, три мужских туалета и три женских. Коридор прямой. Где сворачивает — пристройки, там тоже кабинеты. Столовая на первом этаже, спортзал на втором или, если тепло, на улице занимаемся. Учительская тоже на втором, по левой лестнице нужно подняться. По-моему всё элементарно.       — Непривычно слегка, — он скорчил гримасу, опуская уголки губ вниз и чуть надувая щёки. — В Москве-то школа побольше будет.       — Эта совсем маленькая, — ответила Надя, провожая взглядом учительницу биологии, чья сгорбленная фигура скрылась в кабинете с целой стопкой каких-то книг. — Наоборот проще.       Очевидно, Вагин хотел сказать что-то ещё, но из класса послышался грохот закрывшегося окна, а затем брюзжащий старческий голос призвал всех войти и рассесться по местам. Надя, как меньше всего жаждущая попасться в первый день, моментально юркнула к кабинету, проворно лавируя между спинами одноклассников.       — Чё за беспредел? — удивился Лёша, пытаясь нагнать её среди толпы школьников. — Перемена же только началась.       — Тебе ещё предстоит познать все тонкости наших уроков биологии, — прозвучало откуда-то из-за спины.       Стоило только обернуться, как на него тотчас же уставились большие голубые глаза. Девушка вежливо улыбалась, отчего лицо приобретало ещё большую мягкость, и, приглядевшись получше, Вагин узнал в ней одноклассницу с передних парт. В ответ на её слова он покивал головой, молча хмыкая. Хотелось спросить, что такого ужасного происходило именно на биологии, но вопрос этот Лёша приберёг для другого человека. А вот догнать её, увы, не успел.       — Я тоже сначала не мог к гризли привыкнуть, — вставил подошедший парень, поправляя круглые очки. — А потом нормально. Ну, вроде бы…       — Гризли? — Вагин насмешливо фыркнул.       Втроём они быстро выровнялись в одну линию и шли нарочито медленно, словно в глубине души всё же желали опоздать, а то и не появиться вовсе.       — Татьяна Вячеславовна, — посмеиваясь, девушка заправила за ухо упавшую на лоб прядь тёмных волос. — Постарайся главное, чтобы она об этом прозвище не узнала. Я, кстати, Полина. А это Антон. Мы с шестого класса дружим.       — Приятно, — он дёрнул плечом. — Меня Лёхой звать.       — Тебе скучно, наверное, с Надей сидится, — заложив руки за спину, предположила Полина. Заслышав от неё знакомое имя, Лёша чуть приободрился, с любопытством повернув голову на собеседницу. — Я имею в виду, что она у нас тихая. Не лучший человек для первого знакомства. Тебе сейчас осваиваться нужно, компанию искать, а Надя в этом вряд ли поможет, ну…сам понимаешь.       — Я ж на год всего, — скептически протянул Вагин. — Можно и без компании, тоже мне проблема.       — Не зарекайся раньше времени, мой тебе дружеский совет, — она заговорила чуть тише. Антон и вовсе молчал, превратившись в нечто совершенно незаметное. — У нас в посёлке без друзей нельзя.       Лёша снова засунул руки в карманы, намеренно отворачиваясь, словно не хотел ничего слышать. Пропустив в кабинет Антона, а затем и Полину, он окинул сидящих по местам одноклассников пытливым, что-то выискивающим взглядом.       — Я же и пытаюсь подружиться, — бросил он, устремляясь к своей третьей парте. — Прост меня чёт динамят пока.       — Так! Немедленно прекратили болтать! — истерично прикрикнула учительница, несколько раз ударяя по столу раскрытой ладонью. — Открываем тетради.       На доске белым мелом была выведена тема сегодняшнего урока. Красивый почерк с ровным наклоном складывался в неприятное для учеников название первого параграфа: «Неорганические соединения». Надя спокойно записывала. Остальные делали то же самое, так что некоторое время в классе слышался лишь тихий шорох, с которым ручка касалась бумаги. Худощавая фигура Татьяны Вячеславовны, шумно дыша, мельтешила из стороны в сторону, зарисовывая химические структуры элементов.       — Слышь, — шепнул Лёша, наблюдая за аккуратными линиями, которые появлялись из-под Надиной руки. — А что у неё за прозвище? Это кто креативный такой?       Девушка не сказала ни слова, даже не взглянув на соседа. Она продолжила списывать с доски, и рука её не остановилась ни на долю секунды. Но самой всегда думалось, что раз уж гризли работала в их школе больше тридцати лет, значит, первого, кто окрестил её приевшейся кличкой, давно уже выпустили с аттестатом.       — Да чё за тотальный игнор у вас? — недовольно шикнул Вагин, попытавшись вытянуть тетрадь из-под девичьего локтя.       Звучно бряцнув по столу, Надя с трудом успела ухватиться за обложку, не позволяя однокласснику совершить задуманное. Звук удара резанул по ушам, и в тишине кабинета девушке показалось, что она отчётливо услышала, как голова учительницы с тихим хрустом поворачивается в её сторону. Казалось, время замерло, растянув минуты в долгие часы. Татьяну Вячеславовну Надя боялась практически до смерти. Чтобы произвести на некоторых преподавателей хорошее впечатление, она частенько предлагала им помочь перенести вещи в другой кабинет, раздавала тетради и писала что-то на доске, если те не успевали. Но к гризли Надя не могла даже подойти, каждый раз сжимаясь от напряжения. Всё, на что у неё хватало смелости — поздороваться, низко опустив голову, и удалиться восвояси.       — Итак, времени вспомнить, что такое книга, у каждого было предостаточно. Отвечать пойдёт… — задумчиво протянула гризли, долгим испытующим взглядом проходясь по каждому ученику. — Пойдёт…       Надя старательно делала вид, что до сих пор не закончила писать. Лёша вертел на пальцах ручку, изредка меняя направление. Ребята спереди просто сидели, чинно сложив руки на парте. Класс погрузился в молчаливое, тягучее ожидание, словно преступники, ждущие вердикта суда. У Нади похолодели руки, а живот стянуло тревожным спазмом. Что-то внутри кричало ей: «Ты! Это будешь ты!», но девушка упрямо игнорировала эти мысли, нервно стуча по полу ногой.       — Маркова, тебе здесь не музыкальный клуб, — многозначительно произнесла Татьяна Вячеславовна, безошибочно определив источник звука. — Давай-ка, выходи к доске.       С губ сам собой сорвался рваный выдох. По классу пронеслись вздохи облегчения, а сама Надя так и сидела, прикованная к стулу. Сейчас она всё отдала, лишь бы провалиться сквозь землю и никогда больше не появляться. Осмелившись приподнять подбородок, девушка с надеждой заглянула в затянутое морщинами лицо учительницы, но та, казалось, оставалась совершенно непреклонной, упёртой старухой.       Не оставалось иных вариантов, кроме как со скрипом отодвинуть стул.       — Да не ссы так, — глухо буркнул Лёша, когда Надя уже схватилась ладонями за край парты, чтобы подняться. — Ты ж знаешь всё.       — Нет, Надежда, погоди, — внезапно остановила её гризли, неудовлетворённо поджав губы. — Сосед пускай идёт.       Сзади раздался сдавленный смешок, а затем Надя услышала приглушённый голос Бяши, который, не заморачиваясь над тем, чтобы скрыться от вездесущего взгляда Татьяны Вячеславовны, шептал Ромке: «Лошпед, на! Надька-то поумнее будет, ей хоть позориться не надо!»       Вагин, ни капли не задумываясь, поднялся с места и тут же устремился вперёд, шаркая подошвами. Неожиданно захотелось посмотреть ему в глаза, чтобы разглядеть в них толику волнения, но новенький, как назло, не смотрел в её сторону, поэтому Надя оставила эти бесполезные попытки. Она считала, что он заслужил сегодня побывать под прицелом всеобщего внимания и поймать дополнительную пулю от гризли, когда она отчитает его и выставит в журнал первую двойку.       «А это за то, что донимал меня», — решительно подумала Надя, вновь утыкаясь в свою тетрадь. — «Поделом тебе».       — Ну, чего стоишь? — гризли всплеснула руками, раздражённо дёргая щекой. — Рассказывай давай.       — Чё рассказывать-то? — Лёша пожал плечами, разводя руки в стороны. Казалось, нарастающий гнев учительницы его совершенно не трогал, а та только и радовалась выдавшейся возможности затюкать школьника издёвками.       — Например, то, что ты успел выучить за лето, — ответила она, усаживаясь за учительский стол. Сутулая фигура сразу же частично скрылась за стопкой толстых книг. Татьяна Вячеславовна взяла ручку и принялась заполнять журнал, по-прежнему ожидая от Лёши ответа.       В кабинете снова раздался тихий стук, и Надя, до этого внимательно разглядывавшая клетки в собственной тетради, обернулась.       — Так это… — с трудом начал Вагин, не спеша подбирая слова. — Каждый организм — это отдельная система. Живые организмы обладают своими признаками, которых нет у…       Учительница оставалась неподвижной, сосредоточенно разбираясь с журналом, чтобы ненароком не допустить ошибку. Казалось, она и не слушала отвечающего ученика, но обратное можно было легко доказать, если хоть раз обратить внимание на то, как неодобрительно она косилась в его сторону, распознавая верные ответы. Больше всего на свете Татьяна Вячеславовна любила ставить двойки и неуды, поэтому и без того постоянно злая, злилась ещё сильнее, если не находила ошибок. Тем временем Надя, слегка забывшись, следила за сидящими наискосок хулиганами, которые, тихо переругиваясь, отнимали друг у друга маленькую деревянную коробочку, снова и снова со стуком возвращая назад одну из её сторон, что постоянно выпадала.       — Да бля так и было, Ромыч! Я те клянусь, — потянувшись к игрушке, заверил Бяша, пытаясь отнять её у друга.       — Кому звездишь, братан? — Пятифанов отодвинул руку подальше и продолжил вертеть коробок, постоянно роняя одну и ту же часть на парту. — Это ж бесконечный кубик, из него ничё выпадать не должно.       Никогда раньше Надя не видела подобных вещей, поэтому, словно любопытный ребёнок, с интересом наблюдала за тем, как в Ромкиных пальцах один целый куб то распадался на прямоугольник, то собирался обратно, при этом каждый раз теряя кубик поменьше. Хотелось бы и ей, вместо того, чтобы трястись от голоса гризли, беззаботно обсуждать сломанную игрушку и думать, кто же должен её починить.       — …Живые организмы хорошо приспособлены к среде обитания. Чтобы узнать, кто там из них как живёт, нужно ознакомиться со строением, — продолжал Лёша, барабаня пальцами одной руки по тыльной стороне ладони другой.       Кубик на парте Ромы и Бяши продолжал, падая, звучно биться о стол.       — Маркова, — не поднимая глаз, угрожающе произнесла Татьяна Вячеславовна. — Ещё раз стукнешь — вылетишь из класса.       — А это не она стучит, а я.       — Кто «я»? — не заботясь о том, что перед ней стоял отвечающий, спросила гризли.       — Пятифанов, — тот отозвался абсолютно безразличным тоном, не прекращая играться с кубиком.       — Пятифанов? — женщина подняла хмурый взгляд, окинув им парту хулиганов, но так ничего и не сделала. — Тебя даже спрашивать бессмысленно: нет ни стыда, ни знаний.       На этом Татьяна Вячеславовна закончила, а Надя поспешила отвернуться, внезапно почувствовав себя слегка сконфуженной. День становился всё чудесатее и чудесатее, и она стала бы обманщицей, сказав, что не устала от этого. Хотелось поскорее оказаться дома. Пускай там и приходилось много работать, но хотя бы не нужно было задумываться, кто, что и почему делал. Пока Лёши не было рядом, Наде сделалось гораздо спокойнее, так что она приняла вполне разумное решение насладиться оставшимися минутами одиночества и уставилась в учебник, разглядывая схемы. Параллельно задумалась о завтрашнем дне, понимая, что терпеть Вагина придётся ещё не один месяц. Он был до того приставучим и болтливым, что моральных сил у Нади не хватало уже сейчас, что уж говорить о будущем.       Внезапно дверь в кабинет чуть приоткрылась, и в проёме показалось озабоченное лицо Антонины Ивановны. Обнаружив, что за партами сидели её дети, классная руководительница облегчённо выдохнула и вошла, тут же проговаривая:       — Дико извиняюсь, Татьяна Вячеславовна, но у меня для этих оболтусов есть небольшое объявление.       — Обязательно срывать именно мой урок? — стервозно причмокнув, гризли закатила глаза. — Любая информация может подождать до перемены.       — А вот и не может, — отрезала женщина, прекрасно понимая, что её прямым текстом выгоняют из кабинета. — Директор требует от меня фамилии прямо сейчас.       Видя, что ученики полностью потеряли интерес к биологии, готовые слушать её коллегу, Татьяне Вячеславовне не оставалось ничего другого, кроме как откинуть собственное недовольство на второй план.       — Лёша, присядь, пожалуйста, — попросила Антонина Ивановна и, дождавшись исполнения просьбы, продолжила: — Итак, дети, завтра к нам в школу приезжают важные гости. Они будут проверять качество образования в посёлке и, вероятнее всего, просидят с вами все уроки. Расписание звонков немного изменится, и вы освободитесь чуть раньше.       Дети радостно заулюлюкали, услышав хорошие новости, однако классная поспешила их успокоить.       — Это ещё не всё! — строго сказала она, призывая учеников к тишине. — На завтра мне нужны три человека, которые помогут навести порядок у нашего ветерана, Виктора Григорьевича. Это будет вместо уроков.       Сначала никто не рвался, понимая, что в чужом доме, где жил немощный старик, придётся много работать. Но, заслышав последнюю фразу, ребята заметно оживились. Со всех сторон потянулись руки и, подкрепляя действия словами, дети наперебой выкрикивали:       — Давайте я!       — Можно мне?       — Ну-ка замолчали! — Антонина Ивановна топнула ногой, отчего один из низких каблуков её аккуратных чёрных туфель громко цокнул о пол. — Я сама выберу.       Все вокруг разочарованно загалдели, почему-то уверенные, что при таком раскладе их точно не выберут. Надя же была почти на сто процентов уверена, что классная руковолительница пошлёт к ветерану кого-то активного, кто часто участвует в школьных мероприятиях. Ей об этом нечего было даже думать, к тому же девушке не слишком хотелось выполнять завтра двойную работу.       «Здорово, что меня не берут на такие мероприятия», — поразмыслила она, оглядывая одноклассников. — «Наверно, попросят Катю. Или Полину. И обязательно надо кого-то из мальчиков, потому что у старого человека всегда найдётся хлам, который надо перетаскивать».       — Вагин пойдёт, — Антонина Ивановна назвала первую фамилию, установив с названным зрительный контакт. — Будешь у нас к труду приобщаться.       «А всё, оказывается, не так уж и плохо», — Надя, услышав это, позволила себе незаметно приулыбнуться. — «Посижу завтра одна. Отдохну хоть от этого горе-москвича».       — Пятифанов, — продолжила женщина. — Вашу сладкую парочку придётся ненадолго разлучить. Из вас двоих ты у нас в классе главный заводила, вот и пойдёшь, значит, поработаешь.              «Два попадания, Антонина Ивановна. Да вы просто чудо!»       — Ну и поспокойней кого-то надо. Чтоб следил там за вами, а то утворите мне… — задумчиво произнесла она, рыская взглядом среди учеников, которые устремили на неё полные надежды, жалобные глазки.       — Да чё мы, дети малые? — прыснул Ромка, краем уха вслушиваясь в то, что нашёптывал ему Бяша.       «Ну да-ну да», — Надя мысленно покачала головой, представляя образовавшийся дуэт за выполнением общего дела. — «Как бы не подрались у пенсионера этого. Он-то старый совсем, разнять точно не сможет. Сочувствую я тому человеку, которому придётся завтра с ними идти».       Неожиданно взгляд Антонины Ивановны выцепил среди остальных школьников её рыжую макушку.       — О, Наденька, — ласково улыбнувшись, она прищурилась. — Тебя-то мне и не хватало.       В ответ девушка смогла лишь кисло улыбнуться.       «Это худший выбор из всех, какие вы могли сделать», — с досадой подумала она, пряча встревоженный взгляд. — «Как можно одним промахом затмить две поверженные мишени? Антонина Ивановна, ну как так-то?!»